Текст книги "Гранд-отель «Европа»"

Она не ответила. Я опасался, что начинаю подозревать, о чем она умалчивала. О том, к чему у меня не было ни малейшего желания. О том, чего я не мог допустить. Я не мог придумать более элегантного способа, чтобы пресечь эту проблему в зародыше, и честно ей открылся.

– Должен тебе кое в чем признаться, Альбана. Я приехал в гранд-отель «Европа» по причине оставшейся в прошлом большой любви. Мне необходимо, что называется, собраться с мыслями. Каждый день с помощью ручки и клавиатуры я пытаюсь реконструировать произошедшие события и уяснить для себя их значение. Я поставил перед собой такую задачу. Так что пока я здесь, то заново, не щадя себя, болезненно и бескомпромиссно переживаю свою любовь, которая не оставляет места для глупостей, так что ты можешь быть уверена, что эскапада с жующей жвачку американской девочкой-подростком – это последнее, о чем я сейчас думаю.

Мое признание, похоже, возымело желаемый эффект. Ее гнев сменился угрюмостью.

– На будущее, однако, никаких гарантий дать не могу, – добавил я, не удержавшись.

Она рассмеялась. В этот момент ею можно было манипулировать как девочкой. Я это чувствовал. Воинствующая феминистка, которой она стремилась выглядеть, потерялась на другом поле битвы. Если бы я сейчас ее поцеловал, она бы со вздохом сдалась. Но я этого не сделал. То, что я ей сказал, было правдой.

– Пойдем, вернемся к нашим делам. И я настаиваю, чтобы в следующий раз мы долго и обстоятельно побеседовали о поэзии.

Она кивнула, и мы побрели обратно в отель.

4

Мы не были готовы к тому, что обнаружили в фойе. На одном из новеньких «честерфилдов» сидел мажордом Монтебелло, в полном одиночестве и весь в слезах.

– Выражая искреннюю радость от встречи с вами обоими, – сказал он, не глядя на нас, – я должен настоятельно попросить у вас прощения за то, в каком запущенном состоянии пребывает розарий. Наш прежний садовник разговаривал с розами на латыни. На церковной латыни. Он был крайне религиозным человеком. Когда в почтенном возрасте он покинул сей мир, мы, увы, не смогли позволить себе найти ему равноценную замену. Вот уже много лет мы принимаем гораздо меньше гостей, чем в эпоху процветания отеля. Иной раз, когда я вижу розы в таком плачевном состоянии, мне кажется, что они скорбят на латыни по своему чопорному смотрителю. А сколько рассказов хранят они в шелесте листвы. Вот почему это место так для меня дорого. Впрочем, я уверен, что новый владелец найдет средства и решимость придать блеск старому розарию.

Он поднялся и посмотрел на нас. Слезы текли по его щекам.

– Я понимаю, что веду себя не как подобает профессионалу, – сказал он, – своим жалким видом напоминая розарий. Профессиональная этика велит мне держать эмоции под контролем в любой ситуации. Чтобы служить опорой и поддержкой нашим гостям, которым я должен и хочу служить, мне надлежит сохранять самообладание. Но с годами, по мере того как медленно, но верно я превращаюсь в сентиментального старика, мне все сложнее находить в себе силы прятать свои печали под маской непринужденности и радушия. Казалось бы, с годами набирается столько воспоминаний, что, по логике основных экономических законов, они теряют в цене в силу чрезмерного предложения. Но все происходит с точностью до наоборот. Теперь, когда у меня гораздо больше прошлого, чем будущего, я цепляюсь за свои воспоминания крепче, чем когда у меня еще была причина верить в будущее, а воспоминания скудны. Я сроднился с гранд-отелем «Европа», где провел практически всю свою жизнь. Все, что я испытал, я испытал именно здесь. Когда в щелях завывает ветер, я слышу голоса всех постояльцев, когда-либо здесь гостивших. Скрип половиц в коридорах напоминает мне о завязавшихся здесь романах и ночных приключениях. Во сне я слышу шорох бальных платьев и звон драгоценностей. Все видимое и невидимое здесь, в гранд-отеле «Европа», имеет свою историю. А история – это смысл. Этот смысл и есть смысл моей жизни.

Он прервался, чтобы подобрать с ковра пушинку, на которую упал его взгляд. И сунул ее в карман.

– Я уже сказал, что превратился в сентиментального старика, – продолжал он, – и понимаю, что не всему на свете суждено оставаться без изменений до скончания века, что изменение порой оборачивается улучшением и что улучшение необходимо. Кроме того, во мне укоренилось сознание того, что моя задача – проявлять уважение и не задавать вопросов. Но ощущается это как ампутация части себя или как потеря любимого человека.

Он повернулся и медленно зашагал к камину.

Только теперь мы заметили, что вместо портрета Паганини над камином висела романтическая фотография Парижа в рамке.

– Мы уже беседовали об этом с новым владельцем, господином Вангом, – сказал Монтебелло. – Он справедливо считает фойе визитной карточкой отеля, и потому для него важно, чтобы именно здесь царила «типично европейская атмосфера», как он выражается. Живописное фото Парижа выполняет эту задачу, на его взгляд, лучше, чем мрачный мужской портрет девятнадцатого столетия. Он прав. Китайские гости, которых он собирается здесь принимать, несомненно, оценят его новшество.

Мы возмутились и потребовали вернуть портрет Паганини на место.

– Господин Ванг этого не допустит, – сказал Монтебелло. – Я спросил его, могу ли повесить картину в своей комнате. Против этого он не возражал, но, к сожалению, к тому времени ее уже выбросили. Он не такой мягкотелый европеец, как мы. Старый хлам для него – старый хлам. Новые вещи обладают в его глазах большей ценностью и красотой. Я вынужден с ним согласиться. Это был весьма посредственный портрет кисти неизвестного мастера со скромными талантами. И не представлял собой никакой ценности, кроме сентиментальной, для такого старика, как я.

Мы не знали, что сказать.

– А сейчас прошу меня извинить, – сказал он. – Если я ничем не могу быть вам полезен, то я был бы рад вернуться к работе.

Удаляясь от нас, он еще раз обернулся и сказал:

– Благодарение богу, что нашей прежней хозяйке не приходится этого видеть. Для нее это и в самом деле потеря любимого человека.

Глава десятая. Панчаят в Музаффаргархе

1

Посещение Гитхорна, вообще-то, не входило в нашу программу. Правда, на первых порах он значился в составленном двумя Марко предварительном списке туристических мест в Нидерландах за пределами Амстердама, наряду с Волендамом, Алкмаром и Кекенхофом, и, хотя наш финансовый мозг Грета рвалась туда ввиду бюджетности проведения там подготовительных исследований, что для нее было весомым фактором, ибо Фонд кино и другие потенциальные источники субсидий едва-едва отреагировали на ее запросы, я уже на ранней стадии наложил на эти населенные пункты вето. Мне они были, естественно, совершенно не по душе. Я сразу же сказал, что, снимая документальный фильм о таком мировом феномене, как туризм, мы не должны скатываться в провинциализм, что вместе с мещанским уютом старинных голландских деревень в фильм почти автоматически проникнет ироническая тональность, которой мы должны избегать всеми силами, и что, коль скоро мое творчество уже начинает приобретать мировую известность, я хочу добиться большего, чем одобрительного шепота дам, узнавших свое родное, на заседании книжного клуба где-нибудь в Дренте. Грета немного посопротивлялась, заявив, что Гитхорн расположен не в Дренте, а в Оверэйсселе, но оба Марко согласились с моими доводами. Они, как и я, видели в работе над нашим документальным фильмом об оборотной стороне тяги к странствиям в первую очередь повод самим совершить несколько запоминающихся путешествий и явно предпочитали более экзотические места, чем те, где все помечено стрелочками нашего отечественного турбюро.

Однако за прошедшие недели голландец Марко познакомился через своих друзей с нидерландской четой, которая обожала путешествовать предпочтительно в непопулярных направлениях и вела на эту тему увлекательнейший, по его словам, блог. На меня их блог после поверхностного просмотра особого впечатления не произвел, но, по мнению Марко, взаимодействие с Басом и Ивонной могло оказаться для нас особенно интересным благодаря тому, что они, в свою очередь, дружили с еще одной парой, Томом и Брендой, разделявшей их страсть и составлявшей им, по их словам, жесткую конкуренцию.

– Мне их отношения напомнили твой рассказ об отпускном стрессе, – сказал Марко.

Данный феномен меня действительно интересовал. Когда-то отпуск был временем отдыха, а небольшое путешествие – способом проветрить голову и развеяться. После целого года непосильного труда на безжалостного эксплуататора-хозяина ты ехал к морю или в горы, чтобы пожить две-три недели в съемном домике или в кемпинге среди природы, среди лесов и журчащих ручьев, ничем не напоминающих об офисе, или, на худой конец, в какой-нибудь город за границей, чтобы увидеть соборы и дворцы, каких в твоей демократичной стране никогда не строили; чтобы вкусно обедать, не думая о готовке; целоваться, прикрывшись меню на иностранном языке; и фланировать по элегантным бульварам. После такого отпуска ты сообщал своим друзьям, из вежливости спрашивавшим, как ты отдохнул, что тебе удалось ненадолго полностью отвлечься, забыть о стрессах и теперь ты готов поработать еще годик.

Для некоторых это, возможно, так и осталось, но для множества людей полноценно проведенный отпуск в наше время означает нечто существенно большее. Сейчас, когда приходится постоянно отстаивать свое право на существование и собственная идентичность перестала быть столь же само собой разумеющейся, как фамилия и профессия отца, когда ее приходится ежедневно конструировать, очерчивать и маркировать, отпуск – это шанс добавить новые штрихи к своему профилю в глазах окружающих, и упустить его нельзя. Мир для нас открыт, мы можем поехать куда угодно, и эта возможность равняется обязанности, ведь мы живем только один раз, не правда ли?

Кто не использует эти бескрайние возможности путешествовать, тот по меньшей мере скучен, а как человек достоин сожаления и неполноценен, подобно тем членам общества, которые в наши дни, когда успех провозглашен вопросом выбора, решают не гнаться за успехом. Тот, кто осознает свою обязанность заявить о себе как о человеке, достойном подражания, жадно хватающемся за все предоставляемые жизнью возможности, уже не может ограничиться прогулкой по горам Гарца и отдыхом с палаткой в департаменте Дордонь. Соцсети, в которых мы обязаны ежедневно оформлять и выставлять свою потрясающую жизнь на всеобщее обозрение, не позволяют расслабиться: наш отпуск должен поражать воображение. Мы же не хотим отстать от других, чьи потрясающие жизни отображаются у нас в ленте, – и вот, не успели мы оглянуться, как уже втянулись в конкурс на лучшее селфи: у кого самый экзотический антураж.

Но все это лишь внешние проявления прессинга, оказываемого на нас отпуском. На самом деле он затрагивает еще более глубокие слои. Ибо если вы думаете, что речь идет исключительно об экзотических фотографиях, то вы ничего не поняли. Селфи крайне важны, но еще важнее с улыбкой отрицать этот факт. Разумеется, окажись вы рядом с Тадж-Махалом или Боробудуром, вы сфотографируетесь на их фоне, ибо электронное досье вашей потрясающей жизни рекомендуется пополнять доказательствами посещения таких мест, но, поскольку в наши дни туда могут поехать все кому не лень, при разговоре о подобных некогда эксклюзивных памятниках архитектуры необходим оттенок снисходительности, ибо эти памятники, говорите вы со вздохом, стали ярмаркой для туристов и вы сфотографировались на их фоне шутки ради; ваша снисходительность должна подчеркнуть, что во время отпуска (каковой следует называть не отпуском, а поездкой) посещение общеизвестных достопримечательностей, изображениями которых, причем лучшего качества, чем у вас, пестрит интернет, вовсе не является для вас приоритетным.

Но что же тогда для вас главное? Сейчас расскажу. Главное – уникальный, неповторимый опыт, о котором вы можете рассказать. Поэтому любой ваш пункт назначения тотчас утрачивает свою ценность, едва вы завидите там других туристов. Ведь из-за них все, что вы могли здесь пережить, вмиг лишается как уникальности, так и неповторимости. Но оттого что все туристы в охоте за неповторимыми впечатлениями стараются оказаться как можно дальше друг от друга, в наши дни найти уголок, не оскверненный присутствием конкурента в шортах, становится все труднее. Почти как у Томаса Манна в новелле «Обмененные головы», в которой действие происходит в Индии и кто-то решает удалиться в дикую местность, чтобы стать отшельником, но не может найти для себя подходящий уголок, так как дикая местность густо населена отшельниками. От этого возникает стресс.

Впрочем, если вдуматься, дело обстоит еще сложнее. Потому что фишка даже не в том, чтобы найти место, где нет туристов. Это было бы слишком просто. Тогда было бы достаточно усесться на складном стульчике при въезде на бензоколонку в пригороде Шарлеруа, или пофотографироваться на оружейном рынке в Могадишо, или почтить визитом муниципальный музей в Меппеле. Но так это не работает. Это в счет не идет. Места без туристов, которые вы разыскиваете, должны быть правильными местами без туристов, а именно такими, где другие туристы уже побывали и никого не встретили. Совершенно неправильно – взять и поехать по собственному разумению в забытую богом страну, о которой вы никогда не слышали ни от одного туриста. Ехать надо в страну, о которой другие туристы успели рассказать, что туристов там нет. Вот тогда вы наверняка произведете фурор среди своих друзей и на «Фейсбуке». Вам обеспечен профиль умудренного опытом путешественника и знатока, который в курсе самых последних трендов. Охотясь за неповторимыми и уникальными впечатлениями, вы воспроизводите неповторимые и уникальные впечатления других. Будучи туристом, избегающим других туристов, вы едете следом за другими туристами в те места, где вашим предшественникам удалось не встретить туристов. То есть подразумевается, что вы должны поспешать, а то другие, вам подобные, поймут раньше вас, что именно там-то и надо прятаться от туристов, так что это место станет таким же засиженным туристическим объектом, как и все прочие.

Но и выбор правильного места – еще не гарантия успеха. Потому что, когда вы с большим трудом найдете такую точку мира, где у вас в поле зрения нет ни одного туриста, вы можете сесть за столик в открытом кафе и наслаждаться чаем с маслом из молока яка, но для полноценного рассказа этого мало. Чтобы по праву обеспечить себе профиль умудренного опытом путешественника, имеющего возможность три недели в году удовлетворять свое любопытство и жажду приключений, необходимо каким-то образом вступить во взаимодействие с местным населением и участвовать в событиях, о которых задним числом можно будет сказать, что этот опыт перевернул все ваше миропонимание.

А если ничего не происходит? Если вы сидите и мечтаете о том, чтобы произошло народное восстание, кого-то побили камнями, вас пригласили все равно куда, хотя бы на местный праздник с диковатыми обычаями, – но ничего не происходит? Вот это настоящий стресс! Особенно если вы знаете, сколь жестка конкуренция и что среди ваших знакомых есть любители дальних стран, которых некогда короновали в одном из африканских племен, или пригласили поучаствовать в ритуальной охоте на носух, или сабельным ударом по щеке возвели в почетные казаки у крымских татар, которые участвовали в тайном собрании сепаратистов, или совершили духовное восхождение со своим тотемным животным под руководством старого-престарого шамана. А ты тем временем сидишь in the middle of nowhere, вдали от проторенных дорог и ждешь незабываемых впечатлений, о которых сможешь рассказать дома или в интернете, а пока твое общение с владельцем аутентичной, сложенной из кусков дерна хижины без туалета, которую ты выискал на сайте Airbnb, ограничивается лишь перепалкой на плохом английском относительно цены, не оговоренной, как выясняется, заранее. А время течет быстро, твой отпуск приближается к концу, и оглянуться не успеешь, как ты уже летишь домой на своем лоукостере, так и не пережив приключений, достойных упоминания. Едва сдерживаясь от чувства пустоты и обиды, ты остаешься начеку. Потому что, если местные жители вдруг возьмут да и станцуют для тебя свой танец, ты, разумеется, тотчас засомневаешься в его аутентичности: быть может, это всего лишь представление для туристов. Турист, который не хочет быть туристом, не теряй бдительности!

2

Хотя сам я не ждал от этой встречи ничего особенного, да и наш Марко-итальянец предпочел бы что-нибудь другое, я все же позволил Марко-голландцу и Грете уговорить меня встретиться с двумя вышеназванными парами любителей путешествий.

– Но в этот раз не забудь прихватить с собой камеру, – сказал я Марко. – Я возьму у них интервью, и заодно все сразу и отснимем. Если они расскажут что-то толковое, то у нас уже будет готовый материал. Ведь я еду в Нидерланды специально ради них, и мне жаль тратить свое драгоценное время на абстрактную исследовательскую работу. Наиболее вероятный, но не худший сценарий – то, что мы лишь потеряем время, а вот если, паче чаяния, удастся нащупать что-то интересное, но ради съемок придется тащиться туда же во второй раз, это будет из рук вон плохо, дальше ехать некуда.

– Отличный образ, как раз по теме нашего фильма.

– Лучше б ты думал об образах в кадре, а не о моих словах.

Несколько дней спустя Марко снова позвонил мне. Хорошие новости. Мало сказать хорошие, прямо-таки великолепные. Мне стало страшновато. Оказалось, что Марко переговорил с обеими парами и они готовы с нами поработать. Кроме того, он связался с моим менеджером, и они выбрали дату, которую как раз можно совместить с организованным для меня по такому случаю выступлением перед дамами из книжного клуба в Дренте.

– Скажи, Марко, ты сам это придумал?

– Да. Классная мысль, правда? Они оплатят тебе стоимость перелета.

– Это и есть твоя великолепная новость?

– Нет, Илья, слушай дальше. Я стал прикидывать, где бы устроить встречу. Спросил у Баса с Ивонной, что они думают, и они предложили собраться дома у Тома с Брендой.

– Это гениально, Марко!

– А знаешь, где они живут?

– Нет, Марко. Не томи!

– Бас с Ивонной живут в самом обычном доме с солнечной гостиной в Стейнвейке. С точки зрения нашего фильма не слишком интересно.

– Да уж.

– А вот Том с Брендой живут в Гитхорне.

– В Гитхорне?

– Уловил?

3

Шофер, забравший меня из аэропорта, въехал в Гитхорн по улице Белакервех и остановился, чтобы высадить меня у магазина «Спар» на площади Согласия.

– Дальше на машине нельзя. Ресторан «Соломенная хижина» здесь рядом, на набережной канала. Сюда же я за вами и приеду. В котором часу вы должны быть в Ассене?[20]20
  Столица провинции Дренте.


[Закрыть] В восемь, да ведь? Ехать туда самое большее час. Предлагаю от этого и отталкиваться.

– Ладно, давайте в семь. Думаю, мы здесь быстро освободимся, но слишком рано приезжать в Ассен тоже незачем.

– Мудрые слова!

Марко-голландец и Грета сидели за столиком и ждали меня за чашкой кофе с местной коврижкой.

– Марко просил перед тобой извиниться и сказать, что не придет. Очень поглощен австралийским проектом об аборигенах, занимающихся видеоартом. Мы ждем одного Теофиля. А с Басом и Ивонной мы встречаемся дома у Тома и Бренды только через два часа. Когда придет Теофиль, мы можем спокойно пойти осмотреть деревню. Мне это показалось важным, чтобы проникнуться атмосферой контекста.

– Марко, а где твоя камера?

– Это пока предварительная фаза. Официально у нас еще нет бюджета для съемок, – сказала Грета.

И нервно заморгала.

– Вообще-то, я мог взять камеру с собой, Илья прав. Но ощущение было бы не то. Понимаешь, что я имею в виду? Мне больше нравится работать, когда сначала я вбираю в себя все впечатления, не фильтруя. А если у тебя в руках камера, то непроизвольно начинаешь кадрировать.

– Надеюсь, не на сто процентов непроизвольно.

– Конечно, не на сто, – ответил Марко. – Я в другом смысле. Для меня важны принцип, ясность в подходе. Считаю, что образ должен рождаться из наблюдения и осмысления наблюдения. В наши дни визуальная культура стоит на первом месте, и сплошь да рядом оказывается, что визуализация образов вытесняет наблюдение. Возможно, я выразил свою мысль неотчетливо.

– Да уж.

– Я имею в виду, что если начну съемку немедленно, то почувствую себя туристом. И только дома увижу то, что должен был увидеть сразу. Примерно так. Понимаешь?

– Я не могу тебе запретить посмотреть и поразмыслить, прежде чем взяться за камеру, – сказал я, – хотя значение этого этапа тоже не стал бы преувеличивать. Я просто-напросто надеялся, что ты сумеешь сочетать эти два процесса наиболее эффективным образом. Но наверное, я слишком многого хочу. Факт остается фактом: из Италии я прилетел сюда впустую.

– Это неправильный взгляд, Илья, – возразила Грета. – Чтобы снять хороший фильм, необходимо основательное подготовительное исследование. А если в сегодняшнем разговоре, паче чаяния, прозвучит что-то уникальное, что невозможно будет повторить, ты сможешь использовать этот материал для романа, который обещал написать в качестве побочного продукта. Именно поэтому нам так хотелось привлечь к нашему проекту именно тебя.

– Как мило с вашей стороны, – усмехнулся я. – Премного благодарен, что при всей гигантской художественной значимости вашего фильма вы уделяете внимание столь скромному и ничтожному побочному продукту, как тот, что я создаю, отдаваясь моему литературному хобби.

– Этого я вовсе не имела в виду, – обиделась Грета, – ты и сам знаешь.

– Честно говоря, я до сих пор расставлял приоритеты противоположным образом и надеялся, что это благодаря вам с вашим царским киношным бюджетом я смогу собрать материал для моего романа. Ты же понимаешь, Грета, как я разочарован, что поиски субсидии на наш проект, вопреки твоим личным неутомимым усилиям, пока еще, мягко говоря, не увенчались успехом. Вместо того чтобы осыпать меня авиабилетами на Бора-Бора, в Лас-Вегас, на Мальдивы, в Тиандученг, Мапуто, Белиз, на Аитутаки, Гавайи, Фуджи, Багамы, Бали или в Бангкок, вы заманиваете меня в Гитхорн. В моем списке пожеланий эта дыра не значилась. Я приехал сюда, только чтобы сделать вам приятное.

Из тех приключений, которые ожидают нас здесь сегодня, мне ничего не пригодится для романа. Но коль скоро профессиональное чувство долга велело мне приехать в этот чертов Гитхорн, я имею право ожидать, что вы примете меня здесь тоже как профессионалы, то есть так, чтобы мне не пришлось заключить, что мой приезд лишен всякого смысла.

– Теофиль приедет с камерой, – сказала Грета. – Он будет все снимать.

– Своей самодельной средневековой пинхол-камерой? Будет водить перед объективом туда-сюда черной перчаткой и произносить «гип-по-по-там», чтобы высчитать выдержку продолжительностью секунда, и вручную проворачивать пленку, чтобы свет упал на следующий кадр. Марко, сколько минут фильма можно таким образом отснять за день?

– Минуты две, – ответил Марко. – Но зато это порождает эффект отчуждения.

– Охотно верю. Но мы живем в двадцать первом веке. Честное слово, не понимаю, зачем, стремясь создать произведение искусства, сознательно отказываться от имеющихся технических возможностей и, подобно пещерному жителю, изобретать всевозможные приспособления заново. Чтобы заполучить такую камеру, какая сейчас встроена в каждый мобильник, братья Люмьер пошли бы на убийство. Но возможно, в том-то и дело, что нынче кто угодно может снимать видео. Чтобы почувствовать себя оператором-художником и обозначить свой профиль как человека искусства, люди вроде Теофиля, ностальгируя по временам, когда всякий оператор был художником, отказываются от достижений, позволяющих любому человеку стать творцом. Это тоска по исключительности. Ностальгия по временам, когда техника была настолько сложной, что лишь немногие умели ею пользоваться. Если бы я решил об этом написать, я возвел бы данное явление в ранг символа нынешнего состояния европейского искусства, а может быть, и вообще условия человеческого существования на нашем континенте. Вместо того чтобы что-то значить, предаемся ностальгии по тем временам, когда мы что-то значили. У европейцев идентичность коренится в прошлом, и мы этим гордимся. Но этот культ минувших времен – не что иное, как неуклюжий защитный механизм для противостояния утрате нашей идентичности сегодня. Но это непродуктивно. Я пишу быстрее, чем Теофиль снимает кино.

– По-моему, ты только что сказал, что не собираешься об этом писать.

– Вот именно. Это все ужасающе бессмысленно.

– Ты в любом случае приехал не зря. Ведь ты еще выступаешь в Ассене.

– Все, ребята! – шикнула на нас Грета. – Если продолжать в том же духе, мы черт знает до чего договоримся. Постараемся все делать оптимально. А вот и Теофиль.

– Идемте поскорее, – поторопил их я. – Бога ради, давайте хоть чем-то займемся.

4

Нынешнее богатство Гитхорна – это его бедность в старые времена. Чтобы согреваться в ветряное и туманное время года, первым жителям этого убогого поселения в болотистой местности, где при всем желании ничего невозможно было вырастить, приходилось использовать собственную землю как топливо. Там, где люди добывали торф, скапливалась вода. Оставшиеся после разработок торфа карьеры они соединяли широкими каналами, чтобы на плоскодонных баржах перевозить снятый дерн по воде. На испещренной оспинами, изрытой земле выросли деревенские дома с горбатыми крышами, к которым можно было добраться по настилам из досок или более высоким деревянным мостикам, перекинутым через каналы. Передвигаться же на большее расстояние можно было только по воде. Бакалейщик доставлял свой товар на плоскодонном пюнтере. Крестьянин переправлял скот с места на место на боке, а его работник развозил бидоны с молоком на флоте[21]21
  Пюнтер, бок, флот, боти – различные виды лодок и плоскодонных барж, с давних пор используемые в Гитхорне.


[Закрыть]. Почтальон приплывал к вам на боти, а хихикающие влюбленные парочки на таком же боти добирались до сенокосного луга по Ахтерграхту. Сборщики камыша, возвращаясь после рабочего дня на пюнтерах по Валенграхту, приветственно поднимали свои мозолистые от срезания твердых стеблей руки, когда встречали рыбаков с уловом угрей, бившихся в прикрепленном к боти садке. Сено для скота грузили на бок, потом с довоенной неторопливостью, отталкиваясь от дна шестом, транспортировали до фермы. Жить в испещренной канавами и каналами деревне было тяжело и неудобно, и, если бы нашлись деньги, чтобы ликвидировать эту отсталость, никто бы не сомневался ни минуты.

Гитхорн стал туристским центром благодаря художественному вымыслу. В 1958 году кинорежиссер Берт Ханстра снял здесь фильм «Фанфары»: о двух соперничающих друг с другом духовых оркестрах в воображаемой деревне Лагервиде. Это была ностальгическая комедия, безошибочно сыгравшая на национальных чувствах, в пятидесятые годы становившихся уже анахронизмом в мире, который, несмотря на старательно задернутые занавески, все более и более проникал в гостиные. Берт Ханстра задумал фильм как дань любви и уважения к голландскому уюту и чистоте нравов, с прелестными коровками и козочками на заднем плане и с хорошим концом. Идеальный фильм для поднятия настроения, имевший невообразимый успех. Его посмотрело больше двух с половиной миллионов зрителей, так что он стал вторым по посещаемости фильмом нидерландского производства за все времена. У людей часто появляется трогательное желание почувствовать себя персонажем любимой книги или любимого фильма и побывать среди декораций, где он снимался. В Гитхорн потянулись толпы туристов одного дня, мечтавших посетить Лагервиде. За одно десятилетие туризм стал для деревни основным источником доходов. С горбатых домов сняли современную кровлю и вернули крыши из соломы. Дорогу N334 спрямили и расширили – получилось хорошее шоссе с высокой пропускной способностью. Вдоль широкого Стейнвейкского канала построили яхт-клубы. Крестьяне, еще недавно сообщавшиеся с внешним миром исключительно по воде, исчезли, а дома за астрономические суммы купили платежеспособные жители западной части Нидерландов. Когда здесь купил себе дом – бывшую ферму – комедийный актер и первый в отечественной истории Знаменитый Нидерландец Рейк де Гойер[22]22
  Рейк де Гойер (1925–2011) – знаменитый нидерландский киноактер, писатель и певец.


[Закрыть], деревня Гитхорн навсегда стала другой.

Мир открыл для себя Гитхорн. Деревушка с населением меньше трех тысяч человек принимает ежедневно по несколько десятков тысяч туристов. В последние годы на нее обрушился настоящий вал китайцев. Сейчас их приезжает сюда тысяч по сто пятьдесят в год. В Шанхае построена точная копия Гитхорна в натуральную величину, и, когда было решено выпустить всемирную версию игры «Монополия», благодаря огромному количеству голосов, поданных за нашу деревню китайцами, она заняла место на игровом поле в ряду известнейших городов мира. Рестораны в Гитхорне предлагают меню на китайском языке, в которых значатся любимые блюда китайцев, такие как спаржа с беконом и гороховый суп. В гостиничных номерах есть электроварки для лапши. Официанты и официантки часто немного говорят по-китайски. Китайские инвесторы вовсю приобретают недвижимость, особенно вдоль престижного канала Дорпсграхт, и перекупают лодочные станции. Согласно прогнозам, число китайских туристов, ежегодно посещающих Гитхорн, скоро достигнет миллиона.

Я их заметил, пока шел по улочке Бинненпад вдоль Дорпсграхта. Их здесь были толпы, они фотографировали друг друга на деревянных мостиках или сидя в лодках с электромоторами. Большинство их были одеты довольно нелепо – впрочем, мы уже привыкли к такому облику китайских туристов, – но они хотя бы были одеты, что вовсе не разумеется само собой, когда речь идет о европейских туристах. Мимо проплывал кораблик, до отказа набитый шумными французами, совершенно не стеснявшимися, что их толстые голые животы покачивались в такт волнам, расходившимся от других плавсредств. Красавица немка возлежала топлес в носовом кубрике яхты с электрическим движителем и громко ругалась, в то время как ее супруг – любитель марки «Мерседес» – с красной физиономией и мрачной складкой у губ пытался вырулить из этого хаоса.

Чуть дальше, у пересечения с другим каналом, разыгрывался еще более потрясающий спектакль. Катер с бельгийцами, неудачно повернувший налево и чуть не столкнувшийся с китайским катером, плывшим с другой стороны, резко переключил подвесной мотор на задний ход и дал полный газ, но при этом зацепил лодку с китайцами, которая устрашающе закачалась, и чуть не вмазался в шлюп с двумя пьяными испанцами, чего не произошло благодаря одному из испанцев, успевшему рукой оттолкнуться от бельгийского катера. На другой стороне канала у китайской супружеской пары лодка безнадежно зацепилась за одну из досок, которыми здесь укреплен берег. Стальной кожух подвесного мотора застрял под деревяшкой намертво. Пока женщина с помощью палки для селфи фотографировала эту плачевную сцену, мужчина как бешеный пытался высвободить лодку и в итоге отодрал от берега всю доску. Они выудили ее из воды и бросили в траву, оглядываясь, не видит ли кто-нибудь, и уплыли прочь побыстрее, насколько это позволяло сверхоживленное движение водного транспорта. Между тем с другой стороны по каналу приближался легкий катер с китайской парочкой, которая не поняла, как пользоваться взятым на прокат плавсредством. Женщина сидела задом наперед на скамейке у носа, а мужчина – тоже задом наперед – на средней скамейке и, наклоняясь всем корпусом, с трудом дотягивался до штурвала у кормы; таким образом он и управлял лодкой, запустив мотор в обратную сторону.