Текст книги "Истины будийского учения"

В Новом Завете также практически отсутствуют какие-либо космогонические сведения. Это, скорее, практическое руководство, чем энциклопедия христианства. Видимо, и Христос, и Будда сходились в одном: Вселенная непостижима для человека, и попытки понять ее лишь введут в заблуждение слабый человеческий разум. В самом деле, и ранний буддизм, и раннее христианство – религии исключительно практические, это религии действия, это инструкции. В ранних буддийских текстах (Сутрах), как в Новом Завете, нет ответов на многие вопросы, которые освещались затем в трудах поздних подвижников буддизма и христианства. Можно, конечно, считать это издержками рождения, когда новорожденная религия еще не успевает «обрасти» комментариями и догматикой, но возможно, что в этом заключен другой смысл: все эти аспекты имеют вторичный смысл, они не имеют решающего значения и только отягощают подвижнику путь к истине. Не зря же Христос так осуждал книжников и фарисеев, которые считались умнейшими людьми своего времени, и утверждал, что знание сие будет закрыто для мудрых и откроется младенцам. Будда также вел постоянную борьбу с индийскими мудрецами ортодоксальных школ, насмешливо называя их «изучающими Веды». Однако нельзя не признать, что в общем Будда гораздо охотнее пускался в объяснения различных жизненных явлений, чем делал это Христос. Придавая первостепенное значение душе, а не телу, Спаситель учил жизни духовной, оставляя на заднем плане жизнь земную, жизнь телесную. В то время как Будда никогда не игнорировал обычную жизнь. До нас дошли многочисленные советы и поучения Гаутамы, в которых он предлагает различные способы практического улучшения жизни простого человека. Будда учил строить оросительные каналы, сажать вдоль дорог деревья, дабы путникам было где отдохнуть в дороге. Сам великий аскет и подвижник, Будда не призывал исключительно к монашеской жизни. И это ясно видно хотя бы из его назидания купцу Анатхапиндике:

«Я говорю тебе, сохрани свое положение в жизни и еще усерднее приложи свое умение к делам твоим. Не жизнь, не власть и не богатство делают из человека раба, но лишь его привязанность к жизни, власти и богатству. Бикшу, уходящий от мира, чтобы вести жизнь бездеятельную и беззаботную, ничего не достигает. Ибо жизнь в лености есть отвращение, и немощь силы должна быть презираема. Учение Татхагаты не требует, чтобы человек непременно избрал бездомие или же отрекся от мира, конечно, если только он не чувствует к этому призвания. Но Дхарма Татхагаты требует, чтобы каждый человек освободился от иллюзии самости, очистил свое сердце и отказался от жажды к наслаждениям и вел праведную жизнь.

И чтобы человек не делал – будь он ремесленником, купцом или воином или удалится от мира и посвятит себя молитвенному созерцанию, – пусть он вложит все свое сердце и прилежание в свою работу, пусть он будет усердным и деятельным. И если он будет как лотос, который растет в воде и тем не менее, остается не тронутым ею, если он будет биться в жизни, не питая зависти и ненависти, если он будет вести жизнь не для услаждения самости, но лишь для истины, тогда радость, мир и благодать, несомненно, пребудут в сознании его».

В христианстве приоритет духовной жизни выделяется более рельефно. Помните известную встречу Христа с богатым юношей, вопрошавшим, Учителя, как спастись? Христос повторил ему ветхозаветные заповеди, но, услышав, что юноша строго соблюдает их, дополнил: «Если хочешь быть совершенным, пойти, продай имение свое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за мною». Огорчение юноши, обладавшего немалым богатством, вполне понятно, понятно и огорчение учеников, в страхе вопрошающих Спасителя: «так кто же может спастись»? В ответе Иисуса кроется главное отличие христианского учения от доктрины буддийской: «Человекам это невозможно, Богу же возможно все».Как видим, если в частностях можно найти точки соприкосновения этих двух религий, то в главном, а именно в способе спасения различие кардинальное. Невозможно спастись человеку самому, своими силами, утверждает христианское учение. Это подобно тому, что сам человек вытащит себя за волосы из трясины. Будда же утверждает, что спасение возможно лишь личными усилиями, что, естественно, очень импонирует людям, уверенным в себе, привыкшим полагаться только на себя, на свой разум. С христианской же идеей полного ничтожества пред лицем Божиим смириться намного труднее.

О своей же роли Будда говорил достаточно скромно: «Я говорю своим ученикам: «Вот Нирвана, вот путь к ней». Наставленные мною, из них небольшое число достигают, другие нет. Что могу я? Благословенный есть лишь указатель пути». Какая печаль звучит в этих словах! «Ни один человек не может спасти своего близкого. Зло, содеянное человеком, пятнает лишь его самого. Зло, избегнутое им, не коснулось лишь его. Чист и нечист каждый лишь сам для себя. Человек не может очистить другого». Но не только человек – но и сами Достигшие, Татхагаты, не имеют спасительной силы: «Вы сами должны сделать усилие. Татхагаты – единственные учителя». Таким образом, человеку нечего рассчитывать на помощь со стороны Высших сил, он остается один на один со всей вселенной, и все его оружие – лишь знание, заповеданное ему Буддой. Идея Спасителя глубоко чужда буддизму как религии. И хотя самая известная буддийская школа, Махаяна, обожествляет Будду, и учит обращаться к нему с различными просьбами, веря, что Будда может помочь, однако учение самого Благословенного отрицает такой подход. Свое личное влияние Будда отрицал; но он признавал спасительную силу за своим учением. Будда говорил: «Учение спасает не потому, что Будда его дает, а потому, что оно есть освобождение. Ученик, следующий за мной, держась за конец моей одежды, далек от меня, и я от него. Почему? Потому что этот ученик не видит меня. Другой живет за сотни верст от меня и, тем не менее, близок мне, а я ему. Почему? Потому, что этот ученик понимает учение; понимая учение, он понимает меня». Не так ли говорил Христос, отвечая книжникам: «Хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, как написано: «люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от меня». Как видим, двух величайших Учителей мира заботило одно и то же…

Решение царевича покинуть дворец крепло изо дня в день. Про себя он давно принял решение, а приняв, с решительностью присущей его характеру, сообщил об этом отцу.

Нельзя сказать, что Шуддходана был очень удивлен, заслышав слова сына. Наоборот: он ждал и опасался этих слов со дня рождения царевича. Уж слишком свежи в его памяти были предсказания брахманов, Аситы и бродячих отшельников. Да и сам царь вовсе не был слепым: он прекрасно видел, что царевич не проявляет никакого желания управлять государством, и все его помыслы устремлены в небесную высь. Что же делать? Однако он не был бы отцом, чтобы не попробовал отговорить сына от его безумной затеи. Что угодно, лишь бы он остался во дворце. И теперь Шуддходана рассыпался в обещаниях и просьбах, уговаривая Сиддхартху остаться.

Сиддхартха слушал отца молча. Он очень волновался. Да, его решение было твердым, однако негоже расстраивать отца, идти наперекор его воле. Да и отец его был искренне убежден, что желает сыну только блага. Жестоко было ослушаться его, но глупо было бы поддаться на его уговоры.

Заметив замешательство царевича, Шуддходана удвоил свое красноречие. Видимо, царевич все-таки задумался, засомневался в правильности своего решения. Может быть, ему на самом деле удастся отговорить его.

Царевич не секунду отвернулся, пытаясь скрыть волнение, явно проступившее на его тонком красивом лице. Затем, собравшись с силами, вновь обернулся к отцу:

– Отец! Я внемлю твоим доводам. Может быть, жизнь во дворце – и есть мой удел. И я останусь здесь. Однако пообещай мне, что своей царской властью, своим могуществом ты сделаешь так, чтобы я никогда не болел, чтобы старость не пришла ко мне, чтобы смерть не забрала меня и моих близких. Если в твоих силах сделать это, мне незачем становится отшельником…

Царь, обрадованный началом разговора, и тут же, как холодным душем, ошарашенный последними словами сына, потерял дар речи. Глаза его наполнились слезами… Наконец он взял себя в руки, подошел к окну, и, глядя на сад ничего не видящими глазами, произнес:

– Нет, сын… Ничего этого я обещать не могу. И не может никто… Иди. Если твое решение твердо, я не стану препятствовать.

Царевич бросился к отцу, крепко обнял его. В его глазах стояли слезы…

– Иди… – повторил Шуддходана, – только не забывай, чей ты сын. Не забывай своего отца, Сиддхартха…

Царь Шакьев плакал. Плакал, наверное, единственный раз в жизни. Он сжимал в своих объятиях родного сына, которого некогда носил на руках, каждый шаг которого радовал его сердце. Его Сиддхартха, его милое дитя, покидал его. Царь не тешил себя иллюзиями. Он знал, что для тех, кто становился отшельником, не было ни друзей, ни родных. Он знал, что тот, кого он сжимает в своих объятиях, – уже не его Сиддхартха. Милый малыш, так любивший играть на руках у своего отца, умер. Умер сегодня. В этот солнечный прекрасный день Шуддходана потерял своего сына.

Убедившись, что жизнь есть страдание, Будда нашел путь избавления от него. Однако путь его не был панацеей – он не обещал прекращение страдания в этой жизни. Учение Будды гласило, что в течение земной жизни человек способен лишь подготовить почву для избавления, но само прекращение страданий, как и прекращение самого существования в привычном нам человеческом облике наступало только после смерти. Для человека с твердыми материалистическими взглядами различие между спасением христианским и спасением буддийским невелико, – и там и там нам обещают райскую жизнь лишь после смерти. Но для религиозного человека разница существенная. Во-первых, само понятие «спасения» в разных религиях рассматривается по-разному. Если для христианина спасение – это обеспечение себе Христова заступничества, которое гарантирует место в раю, то для буддиста спасение – это своеобразное духовное самоубийство, растворение себя в Абсолюте, в Нирване, прекращение всякого бытия. Во-вторых, кардинально различаются пути к достижению этого спасения. Христианин полностью полагается на волю Бога, он не смеет уповать на свои силы в непосильном человеческой природе достижении, называемом Спасением. Лишь один Бог может даровать спасение, но мы можем подготовить душу и тело к тому, чтобы принять его. Буддист, напротив, не имеет права рассчитывать на помощь Бога или богов, ибо сам Будда учил, что достигнуть Нирваны можно лишь собственными усилиями. Однако если для христианина религиозная жизнь непредсказуема, ибо «все в руце Божией», то буддист может практически с математической точностью прогнозировать свой духовный прогресс. В этой прогнозируемости и расчетливости кроется сила и одновременно слабость буддизма. С одной стороны, буддист застрахован от «капризов» божества, его спасение зависит от него самого. Но с другой стороны, «лишь единицы достигают противоположного берега», то есть Нирваны, но отнюдь не из-за того, что желающих мало. Путь буддийского самосовершенствования невероятно труден и требует истинного самоотречения. Он по плечу немногим. «Чистая нравственность, как надутый кожаный мешок, повреди ее однажды – погибнет. Подобно тому, если однажды удовлетворить порочные наклонности, уже никто не остановит стремление страстей, и человек, предоставленный самому себе, погибнет». Какую надежду на спасение может иметь современный человек, видя стандарты, которые устанавливает сам Будда? Есть ли хотя бы один человек, кто не согрешил бы в своей жизни ни разу? А не горько ли сознавать, что годы практики, воздержания и нравственного самоусовершенствования пошли прахом из-за одного единственного порочного поступка, совершенного, может быть, неосознанно? А ведь правила нравственности, заповеданные Буддой, вовсе не так легки, как иногда представляются в источниках. Член общины должен был строго соблюдать следующие правила: воздерживаться от убийства любого (!) живого существа; воздерживаться от воровства; от неподобающих сексуальных отношений; строго воздерживаться от неправдивой речи; не употреблять пьянящие напитки и дурманящие вещества. Нужно было полностью отречься от мирской жизни, заниматься довольно суровой духовной практикой и во многом ограничивать себя. Да, буддизм называют «срединным путем». Однако этот «срединный путь» для обычного человека оказывается настоящим аскетизмом, ибо «срединный» он только по сравнению с поражающими воображения подвигами аскетизма индийских отшельников, издевательства которых над собственным организмом заставляют нас поверить в безграничность возможностей человеческого организма. Чего стоит хотя бы тот факт, что буддийские монахи принимают пищу всего два раза в день, однако сам Будда принимал пищу всего один раз в сутки, причем в количествах, которых не хватило бы для насыщения и канарейке. Причем тело Гаутамы не теряло округлости форм даже при такой диете, чего не скажешь о некоторых его неразумных последователях, пробовавших в точности копировать тот способ существования, который вел Будда. Для многих убежденных адептов тхеравады такие эксперименты закончились преждевременным отходом в Нирвану… Так сможет ли современный человек удержаться на суровом и тонком пути духовного самосовершенствования, указанным Буддой? Хватит ли у него самоотверженности, веры и настойчивости? Не впадет ли он в отчаяние, видя громадность будущей работы? Не сломается ли, единожды «сорвавшись»? Не разуверится ли в своих силах? Да и хватит ли сил одолеть этот путь?

«Нелогичная» и «нерациональная» христианская религия в отношении спасения, несмотря на внешнюю суровость, гораздо мягче и в действительности дает человеку Надежду. Да, существуют десять заповедей, да, существуют строгие и даже жестокие угрозы о том, что «лучше отсечь себе руку, которая соблазняет тебя, нежели всему гореть в геенне огненной». Однако вспомним саму жизнь Иисуса: разве не пообещал он распятому разбойнику, уверовавшему в него, что «ныне же будет на Небесах» вместе с ним? Разве не ставил он превыше высмеиваемого им формального соблюдения заветов, называемого Христом не иначе как «лицемерием», живую искреннюю любовь? Разве не утвердил он величайшую заповедь, поставив ее превыше «ветхих» заповедей: Господь Бог наш есть Господь единый, и возлюби Господа Бога всем сердцем твоим и всей душею твоею; и вторую, подобную ей: «возлюби ближнего своего, как самого себя». «Иной, большей сих заповедей нет!» – утверждает Христос. Тот, кто любит, будет спасен…

Попробуем разобраться, что же предлагает Будда в качестве пути спасения.

Этот великий путь буддисты называют Восьмеричным путем, ибо он насчитывает восемь ступенек. Вот они:

– правильное понимание;

– правильное мышление;

– правильная речь;

– правильное действие;

– правильные средства к существованию;

– правильное усилие;

– правильная осознанность;

– правильное сосредоточение.

«Действительно, нет никакого другого пути, подобного этому по чистоте видения. Если вы последуете по нему, вы положите конец страданию», – утверждал Будда.

Что же конкретно заключают в себе эти ступени? Как практиковать их, чтобы достичь Просветления? Буддисты рекомендуют подходить к практике комплексно. Мирянин, только вступивший на пусть совершенствования, должен практиковать правильную речь, правильное действие, искать правильные средства к существованию. Достигший успеха в практике свершает правильное усилие, практикует правильную осознанность и правильное сосредоточение. И лишь продвинутые ученики овладевают правильным пониманием и правильным мышлением.

Что подразумевается под «правильной речью»? Это воздержание от лжи, воздержание от сплетен, воздержание от грубой речи, от пустословия, это – праведная речь. Причем требования Будды довольно суровы. Помните, как Христос советовал отрезать себе язык, говорящий непотребное? Подобный совет дает и Гаутама: "Даже, о монахи, если разбойники и убийцы перепиливают ваши конечности и суставы, те, кто дают волю гневу – те не следуют моему совету». Да, не такой он легкий, это срединный Восьмеричный путь.

Что же подразумевается под «правильной деятельностью»? Это воздержание от убийства, воздержание от воровства, воздержание от незаконных половых связей. Достаточно просто, не так ли? Особенно если учесть, что под «воздержанием от убийства» понимается не только непричинение вреда человеку, но и всем другим живым существам, вплоть до вредных насекомых…

Что же такое «правильные средства к существованию»? Вот что говорят об этом писания: "Практиковать обман, гадание, мошенничество, ростовщичество – вот что называется неправильными средствами к существованию". А также: "Пяти профессий нужно избегать последователю: торговли оружием, торговли живыми существами, мясом, опьяняющими напитками и ядом".

Сюда включаются профессии солдата, рыбака, охотника и т.д. В целом логика ясна – нельзя зарабатывать такими способами, которые заставляют вольно или невольно нарушать буддийские заповеди Восьмеричного пути.

Следующий этап, этап достигшего успеха труженика, начинается правильным усилием. Что означает этот термин? А означает он, как ни странно, не физические, а нравственные усилия, направленные на искоренение не благих мыслей. Буддисты различают четыре вида усилия: усилие предотвращения, отбрасывания, развития и поддерживания. Усилие предотвращения означает, что последователь прилагает усилие для предотвращения возникновения не благих мыслей, злых деяний и пороков.

Усилие отбрасывание прилагается с похожей целью, однако им последователь борется уже с возникшими искушениями. Усилием развития ученик развивает в себе нужные и полезные качества, а усилием поддерживания, естественно, поддерживает их, не давая им засохнуть всуе.

В буддизме, как в никакой другой религии, подробно разработаны психотехники, помогающие в духовной практике. Так, чтобы правильно практиковать первые два вида усилий, предлагаются такие советы: «Если в связи с определенной темой в последователе возникают злые и неумелые мысли, связанные с алчностью, ненавистью и неведением, то последователю нужно перевести внимание с данной темы на другую тему, связанную с тем, что умело. Или ему нужно исследовать недостатки этих мыслей: "Действительно неумелы эти мысли! Заслуживают порицания эти мысли! Ведут к страданию эти мысли!" Или ему нужно не обращать внимания на эти мысли. Или ему нужно обратить внимание на расслабление мысле-конструирования, связанного с этими мыслями. Или, со стиснутыми зубами и языком, прижатым к деснам, ему нужно своим осознанием сдержать, пресечь и искоренить эти мысли; и таким образом эти злые и неумелые мысли алчности, ненависти и неведения будут рассеяны и исчезнут; и ум станет внутренне успокоенным и умиротворенным, сдержанным и сосредоточенным.

Вот что называется усилием отбрасывания».

На этой ступени на помощь буддийской практике приходит йога. И влияние йогических практик с каждой ступенью усиливается.

Правильная осознанность насчитывает четыре ступеньки: созерцание тела; созерцание чувств; созерцание ума; созерцание умственных качеств. Эти виды созерцания требуют комментариев. Итак, что подразумевается под «созерцанием тела»? Это постоянное наблюдение за своим телом, изучение его, медитации на нем. Таким образом садхака (ученик) освобождается от множества иллюзий, связанных с телом («Тело есть, но нет ни живого существа, ни индивидуальности, ни женщины, ни мужчины, ни себя, ни чего-либо, принадлежащего себе; нет ни личности, ни чего-либо, принадлежащего личности»). В практике созерцания огромное значение имеют йогические упражнения, помогающие сосредоточится на объекте медитации. При этом последователь, как правило, удаляется в лес, к подножию дерева, или в уединенное место, усаживается со скрещенными ногами, выпрямленным телом. «Осознанно он вдыхает, осознанно выдыхает. Делая длинный вдох, он распознает: "Я делаю длинный вдох"; делая длинный выдох, он распознает: "Я делаю длинный выдох". Делая короткий вдох, он распознает: "Я делаю короткий вдох"; делая короткий выдох, он распознает: "Я делаю короткий выдох". "Ясно осознавая все тело, я буду вдыхать", – таким образом он тренирует себя; "Ясно осознавая все тело, я буду выдыхать", – таким образом он тренирует себя. "Успокаивая деятельность тела, я буду вдыхать", – таким образом он тренирует себя; "Успокаивая деятельность тела, я буду выдыхать", – таким образом он тренирует себя», – так описывают практику осознания буддийские тексты. Как видим, это ничто иное, как йогическая медитация.

Чтобы полностью осознать бренность и временность тела, последователю предлагается наблюдать в течение нескольких дней разлагающийся труп. Подобная практика сохранилась и по сей день в некоторых школах тантрической йоги. В конце концов, ученик постигает временную природу тела, освобождается от его влияния и власти. Буддийские тексты утверждают, что успешный ученик в процессе этой практики овладевает сверхспособностями, которые помогут ему в дальнейшем совершенствовании:

«Когда такое созерцание тела практикуется, развивается, часто повторяется, становится привычкой, укрепляется, упрочивается и совершенствуется, последователь может ожидать десяти благословений:

1. Он подчиняет себе наслаждение и неудовлетворенность; он не позволяет неудовлетворенности овладеть собой; он побеждает ее, как только она возникает.

2. Он подчиняет себе страх и тревогу; он не позволяет страху и тревоге овладеть собой; он побеждает их, как только они возникают.

3. Он переносит холод и жару, голод и жажду; ветер и солнце, атаки слепней, комаров и рептилий; он терпеливо выносит злую и враждебную речь, так же как и телесную боль, какой бы мучительной, болезненной, неприятной, невыносимой и опасной для жизни она ни была.

4. Он может без труда и усилий достигать четырех джхан, которые очищают ум и вознаграждают ощущением счастья даже здесь.

5. Он владеет различными "сверхъестественными способностями" 6. При помощи "божественного слуха, очищенного, превосходящего человеческий, он может слышать как божественные звуки, так и земные, как далекие, так и близкие.

7. При помощи ума он способен получать "знание сознания других существ.

8. Он способен получить "воспоминание о многих предыдущих рождениях".

9. При помощи "божественного зрения", очищенного и превосходящее человеческое, он способен видеть исчезновение и появление существ, низких и благородных, прекрасных и ужасных, счастливых и несчастных; он может воспринимать, как существа рождаются вновь в соответствии со своими поступками.

10. Он может, благодаря "прекращению страстей", придти к познанию на собственном опыте, даже в этой жизни, безупречного освобождения ума, освобождения через мудрость».

Последние шесть благословений являются "высшими знаниями". Первые пять из них являются земными и, следовательно, могут быть достигнуты мирянином, в то время как последнее является сверхземным и относится исключительно к Архату, или "праведнику".

Созерцание чувств практикуется так же, как и созерцание тела, с тем различием, что в данном случае объектом медитации служит уже не наше тело, а наши чувства. Ученик постигает мимолетность и временность чувств, их произвольность и управляемость. Конечным результатом практики является овладение своими чувствами, то есть контроль над ними. Когда садхака по своему желанию может вызвать любое человеческое чувство, и также его погасить, когда его нормальное состояние – это отсутствие всяких чувств, считается, что цель практики достигнута.

Созерцание ума более сложно, ибо если чувства можно контролировать с помощью разума, то чем же можно контролировать сам разум? Ученик практикуется в изучении своих мыслей, на первом этапе его учат не вмешиваться в их поток, наблюдая со стороны процесс их появления и угасания. В конце концов, поток мыслей прекратится сам собой, ум станет «пустым», то есть готовым воспринять новое знание непосредственно, минуя «фильтры» наших стереотипов. В одной из буддийских притч рассказывается, как однажды европеец попросил адепта дзэн-буддизма объяснить ему суть буддийского учения. Буддист взял кружку, наполненную чаем, и стал неторопливо наливать туда кипяток. Вскоре вода пролилась на стол, однако тот сделал вид, что не замечает этого. Не выдержав, европеец указал ему, что чашка уже полна.

– Так же, как и ваш ум, – последовал ответ. – Как я могу вложить в вас новые знания, если ваша голова полна знаний ваших? Прежде чем влить новое знание, нужно освободится от старого…

Удивительно, но точно также говорил и Христос, указывая, что «не наливают новое вино в старые мехи».

Созерцание «умственных качеств», собственно, заключается, собственно, в осознании и искоренении «пяти помех». Помехами этими являются чувственное желание, гнев, лень и сонливость, неугомонность и беспокойство ума, неуверенность. Далее последователь изучает и постигает понятия «материальности», «чувства», «восприятия», «умственных конструкций», «сознания». Постигая их суть, он находит истоки этих явлений, что приводит его к освобождению от их власти. И только пройдя эти ступени, ученик может постигнуть Четыре Благородных истины, изложенных ранее.

Правильное сосредоточение собственно, вбирает в себя все перечисленные выше виды сосредоточения. Это практика, которая учит самому процессу сосредоточения. Будда говорил о сосредоточении следующее: «Развивайте сосредоточение, поскольку тот, кто обладает сосредоточением, понимает явления в соответствии с их действительностью. А что это за явления? Возникновение и исчезновение материальности, чувств, восприятия, умственных конструкций и сознания».

И, наконец, две высшие ступени, которые поставлены Буддой первыми в описании Восьмеричного пути, это правильное понимание и правильное мышление.

Правильное понимание включает в себя, прежде всего, понимание сущности страдания, понимание происхождения страдания, понимание возможности прекращения страдания и понимание пути, ведущего к прекращению страдания. К этому присовокупляется знание о кармически целесообразных действиях и о действиях кармически нецелесообразных. В этом вопросе мнение буддистов практически сходится с христианским учением. Кармически нецелесообразным считается убийство, воровство, ложь, прелюбодеяние, грубость, невежество, пустословие.

Утверждается также, что садхаке необходимо избавится от следующих десяти привязанностей, или уз:

1. Иллюзии "Я";

2. Сомнения;

3. Привязанности к обрядам и ритуалам;

4. Чувственной жажды;

5. Недоброжелательности;

6. Жажды тонкоматериального существования;

7. Жажды нематериального существования;

8. Самомнения;

9. Неугомонности;

10. Неведения.

Существует два вида Восьмеричного пути. Один путь предназначается для мирян, он считается более мягким и длительным. Другой путь, – для продвинутых подвижников. Путь, предназначенный для мирян, не предполагает непременное достижение Просветления. Его цели несколько более приземленные: сделать данное воплощение более чистым, накопить заслуги для другого, более подходящего для духовной практике воплощения. Мирской Восьмеричный путь предполагает различные виды жертвоприношений, благотворительность, добродетельную семейную жизнь и молитвы. Таким образом, мирянин накапливал «хорошую карму», и хоть считалось, что достигнуть Нирваны таким образом нельзя, но подобная добродетельная жизнь все же считалась гораздо более близкой к истинному пути, чем обычная мирская жизнь. Путь же для продвинутых последователей буддизма был более труден и сложен. Если мирянину лишь предписывалось вести добродетельную жизнь, то член буддийской общины занимался зачастую суровой психологической практикой, подвергал себя значительным дисциплинарным ограничениям, должен был неуклонно совершенствовать свои мысли, свои чувства, подчиняя их своему контролю. Однако только этот путь, считалось, и мог привести непосредственно к растворению в Нирване.

И последняя ступенька, которую мы рассмотрим, это правильное мышление. Оно включает в себя: мышление, свободное от страсти, враждебности и жестокости. Наверное, обширные комментарии в данном случае не понадобятся. Действительно, разве можно делать правильные выводы, в пылу гнева, или же сгорая от страсти, или же стремясь причинить вред человеку? Стоит лишь добавить, что правильное мышление практикуется не само по себе, а комплексно с такими ступеньками, как правильное действие, правильное осознание и правильное понимание.

Таков Великий Восьмеричный путь, предложенный человечеству Буддой. Сам Будда не раз указывал на важность и прелесть этого пути, как на единственную дорогу, ведущую к Освобождению. Вот слова самого Будды о его открытии: «Свободен от боли и мучений этот путь, свободен от стенаний и страданий; это совершенный путь».

«Действительно, нет никакого другого пути, подобного этому по чистоте видения. Если вы последуете по нему, вы положите конец страданию».

«Прислушайтесь, потому что найдено Бессмертное. Я открыл, я изложил Истину. Раз я открыл ее вам, действуйте! И эту высшую цель праведной жизни, ради которой сыны благородных семей справедливо покидают дома для бездомной жизни: ее вы вскоре, в этой жизни, познаете для себя, достигнете, и овладеете ею».

Ночь сегодня была необычайно темна. Умный конь тихо шел рядом, стараясь ступать как можно мягче. Сиддхартха волновался: вдруг кто-то увидит их? Ему так хотелось избежать прощаний, уйти тихо. Он сказал отцу, что решение его непреклонно, отец согласился с ним. Чего же еще? Однако одно дело сказать это отцу, а другое – уйти, вырваться из цепких объятий Махапраджапати, Гопы, Ясодхиры. А как он сможет оторвать от своей шеи ручонки его любимого Рахулы, которого он любил больше жизни своей! Нет, уйти нужно ночью, незаметно, как тень.

Ловкое сильное тело царевича неясным пятном мелькало среди построек, и Чандака, его лучший друг, невольно залюбовался им. В действительности, Сиддхартха мог стать самым великим царем, о котором можно было мечтать: он силен, очень силен, но никогда не похваляется своей силой; он храбр, но не выставляет свою храбрость напоказ. Он мудр и очень много знает, но не кичится этим. Ну а такого красивого царя не сыщешь по всей Индии! И самое главное – Сиддхартха необыкновенно добр. У него золотое сердце. Уж на что добродетелен Шуддходана, все говорят это, но Чандака знал, что далеко отцу до своего сына. Царевич был готов отдать последнее, лишь бы тому, кто находился с ним, было хорошо. Его глубоко трогала любая боль, любая неприятность. Иной раз Чандака смеялся над своим другом и господином: разве можно, в самом деле, принимать мелкие неприятности так близко к сердцу? И что он сказал, этот мягкосердечный юноша? Что он ответил своему другу, своему верному слуге Чандаке? До самого гроба Чандака не забудет его слова. Он наклонился к земле, поднял оттуда маленькое перышко, подбросил его вверх и поймал на ладонь. Затем, с улыбкой глядя в глаза Чандаке, взял его руку в свою и опустил туда перышко. Чандака смутился: часто он просто не понимал Сиддхартху. Но тот лишь улыбнулся.

– Легкое, правда? Мы почти не чувствуем его.

Чандака пожал плечами. Он привык, что его друг часто говорит загадками. Он молча ждал объяснения.

– Но представь, что это перышко попадет не на руку, а в глаз…

Чандака застыл, пытаясь понять. Да, да! Кажется, он начал понимать Сиддхартху. Да, может быть, это он огрубел, может быть, это все вокруг стали такими толстокожими, что не замечают боли там, где замечает ее другой… Может быть, весь Сиддхартха – как глаз: он видит и чувствует там, где другие не увидят и не почувствуют ничего.

Ничего не сказал Чандака в ответ, но весь вечер думал над словами Сиддхартхи.

Тихий шорох прервал его размышления. Сиддхартха припал к земле, присев на колени. Кандхака, верный его конь, тотчас же застыл рядом. Нет, ничего. Сиддхартха облегченно улыбнулся. Они снова стали пробираться к воротам. Там предстояло самое трудное: нужно было чем-то отвлечь стражу, а потом попробовать отворить тяжелые запоры, ибо уже в течение нескольких лет Шуддходана приказывал запирать ворота на ночь, да и днем во дворец пропускали уже не всех… Сиддхартха знал, что это делается из-за него. Особенно отец боялся визита странников. Это было очевидно, ибо раньше дворец в Капилавасту полнился различными странствующими монахами, нищими тружениками и отшельники. Все знали, что во дворце Шуддходаны всегда можно получить щедрое подаяние, и поток святых людей не иссякал. Но за последние годы Сиддхартха не видел ни одного странника… Одно время он даже засомневался: а не перевелись ли они в Капилавасту? Однако причина была в другом: стража получила строгое предписание не пускать во дворец странников, дабы не нарушать покой царевича…

Вот они у самой дворцовой стены. Молодые сильные парни, коими были в эту пору Сиддхартха и его друг, могли легко перебраться через нее. Но как быть с лошадью? Чандака возьмет себе коня в городе, но царевич никак не хотел расстаться со своим Кандхакой, служившим ему верой и правдой долгие годы. Решили, что царевич останется ждать в тени, пока Чандака не разведает, можно ли открыть ворота. Чандака кошкой скользнул в тень. Сиддхартха остался один.

И вновь его сердце наполнилось тоской. Он вспомнил лицо спящего сына, так безмятежно улыбающегося во сне… Он вспомнил губы Ясодхиры, ее нежные объятия… Он вспомнил печальные глаза отца. Завтра у них будет горе… Как они переживут это? И это горе принесет им он, он, который никогда, ни за что на свете не допустил бы, чтобы хоть одна слезинка упала с ресниц любимых им людей… Такова ирония богов… Но ведь как можно остаться, как можно дальше жечь эту жизнь, когда конец заранее известен? Он уже видит старость своего отца, но ему придется увидеть и старость его любимых жен, их увядание, свою старость… Ему придется перенести еще много смертей, каждая их которых будет рвать его сердце каленой стрелой… Он просто не может покорно ждать этого. Это не в его силах. Он должен найти средство победить страдание, или же погибнуть молодым, в расцвете сил, не познав позорной немощи старости. Он должен уйти, уйти, пока не поздно. Пока есть решимость и силы. Пока еще разум не оставил его…

Чандака вернулся быстрее, чем он рассчитывал.

– Идем! – возбужденно шептал он, – Ворота открыты! Стража забыла закрыть ворота!

Царевич глубоко вздохнул. Вот он – знак. Значит, надо идти. Сами боги указывают ему путь. И он должен слушаться их.

Следуя Восьмеричному пути, буддист обретает Просветление. Но нелегок Восьмеричный путь. Сам Будда старался не концентрировать внимание практикующих на его трудностях, указывая более на прелести этого пути, на ту великую цель, к которой он ведет. Приспосабливая буддийское учение к реалиям повседневной жизни, где только возможно, он, однако, указывал, что достижение Нирваны для мирянина сопряжено с огромными трудностями, что путь монаха более эффективен. Однако и для человека, покинувшего мир ради достижения Просветления, процесс религиозного служения вовсе не усеян розами. Однако те достижения, которые он обретает на этом пути, должны, по мнению Будды, значительно перевешивать те трудности, с которыми он сталкивается на своем жизненном пути.