Текст книги "Пальма новой жизни. Сборник рассказов странствующего музыканта"

Игла Эрдогана

Возьмём, к примеру, паяльник. Вещь эта в хозяйстве необходимая. Настолько, что паяльник – непременный атрибут моего дорожного несессера, наряду с иголкой, нитками, суперклеем, успокоительным и флаконом бензилбензоата (от внешних паразитов).

Но паяльник – первый среди равных. Потому как всевозможные коннекторы-адаптеры разных гаджетов и девайсов норовят выходить из строя в субботу вечером. До понедельника вы остаётесь отрезанными от реальности и вынуждены только гадать – рухнула ли уже, например, империя зла, или ещё нет.

А так – несколько изящных прикосновений раскалённого жала, сияющий шарик олова, ароматное облачко канифоли – и вы уже в курсе, что нет, не рухнула. И главный тиран жив, более того – он весело летает на орле, борется с гризли и выделывает фигуры высшего пилотажа на танке Т-66.

Короче, проблем с таможней у меня хватает. И если украинским мытникам достаточно просто рассказать о чесотке и прочих паразитах, подстерегающих свободного человека, после чего досмотр резко сворачивается, то с иностранцами сложнее – приходиться объяснять на пальцах, что иногда лишь усугубляет ситуацию.

Но иногда бывают такие странные дни, когда и паяльник бессилен…

Началась эта история 29 февраля весеннего месяца нисана в международном аэропорту города Харькова.

Началась с того, что при входе в здание аэровокзала у меня оторвалась лямка от рюкзака. Я открыл аварийный контейнер и не нашёл там иголки. Все остальное было на месте, а её не было. Я перерыл весь рюкзак – тщетно, иголка пропала в самый нужный момент. Я обратился за помощью к лощёным пассажирам в зале ожидания, но они лишь качали головами и морщили свои буржуйские лбы в ответ на мою пролетарскую просьбу.

Иголка нашлась у официантки аэродромного кафе. Я мастерски пришил лямку, но на последнем стежке игла сломалась. Мне стало неловко, я поспешно выбросил обломки и украдкой проследовал на посадку.

…Мой личный досмотр продолжался час. В присутствии офицера СБУ, таможни, специалиста по электротоварам и любопытствующих девиц в погонах. Никто не знал, что со мной делать, и, как водится, местный прапорщик предложил меня расстрелять. Это стало уже традицией.

В Стамбуле, куда я прилетел, меня ждал второй, не менее лёгкий досмотр. Турецкого я не знаю, поэтому на вопросы чиновников отвечал мычанием.

Вконец измученный я, наконец, проник на турецкую землю. Я был настолько издёрган, что меня стал беспокоить факт отсутствия иголки. Это была идея фикс. Мне нужна была иголка, как Ромео – Джульетте, как Марксу – Энгельс, как Розе – Люксембург.

Я физически ощущал напряжение лямок моего рюкзака, как медленно и неуклонно – стежок за стежком – расходятся на них швы, как не справляются с нагрузкой пуговицы на куртке, особенно в районе живота…

Паника накрыла меня, и я уже видел распавшуюся на куски всю свою амуницию. Я спрашивал иголку в магазинах, у прохожих, полицейских, а также – в аптеках, обменных пунктах и даже у чистильщиков обуви. Все было напрасно.

Поздно вечером на окраине Стамбула, в трущобах пропахших безнадегой и запахом жареных каштанов, я наткнулся на подозрительную компанию молодых людей. Кажется, это были торговцы наркотиками. А может и оружием, кто их разберет.

Ко мне они отнеслись агрессивно, но стоило мне попросить иголку, как гнев сменился на милость, а в глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.

– Иголку даст тебе Эрдоган, двадцать метров и зелёная дверь налево.

И я нашёл эту дверь, с небольшой красно-неоновой вывеской «Эрдоган», поднялся по темной винтовой лестнице на чердак и очутился в каморке. Там сидел ОН. За швейной машинкой «Зингер» времён правления Ататюрка и пришивал золотистый полумесяц к полотнищу красного флага.

Столетний турок прервал работу, молча вытащил иголку и протянул её мне. Я с трепетом принял драгоценность, поклонился и вышел на улицу.

Душа моя ликовала, а тревога развеялась, как облачко в ясном небе Стамбула.

Хорошо всё закончилось. Так и должно заканчиваться – и иголка нашлась, и все живы остались, и Эрдоган пришил, наконец, к алому полотнищу золотой полумесяц Аллаха.

Девочка и столб

В стародавние времена оно как бывало – стукнется человек лбом или другим каким местом, свезёт кожу, кровь выступит, свернётся, потемнеет. Ходит такой исторический персонаж с коричневым пятном, и всем ясно – ударился бедолага.

Так то раньше, сейчас иные времена, иные лбы, иная цветовая гамма. Не буду ходить вокруг да около и сразу перейду к делу – однажды утром по дороге на работу я налетел на столб. Поначалу ситуация развивалась стандартно – я упал, заголосили бабушки, подбежала женщина, кормящая грудью младенца, и – не переставая кормить, – давай мне раны залечивать. У тебя, говорит, кожа на лбу и виске свезена, но есть у меня лавандовое масло – в миг вылечит.

Подлечили меня, пыль отряхнули, бабушки голосистые разошлись, а я продолжил свой путь. Только вот люди от меня шарахаться стали. Подошёл я к автомобилю, зеркало заднего вида повернул и ахнул – на лбу, сверху вниз, огромное алое пятно образовалось, точь-в-точь как у Михаила Сергеевича. Ладно, думаю, пока до работы доберусь, пятно потемнеет и не будет так меня компрометировать.

Иду, а сам лицо от людей вбок отворачиваю, чтобы не травмировать излишне самаритян. Играть тоже стал в профиль повернувшись, выставил на обозрение гражданам здоровую половину лица. Но правду – не утаишь! Сначала ветер перевернул монетоприёмник. Диски, деньги, все перемешалось с дорожной пылью. Началось, успело промелькнуть у меня в голове и действительно – НАЧАЛОСЬ.

Уж если у музыканта начинается хаос, то его (хаос) ничто не остановит.

Девочка на велосипеде выскочила из толпы отдыхающих, неловко вильнула рулём, стукнулась об меня плечом, перевернула (опять!) монетоприёмник, ногой зацепилась за микрофонный шнур и покатила дальше. Сначала за ней поехал мой усилитель, потом батарея, а потом побежал и я. Ибо микрофон у меня дорогой – как десять узбекских пенсий, да и уезжающее от меня имущество тоже весьма ценно.

Такими и вошли мы в легенды древнего города Яффо: девочка на велосипеде, и я – на привязи бегущий за ней с флейтой наперевес.

Насилу догнал, но не все так просто. Ребёнок как увидел меня – остановился и закаменел от страха. В глазах такой ужас, что мне самому страшно стало. Тут я взгляд на витрину бросил и мне всё стало ясно – пятно моё не потемнело, алеет на лбу, и вообще, вид, честно говоря, действительно устрашающий.

Домой пришёл – ещё сильнее пятно разгорелось, пламенеет ярче киношной крови. Меня сестра приёмная осмотрела и говорит, – слушай, так не бывает, может у тебя вместо крови краска внутри?

Как думаете, может такое быть?

Фантомный хвост

Малоизученная черта советской интеллигенции – интеллектуальный садизм по отношению к маленьким детям. Возьмём для примера мою тётку – она была (царствие ей небесное) историком и очень любила мне рассказывать про средневековые пытки. Четвертование, посажение на кол и другие радости. Об этих издевательствах тётушка рассказывала с нездоровым восторгом, смакуя жуткие детали. От неё я узнал про существование у человека рудимента хвоста, на самом окончании позвоночника. Я был удивлён и немного расстроен тем, что у меня тоже есть остатки этого обезьяньего органа, пусть и незаметные для внешнего наблюдателя.

Самое же неприятное, не считая ночных кошмаров, было то, что этот невидимый хвост стал у меня иногда болеть. Рассказать правду было опасно, поэтому когда невидимый хвост начинал ныть, я жаловался на боль в животе, ибо ничего лучшего придумать не мог. Меня обследовали светила медицины, я месяцами лежал в больницах, отдыхая от школы, в моё тело вставляли трубки и зонды, просвечивали рентгеном и брали анализ желчи, все было напрасно – я был абсолютно здоров.

Последний раз хвост заболел во время прохождения срочной службы в рядах советской армии. Опытный фельдшер сразу почуял неладное и направил меня на консультацию к главному психиатру западного военного округа. Скрывать правду от специалиста такого уровня было преступно, и я рассказал все как есть. И про пытки, и про покойную тётушку (она к тому времени умудрилась попасть под поезд и была разрезана – так говорили очевидцы – пополам. Что глаза этих очевидцев горели нездоровым блеском меня уже нисколько не удивило) и, разумеется, про невидимый хвост. Мой рассказ военврач выслушал несколько равнодушно. Поставил две стопки, вытянул из недр стола бутылку коньяка, разлил, и после того, как обжигающий нектар прогрел наши внутренности, сказал: «ерунда, у тебя обычная фантомная боль исчезнувшего в ходе эволюции хвоста, ты лучше скажи, сколько тебе служить осталось?» – Три месяца, – ответил я. – Значит так, – продолжил доктор, – мне нужен помощник, ты руками что-нибудь делать умеешь? – Я дико смутился, но ответил честно – умею. – Вот и отлично, я тут небольшой бизнес организовал, мастерю ипликаторы Кузнецова и продаю их офицерскому составу. Тебя я оставляю в госпитале до окончания службы, согласен? – Ага, – я кивнул головой. – Держи ключи от моего кабинета. После подъёма – сразу сюда, даже если меня нет. И доктор крепко пожал мне руку.

Куда идти?

Куда идти? Это вопрос встал передо мной сразу после прихода из армии. Не в переносном смысле – буквально. В армии то за меня решали: приказали спать – сплю, приказали полы мыть – мою, отправили на кухню в наряд – пошёл на кухню. А вот что делать на гражданке – не знаю. В первый день все было нормально – родители, праздничный стол, задушевные разговоры до полуночи. Так что лёг я поздно, а проснулся, по привычке, рано. Решил телевизор включить, нам в армии разрешали смотреть только программу «Время», а потом прапорщик опечатывал личной печатью кнопку «вкл». В общих чертах я знал, что в стране происходит перестройка и ускорение. Причём перестройку надо было начинать с себя, что меня сразу насторожило, поэтому я даже обрадовался – отсижусь от перестройки в армии, думал, а как выйду на свободу, она уже и закончится. И начинать с себя не будет никакой нужды.

Включил телевизор, голубой экран загорелся и представил мои очам нелепого чувака в очках. Это тип делал странные движения руками, словно ловил невидимых мошек перед собой, а потом стряхивал куда-то за пределы кадра. Звука не было, хотя я крутанул ручку на максимум.

Привыкший к советскому телевидению, я понимал, что этого быть на первом канале моей страны не может, но оно было, и единственно разумное объяснение, пришедшее мне – я тронулся умом, и вижу галлюцинацию. Я выключил телевизор – видение исчезло. Включил – появилось. Ущипнул себя – было больно, а мужичок на экране вдруг заговорил. Лучше бы он молчал. Слушать о «заряженных» баночках с целебной водой человеку воспитанному на книгах Ричарда Фейнмана было дико. Я стал догадываться, что в армии нам старались беречь психику, но эффект получился обратный.

Нужно было что-то делать, ведь человеку нельзя без дела, правильно? Неделю я размышлял над этим, и ни одна мысль меня не посетила. А потом решил подключить к проблеме принцип научного мышления, не зря же перечитал десять томов лекций по физике. А что нам гласит этот принцип – упрости ситуацию, не пытайся понять сложное, представь тело материальной точкой. И я представил. Вот что у меня вышло: для того, чтобы чем нибудь заняться, нужно, как минимум, выйти из квартиры и куда-то пойти. Это сейчас хорошо – есть интернет и можно пойти туда, а тогда – только реальность. Но куда идти? Еще неделю я ломал голову над этим вопросом, пока научный голос свыше не сказал мне: если не знаешь направления, иди куда глаза глядят. И я встал и пошел.

Сначала обошел, в качестве разминки, вокруг дома и отправился в центр города. Идти в сторону окраин мне не хотелось. Так бесцельно я шел, пока не оказался возле универмага «Россия». Заглянул внутрь и обнаружил, что хождение по универмагу и разглядывание товаров намного интереснее простого блуждания по улицам. Вернулся домой я в приподнятом настроении – процесс пошел, дело сдвинулось с мертвой точки. Но не всё оказалось так просто – куда бы я ни шел в последующие дни, в результате оказывался в универмаге. Так продолжалось месяц, я менял маршруты, но какими бы закоулками не шел – финал был одинаков. Однажды, обнаружив себя перед привычными стеклянными дверьми, я огромным усилием воли развернулся, добежал до трамвайной остановки и сел на трамвай. Еще месяц я катался по городу на трамваях, расширяя свой кругозор, пока мне не пришла в голову новая мысль: а что если проследить за окружающими, узнать куда и зачем бредут эти тысячи людей по улицам и тротуарам наших городов? И я начал следить. Тайно крался за мужичками с портфелями и самоуверенными дамами. За бабушками и молодыми людьми. Преследовал пенсионеров и алкоголиков, военных, детей и даже милиционеров.

Поначалу я не мог поверить в результаты своих наблюдений, но каждый последующий эксперимент только подтверждал невероятный факт – они никуда не идут, а просто бесцельно бродят по улицам, как зомби, влекомые, видимо, древним инстинктом охотника-собирателя. И самое главное – совершив обход территории по стандартному маршруту, все они неизменно возвращались домой. В точности как и я. Это факт меня неприятно царапнул. Я точно не хотел вести такую жизнь и сразу сделал научный вывод – нужно идти куда глаза глядят по разомкнутому маршруту, не возвращаясь домой. Иначе замкнутый цикл, убаюкиваюшая петля времени. Все же не зря я читал Фейнмана.

Последующие годы подтвердили правильность метода: при нециклическом перемещении в пространстве всё происходит само-собой, естественным образом – находятся друзья, работа, деньги, женщины, квартиры и, приятный бонус, – каждое незамкнутое путешествие, выкидывающее тебя в новой точке планеты, воспринимается как полноценно прожитая жизнь, не возникает чувства, что двадцать-тридцать-сорок лет промелькнули как один день.

Утюг из списка добрых дел

Как предчувствие было. Сам не зная с какой стати я купил утюг. Был я в ту пору совсем юн – ещё доучивался в школе. Деньги, которые выдавались мне на буфет копил, и так насобирал пятнадцать рублей. А потом пошёл в магазин и приобрёл этот самый утюг за 12 рубликов. На следующий же день все утюги из продажи исчезли, и больше уже не появлялись до самой гибели Союза. Этим своим поступком я гордился чрезвычайно, ибо предвидеть, что утюги, которыми были завалены магазины электротоваров, вдруг перейдут в разряд дефицита – не мог никто. Соответственно, деяние было занесено в список добрых дел.

Начал я вести такой списочек после очередного промывания мозгов по теме: «пора бы тебе о будущем подумать». Вот я и подумал. Хорошие дела, они же во имя будущего делаются, не так ли? Вообще, список это был весьма странен, так, помимо утюга, присутствовали там вещи несовместимые, например, модель крейсера «Аврора» и спасение пьяницы от бандитов. С последним такая история вышла. Обнаружив, что обычные люди, то есть обогащённые тестостероном, эстрогенами и социальными рефлексами, на меня реагирую неадекватно, а именно – бегающим взглядом, некоторой растерянностью, и даже лёгким ступором, я решил использовать этот эффект в свою пользу, а точнее – в пользу униженных и оскорблённых. А кто более унижен, чем пьяница, которого хулиганы на виду у почтенной публики слегка пинают ногами? Завидев однажды такого, я решил проверить в деле свои сверхспособности и, подойдя поближе, сказал: «друзья, я его у вас у  забираю», помог побитому подняться, отряхнул его и неспеша повёл в сторону трамвайной остановки. И сработало. Секунд тридцать недобандюки стояли и моргали, потом осторожно пошли следом, боясь приблизиться. До меня долетело: «слышь, а кто это был?» Так я понял, что действительно обладаю супергеройскими свойствами. Но почему в список попала пластмассовая модель крейсера – уразуметь не могу, может и с ней была связана загадочная история, растворившаяся в глубинах моей памяти?

Вернёмся же к утюгу. Мало того, что его собратья исчезли из продажи, но и единственный работающий коллега через неделю сгорел. И стал мой красавец гладить в гордом одиночестве. Надёжным оказался. Сделанным на века. Надо бы спросить бывшую супругу, мне кажется, он и сейчас в рабочем состоянии. Люблю вещи с историей.

Марсианин

Родители мои происходят с Марса (их забросили на Землю в 1961, сразу после полета Гагарина). Стало быть они – марсиане. И дедушка с бабкой тоже, ну, и я, чего уж там скрывать.

Нас легко можно вычислить по походке. Дело в том, что мы – марсиане, происходим от насекомых, и являем собой нечто среднее между земными тараканами и кузнечиками. Только покрупнее раз в сто, разумеется, и без крыльев, их мы потеряли в процессе эволюции.

Да, походка нас выдаёт. И хотя для заброски на Землю нас помещают в тела максимально похожие на человеческие, движения остаются неуклюжими, а походка угловатой. Членистыми ножками управлять медузьим телом на восемьдесят процентов состоящим из воды нелегко. Поэтому мы быстро устаём от любой работы. Живём по принципу: сделал – упал. В сутках у нас может быть только одно дело, под делом понимается: трудный поход в магазин, приготовление быстрокосмической еды, десятиминутное общение с человеком и т. д.

Есть сложности и с общением. Поскольку понять причину постоянного людского говорения не смогли наши лучшие ксенопсихологи (мы используем вторую сигнальную исключительно для передачи друг другу ценной информации об окружающем мире), нам загрузили в мозг всю вашу литературу, фильмы и пьесы. Если кто-то пытается с нами заговорить, алгоритм поиска ищет наиболее похожий случай в базе данных и выдаёт ответ, который остаётся только произнести вслух. Это может быть фраза из фильма, или древнегреческой трагедии, или из полного собрания сочинений Мао Цзэдуна. Каждый наш ответ уникален, таков алгоритм, не допускающий повторения с одной стороны, и работающий на генераторе случайных чисел с другой. Поэтому мы не имеем определённой точки зрения ни по какому вопросу. Сейчас я могу быть, например, гомофобом монархистом, а через полчаса – верным ленинцем или глубоко верующим человеком.

Смысла в этом, разумеется, нет никакого. Тем не менее, люди почти всегда реагируют на наш способ общения с некоторым подозрением. Вы как-то умудряетесь отличать свой родной абсурд от нашей имитации околёсицы. Над этим парадоксом мы бьёмся уже три тысячи лет, но решение так и не найдено до сих пор. Возможно это связано с тем, что имитация глупости автоматически перестаёт быть глупостью, и это сразу бросается в глаза человеку разумному.

Товарищи учёные!

Есть у меня знакомый, который любит что-нибудь рассказывать со средины, без вступления, не вдаваясь в детали – сразу переходя к сути:

– Японец приехал, за три часа всё сделал. А Людка мне и говорит: «закрылся твой проект».

Я, зная эту его особенность, стараюсь поддерживать диалог, но делать это крайне трудно, ведь я не понимаю вообще о чём идёт речь. Какой японец? Кто такая Людка? Что за проект? Однако это хорошая практика для тренировки мозга на случай непредвиденных обстоятельств:

– А что с проектом, почему закрыли? – я попытался изобразить неподдельный интерес.

– А это ты у Хаима спроси, у нас ведь как – одному вершки, а другому корешки.

Между тем товарищ, поедая гречневую кашу, как-то обыденно, между делом, поинтересовался:

– У тебя есть знакомые физики ядерщики? Мне нужен небольшой ядерный реактор… можно кильку взять? – Бери, – говорю, – у меня запас кильки всегда есть, а зачем тебе реактор?

– Смотри, я буду разлагать воду на водород и кислород с помощью реактора, водород сжигать и получать электричество.

И что интересно – взгляд у товарища был совершенно здоровый, ясный, и гречку он уминал вполне себе с аппетитом. Никаких признаков помешательства я не заметил, но сложность схемы меня вывела из равновесия:

– Это безумие в чистом виде! Зачем тебе водород! Ты на электролизе кучу энергии потеряешь! Поставь паровую турбину или РИТЭГ.

Вот скажите мне, товарищи физики ядерщики, я ведь прав, что водород в этой системе лишний?

Что с ними не так?

Долго я размышлял вот над какой проблемой: что с окружающими не так? То, что со мной всё в порядке, я понял уже давно, а какой непорядок с другими – только сейчас. Вывод же мой таков: людей, как правило, совершенно не тяготит ход времени, а меня тяготит. Происходит это потому, что для меня время идёт раза в три медленнее, чем для окружающих, для них минута – у меня три, для них час – у меня три часа (а порой и больше). Выстоять на остановке десять минут, это как для вас полчаса. Короткий разговор ни о чем – быстро утомляет, поскольку это для вас он короткий. Работать я могу максимум три часа, так как для меня это уже полный рабочий день. В армии было большой проблемой провести неподвижно четыре часа на посту, ведь для меня это половина суток. Положение осложнялось тем, что в уставе караульной службы записано: «часовому запрещается: спать, сидеть, прислоняться к чему-либо, писать, читать, петь, разговаривать, есть, пить, курить, отправлять естественные надобности». Но там ничего не сказано о запрете танцевать, что дало мне возможность стать единственным танцующим часовым в СССР.

С другой стороны – я имею массу преимуществ, так как проживаю в три раза больше других, (то есть мне сейчас по внутреннему календарю где-то 150 лет), в магазин сходить – целое путешествие, а поездка в другую страну на месяц – маленькая жизнь. По этой же причине я быстро забываю людей, с которыми не виделся лет десять, ведь для меня это тридцатник. А ещё мне полагается тройная оплата труда, ранняя пенсия по выслуге лет (год за три) и усиленное питание за счёт профсоюза, ну не здорово ли?