Текст книги "Жизнь с переводом"

Глава восемнадцатая

После уроков я забежал к Федору. Тетя Лена открыла дверь и сказала, что я могу пройти в его комнату. По ее словам, он сидел там безвылазно несколько часов, и на все предложения идти обедать отвечал неизменным отказом.

– Может, ты его уговоришь? – сказала тетя Лена, и я скрылся за дверью спальни Федора.

Он заметил меня не сразу. Федор смотрел наверх, на стену. Над его столом, почти что под потолком, висела икона. На ней была изображена женщина в капюшоне и с ребенком. Федор успел пару раз перекреститься, прежде чем увидел меня.

– А, привет! – воскликнул он.

Он пребывал в неком возбуждении. Я поинтересовался у него, в чем причина столь приподнятого настроения.

– Пока не скажу, потом, – сказал он. – Кстати, у меня появился фотик.

Федор держал в руке фотоаппарат.

– Он цифровой, там не нужна пленка.

– Что за фирма?

– «Кэнон», – важно сказал Федор.

– Теперь я понял, почему у тебя такое настроение, – сказал я и потянулся рукой к фотоаппарату.

Федор ничего не ответил, только удовлетворительно кивнул и протянул мне аппарат.

– Класс, такого я еще не видел.

– Сфоткаю? – предложил Федор.

– А можно?

– Не смотреть же на него, как на экспонат музейный.

Федор сфотографировал меня, потом я его. Потом мы сфотографировались вместе. Он сидел на кресле, а я стоял сзади. Каждый по очереди держал перед собой фотоаппарат, пытаясь определить при помощи глазомера нужную дистанцию. Так у нас набралось несколько десятков личных фотографий. Перекинули их на компьютер, посмеиваясь над своими нелепыми физиономиями, быстро пролистали их. В итоге оставили только одну фотографию, на которой наши лица выглядели не столь широко и приплюснуто.

Вошла мама Федора и уже в ультимативной форме позвала нас обедать. Но перед тем как пойти к столу, мы попросили ее щелкнуть нас вместе, и на этот раз все получилось удачно. Мы помчались на кухню, я бежал впереди, а Федор ехал за мной.

– Тише, тише, – успокаивала нас тетя Лена, – а то все разобьете.

Как она и предчувствовала, Федор угодил креслом в стол, не рассчитав скорость. Посуда на столе встрепенулась, звякнула, одна кружка покачнулась и, после недолгих сомнений – падать или нет – медленно свалилась на бок, затем выкатилась на край стола и упала.

– Ну вот, доигрались! – вылетело у тети Лены, которая тут же опустилась на колени в поисках осколков.

– На счастье! – воскликнул Федор. – Теперь я точно поеду!

– Куда? – спросил я.

– В Испанию!

– Ишь! Только сегодня ему сказали, а он уже собрался. Еще ничего не ясно, – полушутливым, полустрогим тоном произнесла тетя Лена.

– Я поеду, я молился… Как баба Елизавета велела.

– Это должно исходить от души, изнутри, а не только тогда, когда тебе что-то нужно, – ответила тетя Лена.

– Почему? Я сегодня молился, причем с утра.

– Понятно! Как только тебе чего-то захотелось, ты вспомнил о Боге.

– А когда же мне еще о Нем вспоминать! – отвечал Федор с улыбкой на лице.

– О Нем надо помнить всегда, – произнесла тетя Лена. – Особенно тебе, – добавила она и поцеловала Федора в темя. – Ладно, ешьте… – Она вышла из кухни, наложив нам по большой порции картофельного пюре с гуляшом.

– Ты едешь с мамой? – спросил я.

– Да, но там тоже будут ребята. Мы поедем на море.

– Ребята из нашего класса? – спросил я.

– Нет, что ты! Все с разных школ. Почти пятьдесят учеников. Все должны пройти тяжелый отбор, берут только самых лучших.

– И все с мамами?

– Нет, только я один… я же не могу без помощи. – Федор вдруг призадумался. – Хотя, я смог бы и один. Я даже смог бы прожить на необитаемом острове.

– Совсем один?! – переспросил я.

– Конечно! Я всегда один, мама вечно на работе. Я все делаю один – уроки один, один играю, один сплю, один ем… – Федор говорил и говорил, но в один момент он посмотрел на меня и остановился. – Вообще-то, иногда мы все делаем вместе с тобой.

– Круто! Мне тоже хотелось бы!

– Со мной на остров?

– Нет, в Испанию!

– Не знаю, – важно ответил Федор и пожал плечами, – я должен поговорить с дядей Геной. Может, он что-нибудь придумает и насчет тебя.

– Классно! – воскликнул я.

– Ну а ты когда-нибудь ездил за границу? – спросил Федор.

– Да, в Турцию, – живо ответил я.

– Это хорошо.

– А что?

– Просто, в Испанию не берут, если ты не был за границей.

– Это почему?

– Это Европа, цивилизация.

– А-а…

– Там не всех пускают.

– Но меня пустят?

– Я поговорю.

– С кем?

– Как – с кем? Я же говорю – все решает дядя Гена.

– Ну ладно, поговори, было бы круто с тобой в Испании…

– Кого-то там занесло, кажется, – послышался голос из прихожей.

Вошла тетя Лена:

– Федор, что это ты тут обещаешь?

– Я не обещаю, – отрезал Федор и отъехал от стола, не доев своей порции.

– Постой, не уходи, – обратилась она к сыну.

– Я не ухожу, а уезжаю… – поправил ее угрюмым голосом Федор. Он остановился, опустил глаза, ожидая наставлений.

– Федор! – громко сказала тетя Лена. – Мы же договорились: пока никому не единого слова. Еще ничего не ясно. В основном едут победители республиканских олимпиад…

– Я тоже неплохо учусь…

– Во-вторых, зачем ты обещаешь своему другу, – она строго взглянула на Федора, – наперед зная, что у тебя ничего не выйдет. Зачем тогда обещать?

– Почему это у меня… – отгрызнулся Федор.

– Дядя Гена еще не знает, как пристроить в группу нас обоих, а ты уже другим раздаешь!

– Мам, не надо, – Федор развернул коляску и уехал.

– Ты не доел! – бросила ему вслед тетя Лена.

Федор ничего не слышал.

Я поплелся за ним, но, в отличие от него, я успел опустошить свою тарелку.

– Артур, – обратилась она ко мне, – не слушай его.

Я кивнул.

– Не надейся попусту. Он сам еще не знает, поедет или нет.

После этого напутствия я вышел из кухни с опущенной головой.

Федор немного сник. Он молчал, не обращал на меня внимания. На предложение пустить меня за компьютер он тихо отодвинулся от стола. Его ничто не занимало. Один раз его внимание приковала все та же икона на стене. Он перекрестился несколько раз и что-то про себя пробормотал. Это я заметил краем глаза, – видно, он думал, что я занят игрой на компе и не наблюдаю за ним.

Вскоре я ушел. Дома я первым делом сделал уроки. Но почему-то Федор не выходил у меня из головы. Я не ходил в церковь, у меня была другая вера. Я видел крестившихся людей, но никогда не видел, как крестятся мои ровесники – дети. И никогда до сего момента я не задумывался: есть ли Бог на свете?

Этот вопрос я хотел бы задать отцу перед сном, но сегодня его не было дома, он отправился в дальнюю командировку пару дней назад. Вместо него в таких случаях перед сном в мою комнату заходила мама. В отличие от отца она гладила меня по голове, и я засыпал, нежась под ее теплыми прикосновениями. Но вопросов я ей не задавал, вопросы были элементом мужской части ритуала.

Но мама есть мама, она всегда чувствовала своего сына.

– Что тебя беспокоит? – спросила она.

– Ничего, – тихо отвечал я, притворно изображая зевоту.

– Не ври, тебя что-то беспокоит.

– Нет, мам, все хорошо.

– Допустим, хорошо. Но мне кажется, что если бы рядом с тобой был отец, то ты ответил ему иначе…

– Нет, мам, все хорошо, – решил я притвориться окончательно.

– Что же тебя так волнует…

– Меня…

– Тебя! Я же вижу. Скажи, а то ты полночи не уснешь.

– Все нормально, мам.

Мама была неплохим психологом, не прошло пяти минут, как она выудила из моей души мучивший меня вопрос.

– Давай сделаем так, ты спросишь не меня, а папу…

– Но его же тут нет!

– Да, нет, но я прожила с ним пятнадцать лет. И знаю, как он ответил бы на каждый твой вопрос.

– Да? – удивился я.

Мама кивнула.

Подумав немного, я все же решился на вопрос.

– Мам, если крестятся дети, это хорошо или плохо?

Маму не удивил этот вопрос. Наверное, потому, что она каждый день имеет дело с детьми.

– Ты увидел, как крестится Федор?

Получилось, что я только что ненароком раскрыл секрет своего друга.

– А как ты догадалась?

– Он же твой друг. В этом нет ничего плохого. Только хорошее. Все крестятся.

– Креститься – значит верить в Бога?

– Да.

– А ты крестишься?

– Нет, я другой веры, как и ты.

– А что сказал бы на это папа?

– Папа говорит всегда одну и ту же фразу про Бога…

– Какую? – перебил я ее.

– Если Бог есть, то тогда у Него странное чувство справедливости…

– Это как?

– Когда вырастешь, поймешь. Ладно, спи.

Фразу, которую мама приписала моему отцу, уже во взрослой жизни я слышал помногу раз и от многих людей. Но пока ее затмил сон, который быстро унес меня в квартиру Федора.

Глава девятнадцатая

Старуха злобно посмотрела на меня. Меня оцепил ужас. Кругом никого. Хотел заорать, но не мог, как немой я открывал рот и только глотал воздух. По лицу старухи пробежала злорадная ухмылка, предупреждая меня, что звать на помощь бесполезно. Действительно, кругом никого, одна пустота, ни души. Но где Федор и его мама? Я же у них дома! Старуха все продолжала ухмыляться, перекидывая взгляд то на разложенные карты на столе, то на меня. Я вышел из кухни, в коридоре почему-то был туман, дальше идти я боялся. Но, зажмурив глаза, повернул налево, в сторону комнаты Федора.

Дверь медленно открылась, я открыл глаза – за столом сидел Федор и копошился в компьютере. Он разобрал его на части. Я окликнул его, но мой друг не слышал меня, он даже не взглянул в мою сторону. «Федор!» – повторил я, в ответ – опять тишина. Я осторожно подошел к нему. Ноль внимания. Внезапно скрипнула дверь.

Передо мной вырос дядя Гена.

– Дядя Гена! – радостно завопил Федор и повис на его шее.

Теперь они вдвоем не замечали меня, говорили только между собой. Дядя Гена привез ему большую коробку.

– Что там? – спросил Федор.

– Откроешь, как я уйду.

– Куда? На работу?

– Нет, – мотая головой, отвечал дядя Гена.

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

– Так надо, маме привет. Где она?

– Она скоро придет. Подожди, мама будет рада тебя видеть.

– Не могу. Мне надо идти. – Дядя Гена обнял Федора.

– Не уходи! – вскрикнул Федор.

– Мне пора.

В этот момент в комнату забежала Надежда Васильевна.

– Мальчики, отпустите дядю. Нам действительно пора, – командным голосом приказала она. Надежда Васильевна, в отличие от дяди Гены и Федора, обратила внимание на мое присутствие.

– Артур! – обратилась она ко мне с правильным ударением на первую букву в имени. – Отпустите дядю!

– Я ничего, я тут просто… – бросился я оправдываться. – Мы сделали все уроки.

Надежда Васильевна выглядела очень хорошо. Была подтянута, в черном платье, на шпильках.

– Тогда вам еще одно задание…

– Не надо нам никаких уроков, – завопил Федор, – уходи!

– Уходи?!

– Да, уходи, тебя нет, ты, ты…

– Хорошо, Федор, мы уйдем! – категоричным голосом ответила Надежда Васильевна и, взяв за руку дядю Гену, вместе с ним пошла к выходу. Они вышли за дверь. Дядя Гена только успел улыбнуться и подмигнуть.

– Отпусти его! – закричал Федор и попытался поехать за ними, но инвалидная коляска не двигалась с места. Тогда он сполз с нее и потащился по полу. – Отпусти его! Дядя Гена, не ходи с ней… Она… Она…

Но комнатная дверь захлопнулась. Федор, всхлипывая сквозь слезы, судорожно дергал ее за ручку. Я подошел к нему. Только теперь он заметил мое присутствие:

– Опять ты, – с досадой в голосе произнес он, – что стоишь, помоги!

Я стоял неподвижно, все мое внимание было приковано к коробке на полу, которую только что принес дядя Гена.

– Что там? – спросил я.

– Там ничего! – уверенно ответил Федор.

– Как? – удивился я.

– Пусто, говорю, – с обидой в голосе пробурчал Федор.

Он подполз к коробке и со всей силой ударил по ней рукой. Она резко взмыла вверх и упала передо мной. Она действительно была пуста.

– Пошли! – скомандовал Федор.

Федор, уже сидя в кресле, подъехал к двери, на этот раз она легко поддалась ему. Мы покинули комнату и направились на кухню. Я ощутил все тот же холод, душивший меня, когда я впервые оказался на кухне в компании старухи. Она сидела все там же за столом и раскладывала карты. Федор уже сидел рядом. С тяжестью в ногах я все же доковылял до стола. Меня опять никто не замечал, они говорили только между собой. Для них я исчез, меня не существовало. Я окунулся в туман, который становился все гуще и гуще. Последнее, что я увидел и услышал – старуха, разложив карты, загадочным голосом произнесла:

– Будь осторожен, Федор, твои мысли легко материализуются…

Я проснулся. Рассвет еще не наступил. Поднял голову, быстро дотянулся до лампы, включил ее. Чувство тревожности постепенно рассеялось, но меня всего знобило. У меня поднялась температура, я захворал. Так что на ближайшие три дня, как минимум, мне были обеспечены каникулы.

На третий день болезни я позвонил Равилю и поинтересовался уроками: что прошли и что задали на дом. Под конец разговора я спросил о своем друге – приходил ли Федор в школу. Он сказал, что все эти дни мой друг отсутствовал. Меня это озадачило, поэтому в тот же вечер я позвонил ему на мобильный телефон. Но звонок остался без ответа. За вечер я успел сделать несколько звонков, но все тщетно – друг молчал, а потом и вовсе включился автоответчик: «Абонент временно недоступен». Свою фрустрацию я не мог объяснить, ведь раньше отсутствие Федора не вызывало во мне тревожных чувств. Но сегодня я почувствовал неладное. Дозвонился до него только через несколько дней, когда я уже успел выздороветь и возобновить учебу.

Сухим голосом он ответил:

– Можешь зайти, я дома, – и положил трубку.

Я пришел, дверь мне открыла тетя Лена, с опухшими глазами. Мои волнения оказались не напрасны.

Менее недели назад в автомобильной катастрофе погиб дядя Гена. Он на автомобиле с водителем выехал в близлежащий город по служебным делам. Время было поздним, сумерки заполонили трассу, водитель, вместо того чтобы сбавить обороты, ехал на предельной скорости. За пятьдесят метров до них, как червь, раскинулся рефрижератор – не включив габаритов и «аварийки», водитель многотонной махины решил совершить маневр – развернуться в обратную сторону. Столкновение было неизбежным, дядя Гена и водитель погибли на месте.

После того как Федор оповестил меня о трагической новости, я поинтересовался у него, ездили ли они с мамой на похороны. Федор покачал головой. В столь печальный день я побыл у них дома совсем немного. Мать Федора не выходила из своей спальни, а Федор с пустым взглядом смотрел на монитор и что-то пытался там найти курсором.

Я не мог знать обо всех взаимоотношениях между дядей Геной и мамой Федора. Немного погодя, когда я чуть подрос, я назвал бы их полюбовниками. Тетя Лена играла роль любовницы, женщины на стороне. Геннадий Иванович был женат и имел двух дочерей.

В середине девяностых он познакомился с Еленой, это случилось после трагедии с Федором. Из окна автомобиля он заприметил привлекательную блондинку, целенаправленно шагающую вдоль улицы и ни на кого не обращавшую внимания. На ней была легкая куртка, джинсы и легкий цветастый шарф. Он остановил машину, вышел и перегородил ей дорогу. Она подняла взгляд и слегка улыбнулась, с этого момента у них завертелся роман.

Любил ли он ее? Этого никто не знал, даже она, ведь он никогда не сознавался ей в чувствах. А она влюбилась и любила. Но в ней была особенность, которая редко присуща женщинам. Она никогда не задавала ему вопросов, в которых можно было прочесть скрытые нотки надежды, вроде: «Ты никогда не бросишь свою семью?!». Она всегда молчала на эту тему и не просила его о чем-то неразумном. Этим она и завоевала его. Он мог заночевать у них дома, но также мог не приезжать к ним подолгу, по нескольку недель. Мать Федора начинала скучать, но не звонила. В этом он и находил прелесть таких отношений.

Он также искренно и тепло относился к Федору. Делал для него очень многое. Доходы ему позволяли решать многие их проблемы – первым делом он решил жилищную. Федор и тетя Лена жили на одной из окраин города, на третьем этаже в коммунальной квартире, где помимо них на этаже ютились по соседству еще две семьи. Без горячей воды, без канализации… А подымать инвалидную коляску на третий этаж вообще было мучительным процессом для матери Федора. Геннадий прочувствовал все «прелести» их жизни, когда впервые остался ночевать у них дома, и сразу же на следующее утро уехал с твердым намерением улучшить их жилищные условия. Поначалу он снял им двухкомнатную квартиру неподалеку от их коммуналки, а чуть позже приобрел для Федора и его мамы квартиру в строящемся многоэтажном доме, со всеми удобствами для людей с ограниченными возможностями – с пандусами, с большим грузовым лифтом. Это был один из первых домов, где строители смогли соблюсти все принципы «комфортной среды». Геннадий постарался на славу, новое жилье Федора было большим и просторным, с площадью более ста квадратных метров.

Так он сделал первый и большой вклад в улучшение жизни своей «второй семьи», – как он называл Федора и его мать. В надежде поставить Федора на ноги, он оплачивал им поездки в Швейцарию, Израиль, к лучшим врачам, но все тщетно, иногда и лучшие в медицине бессильны. После этих поездок Федор замыкался. Его надежда на полное выздоровление таяла. Но дядя Гена всегда умел найти нужные слова и нужный подход, он говорил, что обязательно что-нибудь придумает.

Но нелепая смерть все перечеркнула, даже надежду. Они потеряли опору, и не только материальную. В любой момент мать Федора могла позвонить Геннадию и решить любую неожиданную проблему, как это было в случае с преподавателем Надеждой Васильевной. Только связи, уговоры и материальные компенсации дяди Гены помогли уладить конфликт и оставить Федора в школе.

А теперь началась новая жизнь, на все вопросы которой Федору и его матери надо было отвечать самим, без чьей-либо помощи.

Глава двадцатая

Наступил май. На улице чувствовалось сильное оживление: щебетали птицы, кошки демонстрировали свои вокальные способности, из песочницы то и дело доносился детский плач, перемежающийся с безудержным чистым смехом. Зацветала черемуха, сирень, их запах преследовал меня, особенно ночью, когда окна моей спальни были нараспашку. Каждый вечер я прислушивался к мелодии запахов, они умиротворяли, пленили меня, и я засыпал. Мне снились красивые люди, они звали меня в далекие страны, где я еще не бывал, а, оказавшись там, я был окружен новыми приветливыми незнакомцами; правда, как только просыпался, я не мог вспомнить их лиц, но что-то было в этих снах, магическое и чистое. После таких ночей день мне казался унылым, чего-то не хватало, несмотря на солнечную и яркую погоду. Во мне играла неведомая ностальгия…

Мама собрала очередные посиделки, приурочила их к окончанию учебного года, несмотря на оставшиеся три недели учебы. Не дождавшись гостей, я ушел на улицу покататься на велосипеде. Безостановочно целых четыре часа крутил педали, мама ни разу не выглянула в окошко, не позвала меня на ужин. Я не огорчился, наоборот – наслаждался свободой. К тому же отец уехал в очередную командировку.

Вечером я все же явился домой, голодный и с разодранным коленом. Пока мама занималась гостями, я незаметно снял с себя брюки и небрежно сложил их в шкаф. Половина гостей к моему приходу успела покинуть наш дом, остались самые стойкие. Как обычно в этот круг входила тетя Алиса, у которой начинали трястись руки, когда она выпивала лишнего, и, конечно же, неугомонная Эльза Петровна, у которой как всегда под конец вечера развязывался язык.

Я пришел к столу. Мама навалила на мою тарелку не только мое любимое оливье и колбасу, но и винегрет, который я особо не жаловал, зеленый салат из овощей и кусочки жареной курицы.

– Все хватит, мне больше не надо, – остудил я порыв ее заботы.

– Ладно, иди на кухню, – подсказала мама, – только не разбей тарелку… может, помочь тебе?

Я мотал головой:

– Сам донесу.

– Нет, давай все же я, – не соглашалась мама. Она встала из-за стола.

– Лилечка, ты куда?! – воскликнула Эльза Петровна.

– Сейчас помогу сыну и вернусь.

– Нет, садись, пусть он тоже сядет с нами, – предложила хмельная Эльза Петровна.

– Да? – задумалась мама. – И вправду, пусть с нами посидит.

Я пожал плечами, но присел.

– С кем гулял? – спросила Эльза Петровна. Не успел я ответить, как она сама предположила: – С Федором, небось?

Я помотал головой:

– Я катался на велосипеде.

– A-а, а где твой друг?

– Дома, наверно.

– Но и в школе его не видно.

– Должен скоро прийти, я вчера ему звонил.

– Слышали, девочки, последнюю новость? – вдруг обратилась Эльза Петровна к моей маме и к тете Алисе.

– Какую?

– У этой… как ее там… – Эльза Петровна обратилась ко мне.

– Кто?

– Ну, мать твоего друга.

– Тетя Лена.

– Да, эта Лена, мать Федора…

– А что случилось?

– У нее погиб… как его там… – Эльза Петровна вновь обратилась ко мне.

– Дядя Гена.

– Да, ее содержатель.

– Содержатель? – удивилась мама и покосилась на меня.

– Да, который все ей оплачивал, за ее красивые глаза… хотя что там! У нее есть, может, только красивая жопа…

– Эльза! – вскрикнула мама и строго посмотрела на подругу. – Здесь же…

– Все молчу, молчу, заговорилась! – встрепенулась Эльза Петровна. – А ты что уставился, вишь, знакомые слова услышал… – Учительница музыки посмотрела на меня с мнимым укором, широко улыбнулась желтыми зубами, после чего у меня окончательно пропал аппетит.

– И как она теперь? Мне Артур ничего не сказал… – Мама укоризненно посмотрела на меня. – Ты знал об этом?

Я кивнул.

– И как она теперь? – вновь запричитала мама.

– Ты что за нее беспокоишься! – вновь оживилась Эльза Петровна. – Найдет нового ухажера, опять сделает то, что она умеет лучше всего…

– Это что? – мама недоуменно смотрела на Эльзу Петровну.

– Раздвинет ноги! – выпалила Эльза Петровна и, никого не дожидаясь, без тоста, одним залпом влила в себя очередные пятьдесят грамм.

Мама на этот раз ничего не ответила, она была немного подавлена печальной новостью.

– А как это случилось? – спросила она.

– Убили его, подстроили автомобильную катастрофу.

– И кто это сделал?

– Как кто? Жена!

– Все ты знаешь, да?! – иронично отметила тетя Алиса. – Кто будет избавляться от такого мужика, скажи мне? А?!

– Кто! – заорала Эльза Петровна. – Он ведь хотел уйти к этой шлюшке и все увести к ней…

– К маме Федора?

– К кому же еще, если не к этой шлюшке…

– Попрошу не выражаться! – строго сказала мама.

– Ладно, не командуй, – фыркнула Эльза Петровна.

– Я вообще-то у себя дома, – с патетикой в голосе ответила мама.

– Ладно, извини. Но твой сын и так все знает, ведь он у них бывает.

– Что знает? – удивленно переспросила мама.

– Этот ходок все тащил в их дом…

– В чей дом? – спросила мама.

– Какая ты непонятливая, Лилечка, – взмолилась Эльза Петровна и зашипела: – К этой ш… ш…

– К матери Федора, – подсказала мама.

– Да, к этой чертовой Лене, – с трудом выговорила Эльза Петровна. – Квартира у нее огромная, вся обставлена, ремонт – шикарный! Была я там…

– Еще скажи, что унитаз золотой! – смеясь, выговорила тетя Алиса.

– Унитаза не видела, на нем не сидела. Но обои дорогие.

– Обои? – Тетя Алиса продолжала подтрунивать над Эльзой Петровной. – Так это потому, что у тебя у самой дома стены ободранные, как и все остальное.

– Да ты у меня никогда и не была! – занервничала Эльза Петровна.

– Конечно, стыдно приглашать гостей в разрушенный дом, – ответила тетя Алиса и злорадно улыбнулась подруге, излучая неподдельное удовлетворение от колкостей, отпущенных в ее адрес.

– Да пошла, пошла ты на все… на все…

– Эльза, здесь ребенок, – вновь предупредила мама.

– На все четыре стороны… – выдохнула Эльза Петровна.

– Хватит ссориться.

– А мы не ссоримся, – вставила тетя Алиса, пребывающая в хорошем настроении. Чего нельзя было сказать об учительнице пения. Та вся надулась, щеки покраснели, брови нахмурено сошлись.

– Вот говоришь, что я неправа, – обратилась она к тете Алисе, – а я знаю, эту… – Эльза Петровна зависла в паузе, по ее взгляду было видно, что она усиленно перебирала в уме слова, которые не резанули бы слух моей маме.

– Ты хотела сказать – Лена, – подсказала тетя Алиса.

– Пусть будет Лена, – подхватила Эльза Петровна. – Пришла я к ней домой, чтоб позаниматься с ее сыном музыкой.

– И прихватила с собой пианино из класса? – продолжала испускать колкости тетя Алиса.

– Хватить подкалывать, если не интересно, то не буду ничего говорить, сидите и пейте молча…

– Алис, замолчи! А ты рассказывай, – встряла мама.

– Так вот, пришла я к ним домой. Дом огромный…

– Ты уже об этом говорила, – опять заерничала тетя Алиса.

– Ну, замолчи, – сделала замечание мама, – что ты уж…

– Хорошо, молчу, молчу, – сдалась тетя Алиса.

– Все у них есть в этих хоромах. Я ей говорю, мол, у вашего сына проблемы с музыкой… – Эльза Петровна посмотрела на меня, словно ожидая подтверждения своим словам. Я молчал, увел свой взгляд в тарелку и неохотно копошился в ней вилкой.

– А что она?

– В ответ эта чертова Елена заохала, говорит, что она вся замоталась, закрутилась и совсем забросила учебу сына, что у нее даже нет времени проверить его уроки.

– Может, ей действительно некогда… попробуй – поухаживай за ребенком-инвалидом, да еще работать успевай…

– Где она работала? Все ее деньги и квартира от этого…

– Что потом-то? – перебила Эльзу Петровну мама.

– Она меня пригласила к столу, накрыла шикарный стол, налила чаю, предложила вино или французский коньяк – уже не помню. Я сразу отказалась.

– Эльзочка, что ты мелешь, ты отказалась от французского коньяка? – вновь оживилась тетя Алиса.

– Я не пью на работе, – жестко ответила Эльза Петровна и грозно посмотрела на подругу, на которую вот-вот готова была накинуться.

Тетя Алиса замолчала, ведь она знала о нраве подруги, которой ничего не стоило пойти врукопашную, если ей позволяла весовая категория.

– Она стала вешать мне лапшу, вроде того, что она обязательно займется сыном. А я смотрю на ее длинные красные ногти – точно, как у шлюхи – и говорю ей, мол, вы лучше вместо того, чтобы заниматься собою, займитесь сыном. Она стыдливо убрала ногти, спрятала их… – В этот момент Эльза Петровна осторожно взглянула на меня. Я продолжал молчать, выдавать себя не хотелось. Слушать сплетни взрослых – одно удовольствие.

– Ладно, говорю ей, я поставлю хорошую оценку вашему сыну за старания, но учтите, занимайтесь сыном, а не мужиком…

– Так и сказала? – удивленно спросила мама.

– А что, я не могу сказать человеку, что я о нем думаю? – Эльза Петровна грозно посмотрела на тетю Алису, которая продолжала слегка посмеиваться.

– Это еще не все, – продолжала Эльза Петровна, и тут же вновь покосилась в мою сторону. – Когда я уходила, она протянула мне полторы тысячи рублей.

– Взяла? – вставила тетя Алиса.

– Я взяток не беру и не обираю детей-инвалидов.

– Молодец, Эльзочка! – воскликнула мама.

– «Вы совсем уж опустились, дорогуша», – говорю я ей. «Как не стыдно, уберите деньги, а то дети увидят…»

– Да, – вспомнила мама, – мне Артур рассказывал, что встретил тебя у них. Только благодаря тебе он избежал наказания за то, что в тот день вернулся домой очень поздно.

– Артур – хороший парень, – добавила Эльза Петровна и хитро улыбнулась мне. – Подойди-ка! – И она протянула мне конфетку – очередную плату за мое молчание.

Но я не встал и никак не отреагировал на Эльзу Петровну, привставшую ко мне с протянутой рукой.

– Сынок, так нельзя, – обратилась ко мне мама, – когда взрослые зовут, надо подходить.

Я встал, но стоял неподвижно. Во мне все перевернулось. Кипела ярость за явную ложь, обида за друга и его семью. Еще немного, и я взорвусь.

– Ладно, не хочет, так и не надо! – Эльза Петровна присела на место.

– Иди, сынок, на кухню, отнеси в раковину свою тарелку, – обратилась ко мне мама, – но мы с тобой еще поговорим.

Я встал, взял в руки тарелку, но не удержал – она выскользнула из моих рук и вдребезги разбилась о пол. Однако этому предшествовала еще одна фраза Эльзы Петровны:

– Давайте выпьем за честь и порядочность… – предложила она тост.

– Ты что наделал! – закричала на меня мама, когда куски фарфора разлетелись по полу. – Свинья!

– Она лжет, лжет! Не было ничего такого! Пила она! И это она вымогала деньги! Она… она… – будто прорвало меня. Я зарыдал и метнулся из гостиной в свою спальню.

– Я лгу? – возмутилась Эльза Петровна. Это было последнее, что я услышал, пока не уткнулся головой в свою подушку. Я закрылся от всего мира.

Чуть позже подошла мама, она пыталась со мной заговорить, брала за руку, гладила по спине, но я молчал и никак не реагировал на ее просьбы поговорить. Я так и уснул, уткнувшись в подушку. На следующий день мама опять пыталась со мной заговорить, но я упорно молчал, держа обиду на нее и ее гостей за вчерашний вечер. Но она, как опытный педагог, не давила на меня, мама вообще никогда не давила на меня. Это было ее плюсом в моем воспитании.

Она позже узнала всю правду, но не от меня, а от папы. Я рассказал ему, как было на самом деле, как Эльза Петровна незвано пришла в гости к Федору, как вымогала у тети Лены деньги. Папа поверил мне, как и мама. Больше Эльзу Петровну у нас в гостях я не видел. Она исчезла не только из жизни моей мамы, после окончания учебного года ее уволили из школы. Она опять чем-то не угодила всевластной Таисии Венгеровне.