Текст книги "Пятая жертва"

– Да возьми ты эту трубку! Нет меня! О Господи, – застонала Элла и повернулась на другой бок. – Спать, спать, прошептала она.

Валдаев нехотя взял трубку.

– Алло, – негромко произнес он.

На том конце слабо вздохнули. Там молчали. И Валдаев готов был поклясться, как это глупо ни звучит, что молчание это знакомое.

– Слушаю.

– Объятия любовников сладки. Быстры. Что дальше, смертный? – скрипучий, будто действительно из бездны, голос произнес эти строки так, как читают стихи.

– Кто? – содрогнувшись прошептал Валдаев. В ответ то ли закашляли, то ли захохотали.

И посыпалась дробь гудков. Он отбросил трубку радиотелефона на мягкий ковер, будто это была змея. И почувствовал себя под прозрачным колпаком.

И пробрала холодная дрожь.

– Кто там был? – сонно спросила Элла.

– Ошиблись номером, – сдавленно произнес Валдаев. Он врал. Он был уверен, что номером никто не ошибался…

"Деяния ведьм и колдунов против Господа нашего рода человеческого, определенные инквизитором-юрисом Жаном Боденом в 1591 году от Р. X.

1. Они отвергают Бога.

2. Они богохульствуют.

3. Они поклоняются Сатане и совершают в его честь кровавые жертвоприношения.

4. Они посвящают ему детей.

5. Они убивают детей до момента их крещения, дабы завладеть их душами.

6. Они посвящают Сатане зародышей, находящихся в утробе матери.

7. Они исполняют клятвы, данные именем дьявола.

8. Они вступают в кровосмесительные отношения.

9. Они вовлекают других людей в сатанинский культ.

10. Они умерщвляют взрослых людей, а также новорожденных младенцев с целью их дальнейшего употребления в качестве пищи.

11. Они расчленяют трупы, занимаются людоедством, пьют человеческую кровь.

12. Наводят порчу на людей и скот.

13. Вызывают порчу урожая и массовый голод.

14. Совокупляются с дьяволом".

Валдаев порвал листок, бросил его в мусорное ведро.

Эта бумага, отпечатанная на принтере, была между страницами все той же газеты «Опасная ставка», которую оставила сатанистка на холодильнике.

– Совсем больная, – произнес Валдаев.

Ему пора было выбираться на улицу. Как всегда, ощутил неуверенность и страх перед улицей. Но деваться некуда.

Когда он выходил из дома, то увидел, что двое рэкетирах морд, которые уже два раза обещали ему навалять, с заискивающими улыбками сажали в машину Семеныча – алкаша из первого подъезда. Тот был привычно пьян и что-то объяснял им, размахивая руками. Фонтан у пьяного Семеныча не заткнешь – говорить он может часами без остатки. Судя по тому, что двое гоблинов не обрывали его и казались образцами терпения, им куда-то очень нужно было его отвезти. Скорее всего – в нотариат или паспортный стол. Эх, спаси его Бог.

Валдаев вздохнул, зябко передернув плечами. На душе стало слякотно. Который раз он видел несправедливость и осознавал, что не может противопоставить ей ничего. Поскольку в этом городе он муравей, который мечтает лишь об одном – не попасться под пяту слону. Тут уж на кого наступит слон – тому не повезло. Сейчас он собирался наступить на Семеныча.

В метро поезд стал замедлять скорость. Валдаев подумал, что скоро станция. Но перегон был длинный, а прошло слишком мало времени.

Поезд замер. Затих.

Бывало время, когда поезда на перегонах вообще не останавливались. Но все в мире сбивается, всюду проникает хаос, даже в этот сверхсовершенный механизм метро.

Люди привыкли к подобным заминкам в движении. Они продолжали читать, дремать или просто стоять, погрузившись в свои мысли. Все знали: пройдет максимум минута и поезд тронется.

Двигатели выключились. Стало тихо. И как-то гулко пусто. Тишина в метро – это всегда жутко. Метро не существует вне шума, равно как материя не существует вне времени. Безмолвное метро – это выпадение из установленного порядка вещей.

Валдаев поежился. Он понимал, что бояться нечего, но через эту пустоту и тишину к нему кошкой кралась тревога.

Она мягко наваливалась на него.

Прошла еще минута. Потом еще… Дышать стало тяжелее. Люди будто просыпались. Они отвлекались от ритма метро, оглядывались и вдруг начинали понимать, что находятся в тоннеле, над головой десятки метров породы.

Молоденькие девчонки в середине вагона деланно засмеялись. Молодой человек нарочито равнодушно уставился в книгу. Две старушки начали возбужденно переговариваться:

– А говорят, месяц назад так и сгорел поезд. Вот так остановился. И сгорел. И как стали хоронить потом гробы, гробы, гробы…

Тревога накапливалась, как ядовитый газ.

Поезд стоял уже минут пять.

– Просьба соблюдать спокойствие. Поезд остановился по техническим причинам, – донеслось из динамика.

Естественно, эти слова никого не успокоили. По вагону пошел сдержанный ропот. Тревога все больше овладевала пассажирами.

Валдаев вдруг подумал, а что будет, если сейчас по полу тонкой струйкой поползет дым, запахнет паленым? Как быстро людей захватит безумие паники?

Груды грунта сверху давили. Валдаеву стало еще тяжелее дышать. И ему захотелось на свободу.

– Просьба не беспокоиться, – опять завел динамик.

Ропот стал громче.

И тут послышался гул. Валдаеву показалось, что это еще дин поезд. Но это всего лишь заработали электродвигатели.

Еще минута – и поезд тронулся. И вскоре появилась станция, которая Валдаеву показалась родной. Это был островок теплого света. Отсюда был выход.

Наверху он вздохнул полной грудью. И прижмурился, подставив лицо выглянувшему из-за тучи апрельскому солнцу…

На работу ему позвонила Королева Космоса, закатила чуткую истерику по поводу статьи. Что ее там не устраивало, Валдаев так и не понял.

– Я на вас буду жаловаться! – крикнула она.

– Куда? – устало спросил Валдаев.

– В Совет.

– В какой Совет?

– Не пытайтесь выглядеть глупее, чем есть на самом деле. В тот самый Совет, который ведает всеми вами. Землянами!

– Землянами?!

– Я думаю, вы поплатитесь. Жестоко поплатитесь, – она бросила трубку. Ну почему именно он берет трубку, когда звонят разгневанные голубые братья, исступленные ведьмы, Королева Космоса? Нонна говорила, что такие беседы – это энергетические удары. И он, кажется, был боксерской грушей для отработки этих самых ударов.

– Чтоб вам всем пусто было! – в сердцах воскликнул он

– Кому? – спросил зашедший в комнату ответсек.

– Не про тебя речь.

– А хотя бы и про меня. Мне плевать, – сонно произнес он.

И был прав. Ему действительно было на все плевать. Он умудрялся сохранять флегматичное спокойствие во всех ситуациях и Валдаева с его вечными переживаниями и дерганиями принимал за психа. А с психами лучше не спорить.

– На вычитай статью, – он протянул верстку. И отправился к себе в кабинет, насвистывая под нос какой-то фривольный мотивчик и пренебрегая приметой, что свистеть в помещении нельзя. Ему и на приметы было плевать.

Валдаев начал вычитывать свою статью, по которой топором прошлось редакторское перо, и не мог сосредоточиться. Он потер лоб. Голова раскалывалась. Опять, что ли. магнитные бури. Он чувствовал себя разбитым в дни магнитных бурь, к перемене погоды, к дождю, к засухе, в полнолуние и в новолуние. И еще во многих случаях. Да еще эта разбитость помножена на дурное настроение.

А почему у него должно быть хорошее настроение? Уже три дня не звонила Элла. И не отвечала на звонки.

Тогда наутро он пытался добиться от нее, когда от встретятся в следующий раз. Но она лишь загадочно улыбалась. А он ощущал себя потерянным. Его тянуло к этой женщине будто магнитом. И в этом притяжении была сладостная приятность и гибельная неизбежность. Конечно продать за сладостную ночь свою шкуру, как любовники Клеопатры, он был не готов. Но то, что в его голове вес дни безраздельно царила Элла, – факт. И, главное, у него не было никаких надежд, что это состояние быстро пропадет. Он просыпался, и первые мысли были о ней. По телу пробегала сладостная волна, а потом охватывало отчаяние при мысли, что сегодня он не увидит ее. Засыпал он тоже с мыслью о ней. Нельзя сказать, что это была любовь. Это было нечто другое, но не менее сильное. Это была начинающаяся зависимость, как от наркотика, и он, бывало, думал, что лучше для него больше не встречаться с Эллой. Но эти мысли недолго владели им.

Было и еще одно обстоятельство, служившее источником приступов даже не тревоги, а холодного, мистического ужаса. Пару раз он будто выпадал из времени. Один раз сидел вечером за столом, прижмурил глаза. Не спал. Но перевел взор на часы и увидел, что прошло восемь минут.

Нечто подобное было с ним за несколько дней до этого. В тот вечер, когда он возвращался от сатанистки.

На следующий день после выпадения из времени у себя дома он опять выпал из него – минуты на три-четыре, на сей раз в автобусе. И каждый раз после этого ему казалось, что земля срывается с орбиты и летит куда-то. Самое страшное – он знал, что бодрствовал, но чем занимался – ему это было неизвестно. А чем он мог заниматься? Он, Валдаев Валерий Васильевич, лицо с постоянным местом жительства, с работой, с паспортом, вдруг становился кем-то другим. Но кем? Обладая не слишком сильной волей, он всегда панически боялся утратить контроль над собой. С ужасом с детства читал о похождениях лунатиков. О психах. Ты совершаешь что-то. Но ведь совершаешь не ты, а кто-то, притаившийся в тени, в темной стороне, в твоем бессознательном. Но ведь это не объяснишь никому. Потому что это вторая половина именно твоего Я, а не чьего-то другого.

Валдаев налил себе кипяченой воды из графина и махом опустошил стакан. После чего вернулся к вычитке материала.

– Во дурак, – прошептал он, глядя на очередную правку главреда.

Он расписался на статье и перешел к своей заметке о новостях фитотерапии.

– О, зайчик, – услышал он вдруг.

Обернулся и оторопело уставился на сатанистку. Она была как-то слишком серьезна и смотрела на него холодно-брезгливо. Как на насекомое. Притом на насекомое вредное, которое неплохо бы раздавить. Его обдало странным запахом духов.

– Ты? – ошалело спросил он.

– Я за тобой, – Наташа прищурилась и шагнула к нем

– В смысле?

– Ты зажился на этом свете. Смерть твоя пришла, Валдаев.

Она протянула к нему руку. На пальцах ее были ярко-алые капли крови. Он отпрянул, и сердце у него провалилось куда-то в желудок. «Они умерщвляют взрослых людей с целью поедания их в пищу», – внезапно всплыла в его памяти строка из обнаруженного утром текста о нравах ведьм.

– Вот и все, – прошипела она…

В голове у Валдаева будто что-то сдвинулось. Он наблюдал за этой сценой как бы со стороны. Его взор приковали капли крови на ее пальцах. Все будто стало уплывать куда-то. Он сжал свой кулак так, что ногти впились в кожу… И от резкой боли все просветлело. Он встряхнул головой.

– Смотри, побледнел, лысенький, – Наташа весело захохотала и с размаху плюхнулась на стул. Пушинкой она не была, так что стул едва не развалился.

Валдаев почувствовал, что уши его краснеют. Он представил, как выглядит сейчас. И как порадовал эту девку своей растерянностью и страхом.

– Ты откуда взялась? – зло осведомился он.

– От деда Бермуда, – она оттянула кофту и помахала ей для вентиляции. – Духота. Жарковато для апреля.

– Ты чего сюда пришла?

– Мне твой редактор обещал пачку газет. И вообще. Чего скукожился? Не по кайфу мой визит?

– По кайфу.

– Ой, покраснел-то, – она всплеснула руками. Конечно, никакой крови на ее пальцах не было. Просто был густой слой ярко-красного лака на ногтях. – Лысенький, ты – чумовой кент.

– И что, взяла газеты?

– Я свое всегда возьму, – заверила она, взвешивая в руке туго набитый полиэтиленовый пакет.

– По-моему, не всегда.

– Это почему? – удивилась она.

– Тебе любой психотерапевт скажет, что все эти игры в говор с Князем Тьмы именно из-за неспособности взять се. Тебе очень хочется научиться брать все. Но не дано.

– Психолог, да? Этот, как его, Мичурин.

– Мичурин – это садовод.

– Да знаю, лысенький, разницу между Юнгом и юнгой. Не дурная. Книжки читала… А я тебе халтурку выбила.

– Чего?

– Потерлась среди ваших. С редактором накоротке перетрещала. Договорились статью сделать о подземных капищах.

– Чего?

– Земля под Москвой, как сыр голландский, – вся в дырах. Метро, канализация, карстовые пещеры, река Яуза. Там есть и сатанинские капища, где служатся наиболее серьезные службы.

– И что?

– Твой редактор хочет статью о них.

– Что, решила переквалифицироваться из воспитательниц в журналисты?

– Не-а, у меня слог плохой.

– Зато язык длинный.

– В общем, я писать не хочу. И не буду.

– Тогда о чем базар был?

– Базар-мазар. Зелень-мелень, как говорят азеры. – она зевнула, поболтала ногой. – А базар был о том, что ты опишешь все.

– Эх, – крякнул Валдаев.

– Репортаж будет – загляденье. Я тебе и капища покажу и тех, кто там тусуется.

– Что?!

– И следы крови от жертвоприношений.

– Не будет этого! – Валдаев хлопнул ладонью по столу так что авторучка подпрыгнула и упала на пол. Он нагнулся взял ее, и увидел, что рука трясется.

– Да чего ты взбесился? – Она покрутила пальцем у виска. – Хи-хи не хо-хо?

– Что?

– Крышу надо вовремя чинить, чтобы не протекала – вот что. Лысенький, у тебя с нервами плохо. То ты решил что я из тебя кровь пришла пить. То орешь как резаный.

– С вами заорешь. Ни в какие капища я не полезу. Никакие следы крови и подземелья мне не нужны.

– Да ладно, что-нибудь придумаем. Я все сделаю. Ты только окультуришь, чтобы читали со слезами умиления на глазах. Хорошо?

– Поглядим.

– Погляди, зайчик. Погляди.

Валдаев оглядел Наташу с ног до головы, больше с сочувствием, чем с укором.

– Наташа, ты же неглупая девушка. Зачем тебе все это? Ты что, серьезно веришь в это мракобесие?

– Могу и не верить. Но оно есть.

– А если веришь, лучше бы в церковь ходила поклоны бить, чем этой дрянью тешиться.

– В церковь? Старо. Мусор. Сила христианского Бога убывает. Мир переходит во власть Дьяволу. Зайчик, разве это не очевидно? Оглядись.

– Ну ты даешь.

– Надо быть на стороне сильного. Иначе раздавят, как таракашку.

– Вообще, что ты хочешь? Звонишь. Истерики У тебя «Убивают. Я боюсь. Горло перережут». Это что такое?

– А что?

– По тебе не скажешь, что ты чего-то боишься. Она вдруг посмотрела ему в глаза. И произнесла, на этот раз не играя:

– А я ведь действительно боюсь, зайчик.

– Чего ты боишься?

– Их.

– Кого их? – хрипло произнес Валдаев.

– Тех, кто уже все решил за нас.

Валдаев вдруг увидел, что Наташа бледна. И что в глубине ее глаз действительно мечется нечто, что может быть и подавляемым страхом.

«Черный бизон» несколько лет назад был обычной общепитовской забегаловкой – тесной и гостеприимной для окрестных алкашей и сопливой шантрапы, которые всегда могли найти здесь бутылку. В разгар общественных преобразований кому-то пришла в голову идея сделать в этом сарае стриптиз-бар. Никому не верилось, что затея приведет к финансовому успеху. Но сюда незамедлительно повалили со всей Москвы денежные люди. Судя по маркам машин, которые стояли на автостоянке, сильно денежные. Несколько раз сюда приезжал длиннющий, как автобус, белый «Линкольн» – таких на всю Москву раз-два и обчелся. Валдаев иногда считал эти выстроившиеся в ряд сверкающие авто, наблюдал из окна за этой фантастической, чужой жизнью. Он даже вывел некоторые закономерности. Больше всего съезжалось в «Бизон» народу на Пасху и на Рождество. Отмечали святые праздники стриптиз-зрелищем. Валдаев хмыкнул, неожиданно подумав: а может, здесь собираются те самые сатанисты, о которых его угораздило писать в последнее время. Это какой-то их эротический ритуал, черная месса, знак презрения ко всему святому. Или просто тут весело крутятся в чертовом колесе и тешатся вовсе не люди, а бесы и бесята, заполонившие город.

Валдаев пригубил кофе, поставил чашку на подоконник, а котором сидел сам. Кофе вечером его не смущал. Спать не мешал. Зато успокаивал нервы. Кофе, как ни странно, вносил некую стабильность в окружающую его действительность. Он вместе с ароматом наполнял квартиру ощущением устойчивости вещей. И помогал, когда настроение дурное, хочется на стенку лезть.

Он передернул плечами, когда вспомнил, как сатанистка тянула к нему руку с красными каплями лака на ногтя Стыдно было, как он перепугался. Но вместе с тем он ощутил, что это была не совсем шутка. В ней вдруг прогляну что-то серьезное. Какой-то порыв.

– Не сожрет же, – вслух произнес он, и голос в квартире прозвучал глухо.

Часы показывали 23.55.

Телефон вдруг затренькал. Звенел он громко, напористо. Валдаев затравленно посмотрел на него. Брать трубку или не брать?

– Кому не спится? – бодро произнес он и протянул руку.

Ладонь на секунду зависла над трубкой. Он будто боялся обжечься. Потом решительно схватил ее.

– Валдаев у телефона.

– Валера. Это Элла.

Он прикрыл глаза. Потом произнес «привет», стараясь не показать рвущиеся наружу ликование и опасение, что она скажет что-то типа – «наша встреча была ошибкой» или «проведенная вместе ночь – еще не повод для знакомства».

– Извини, – сказала она. – Меня не было в Москве. Нужно было срочно уехать.

– Далеко была?

– В Риге… Мы встретимся?

– Я готов. Когда?

– Давай завтра. Одежда парадная. Свожу тебя на экскурсию.

– Куда?

– Ты немножко знаешь этого человека…

Элла встретила Валдаева в длинном махровом халате. В руке она держала фен на длинном проводе, подключение тройнику на кухне. Она чмокнула его в щеку и кивнула.

– Проходи в комнату. Сейчас наведу марафет. И мы в гости. Назначено.

– Куда?

– В логово интересного человека.

Валдаев был согласен на все.

Элла что-то делала в ванной. Оттуда доносился шорох сна, который время от времени прерывался, но потом снова возобновлялся. Наконец она появилась, распушила свои роскошные волосы и сказала:

– Еще немного, и буду похожа на человека, – она примостилась рядом с ним на диван.

– Тебе и так идет, – Валдаев прижмурился и осторожно снял ее за плечи.

Она прильнула к нему. Их губы встретились. И Валдаев улетел куда-то в межпланетные пространства.

Он был счастлив. Он слился с ней все в том же безумном срыве. Было даже лучше, чем в прошлый раз. Сейчас он мог не забивать голову вопросами – оправдает ли он ее ожидания, будет ли на высоте. Он просто отдавался на волю сущего их потока. Время стало неважным. И вообще все на свете было неважным, кроме них двоих…

– Ox, – воскликнула Элла, взглянув на часы, когда они, ослабленные, обнаженные, немножко отстранились друг г друга. – Опоздаем.

– Нам это нужно? – лениво осведомился Валдаев. Ему страшно не хотелось вставать. А хотелось так и лежать, обняв Эллу за обнаженные плечи, и знать, что она готова прильнуть к нему снова и затрепетать от его щедрых ласк.

– Я обещала быть. И тебя привезти. Ты произвел хорошее впечатление, и тебя хотят видеть снова.

– На кого произвел впечатление?

– Неважно, – она, обнаженная, встала на ковер, начала сбирать одежду. За халатом даже не нагнулась, а просто относила его ногой в сторону. Извлекла из гардероба простенькое и скромное синее платье. Оно означало, что собираются они не на фуршет и не на светский раут.

Элла необыкновенно быстро для женщины оделась.

Пока Валдаев натягивал свои одеяния, она уже быстрыми движениями профессионального художника подрисовала себе лицо. Причесалась. Полюбовалась собой в зеркале-и было чем любоваться. Ее, пусть и не совершенных черт лицо лучилось изнутри силой и ясностью.

– Готов? – Она окинула Валдаева оценивающим взором, поправила ему пиджак, расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке. – Так лучше. Все, пошли.

На улице было тепло. Синоптики обещали десять градусов, но было все семнадцать. Валдаев раскаялся, что надел плащ. Стало немного жарко.

Они остановили такси.

– Мосфильмовская, – сказала она, остановив такси.

– Начало, конец? – осведомился водитель.

– Около киностудии. Покажу.

Пара небольших пробок и один затор – не так уж и плохо для современной Москвы. Минут через сорок машина затормозила около сталинского серого дома чуть в стороне от Мосфильмовской улицы.

– Приехали, – сказала Элла.

Валдаев расплатился. Они прошли в необычно чистый подъезд, скрытый за тяжелой металлической дверью, поднялись на девятый этаж. Элла стала бесцеремонно трезвонить, как не трезвонят, приходя к малознакомым людям.

Дверь открылась. Валдаев увидел ладно скроенного бородатого мужчину в синих джинсах и клетчатой рубашке.

– А, припозднившиеся. Здравствуйте, – сказал хозяин, отступая и пропуская гостей в прихожую.

Валдаев в первый момент не сообразил, кто этот чело век. Но потом вспомнил, что это дядя Эллы, с которым он встречался на художественной выставке на Чистых прудах, – Ким Севастьянович Ротшаль.

В двухкомнатной просторной квартире был творческий беспорядок. Главная вещь, которая безраздельно царила здесь, – библиотека. Если, конечно, можно так назвать расставленные в ряд на полках, сложенные на столиках, столах, стульях и табуретках, а то и просто сваленные на пол книги. Помимо книг, в большой комнате стояли круглый стол с несколькими стульями, старое кожаное кресло, новенький черный стол с мощным серебристым компьютером работающим в режиме ожидания. На стене, свободной от книжных полок, висели рога и охотничье ружье с патронташем. В углу стоял телевизор «Сони» с метровым экраном и видеомагнитофон.

– Минуту, – Ротшаль отправился на кухню, появился оттуда с запотевшей бутылкой белого вина. – Не против?

– Конечно, не против, – сказала Элла. Хозяин вновь удалился на кухню, Валдаев присел на мягкий затертый стул. Элла устроилась в кресле.

– Дядя терпеть не может, когда ему помогают по дому, так что пусть сам накрывает стол, – она схватила пульт дистанционного управления. – Ну-ка, чем забавляется мой дядюшка, – с этими словами она нажала на кнопку. И чуть не подпрыгнула на месте, когда комнату огласили собачий лай и чье-то улюлюканье.

На экране за зайцем мчались собаки. Изящные, неземные создания – гончие. Маленький серый комок несся вперед. Он был жертвой. Что было у него на уме? Знал ли, что ему не уйти? Понимал ли, что судьба его решена?

– Ну вот, она уже забавляется, – улыбнулся Ротшаль, заходя в комнату. Он поставил на стол салатницу с неизменным московским блюдом – салатом «оливье».

– Бедное животное! И ты наслаждаешься этим? – возмущенно воскликнула Элла.

– Наслаждение – сказано громко, – Ротшаль взял у Эллы пульт, включил медленный просмотр. Теперь собаки жили в другом времени. И от этого их движения стали куда более свершенными. – Но это красиво. – Он обернулся к Валдаеву. – Вы не увлекаетесь охотой?

– Нет.

– Тоже, как Элле, жалко беззащитных животных?

– Что-то вроде того.

– Напрасно. Никто не хочет понять, что отношения охотника и жертвы лишены морали. Они – выражение борьбы за существование. Побеждает совершеннейший.

– Да, животные борются за существование, – горячо произнесла Элла. – А охотник просто развлекается.

– Нет, это не просто развлечение. Тут нечто гораздо большее. Это внутренняя потребность охотника. Отражение некоего общего закона. – Ротшаль задумался. – Впрочем, это долгий разговор.

Валдаев кинул взор на экран. Там дали увеличение бегущего зайца. И вдруг журналист представил себя на его месте. Надо рваться вперед, чтобы выжить. Но нет ни сил, ни возможности. А сзади – они. Преследователи… Чур меня!

Хозяин опять занялся сервировкой. Через пару минут на столе стояли тарелки с ветчиной, осетринкой, вазочка с икрой.

– Горячего не будет, – развел руками Ротшаль.

– Мы сюда не есть пришли. Мы пришли поглядеть, как поживает научная интеллигенция. – Элла пересела из кресла на стул. И тут же начала сооружать бутерброд с икрой.

– На, – она положила его перед Валдаевым. – Он у нас стеснительный, – с усмешкой пояснила она дяде; Тот понимающе кивнул. А Валдаев ощутил, что краснеет.

Ротшаль разлил по бокалам вино.

– Плохо говорю тосты, – произнес он. – Спасибо за то, что посетили меня в моей берлоге. За встречу?

– За встречу, – Элла чокнулась с ним, потом с Валдаевым.

Валдаев прикрыл глаза и маленькими глотками выпил вино. Оно было вкусным и быстро туманило голову.

– Изумительно, – Элла поставила опустевший бокал. – Где купил?

– Прислал коллега из Франции, – пояснил Ротшаль.

– Значит, «Геном человека» – дело денежное, – заключила Элла.

– Где как, – покачал головой профессор. – У нас – не очень.

– Мой дядюшка – один из ведущих специалистов по международной программе «Геном человека», – пояснила Элла – Знаешь, что это такое?

– Примерно представляю.

– Цель программы – расшифровать ДНК человека. Читать хомо сапиенса как книгу. – Элла взяла инициативу в свои руки и разлила вино по бокалам.

– Только в этой книге слишком много страниц, – улыбнулся Ротшаль. – И мы только нащупываем, на каком языке она написана. Ну что, твой тост, Элла…

Так потихоньку они уговорили одну бутылку и взялись за другую.

Валдаев не слишком любил ходить по гостям. Ощущал неловкость. Ему не нравилось напрягаться и казаться чем-то большим, чем есть на самом деле. Не так часто он встречал людей, с которыми ощущал себя свободно. Так вот тут был как раз такой случай. Хозяин квартиры излучал обаяние и доброжелательность. Он острил и незло подтрунивал над окружающими. За вечер прошлись по многим темам. Единственно, речь у Ротшаля была литературна, текла плавно, что слегка утомляло. Местами он был нудноват, когда ступал на тропинку пространных рассуждений. Но эти недостатки нередко встречаются у ученого люда.

– Нужно, чтобы Валерий написал о тебе статью, – сказала Элла, грустно глядя в опустевший бокал.

– Я не против, – с готовностью произнес Валдаев. Ему хотелось сделать приятное этому человеку, как-то отплатить за доброе расположение.

– Нет, – Ротшаль вдруг посерьезнел. – Ни в коем случае.

– Дяде чужда мирская слава, – засмеялась Элла.

– Ты сама знаешь, что дело не в этом. Повисло неловкое молчание.

– Да нет, ничего особенного здесь нет, – нарушил его Ротшаль. – Просто я человек суеверный. Предпочитаю не особенно распространяться в средствах массовой информации по моей тематике.

– Почему? – заинтересовался Валдаев.

– Сложно все это… У любого ученого иногда возникает ощущение, что он переступает через грань дозволенного. И та ней уже не его епархия.

– А чья?

– Высших сил.

– Бога, что ли?

– Скорее Сатаны. Мы вторглись в запретное. И многие получают по голове.

– Что вы имеете в виду?

– В последнее время слишком много смертей вокруг тех, кто занимается этой проблематикой.

– Что, заговор? – журналистское естество Валдаева взыграло.

– Да что вы, – засмеялся Ротшаль. – Нет. Просто… Просто случайности… Длинная цепь нелепых случайностей.

– Когда случайностей много, напрашивается мысль о закономерностях.

– Любая случайность – выражение высшей закономерности, – сказал поучительно Ротшаль. – Кто-то тасует наверху судьбы. Все ополчается против тех, кто приоткрывает занавес над запретной областью.

– Мне недавно говорили то же самое.

– Кто?

– Брал интервью у члена секты сатанистов… Если попался на глаза Дьяволу, то он обращает на тебя внимание. И спускает собак.

– И собаки эти?..

– Имя им случай.

– Что же, – Ротшаль задумался. – Гипотеза интересная…

Эту ночь они провели у него дома. Элла оценила его патологическое стремление к порядку: «Чисто, как в операционной».

Уходя, чмокая его почти по-сестрински (что немножко огорчало), но уже с некоторой обыденностью (что радовало) в щечку, она заявила, что ее опять пару дней не будет, и ему сразу стало тяжелее дышать.

Следующий день, сидя за компьютером и готовя очередную статью о новых происках инопланетян в Бразилии, он никак не мог сосредоточиться. И поймал себя на том, что торопит время. После тридцати он зарекся торопить время, поскольку понимал – с этого возраста время начинает играть против человека. Но сейчас он готов был стегать его. Он хотел одного – чтобы новое свидание с Эллой настало побыстрее. Желание вновь встретиться с ней, касаться ее, просто ловить аромат ее духов, наслаждаться ее волнующими движениями и изгибами тела было всепоглощающим. В этом устремлении ощущалось все больше даже не страсти, а какой-то томной болезненности.

Худо-бедно он протянул время до обеда. Зажарил себе свиную отбивную с зеленым горошком, открыл банку маринованных огурцов и пакет томатного сока – так что обед получился вполне съедобный. А потом, прихватив с собой большую чашку с томатным соком, опять засел за опостылевшую статью, которая, несмотря на разболтанное состояние автора, упорно продвигалась к финалу.

Требовалась забойная концовка. Статья обязана начинаться и кончаться броской фразой, тогда больше шансов, что она отложится в памяти читателя.

– Ну что, мы все окружены марсианами?

Нет, это была не последняя забойная фраза. Это была фраза, которую он услышал, подняв телефонную трубку. Хотя вполне годилась для концовки.

Звонила Наташа. И эти слова заменили ей «здрасьте».

– Привет, – произнес он, мысленно чертыхнувшись. – Это ты о чем?

– Читаю твою статью в последней газете. Зайчик, ты талант.

– Спасибо, – мрачно произнес он.

– Но пишешь чаще то, в чем ни хрена не петришь. Надо тебя все же прихватить в катакомбы.

– Мы уже обсуждали этот вопрос.

– Боишься, лысенький.

– Не называй меня лысеньким! – взорвался он. Ему давно хотелось поставить ее хотя бы в этом вопросе на место. Понимал, что переговорить эту девку, переболтать тяжело – рискуешь вызвать шквал насмешек. Но терпение не безграничное.

– А ты что, с прошлой встречи оброс? Поздравляю, волосатенький.

– Слушай, ты начинаешь действовать на нервы!

– Только начинаю?

– О Боже, – вздохнул он.

Он понял, что состояние у сатанистки злобно-циничное. И она чем-то удручена.

– Зайчик, ты собираешься указание редактора выполнять?

– Какое указание?

– О работе со мной.

– Ну?

– Антилопа гну… Обойдемся без подземных капищ. Подъезжай сейчас ко мне. Не пожалеешь.

– Зачем?

– Сюрприз… Да не бойся ты так. А то по проводам твоя дрожь передается.

– Чего мне бояться?

– Чего? – Голос стал ниже. – Например, что тебе перережут горло. От уха до уха.

– Бред какой-то.

– Или ты перережешь… Ладно, – сатанистка замолчала. Потом произнесла бодро:

– В общем, не трясись. Кое-что тебе покажу.

Валдаев поморщился. Ехать ему никуда не хотелось страшенно. Тем более не хотелось видеть сейчас Наташу. И, надо признать, эти разговоры о перерезанных от уха до уха горлах, несмотря на их очевидную абсурдность, достаточно сильно нервировали его. Но редактор сожрет с потрохами, если узнает, что сорвался «сенсационный материал».

– А завтра нельзя? – слабо попытался возразить Валдаев

– Не на рынке. Не обвесят… Жду. Ни здравствуй, ни до свидания. Сатанистка просто бросила трубку.

– Хамье, – удрученно отметил Валдаев и стал собираться в дорогу.

Близился час «пик». И в метро плескалось обычное всеобщее раздражение, усталость после рабочего дня, истерия от всеобщей суеты.