Текст книги "Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман"

– Дорого может стоить? – поинтересовался Леонард, относившийся к оружию равнодушно.

– Не знаю, слушай… Посоветоваться надо! – Михайлов смотрел на железяки, как дитя на леденец, – Лёня, душа моя! Я у тебя всю коллекцию куплю, только подожди пару дней!

– Да подожду, мне не к спеху… – кивнул хозяин сокровищ.

– Значит, договорились! Я все разузнаю, и цену тебе дам справедливую.

Уговор запили доброй порцией рома.

Посидев ещё полчасика и наговорившись досыта, Михайлов отправился домой. Ублажать Ненилу по-благородному, да!

После ножной ванны, чаю с ромом и доброй беседы самочувствие поручика улучшилось, настроение поднялось. На улице шел дождь, по осеннему нудный. Ветер шевелил ветки старого клёна, и они стучались в окно, будто приглашая жильцов на прогулку. А может, наоборот, прося впустить дерево погреться?

Данила приготовил постель, согрел медной угольной грелкой простыни. Затем, по традиции, поставил под печку плошечку с молоком, ломтем хлеба и кусочком сахару: для домового. Тот довольно улыбнулся в бороду.

Позевывая и крестя рот, денщик доложил, что постель готова. Леонард, наскоро прочитав молитву, улегся. Хотел почитать на ночь, и даже взял одну из привезенных с собою книг – что-то о путешествии в Африку, но день был тяжелый, и, задув свечу, он погрузился в сон…

Глава четвертая

А сон снова был странный! Поручик стоял на вершине горы, судя по всему – вулкану, ибо имелся внушительный кратер. Вокруг Леонарда расстилался уже знакомый пейзаж с морем и пальмами. Вдали виднелся город, построенный из одинаковых серых пятиэтажных зданий, перемежаемых кое-где одинаковыми же девятиэтажными башнями. Улицы были прямые, и пересекались под прямым углом. В центре, на площади кичливо возвышалось монументальное здание с колоннами. Над ним развевался красный флаг. Перед зданием стояла какая-то скульптура с протянутой на восток рукой. Архитектура города была более, чем удивительная. Казалось, что это – результат упражнений ребенка с кубиками.

Поручик поднял лежащую у ног легкую треугольную конструкцию, обтянутую тканью, легко разбежался по склону и… Полетел! Конструкция оказалась крылом, уверенно державшим тело в воздухе! Меняя положение тела, Леонард управлял полетом, закладывал виражи, почти не снижаясь. Скорость была, как у доброго скакуна, несущегося во весь опор!

Город стремительно приближался. Стали видны странные экипажи, передвигающиеся по улицам без помощи лошадей. На плоских крышах домов там и сям виднелись гигантские буквы, складывающиеся в непонятные выражения: «Слава КПСС!», «Партия – наш рулевой!», «Экономика должна быть экономной!», «Мир, Труд, Май!», «Атом служит миру!», «Советский Краснознаменный Тихоокеанский Атомный Флот – гарант мира во всем мире! Л. И. Брежнев», а так же много других, таких же загадочных. Кое-где виднелись огромные, в пол стены, портреты бровастого немолодого человека в незнакомом мундире с огромным количеством наград. Плакаты с изображением… моряков? Да, конечно, это были моряки, судя по рубахам с широкими синими воротниками и бескозыркам с ленточками. В гавани стояли корабли. Серо-стальные, явно не деревянные, огромные даже с высоты птичьего полета, они поражали воображение, и как корабли воспринимались только потому, что некоторые из них двигались. И ни одного парусника!

«Пароходы!» – понял поручик, закладывая вираж и снижаясь, чтобы приземлиться на пляже в паре верст от порта, – «Надо же, а я и не знал, что они такие здоровенные бывают! Но, откуда?»

Земля плавно приближалась. Вот и пляж, кромка прибоя. На воде – радужные разводы нефти. И ни души: ни гуляющих, ни купальщиков, ни рыбаков…

Приземлился, пропахав ногами песок на пару саженей. Тут же, откуда ни возьмись, подбежали трое военных с короткими ружьями без прикладов наперевес.

– Стой, руки вверх! – угрожающе заорал один из них.

Леонард покорно поднял руки. Его сноровисто обыскали.

– Так, гражданин, пройдемте. Расскажете, как Вы в запретную зону залетели и по чьему заданию. Онищенко! Подбери дельтаплан! – властно распорядился потный офицер.

Леонард замешкался и сразу же больно получил стволом ружья по спине.

– Но, позвольте, господин офицер! – возмутился он таким обращением.

– А-а! Вот кто к нам пожаловал! Из этих, значит, из белых! – радостно заулыбался офицер, – Господа-то все в Париже!

«Почему – господа в Париже?» – не понял Орлов, – «И, из каких-таких, белых?»

Вдруг все расплылось перед глазами и он проснулся.

Как и в прошлые разы, сон не размазался, не улетучился бесследно. Все детали были отчетливо отпечатаны в памяти. Поворочавшись, поручик встал, запалил свечу, и, шаркая шлепанцами, пошел в кабинет. Там он подробно записал содержание своего сновидения, а заодно – и три предыдущих. Зачем он это делает, Леонард не знал.

«Точно, надо к доктору сходить… Пароходы, надо же! Да и вообще, чудно!» – неуверенно усмехнулся наш герой, укладываясь досыпать.

Два дня поручик сидел дома, лечился домашними средствами. В полк послал письмо, объяснив, что нездоров. На всякий случай вызвал околоточного доктора – Илью Игоревича. Эскулап осмотрел язык и горло, оттянул веки. Уютно сопя в бороду, выслушал деревянным стетоскопом грудь.

– Очень крепкий организм у Вас, Леонард Федорович! – улыбнулся он, вертя пальцами на кругленьком животике, – Насморк – ерунда, пройдет! Надобно прикладывать на ночь французский горчичник на воротниковую зону. Через день! Диэту я Вам распишу…

– Да я, собственно… – Леонард помедлил, собираясь с духом, – В общем, сны я вижу. Престранные, осмелюсь доложить, сны! Яркие и запоминающиеся.

– Ну-те, ну-те! – заинтересовался доктор, придвигаясь поближе, – Расскажите, батенька!

Принеся из кабинета свои заметки, пациент подробно пересказал все четыре сна. Доктор слушал внимательно, не перебивал. Когда история закончилась, Илья Игоревич долго думал, затем задумчиво загнул мизинец:

– Первое: все Ваши сны происходят в одном и том же месте, в котором Вы наяву не бывали. Море, пальмы, горы… – загнулся ещё один палец, – Второе: во всех сновидениях присутствуют предметы и явления, отсутствующие в повседневной жизни: фантастический город, полеты, выкрутасы на волнах и тому подобное. Третье: непонятные слова и выражения: «Советский», «Атомный», «Холодильник»…

– Ещё орфография странная, доктор! – вклинился оживленно Леонард, – Все надписи без еров и ятей!

– Да? Г-м, странно… как же без них? Дайте-ка, я рефлексы проверю! – доктор достал каучуковый молоточек на блестящей рукоятке и постукал поручика по коленкам, запястьям и локтям. Коленки дрыгнулись.

– Ага, рефлексы повышены… В общем, похоже все на настоящее, но на самом деле фантастическое. Полагаю, что сие есть расстройство воображения, так называемый эйдетизм, вызванный, скорее всего… э-э… излишествами плоти, сиречь, алкоголем и чрезмерно жирною пищею на ночь. Ну, и общим перевозбуждением. К тому же Вы недавно вернулись с войны. Нервы подрасшатались, да! Что такое сон, наука достоверно пока не знает, но мы догадываемся, что он есть продукт нервной деятельности. И чем возбудимее человек, тем причудливее могут быть сны, составляя бессмыслицы, вроде Ваших… Думаю, что микстура с бромом дважды в день по столовой ложке будет в самый раз. Вот, извольте, рецепт… – Илья Игоревич пересел к столу и заскрипел пером, – Водку исключите, кушайте только белое мясо, кислую капусту рекомендую. Ну, и красное французское вино в количестве достаточном!

– Большое спасибо, доктор! – с облегчением поблагодарил сновидец.

– Кстати, – обернулся собравшийся уже уходить врач, – Сны видят не только люди! Мне приходилось наблюдать, как собаки во сне взвизгивают, перебирают лапами. Явно им что-то снится!

– Точно, я тоже такое замечал! – улыбнулся Леонард.

После ухода врача посидел, собираясь с мыслями. Обедать было ещё рано, одиннадцать часов, но есть, почему-то, хотелось. Организм выздоравливал и требовал топлива!

– Данила! Подай поесть чего-нибудь! – позвал он.

– Чего изволите? – высунулся из кухни Данила, – Как раз оладышков напек! Со сметанкой и молочком?

– Давай!

Денщик втащил блюдо с горкой румяных оладьев и большую кружку молока.

– Молодец! – похвалил его поручик с набитым ртом, – Себе-то оставил? А то мне столько не съесть!

– Так точно! – ухмыльнулся Данила, – Оставил!

– Ну, тогда ешь. Потом в аптеку сходишь. Вон, на столе рецепт! Да, и красного мяса мне доктор не велел кушать, имей в виду!

– Курицу прикажете купить? Или индюшку? – осведомился солдат, сам любивший птицу.

– Э-э… рябчиков, пожалуй… Или бекасов.

Прикончив свою долю оладьев, Данила ушел.

Через час на улице загромыхала телега и к Леонарду ввалился возбужденный поручик Михайлов.

– Ого! Выглядишь молодцом! – громогласно заявил он, – Поправляешься?

– Поправляюсь, Саня! Думаю, завтра уже на службу выйду! – встал ему навстречу больной.

– Ну, и отлично! А я тут все разузнал насчет мечей! – Михайлов плюхнулся в жалобно заскрипевшее кресло.

– Рассказывай все! – предложил Леонард, и товарищ, энтузиастически жестикулируя, поведал, что встречался со знатоком холодного оружия, бароном фон Теофельсом.

– Я ему описал наиболее интересные клинки, он аж позеленел от зависти. У него таких нету! Один древнеримский меч, сказал, две тысячи стоит! Насчет других смотрели в книге, там история холодного оружия прописана от греков до наших дней.

– И, что?

– Большой ценности ножики! Барон меня умолял один сарацинский клинок ему уступить, за консультацию. Хорошо, что их два!

– Ну, уж это, как ты себе знаешь, – пожал плечами хозяин коллекции, – Так сколько все вместе стоит?

– По справедливости – десять тысяч! – отер вспотевший лоб Михайлов, – У меня и деньги с собой!

Леонард впечатлился. Такая сумма его более, чем устраивала!

– Полагаюсь на твое слово, Саня. Сам-то я, как говорится, ни уха, ни рыла не понимаю в этих железяках. Забирай!

Счастливый Михайлов брякнул на стол пачку денег и вышел за мужиками. Тут вернулся Данила с микстурой и рябчиками. Заботливо откупорил лекарство, поставил на стол.

Cледя за погрузкой, Михайлов, не глядя, нашарил на столе бутылку и налил два стакана. Хозяин в этот момент отвлекся, закуривал.

– Давай, Лёня, вспрыснем куплю-продажу!

Оба чокнулись и выпили залпом. Вонючая безалкогольная жидкость полилась в глотки.

– Что это? – закашлялся гость с отвращением.

– Это микстура моя. От нервов, – сдавленно ответил Леонард, сдерживая позывы рвоты.

Михайлов выпучил глаза и захохотал.

– Это ничего, мне тоже полезно! А то я последнее время какой-то дерганый стал!

Посмеявшись, они расстались, довольные друг-другом.

В эту ночь Орлов спал без снов. А утром, чувствуя себя, благодаря французскому горчичнику, практически здоровым, отправился на службу. До свидания с Вандой Леопольдовной оставалось два дня, и все мысли поручика были только об этом. Но служба есть служба! Поэтому время пролетело быстро, в трудах и заботах, ибо дел за отпуск накопилось немало.

В понедельник, прихватив подарок, Леонард припожаловал в гости. Полковник был трезв, только что из запоя, и это несколько осложняло общение с любимой женщиной. Чтобы выразить переполнявшие его чувства, пришлось прибегнуть к морганию глазами и шевелению усами. Но через час Петр Иоганнович заскучал, ибо Ванда и Леонард вели беседу о слишком сложных для полковника материях, сиречь, о бельканто, акустике различных театров, о новой программе крепостного вокально-инструментального квартета графа Ржевского. Через ещё четверть часа он вышел и долго не возвращался. За это время любовники условились о полунощном свидании.

– Пьер все равно спит отдельно из-за своего противного храпа. А спит он, как камень, и ничего не заметит. Главное – вернуться до его пробуждения! – так объяснила баронесса ещё на заре их с Леонардом отношений.

За десять минут до полуночи закутанный в черный плащ поручик ждал свою даму в переулке у черного хода. Извозчик Емельян стал к этому времени его бессменным возницей. Леонард рассудил, что лучше иметь дело с одним сообщником, чем каждый раз договариваться с новым. В смысле конспирации, ву компренэ? Емельян теперь ждал сих ночных эскапад с восторгом и нетерпением, давно позабыв свои страхи и сомнения. Барин каждый раз платил щедро, на эти деньги Емеля уже и крышу перекрыл, и корову вторую купил, и лошадь сменил, и в кубышку отложил изрядно. Сильно огорчился, когда на целых два понедельника все прекратилось. Ещё бы: целых двадцать рубликов недозаработал! Когда богатый барин снова нашел его, не удержался и спросил укорчиво:

– Где ж Вы были, Ваше благородие? Я уж беспокоился, думал, не поедем более. Али служба государева?

– Нет, в отпуск ездил, в деревню, – пояснил офицер рассеянно.

«В отпуск он, вишь ты, ездил! За мои-то кровные денежки!» – злобился Емеля, понуро отправляясь мыть с мылом лошадь и экипаж. Тоже, между прочим, расход – от полуфунтового куска каждый раз лишь малый обмылочек остается в баню-то сходить! Так и чесался язык попросить у военного барина прибавки, хоть на мыло! Но вовремя опомнился и сдержался.

В полночь из калитки выпорхнула Ванда. Надо отдать ей должное – никогда не опаздывала! Поручик, как всегда, подхватил её на руки, поцеловал, посадил в коляску. Поехали. Но что-то было не так! Руки прекрасной баронессы обвивали его шею, губы волшебно и дразняще касались усов… Обычно это воспламеняло пылкого молодого человека как порох! Но не сегодня. Маленький друг (вообще-то, не такой уж и маленький!), закаленный в сладких амурных битвах Красноголовый Воин спал где-то глубоко в подштанниках, аки пьяный сторож в лабазе на мешках! Странно…

На квартире, когда, напившись кофию с ликерами и пирожными, любовники перешли в спальню, и шелковая рубашка соблазнительно натянулась на божественных выпуклостях тела Ванды, одновременно намекая и на впуклости, ямочки и секретные складочки, Леонард опять ощутил полную индифферентность своего мужского начала. О, и умом и сердцем он вожделел свою богиню, предвкушая блаженство, которого был лишен столь долгий срок! Но… г-м… не энтим местом, как выражалась бывало няня, купая своего маленького питомца.

Ванда, возбужденная марципанами, ликёрами и поцелуями, разметалась на постели и глубоко дышала. Изящно вырезанные ноздри её точеного носика раздувались от страсти. Волновалась умопомрачительная грудь. Глаза были томно затенены густыми ресницами. От сей живописной эротической картины можно было сойти с ума! Леонард чуть не плакал. Натура подстроила ему один из своих непредсказуемых подлых кунштюков! Ну, никак! Даже намека на боевую готовность не ощущалось!

Очаровательница-фея открыла глаза и вопросительно взглянула на красного и смущенного поручика.

– Кесь ке се, Леонард Федорович?

– Пардон, мон амур, – отвечал Леонард с невыразимою горестностию, – Я, судя по всему… Увы!

– Это бывает иногда, – прошептала Ванда ласково, – От излишнего волнения! Ну-ка, дайте его мне!

Прохладные нежные пальчики сомкнулись на забастовщике, погладили. Результат нулевой. Помяли. Снова ничего… Подергали! Виновник поручикова позора, ещё недавно гордый орел, совсем съёжился и прикинулся безобидным птенчиком. Целый час красавица старалась возродить к жизни бывшего бравого безобразника, устала сама и измучила Леонарда. Она даже, преодолев стыдливость и брезгливость, решилась поцеловать… ну, этого… Не помогло! Свидание было непоправимо испорчено.

В хмуром молчании они оделись и вышли на улицу, где на козлах похрапывал Емельян. От звука шагов тот проснулся, и удивившись про себя краткости сегодняшнего ожидания, шевельнул вожжами, готовясь тронуться. Леонард подсадил баронессу в коляску, и вознамерился сесть сам, но она вдруг остановила его.

– Сударь (никогда прежде она не называла его так сухо!), не провожайте меня! Оревуар!

Ни улыбки, ни поцелуя на прощанье. Маленькая рука в перчатке хлопнула Емелю по спине:

– Пош-шел!

Зацокали копыта…

«Обиделась, наверное!» – догадался смешанный с грязью горе-любовник.

На подгибающихся ногах он вернулся домой. Жизнь без богини была невозможна, ясное дело. А ещё и без плотских утех – тем более. Сев в кабинете к письменному столу, переписал завещание, оставляя все свое достояние баронессе Ванде Леопольдовне фон Брауде (тут опомнился немного: разговоры пойдут, честное имя дамы может пострадать!). Продолжил так: дабы она по своему усмотрению употребила сии средства на благотворительные цели. Вот, теперь правильно! А уж употребит ли, и сколько – никого не касается. Запечатал конверт сургучной печатью, положил на видном месте. Достал из шкапа ящик с пистолетами. Хорошие пистолеты! Работы льежского мастера Лепажа! Зарядил оба, намереваясь выстрелить себе в виски одновременно. Но… никак не мог решиться. Очень хотелось увидеть рассвет. В последний раз. Положив пистолеты на столешницу, откинулся на спинку кресла и стал ждать утра. И не заметил, как уснул.

Прав был мудрый околоточный доктор Илья Игоревич! Сильное нервное возбуждение, возникшее в результате сокрушительного амурного фиаско, родило в мозгу несчастного поручика новый причудливый сон, несмотря на принимаемую микстуру.

Он оказался в гуще толпы, сгрудившейся на площади перед помпезным зданием с колоннами, похожем на виденное ранее. На фронтоне колыхался на легком ветерке огромный кумачовый транспарант. На нем Орлов с изумлением прочел: «Миллион пудов Атувайских ананасов засыплем в закрома Родины к празднику!» Около трехсаженной бронзовой скульптуры была возведена трибуна, также обтянутая кумачом. На трибуне была кучка людей – явно городское начальство. Сие определялось не платьем, состоявшим из одинаковых кургузых, не прикрывавших седалище сюртуков и мундиров, а уверенными спесивыми манерами и выражением лиц. Народ, с красными флагами и разноцветными каучуковыми надувными щарами в руках, одетый по праздничному, (мужчины, несмотря на изрядную жару, тоже в сюртуках и панталонах, женщины – в неприлично коротких платьях, открывавших ноги выше колен, и с цветами в волосах), внимал громовому голосу, исходившему, казалось, из ниоткуда:

– Товарищи! Ананасоводы Атувайщины, взявшие на себя повышенные социалистические обязательства и проведшие сев озимых с опережением графика, добились выдающегося рекордного урожая яровых: миллиона пудов! Это на три и четыре десятых процента превышает прошлогодние показатели! Банановоды и кокосоводы, наши, товарищи, земляки с острова Ниихау, также внесли весомый вклад в социалистическое соревнование народов нашей необъятной Советской Отчизны! Валовый продукт нашей республики превысил на конец финансового года два миллиарда рублей, что на сто восемьдесят тысяч рублей больше, чем у Аляскинской Советской Социалистической Респубики! Таким образом, в нашей группе республик тихоокеанского региона мы заняли первое место!

Раздались бурные аплодисменты.

Человек на трибуне (Леонард уже догадался, что это говорил он, чудесным образом усиливая свой голос), поднял вверх руку, призывая к тишине:

– Сейчас мы вручим заслуженные награды Родины нашим знатным ананасоводам, банановодам и кокосоводам! Почетной грамотой ЦК Коммунистической Партии Атувайской ССР награждается товарищ Китенко Кирилл Борисович!

Раздвинув могучими плечами толпу, на трибуну поднялся немолодой коренастый дядька со смуглым морщинистым лицом. Военный духовой оркестр сыграл туш, и под сии бравурные звуки дядьке вручили большой красивый лист бумаги. Вручавший потряс ему руку и трижды облобызал в губы. Растроганный Китенко подошел к металлическому стержню с грушей на конце, вздел очки, и, откашлявшись, начал читать, запинаясь, по вынутой из кармана бумажке (тоже громовым голосом!):

– Высокая награда Родины – огромная честь для меня! Я заверяю вас всех и лично Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советской Социалистической Республики Атувай товарища Берегморя Ивана Григорьевича, что не остановлюсь на достигнутом! Новые научные методы ананасоводчества, разработанные советскими учеными, позволят нам…

– Миллион-то пудиков собрали, да только все на корм свиньям опять! – сожалеюще вздохнула полная смуглая тетка рядом с Орловым, обращаясь ни к кому в отдельности.

– Это почему? – нешуточно удивился наш поручик, – Разве возможно свиней ананасами потчевать?

– Эх, хаоле! – вздохнула тетка, поправив алый цветок за ухом, – Ежели их на две недели раньше весенних пассатов посадили, они ж не вызреют нипочем! Да и собрали их раньше положенного, по приказу ЦК… Трава-травой, мелочь, кислятина. Только чтоб отчитаться: миллион, мол, пудов! И свиньи-то жрать будут неохотно.

– У тебя, тетя Серафима, небось, получше на даче растут! – засмеялся круглолицый чернявый парень, беззастенчиво обнимавший смазливую девицу с густо выкрашенными в сиреневый цвет веками и алыми пухлыми губами.

«Мода, наверное, такая – веки в разные цвета красить!» – подумал Леонард неприязненно.

– Знамо дело, получше! Сладкие, крупные! – подтвердила Серафима грустно, – Были. Своровали в пятницу, все, как есть. Что на зиму закатывать буду?

– Так это, наверное, маманя твои ананасики в субботу на базаре покупала! – хихикнул парень, – Прошла по рядам: у всех по два – два с полтиной, а у одного дядьки – по рублю. И глаза такие хитрые!

Вокруг засмеялись несколько человек. Ничего не понимавший в происходящем поручик наконец решился чуть-чуть прояснить ситуацию:

– Пардон, не имел чести быть Вам представленным, но, скажите пожалуйста, сударь! – обратился он к парню, – Как называется сей город?

Тот вытаращил глаза:

– Ты что, хаоле, не похмелился с утра? Или уже по новой принял? Ново-Мурманск!

В этот момент громко заиграла музыка и приятный баритон запел:

Утро красит нежным цветом

Стены древнего Кремля!

Просыпается с рассветом

Вся Советская земля!

Орлов открыл рот, чтобы спросить ещё что-нибудь, но бронзовая статуя лысого господина с бородкой и протянутой рукой вдруг шагнула с пьедестала вперед и стала трясти Леонарда за плечо огромной десницей, приговаривая:

– Барин! А, барин! Да что же это! Белый день уже!

Поручик проснулся. От неудобной позы все тело затекло и одеревенело. Над ним стоял встревоженный Данила. За окном робко шевелился серенький осенний день. Кленовый лист, наверное, последний, вцепился в стекло и жалобно трепетал там. Почему-то, его вдруг стало жалко и захотелось спасти… Но поздно: силы оставили листа, и он c отчаянным криком сорвался вниз, прежде, чем подоспела помощь.

– Завтрак прикажете, барин? – подал голос Данила, – А, чевой-то вы, пистолеты… дайте-ка я уберу от греха!

Проворно он утащил пистолеты. Леонарду сие было безразлично. Он все равно уйдет из жизни, так, или иначе… Внезапно подосадовал, что продал Михайлову клинки. Вот было бы здорово: броситься на меч! Как древний римский патриций! Мысленно перебрал ещё несколько способов самоубийства: повешение… фи! Крайне некрасиво! Зарезаться бритвою… Море крови, гадко. Яд, конечно, хорошо… Но где его взять? Пойдешь в аптеку, попросишь яду, а аптекарь яду тебе не даст! Можно спрыгнуть с высоты, только не лезть же специально для этого на колокольню Ивана Великого, да и стража не пустит…

Невеселые мысли прервал приход поручика Михайлова. Сразу после приобретения коллекции он укатил в командировку в Серпухов и только вчера вечером вернулся. Сейчас он был мрачнее тучи.

– Завтракать со мной будешь? – осведомился Леонард после обмена приветствиями.

– Буду! – обреченно махнул рукой Александр, – Я, правда, завтракал дома, но без аппетита.

– Что так, Саня? – удивленно выгнул бровь Орлов, – Ты не заболел?

У богатыря Михайлова обычно и аппетит был богатырский.

– Хуже! – с трагическим надрывом в голосе прогудел Александр, но тут Данила внес завтрак, и он отвлекся.

– Ты что, англоман? – с интересом обозрел Михайлов стол с кастрюлей овсянки, подносом с тостами, маслом и мармеладом.

– Нет, не то, чтобы… Это мне доктор диэту присоветовал.

– А! Ну-ка, как тебя… Данила! Положи овсяночки, да побольше!

Тройную противу обычного дозу каши Александр посыпал колотым сахаром и щедро полил сливками. Несколько минут прошло в молчании. Слышно было только приглушенное чавканье. После еды друзья откушали кофию и закурили.

– Нет, не помогло! – вздохнул Михайлов горестно, – Все равно настроение паршивое!

– Да что случилось, Саня?

Тот исподлобья глянул на Леонарда:

– Ладно, тебе скажу! Только, чур не смеяться!

Орлов показал жестами, что смеяться у него и в мыслях нету.

– Приехал я, значит, вчера из Серпухова, и думаю: хорошо бы в баньке попариться! Дал команду, баню протопили, идём туда…

– Погоди! С кем это?

– Ну… с Ненилой…

– Ну, ты и выдумщик! – удивился Леонард, – Экий шалун! Пикантно, слушай!

– Так, это… – смутился богатырь, – Беру её, чтоб спину мне потерла, попарила веничком… Удовольствие, однако!

– А потом ты Нениле спину трёшь тоже с удовольствием? И оно, небось, как бы затягивается? – съехидничал хозяин дома.

Градус настроения пополз вверх!

Александр опустил голову и покраснел:

– Понимаю, на что ты намекаешь… Да, грешен аз! Но ничего с собою поделать каждый раз не могу – соблазн зело велик! Отец Георгий всегда на меня епитимью за этот грех отдельную накладывает… Да, так вот: паримся мы, паримся, пора бы уже и согрешить, а я… а у меня…

– Не встал? – вполголоса спросил Леонард, наклонившись к товарищу.

– Да… – замирающим шепотом выдохнул тот, – Никак! И после, в спальне, значит, тоже. Ненила обиделась, решила, что я в командировке кого-то нашел, ну, и переусердствовал. Что делать, Лёня? Как жить дальше?

Леонард задумался. Совпадение их с Александром неудач на ложе любви показалось ему странным. Внезапно луч света, в смысле – догадка, прорезал тьму отчаяния: микстура! Они же по ошибке выпили аж по стакану! Правда, сие произошло три дня назад…

«Можно, конечно, прямо у Ильи Игоревича спросить: влияет ли, дескать, сия микстура на стояк… э-э… то-есть, на эту, как её… эрекцию? Но уж больно стыдно! А что, ежели…?»

– Данила! – крикнул он, и денщик явился.

– Чего изволите?

– Приведи Бобика!

Бобик был беспородный криволапый кабыздох, живший в будке и зарабатывающий себе пропитание охраною дома. Добродушный и безвредный, он, тем не менее, лаял очень устрашающе.

Данила, привыкший не удивляться причудам барина, молча вышел.

– Ты что задумал? – подозрительно спросил Михайлов.

– Мы микстуру пили? Пили! Думаю, что это от неё состояние нестояния, – доходчиво объяснил Леонард.

– Как, у тебя тоже?! – потрясенно воскликнул сраженный импотенцией товарищ.

– Ну… в общем… Да! И тоже вчера ночью, – признался наш герой.

– Вот это да-а! А Бобик тебе зачем?

– Поставим научный эксперимент! – важно заявил Леонард.

Простодушный Михайлов впечатлился.

Данила привел Бобика. Его быстро повалили на пол, и, удерживая за лапы, стали вливать в пасть остатки микстуры. Пес, не ожидавший от хозяев такого вероломства, сопротивлялся отчаянно, пытался кусаться и брыкаться, но силы были слишком неравны. Когда все кончилось, он, пошатываясь, встал на лапы.

«Не прощу! Никогда! Изверги!» – было написано у него на морде заглавными литерами.

– Теперь надо сучку, – деловито пояснил Леонард сообщникам по надругательству над животным, – Данила! Твоя подруга, ну, кухарка, говорила, что у её хозяйки болонка в охоте?

– Так точно! – подтвердил денщик.

– Принеси!

– Жужуньку, то-есть? – осторожно уточнил Данила.

– Ну, не кухарку же! Скажи, мол, на малое время.

– Не знаю, Ваше благородие, – с сомнением почесал в затылке служивый, – Забоится, поди, Ксюша. Барыня у ней сильно строгая! Прибить могёт.

– Дай ей три рубля! – раздраженно приказал Леонард, – Пусть, вроде как, погулять пойдет с собачкою! А сама – к нам!

Данила исчез, но через полчаса вернулся с хорошенькой беленькой болонкой с кокетливым красным бантиком на голове.

– Пускай! – скомандовал безжалостный экспериментатор, и Данила опустил собачку на пол.

У неё сделался вид весталки, отданной на растерзание толпе похотливых варваров.

Все трое выжидательно уставились на Бобика, сидевшего в углу у печки.

А Бобику было хорошо. Нет, не так! Ему, выражаясь современным языком, конкретно торкнуло! Блаженная волна растекалась по его жилистому телу. Люди, сами того не подозревая, осчастливили животное. Как оно их сейчас за это любило!

По комнате разнесся пряный запах течной суки. Обычно это приводило пса в исступленный экстаз, заставляло часами подкарауливать самку, забыв обо всем на свете, и уж, конечно, совокупиться, ради продолжения рода. По научному называется – инстинкт! Но сейчас… Не торопясь, пёс вышел из угла и приблизился к обреченно дрожащей Жужу. Понюхал под хвостиком: действительно, к размножению готова! Но, ему это надо? Ведь и так хорошо, лучше не бывает! То, что он испытывал сейчас, было вкуснее, чем любая еда, упоительней победы над врагом, и приятнее, чем обладание самкой. Зевнув, он ещё раз ткнулся носом в болоночку, облизнулся с видом дегустатора, смакующего выдержанное вино, и улегся, свернувшсь калачиком. Ну её! От добра добра не ищут…

Офицеры потрясенно переглянулись.

– Лёня! – проникновенно прижал руки к сердцу Михайлов, – Ты гений! Точно, от микстуры наша беда!

– Небось, скоро выветрится, и все будет, как раньше! – оптимистично предположил Леонард.

Жизнь снова заиграла всеми красками бытия!

– А с Ненилой как быть? – встрепенулся Александр, – Помириться, то-есть?

– Расскажи все, как есть. Мол, по ошибке лекарства хватанул вместо водки.

– Не, не поверит! Она ж неграмотная, да и докторов в глаза не видала, потому что не болела никогда. И слова-то такого «лекарство» не знает.

– Ну, тогда подарок ей надо дать!

– Да что ж подарить-то? Бельё уже дарил… Разве, опять пряников, полпудика? – мучительно задумался Михайлов.

– Саня! Наряды, украшения надо дарить! Купи ей кокошник красный, златом-серебром вышитый, с узорочьем и жемчугом! Она его наденет, в зеркало на себя залюбуется, разнежится, а тут ты её и… Ага?

Михайлов благодарно стиснул товарища в объятиях и троекратно облобызал в ланиты.