Текст книги "Русская культура заговора"

Глава 3
Интеллектуалы и заговор

Как бы странно это ни звучало, но появление теории заговора – это своеобразный интеллектуальный труд, и вклад в него людей, профессионально занимающихся производством идей, трудно переоценить. Чтобы звучать убедительно и получать общественную поддержку, теории заговора должны рассказывать о чем-то актуальном, показывать причинно-следственную связь между событиями, приведшими к триумфу заговорщиков. В идеале они при этом должны еще опираться на многочисленные источники, наукообразность и убедительность изложения – конек теорий заговора[195]195
  Aaronovitch D. (2009). Voodoo Histories: The Role of the Conspiracy Theory in Shaping Modern History. London: Riverhead books, 9–14.


[Закрыть]. Кроме того, конспиролог с высоким социальным статусом – ученый, писатель, известный режиссер или политик – имеет больше шансов убедить публику в том, что заговор существует, чем обычный, никому не известный человек.

Собственно, как мы видели в предыдущей главе, рождение культуры заговора тесно связано с формированием образованного класса. Многие известные интеллектуалы периода империи использовали свой ресурс публичности, чтобы убедить в существовании заговора как политические элиты, так и читающую городскую публику. В советское время писатели, журналисты и ученые получали государственную поддержку (через формальные и неформальные связи с органами власти и спецслужбами) для производства разного рода теорий заговора[196]196
  Brudny Y. (1998). Reinventing Russia: Russian Nationalism and the Soviet State, 1953–1991. Cambridge: Harvard University press; Митрохин Н. Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953–1985. – М.: НЛО, 2003.


[Закрыть]. Горбачевская гласность открыла путь нескончаемому потоку конспирологического мифотворчества, и оно очень быстро завоевало книжный рынок на фоне того, что ухудшающееся состояние экономики и общий кризис советской системы подталкивали все больше людей к устойчивой вере в антирусский заговор. Этому помогли и именитые интеллектуалы: этнограф и писатель Лев Гумилев, специалист по международным отношениям Анатолий Уткин, историк Игорь Фроянов и многие другие своим авторитетом легитимировали многие антиеврейские и антизападные идеи, сделав их частью общественного дискурса[197]197
  Шнирельман А. Хазарский миф: идеология политического радикализма в России и ее истоки. – М.: НЛО, 2012.


[Закрыть]. После 1991 г. смотреть на мир сквозь призму заговора стало незазорно, а для многих публичных интеллектуалов еще и выгодно – это приносило гонорары, медийную известность и возможность приблизиться к власти.

В этой главе я предлагаю начать анализ российской конспирологической культуры через рассмотрение роли постсоветских публичных интеллектуалов в процессе создания и распространения теорий заговора[198]198
  Для простоты анализа определим публичным интеллектуалом любого публичного/медийного человека, чей род деятельности неотрывно связан с производством и распространением общественно значимых идей.


[Закрыть]. В литературе на иностранных языках много было написано о некоторых деятелях культуры заговора в России[199]199
  Shenfield, S.D. (2001). Russian Fascism: Traditions, Tendencies, Movements. Armonk: M. E. Sharpe.; Umland, A. (2007). Post-Soviet ‘Uncivil Society’ and the Rise of Aleksandr Dugin: A Case Study of the Extraparliamentary Radical Right in Contemporary Russia. PhD. Cambridge University; Laruelle, M. (2008). Russian Eurasianism: An Ideology of Empire. Washington: Woodrow Wilson Center Press.


[Закрыть], но мало об их идеях и том, как они вплетались в ткань постсоветской политики и разнообразных идеологических игр[200]200
  Пожалуй, исключение в этом ряду – книга Чарльза Кловера «Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи» (М.: Фантом Пресс, 2017).


[Закрыть]. Важно помнить, что многие авторы, рассмотренные в этой главе, имели или до сих пор имеют тесные связи с разными структурами власти. И пусть многие из них сейчас вне этих структур или не так активны в медиа, но их идеи во многом отражают состояние умов во властных кругах, а также служат интеллектуальной подпиткой тех или иных политических решений.

В глазах Хофстэдтера поборники «параноидального стиля» имели ограниченную общественную поддержку и потому были отнесены к маргиналам, чье мнение разделяется ограниченной частью общества. Марк Фенстер в своей критике Хофстэдтера замечает, что историк был напуган популистской демагогией правых и попросту воспринимал теории заговора как идеи, относящиеся к идеологии политических радикалов, а не уважаемых политиков мейнстрима[201]201
  Fenster, 2008, 39.


[Закрыть]. Это разделение стоило некоторым американским интеллектуалам и журналистам репутации в глазах «умеренного» класса, чьи взгляды исключали возможность серьезного отношения к каким бы то ни было теориям заговора[202]202
  См., например, биографию американского журналиста, лауреата Пулитцеровской премии Гари Уэбба. Nick Schou, Charles Bowden (2006). To Kill the Messenger: How the CIA’s Crack-Cocaine Controversy Destroyed Journalist Gary Webb. New York: Nation Books.


[Закрыть]. В результате сегодняшний всплеск «антиинтеллектуализма», тесно связанный с так называемой критикой либеральной повестки дня, опирается на неопопулистское движение, состоящее из консервативных политиков и мыслителей[203]203
  Отчасти эту проблему поднимает Том Николс в книге «Смерть экспертизы: Как интернет убивает научные знания» (М.: Бомбора, 2019).


[Закрыть]. Их цель – разрушить консенсус, созданный «коррумпированными» левыми элитами, и вернуть голос «обычному человеку».

Что же происходит в России? Во времена советской власти граница между приемлемым и запретным строилась исходя из идеологических основ режима. Многие конспирологические взгляды, направленные как на внешние силы (США, блок НАТО), так и на внутреннюю оппозицию (диссиденты, этнические меньшинства), не только считались приемлемыми, но даже поощрялись властью. Крах советского режима, с одной стороны, открыл возможность для публичной дискуссии и критики подобных идей. С другой, российская академическая система не в полной мере прошла процесс транзита от советских идеологических парадигм к более взвешенным и критическим взглядам. А в более поздние постсоветские годы публичные интеллектуалы, активно работавшие над созданием и популяризацией теорий заговора, даже заняли высокие академические и политические посты. Полученные ими регалии способствовали общественной легитимации тех теорий заговора, которые эти интеллектуалы производили и распространяли.

Чтобы понять, как и почему интеллектуалы стали таким важным звеном в российской культуре заговора, я предлагаю обратиться к концепции Мишеля Фуко о взаимоотношениях знания и власти. Некоторые исследователи полагают, что теории Фуко, основанные на анализе западноевропейской культуры, нельзя применять к культуре российской, учитывая ее определенную пограничность по отношению к европейской цивилизации[204]204
  Plamper, J. (2002). Foucault’s Gulag. Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History, 3 (2), 255–280; Engelstein, L. (1993). Combined Underdevelopment: Discipline and the Law in Imperial and Soviet Russia. American Historical Review, 98 (2), 338–353.


[Закрыть]. Тем не менее предыдущие попытки применить теории Фуко к исследованию России оказались плодотворными, в связи с чем имеет смысл эту практику продолжить[205]205
  Koshar R. (1993). Foucault and Social History: Comments on ‘Combined Underdevelopment’. American Historical Review, 98 (2), 354–363; Kotkin S. (1995). Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley: University of California Press.


[Закрыть].

Согласно Фуко, знание является ключом в любой борьбе за власть, а производство знания может привести к перераспределению власти в обществе. Именно поэтому интеллектуалы играют такую важную роль в любом современном политическом режиме: тот дискурс, что они производят, делает власть стабильнее, помогая (вос)создавать так называемый режим правды, определяющий, что есть истинно и что ложно[206]206
  Foucault, M. (1980). Power/Knowledge: Selected Interviews and Other Writings 1972–1977. Brighton: The Harvester Press, 131–132.


[Закрыть]. С этой точки зрения теории заговора можно рассматривать как очень своеобразный тип знания, произведенного публичными интеллектуалами с целью перераспределения власти в обществе. Помогая разделять социальное на две категории – своих и чужих, – теории заговора помогают тем, кто публично их применяет, представлять свою деятельность в глазах общества более легитимной и, напротив, лишать легитимности оппонента.

В постсоветской России 1990-х производство теорий заговора различными популярными писателями, политиками, учеными и журналистами помогло консервативной и антизападной повестке усилить политическую оппозицию Кремлю. А то, с какой легкостью кадры мигрировали из журналистики или публицистики в академическую среду, предельно упрощало легитимацию разных, даже самых скандальных взглядов. Проблемы, порожденные посттоталитарным транзитом, сделали идею об антироссийском заговоре на Западе привлекательной и популярной, а провалы процесса демократизации позволили превратить теорию в инструмент политики. С приходом к власти в 1999 г. Владимира Путина подавляющее большинство известных интеллектуалов, публично критиковавших власть за сговор с Западом, идейно перешли на сторону Кремля, превратив конспирологические теории в мощный инструмент поддержки политического режима.

Глеб Павловский: теории заговора как политическая технология

Исследуя роль политтехнологов в электоральных процессах на постсоветском пространстве, британский политолог Эндрю Уилсон отметил, что политтехнологи и пиарщики готовы пойти на все что угодно, чтобы сохранить власть заказчика, на которого работают. Воздействуя на медиа, они создают ощущение, что всем в мире можно управлять при помощи психологических и медийных манипуляций[207]207
  Wilson, A. (2005). Virtual Politics: Faking Democracy in Post-Soviet World. New Haven: Yale University Press.


[Закрыть]. Немудрено, что в середине 2000-х на российском книжном рынке был бум публикаций о всевозможных психологических манипуляциях, а Виктор Пелевин увековечил этот период в своем романе «Generation “П”». Пиарщики стали частью политической реальности, и среди тех, кто заметно выделялся на фоне немногочисленных пиар-гуру, работавших по всей территории бывшего СССР, был Глеб Павловский. Пионер политтехнологий и визионер, придумавший, как превратить знания в политический инструмент, он не только стоял у истоков российской политической системы, которую назвал «Системой РФ», но и был архитектором того идеологического конструкта российской власти, в основу которого так умело положены теории заговора[208]208
  Павловский Г. Система РФ в войне 2014 года. De Principatu Debili. – М.: Европа, 2014; Павловский Г. Система РФ. Источники Российского стратегического поведения. – М.: Европа, 2015; Павловский Г. Ироническая империя. Риск, шанс и догмы Системы РФ. – М.: Европа, 2019.


[Закрыть].

Будучи диссидентом и активно участвуя в жизни московских неформальных интеллектуальных кругов, в 1982 г. Павловский был арестован за работу в самиздатовском журнале «Поиски» и пять лет провел в колонии-поселении[209]209
  Шаргунов С. Глеб Павловский: «Так не царствуют!» // Медведь. 2011 г. 20 декабря. http://www.medved-magazine.ru/articles/article_270.html (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. Выйдя на свободу уже в годы перестройки, он стал активно применять свои многочисленные таланты в сферах, связанных с медиа, организовав кооператив «Факт», ставший предтечей ИД «Коммерсантъ», и инвестировав еще в десяток известнейших российских СМИ[210]210
  Морев Г. Павловский: мы первыми использовали интернет в политике СССР // РИА Новости. 2013. 17 сент. https://ria.ru/20130917/962975894.html#ixzz2hmzK3drI (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. Позднее, уже в 1990-е, он организовал «Фонд эффективной политики», который со второй половины 1990-х и до 2011 г. был неофициальным «мозговым центром» Кремля.

По словам самого Павловского, после того как он помог Ельцину выиграть второй тур выборов в 1996 г., перед ним открылась возможность начать сотрудничество с Администрацией Президента[211]211
  Шевченко vs Павловский: Разлученный с Путиным // https://www.youtube.com/watch?v=gmWgRnA2rVk (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. В 2004-м, в качестве одного из советников штаба Виктора Януковича на украинских президентских выборах, Павловский воочию наблюдал, как переворачивается игра на выдвижение прокремлевского кандидата. Виктор Ющенко и вышедшие на первый Майдан жители Украины спутали Кремлю все карты и посеяли страх того, что экспорт «технологий революции» покончит с путинским режимом. Можно сказать, что с конца 2004 г. началась не только операция «Преемник», но и более широкая кампания по поиску внутреннего врага, в которой усилия Павловского как интеллектуала-советника сложно переоценить[212]212
  Horvath, R. (2013). Putin’s ‘Preventive Counter-Revolution’: Post-Soviet Authoritarianism and the Spectre of Velvet Revolution. London: Routledge, 14–15.


[Закрыть].

Павловский много раз отмечал, что его взгляды и умения как политтехнолога сформировались под влиянием известного советского историка, философа и диссидента Михаила Гефтера. В его круг Павловский вошел в 1970-х, когда переехал в Москву из Одессы. «Гефтер меня подобрал и придумал. Я прожил жизнь в разговорах с ним – ровно четверть века, между 1970-м и 1995-м. Это и была основная жизнь. А все до и после – уже некоторая “добавленная стоимость”. Все захватывающее я узнал с ним. А теперь нахожу бледные подтверждения, в людях и в политике. Он научил меня спрашивать о неправильном и распознавать увертки. Вся моя “политика” – из Гефтера»[213]213
  Морозов А. Глеб Павловский: «Подтирать за героями – это обязательная часть политработы» // Colta. 2012. 27 апр. http://os.colta.ru/media/net/details/36463/page2 (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть].

Интересы Гефтера лежали в плоскости истории большевистской революции, русской интеллектуальной мысли, а также сталинизма. В 1970-х, работая в Институте всеобщей истории АН СССР, Гефтер попал в опалу из-за того, что более консервативные коллеги раскритиковали его исследования истории марксизма-ленинизма[214]214
  Курносов А. А. Об одном из эпизодов разгрома исторической науки 1960–1970-х гг. / По материалам Центра хранения современной документации // Вопросы образования. 2006. № 4. – С. 363–389.


[Закрыть]. Выйдя на пенсию, Гефтер продолжил активно работать, в том числе над изданием диссидентского журнала «Поиски». Среди исследований Гефтера того периода – изучение природы тоталитаризма, а также осмысление причин и наследия сталинизма. Это было одной из основных тем его статей, что стало еще более актуально с приходом к власти Горбачева.

По мысли Гефтера, хотя Хрущев и запустил процесс национального осмысления репрессий сталинского периода, эффект его был чрезвычайно ограничен. Отсутствие четкой политики касательно «Большого террора» позволило выражать ностальгические чувства в отношении сталинского правления, породившие ощущение былого величия, утраченного со смертью вождя[215]215
  Гефтер М. Десталинизация // 50/50: Опыт словаря нового мышления / Под общ. ред. М. Ферро и Ю. Афанасьева. – М.: Прогресс, 1989. – С. 394–401.


[Закрыть]. И хотя перестройка дала возможность обсуждать эти сложные темы, общество не смогло прийти к консенсусу относительно того, что произошло во времена сталинского террора. В результате традиция искать внутренних и внешних врагов может в любой момент вернуться и быть использована в политических целях. «Сталин умер вчера», – писал Гефтер, подчеркивая, что тень диктатора до сих пор нависает над обществом и позволяет положительно относиться к тому, что происходило в 1930–1950 гг.[216]216
  Сталин умер вчера… Беседа с журналистом Г. Павловским // Михаил Гефтер. Из тех и этих лет / Ред. и сост. Е. И. Высочина. Фонд им. Н. И. Бухарина. – М.: Прогресс, 1991. – С. 235–264.


[Закрыть] Историк отмечал, что некоторые представители перестроечной и постперестроечной либеральной общественности склонны использовать схожие между собой речевые конструкции, позаимствованные из тоталитарной риторики, чтобы уничтожить политических оппонентов. К примеру, жажда Ельцина сохранить власть привела к тому, что первый российский президент не побоялся прибегнуть к делению общества на своих и чужих, что всегда делают тоталитарные лидеры[217]217
  Павловский Г. 1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером. – M.: Европа, 2014. – С. 132–137, 218–223.


[Закрыть].

Подписание Беловежских соглашений в декабре 1991 г. и почти немедленно последовавший за этим коллапс СССР стали для Павловского поворотным моментом[218]218
  Павловский Г., Филиппов А. Три допроса по теории действия. – М.: Европа, 2014. – С. 94.


[Закрыть]. Он тяжело перенес исчезновение «советского проекта»: «Пережив исчезновение государства, где я родился и вырос и в которое здорово вложился биографически, я боялся второго распада. Преувеличивал его опасность… СССР для меня был мощной идеей, проектом глобального уровня, а горбачевский Союз – самым либеральным вариантом России, какой вообще мыслим. Уже ельцинское государство было менее либерально»[219]219
  Давыдов И. Все, что в мире происходит, осмысляется как спецоперация врага // The New Times. 2018. 3 мая. https://newtimes.ru/articles/detail/160874.


[Закрыть]. Политический и интеллектуальный кризис, а также кризис национальной самоидентификации, связанный с неожиданным развалом Советского Союза и появлением новой страны, привели Павловского к мысли, что государство может быть спасено путем внедрения «интеллектуального механизма, генерирующего современную власть»[220]220
  Чудодеев А. Инакомыслящий // Итоги. 2014. № 8. http://www.itogi.ru/spetzproekt/2012/49/184673.html (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. Россия времен раннего Ельцина была чуждым Павловскому государством, и происходившие изменения подтолкнули его к тому, чтобы действовать. «ФЭП возник, когда умер Гефтер. Он умер в феврале 1995-го. Мы с ним были очень близки в последние годы. У него была сильная философия. Мне хотелось понять, насколько она сильна. Хорошая философия может пересилить тупую политику»[221]221
  Шаргунов С. Глеб Павловский…


[Закрыть]. В разговорах с философом Александром Филипповым Павловский отмечал, что знал о сталинском терроре больше, чем о любом другом периоде российской или советской истории, и это помогло ему сконструировать повестку нескольких политических кампаний, включая выборы 1996 г., а затем сформулировать и несколько главных тезисов путинского политического режима[222]222
  Павловский Г., Филиппов А. С., С. 106.


[Закрыть].

Одним из главных тезисов оказалась идея крушения Советского Союза как наиболее трагического момента ХХ в., а также создания на его обломках сильного государства, своего рода возврата власти, восстановления исторической справедливости. Павловский считал Беловежские соглашения разрушительными как для государства, так и для нации, а Российскую Федерацию воспринимал как искусственное «государственное образование». В своем важнейшем эссе середины 1990-х, называвшемся «Слепое пятно», он критиковал российское общество за то, что оно не сожалеет об утраченном советском государстве, называл россиян «беловежскими людьми», а Россию – «антикоммунистическим» Советским Союзом, урезанным, раненым и издырявленным[223]223
  Павловский Г. Слепое пятно (сведения о беловежских людях) // ИНОЕ. Хрестоматия нового российского самосознания. http://old.russ.ru/antolog/inoe/pavlov.htm (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. Выход из ситуации виделся автору только в обретении нации, а для власти – в изобретении новой идеи того, что такое Россия.

Победа Путина в 2000 г. была воспринята как победа новой концепции власти – открылась чистая страница, на которой будет написана история нового государства. «Путин вводит в России государство взамен десятилетия хаоса», – провозгласил Павловский весной 2000 г. сразу же после триумфа команды нового президента[224]224
  Павловский Г. Прощай, Беловежье! // Независимая газета. 2000. 9 дек. http://www.ng.ru/politics/2000–12–09/3_belovejie.html (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. Характерно использование им глагола «вводить» в описании первых шагов Путина на президентском посту, как будто Путин занимался этим единолично. Придание новому президенту такого статуса с самого начала его карьеры неслучайно, оно показывает общее направление действий прокремлевских интеллектуалов по превращению Путина в главную политическую «скрепу» общества. Апофеозом этой политики, безусловно, стала фраза Володина «Нет Путина – нет России», олицетворяющая собой важный элемент государственной пропаганды, которая стремится подчеркнуть единство политического лидера и нации[225]225
  «Володин: “Есть Путин – есть Россия, нет Путина – нет России”» // Московский комсомолец. 2014. 23 окт. https://www.mk.ru/politics/2014/10/23/volodin-est-putin-est-rossiya-net-putina-net-rossii.html (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть].

Высокий рейтинг президента, который необходимо поддерживать любой ценой, также был частью новой идеологической платформы Кремля: после ухода крайне непопулярного Ельцина команда Путина была озабочена тем, чтобы он использовал свою популярность для проведения необходимой Кремлю политики. Как подчеркивает Сэм Грин, с одной стороны, популярность Путина формируется за счет изучения запросов россиян через социологические исследования, подчеркивающие популярность политического лидера[226]226
  Именно поэтому в течение 2000-х почти все основные социологические службы были поставлены под контроль Кремля, а Юрий Левада изгнан из основанного им ВЦИОМа. На основанный им затем «Левада-центр» – единственный относительно свободный социологический центр – в 2000-е гг. было совершено несколько атак силовых структур. См., например: Романова Л., Жегулев И. Операция «Единая Россия». Неизвестная история партии власти. – М.: ЭКСМО, 2012.


[Закрыть], а с другой, россияне формируют свои взгляды и вкусы во многом благодаря напрямую и косвенно контролируемым Кремлем медиа[227]227
  Greene S., Robertson G. (2019). Putin vs the people: The Perilous Politics of a Divided Russia. Yale: Yale University Press, 200.


[Закрыть]. Кремль старался укрепить популярность Путина среди различных групп общества, представляя его «президентом всех россиян», – популистская мера, направленная исключительно на продвижение его в качестве «народного лидера», способного объединить (хотя бы риторически) крайне разобщенное российское общество[228]228
  «Глеб Павловский: “Путинское большинство – альтернатива нынешней политике и нынешней власти”» // Регнум. 2003. 3 февр. https://regnum.ru/news/cultura/85138.html (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. Популистский лидер – как заметил Франциско Паницца – это обычный человек с необычными качествами, способный спасти нацию от разрушения политических институтов и вернуть веру в насквозь коррумпированную власть[229]229
  Panizza, F. Populism and the Mirror of Democracy. London: Verso, 12–13, 21.


[Закрыть]. На контрасте с Ельциным и при отсутствии хоть какого-то доверия к первому российскому президенту демарш Путина многим представлялся началом новой, более справедливой эры.

В одном из первых своих интервью после победы Путина Павловский очень точно описывает популистскую модель конструируемого путинского режима: «10 лет подряд массы ворчали на Ельцина, что он установил “оккупационный режим” и что “так жить нельзя”, и продолжали себе спокойно жить, значит, существовавший баланс все-таки их устраивал. А теперь все, баланс их больше не устраивает! Массы, которые после 1991–1993 годов не пускали на политическую сцену, наконец на эту сцену вырвались. И Путин – их лидер. А уж в каком смысле лидер, можно спорить – лидер он партии власти или партии оппозиции. Мое мнение: те, кто Путина выбрал, видят в нем лидера оппозиции, взявшего власть в России. Для путинского большинства Путин – лидер партии оппозиции старому порядку»[230]230
  Трегубова Е. Россию легко раскрутить на революцию // Коммерсантъ. 2000. 4 июля. http://kommersant.ru/doc/17149 (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть].

Популистское противопоставление нового российского президента и политических элит ельцинской поры было, без сомнения, риторическим конструктом. Как известно, многие представители путинской элиты начали свои карьеры в 1990-е гг.[231]231
  Петров Н. 20 лет Путина: трансформация элиты // Ведомости. 2019. 16 авг. https://www.pressreader.com/russia/vedomosti/20190816/281672551584553 (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть] Однако мысль о том, что победа Путина в 2000-м была «народной победой», работала на создание представления о нем как центральном элементе новой политической реальности. В этой реальности крушение СССР, страхи новых экономических кризисов и распада страны работали на популярность Путина среди тех, кто более всего пострадал от экономических и социокультурных потрясений 1990-х. Уже позднее Павловский признавался, что «путинское большинство», как он назвал этот феномен, было использовано в качестве «дубинки» против политических противников[232]232
  Павловский Г. Гениальная власть! – М.: Европа, 2012. – С. 74.


[Закрыть]. Одобрение политики Кремля от имени большинства – типично популистский подход – стало важным инструментом делегитимации оппонентов и продвижения необходимой Кремлю повестки.

Вполне в стиле риторики сталинизма Павловский однажды сравнил главных оппонентов Путина начала 2000-х – опальных олигархов Владимира Гусинского и Бориса Березовского – с Зиновьевым и Каменевым, оппонентами Сталина, погибшими в чистках 1930-х. Это знаковое сравнение с кровавым эпизодом тоталитарного прошлого России говорит не только о воздействии гефтеровской философии, но и об умелом жонглировании идеями, отзывающимися в культурной памяти общества. В интервью журналистке Елене Трегубовой Павловский провел очень четкое разделение между Путиным, напрямую говорящим с народом, и олигархами, которые находятся на обочине политического процесса и чьи интересы власть более не будет соблюдать[233]233
  Трегубова Е., 2000.


[Закрыть].

Для того чтобы получить влияние и на интеллектуальном поле, структуры ФЭП поддерживали сеть объединений, в которых ученые и журналисты с гуманитарным образованием разрабатывали идеи, получавшие затем поддержку в книгоиздании и прессе[234]234
  Глеб Павловский и русская философия // Livejournal.сom. 2011. 27 апр. https://ivangogh.livejournal.com/1469702.html (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. Историк Алексей Миллер в качестве примера того, как искажаются переводы иностранных публикаций о России, приводил книгу Доминика Ливена “The Russian Empire and her Rivals”. В русском переводе ее назвали «Российская империя и ее враги» (а не соперники, как было бы правильнее). Опубликованная Павловским в издательстве «Европа» в 2007 г., книга с помощью изобретательного визуального ряда и введения к российскому изданию, явно написанному по следам современных политических событий, однозначно указывала на антирусский заговор и общую обстановку русофобии на Западе[235]235
  Сурначева Е. Кремлю нужна новая «Европа» // Коммерсантъ. 2013. 11 июня. https://www.kommersant.ru/doc/2209932 (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть].

Возможность публиковать крайне субъективные, даже пропагандистские тексты, а затем с помощью контролируемых телеканалов и газет создавать им популярность способствовала распространению антизападных теорий заговора в российском обществе. Павловский и сам в 2005–2008 гг. вел на НТВ телевизионную программу «Реальная политика», где представлял «кремлевский» взгляд на вещи, и, по его собственным словам, не чурался участия в политической пропаганде, направленной против внутренних и внешних оппонентов режима[236]236
  Масюк Е. Глеб Павловский: «Больше всего Путин, по-моему, опасается стать лишним» // Новая газета. 2012. 24 окт. https://novayagazeta.ru/articles/2012/10/23/52028-gleb-pavlovskiy-171-bolshe-vsego-putin-po-moemu-opasaetsya-stat-lishnim-187 (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. В преддверии выборов 2008 г. теории заговора помогали объяснять, почему необходимо поддержать Путина и его партию «Единая Россия», а доступ к источникам информации и откровенные манипуляции делали конспирологическую интерпретацию событий доступной и менее маргинальной в глазах обычного россиянина.

Обычно осторожный в своих заявлениях и оценках, как и большинство высокопоставленных российских политиков, политологов и публичных интеллектуалов 2000-х, Павловский обратился именно к парадигме заговора, чтобы объяснить важные для Кремля политические события середины «нулевых». Вернувшись из Украины после провала Януковича, он интерпретировал победу Ющенко как однозначный «оранжевый сценарий», апробированный на ближайшем союзнике. «Их Украина интересует только как граница России. Возьмите просто статьи, возьмите десять западных статей, и вы увидите, что там две трети темы – это Россия, а не Украина. Это – как ограничить влияние России… Они попытаются, если им удастся свергнуть избранного президента, они попытаются, я думаю, превратить Украину в такой большой интересный экспериментальный полигон для апробирования этих технологий на России. Я практически уверен, что это так и будет. Поэтому, я думаю, нам придется готовиться уже не к политтехнологиям, а к революционным технологиям. И, если они хотят экспортировать, так сказать, к нам революцию, то…»[237]237
  Политолог Павловский об «экспорте революции» в Россию // НТВ. 2004. 28 ноября. https://www.ntv.ru/novosti/56162/ (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]

Именно идея об «оранжевом сценарии для России» и отсылки к природной русофобии Запада сделали конспирологический дискурс частью политической риторики постсоветской России. С началом операции «Преемник», целью которой было оставить Путина у власти после 2008 г., постоянные упоминания угрозы революции извне стали для многих российских политиков естественной объяснительной моделью отношений в мире. Россия – это козел отпущения, за чей счет другие мировые державы решают свои проблемы. «Россия, собственно, единственная страна мира, которая не включаема в нынешний мировой порядок. В этом смысле она может ожидать, не имея сегодня никаких врагов, может ожидать завтра попытки решения всеми своих проблем за ее счет. В этом смысле тенденции к русофобии, антироссийским настроениям являются чрезвычайно опасными»[238]238
  Дымарский В. Россия – осажденная крепость, или Кто внешние враги России? // Эхо Москвы. 2006. 1 апр. http://www.echo.msk.ru/programs/proverka/42667/ (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть]. На внутриполитической арене в период подготовки к выборам 2007–2008 гг. Павловский открыто провел черту между союзниками Путина и его «врагами», включив в них оппозиционные движения и политиков, выступавших против передачи власти преемнику[239]239
  Альбац Е. Зачем Путину нужны враги? // Эхо Москвы. 2007. 25 ноября. http://www.echo.msk.ru/programs/albac/56546/ (дата обращения: 23.12.2019).


[Закрыть].

Идеологическая конструкция власти Кремля в 2000-е, сформированная в том числе Глебом Павловским, – яркий пример того, как популистские и антизападные теории заговора могут постепенно включаться в идеологическую повестку. Знание истории и умение инструментализировать интеллектуальный потенциал, полученный в годы работы с Гефтером, позволили Павловскому сформулировать концепции единства народа и политического лидера, основываясь на советском шаблоне. В свою очередь, эти концепции сделали возможным перенос теорий заговора из маргинальных кругов правых и левых интеллектуалов в самое сердце политических дискуссий. А некоторым из публичных интеллектуалов они помогли сделать успешную медийную и политическую карьеру.