Текст книги "Великая надежда"

– Видишь, Ян, куда надают снаряды, там мы раньше жили. А где горит, вон там, в той стороне, там мы жили потом. А где такой белый дым, там, по-моему, кладбища.

– А мосты? – нетерпеливо крикнул он.

– Вот они!

Он приложил руку козырьком к глазам и снова принялся наблюдать за ходом сражения, который был для Эллен непонятен. Он показал ей, какой мост имеет в виду. Над крышей опять взлетели искры. Он набросил на нее свою шинель, она потерянно отбивалась. Как во сне, они полезли вниз по железной лесенке, как во сне, спустились, ковыляя, по темным лестничным маршам.

– Наш огонь!

Вода выкипела, дрова отсырели. Эллен отчаянно попыталась разжечь их заново. Чад и дым заполнили чужую кухню, ласковая дремота и колючее беспокойство, домашние хлопоты и сборы в дорогу. Эллен раскашлялась, дым разъедал ей глаза. Огонь, смутно думала она, огонь, пожар там, у мостов, а дрова слишком сырые.

– Ян, тебе надо согреться перед дорогой!

Он прислонился к двери, но дверь держалась недостаточно крепко. Дверь не выдержала его тяжести и подалась назад. Мы, значит, не на крыше, думал Ян, мы, значит, уже ушли с крыши, тогда почему у меня так кружится голова. Мы внизу, глубоко внизу, отсюда никак не упадешь. В этом наше преимущество.

Эллен выпрямилась и отбросила волосы назад. Снова упала на пол, словно в обмороке, ее тень. Ян увидел эту тень сквозь открытую дверь. Тень поспешно и невозмутимо повторяла ее движения. Она вырастала до самого потолка на выбеленных стенах, окутывала Эллен, как вьющееся растение, кланялась, пропадала и возникала снова. Четко очерченная, но уже расплывающаяся, еще видимая, но уже неуловимая, пляшущая и оторвавшаяся от корней. Ян наблюдал за этой тенью, словно здесь перед ним на другой лад опять разворачивалась картина сражения.

Когда Эллен обернулась к нему, глаза его были закрыты.

– Ян, что с тобой? Очнись, Ян, не засыпай! Ты меня слышишь?

Шагни, шагни еще раз! Все дело всегда в том, чтобы сделать следующий шаг. Ведь пройдены уже миллионы шагов – неужели невозможно шагнуть еще раз? Миллионы шагов повисли у него на ногах и не пускали его дальше. Шагни, шагни еще раз – семимильные сапоги для одного этого единственного шага!

– Очнись, Ян! Что я теперь без тебя буду делать? Что же мне делать? – Она стала растирать ему виски и брызнула на него водой. – Ты меня слышишь? Мы же собирались к мостам!

– К мостам, – повторил он и выпрямился. И вновь эти мосты освежили его память. Светилось белизной письмо, вокруг плясали тени. Но сильнее всего была слабость.

– Очнись, Ян! Очнись, поднимайся…

Эллен наклонилась над ним. Его лицо было серьезно, сосредоточено на чем-то совсем другом, о чем он понятия не имел, когда бодрствовал. Он раскраснелся, голова склонилась набок. Эллен уложила ее обратно на подушку. Он бессознательно нахмурил лоб и схватился за ремень.

Ветер забросил занавески внутрь комнаты. Эллен испугалась. По какому праву она ему докучает? По какому праву навязывает ему свой страх? Останься, – думала она, – останься.

– Когда солнце взойдет, ты меня утешишь, Ян. Когда солнце взойдет, я непременно перестану бояться. Разве ты не сам говорил, что со стороны можно подумать, будто мы тут останемся? Разве нам нельзя притвориться, будто это так и есть на самом деле? – Эллен скрестила руки на груди. Как просто, когда из тебя ушли все силы. Когда ты одурманен и защищен против тайны, когда боль стерта, словно пена со стекла. Позади меня, впереди, справа, слева – ничто не имеет значения! Чайник – это чайник, пушка – это пушка, а Ян – это Ян.

Как просто. Чайник – это просто чайник. Все просто, как солдатское проклятие, просто, как обморожение. Если ты больше не чувствуешь боли, значит, тебе грозит опасность, говорил старик. Ох уж этот старик.

Если тебе грозит опасность, значит, ты больше не чувствуешь боли. Вот так лучше. Опрокиньте трамваи и постройте из них баррикады, ваше дело правое! Не соглашайтесь, чтобы ваше сердце превратилось в поле битвы. Не позволяйте порывам чувств бороться внутри вас. Держитесь друг за друга, так оно лучше. Не пытайтесь остаться благодаря самим себе. Верьте, что останетесь в ваших детях, так оно гораздо проще. Не дерзайте быть в одиночестве!

Эллен закрыла глаза руками. Забудь, забудь! Куда ты хочешь? Домой? Так верь им, когда они говорят: это здесь, или это там. Что ты ищешь? Это потеряно безвозвратно. Откажись от поисков, Эллен, успокойся. Чайник – это только чайник, на этом и успокойся! Эллен понурила голову. Забудь, забудь!

Тут она услыхала его дыхание. Она встала на колени. Вдруг ей стало понятно, что все пушки на свете созданы для того, чтобы заглушить человеческое дыхание, эти разоблаченные вдохи, эту распахнувшуюся мимолетность. Теперь было совсем тихо. Эллен больше ничего не слышала.

Как редко вы слышите свое дыхание! И как неохотно вы его слушаете.

Или одно – или другое, или одно – или другое!

– Ведь мы же хотели вдвоем идти к мостам, Ян! – Он не отвечал.

– Или ты думаешь, – сказала Эллен, – думаешь, что к мостам надо идти в одиночку? Ты отдельно, а я отдельно, каждый сам за себя?

Он беспокойно шевельнулся. Она легко дотронулась до его волос. Во сне он отстранил ее пальцы. Слабел и колыхался огонек свечи.

– Ян, полночь прошла! – Она уцепилась за его свисавшую руку. Он пробормотал на своем языке нечто угрожающее.

– Ян, уже весна, Ян, луна прибывает!

Его губы были распахнуты, на лбу проступили капли пота. Эллен их стерла.

– Ян, – в тревоге шепнула она, – ты должен меня понять. Ты же говорил, мы все – города на границе! Мы все – зеленые башни, которые заостряются, когда этого уже никто не ждет! Мы все – покосившиеся на ветру станции, которые мудро остаются позади, пока мимо них проносятся скорые поезда! – Из последних сил оборонялась она против спящего. – Я только один из многих поездов, что проносятся мимо тебя. Ян, когда проснешься, не ищи, где моя рука!

Она расправила свое пальтецо у него на коленях.

– Когда проснешься, все будет лучше. Когда проснешься, в лицо тебе будет светить солнце!

Его дыхание было спокойно.

– Ты должен это понять, Ян. Разве я не выкарабкалась из подвала, чтобы вернуться домой? Из дома – и домой. Прочь от множества желаний, в середину, Ян, к мостам!

Она еще раз попыталась все объяснить.

Но пока она говорила, ей показалось, что никаких доводов не надо, да, ей казалось, будто все, что она говорит, звучит в этой тишине совсем негромко, будто она шевелит губами, как немая. То, что она делала, не надо было объяснять никакими причинами, потому что оно уже несло в себе свои причины. К мостам надо идти в одиночку.

Эллен надела шапочку и опять сняла. На мгновение она замерла.

Шел уже первый час нового дня, тот час между чернотой и синевой, когда многие умирают и многим становится страшно, тот час, когда из-за плеча спящего человека выглядывает неизвестность. Не бросайтесь на другую сторону! С этим ничего не поделаешь.

Ночь шла. Все огни догорали.

Вот и огонь в плите почти погас. Эллен залила его водой. Убрала чашки и спрятала чайник на место, в шкаф. Еще раз наклонилась над Яном.

Она взяла письмо. Потом отворила дверь, тихонько прикрыла ее за собой и больше уже не оглядывалась. Она прошла по чужой квартире, прошла под стеклянной люстрой, мимо пальмы и треснувшего зеркала. Взяла в кухне ломоть хлеба. Кивнула вешалке для шляп и юркнула в шинель Яна. В таком виде ее никто не задержит.

– Мы встретимся, Ян!

Она ринулась вниз по ступеням. Растерянно постояла в парадной. На ощупь добрела до лестницы, ведущей в подвал, и забарабанила в дверь. Навстречу ей выглянули изумленные лица.

– Там наверху лежит раненый! – сказала Эллен.

Какие-то мужчина и женщина пошли с ней.

– Там, где горит свет, – сказала Эллен. Посмотрела им вслед. Еще раз осознала, до чего ей хочется пойти с ними вместе. Но в ее руке пылало письмо.

Она побежала вдоль по улице и пересекла площадь.

Чужая жизнь хлынула ей навстречу. Крики метались, как темные звезды. Бродили отвязавшиеся лошади. Все было как тысячу лет назад и как тысячу лет спустя. Разбилось зеркальное отражение. Изображение должно служить воображению. Картина должна быть символом. Солдаты затаптывали костер. Один из них что-то крикнул ей вслед. Эллен не оглянулась. Она прошмыгнула между двух лошадей и убежала. Там, на другой стороне, пылал остров, мосты, наверное, тоже пылали. Она снова пустилась бежать.

Как окошко в сочельник, из серого цвета выплыл красный. Утро было холодное. Поверх всей суматохи вдали бесстрастно расплывались горы. Эти горы, за которыми начиналась синева.

«Чего не бывает», – думала Эллен. Она тесно прижалась к стене. Как часто она так бегала. И вечно кто-нибудь далеко позади кричал: «Постой! Не беги так быстро, а то упадешь! Погоди, пока я тебя догоню!» Теперь кричали далеко впереди. «Беги быстрее, еще быстрее! Не останавливайся, а то упадешь, не раздумывай, а то забудешь! Погоди, пока догонишь сама себя!»

Рано или поздно надо было прыгнуть. Эллен знала, что у нее больше нет времени. Знала, что скоро надо будет прыгнуть. Все превратилось в один-единственный разбег. Отец и мать, консул и Франциск Ксаверий, набережная и урок английского, бабушка, полковник и грабители в засыпанном подвале, мертвая лошадь, костер у пруда и эта последняя ночь. Эллен тихонько закричала от радости. И опять ей захотелось крикнуть им всем в лицо: это просто разбег, где-то там начинается синева. Не забудьте прыгнуть! Письмо она держала, как щит.

Она словно летела в последний раз на старенькой карусели. Грохотали железные цепи. Они были готовы отпустить Эллен в полет. Они были готовы порваться. Эллен бежала к набережной, к мостам, за которые шел бой. Бежала вослед царю Мира по его крестному пути. Никто ее больше не удерживал, никто бы не мог ее удержать. Часовой принял у нее письмо. Женщина в белом халате крикнула: «Не туда!» Халат был забрызган кровью. Она схватила Эллен за руку, но Эллен вырвалась, угодила в тучу едкого дыма и стала тереть глаза.

Ослепленная, она смутно различала толпу фигур, мечущихся взад и вперед, бревна, орудия и серо-зеленую взбаламученную воду. Здесь царил непоправимый беспорядок. Но за ним начиналась синева.

И снова услыхала Эллен пронзительный, испуганный вопль чужих солдат, а над собой увидала лицо Георга, но светлее и прозрачнее, чем раньше.

– Георг, моста больше нет!

– Мы построим его заново!

– Как он будет называться?

– Мост Великой надежды, нашей надежды!

– Георг, Георг, я вижу звезду!

Устремив горящие глаза на разбитый остов моста, Эллен перескочила через вырванный из земли, торчащий в воздухе трамвайный рельс, и не успела сила тяготения притянуть ее обратно к земле, как ударивший снаряд разорвал ее на куски.

Над пылающими мостами стояла утренняя звезда.