Текст книги "Я знаю, что видел"

Глава четырнадцатая
Пятница

В журналах все еще обсуждают темную материю. Математика остается математикой, а теоретическая физика остается все такой же, теоретической. Меняется только настойчивость, с которой нам напоминают, что мы ничего не знаем. Когда я думаю про темную материю, всегда возвращаюсь к Рори и к нашим с ним разговорам. Мне больше не с кем было это обсудить, только он понимал достаточно глубоко.

– Девяносто пять процентов Вселенной состоит из темной материи и темной энергии, – сказал я ему однажды.

Возможно, это был один из раундов наших «дебатов», организованных папой.

– И что? – переспросил он.

– А то, что ни того ни другого никто никогда не видел. Все чисто гипотетически.

– И?

Он проделал то, что я так сильно ненавидел, – приподнял пальцем бровь.

– Эрго, черт возьми, нам известны лишь пять процентов Вселенной. И мы даже понятия не имеем, что там, в оставшихся девяноста пяти.

Он сделал паузу, обдумывая услышанное.

– Нет, – наконец произнес он. – Это не то же самое.

Я уставился на него.

– Это не то же самое. Мы не знаем, из чего оно состоит в плане элементов, но мы знаем, что это. Это темная энергия и темная материя.

– Нет. Это все чертова гипотеза. Просто теория. Которая существует лишь в голове какого-то физика.

Помню, папа был в это время в комнате; я всегда знал, когда он рядом. Читал газету, но слушал. Мама тоже, возможно, в этот момент застыла где-то поблизости, со своими очками, которые висели на цепочке у нее на шее. Хотя с той же вероятностью она могла в это время работать над диссертацией в своем кабинете.

Папа улыбнулся: он увидел то, чего не видел я, и ему это очень понравилось.

– Я не согласен, – возразил Рори, – оно существует.

– Откуда ты знаешь? Это когда-нибудь видели? Кто-то его обнаружил?

– Это может быть слабо взаимодействующая массивная частица. Что, если ее нельзя обнаружить, потому что она слишком слабо взаимодействует с другими? С нейтрино, там, и остальными.

– Это не слабо взаимодействующая массивная частица.

– Нет, но нельзя утверждать, что этого не существует. Просто оно никак не участвует в электромагнитном взаимодействии, во взаимодействии со светом или еще с чем-либо, что позволило бы нам его обнаружить. Но то же можно сказать и про мысли или же сны. Все, что нам известно: девяносто пять процентов Вселенной не обычная материя. Поэтому логично предположить, что это нечто иное, как бы оно ни называлось, темной материей или слоном, и оно существует. Если ты все еще ориентируешься на стандартную космологическую модель, а другого выхода у тебя нет, если только ты не готов выбросить куда подальше Эйнштейна.

– Это все чертова софистика, – заявил я, хотя знал, что он прав.

Я вышел из комнаты. Поднявшись к себе, лег на кровать и на магнитоле на полную врубил «Сайкеделик ферз». На середине первого трека раздался стук, и Рори сказал через закрытую дверь:

– Прости. Я не хочу все время выигрывать. Просто… я знаю ответы. Иногда.

Я не ответил.

Он какое-то время еще стучал в дверь. Звал меня по имени, но я не отвечал.

– Эй! Ты в порядке?

* * *

– Эй! Ты в порядке?

Поднимаю голову и вижу склонившееся надо мной лицо, на котором написано беспокойство. Где я?

Окидываю взглядом тротуар и снова смотрю наверх. У этих лиц всегда одно и то же выражение – виноватое, так или иначе. Будь то женщина, у которой сбежал сын, или мужчина – слишком богатый, но слишком мало добра сделавший другим. А может, даже девушка, которая прочла слишком много книг.

– Где я? – спрашиваю.

Женщине около сорока. Выглядит она как человек, который много чего повидал и которого мало чем можно испугать. У нее лицо биржевого трейдера.

– В Холборне. – Голос у нее скрипит, как новый кожаный ботинок.

Зеленая зона.

– Сколько сейчас?

Тру глаза, в них бьет свет уличных фонарей.

Темно-синее небо не дает четкого ориентира.

– Немного за полночь, – отвечает она, принимаясь рыться в карманах.

Только я хочу попросить ее не давать мне денег, как вдруг понимаю: ищет она сигареты.

События вечера и дня открываются в голове по фрагментам. Обвинение в том, что я намеренно отнимаю у полиции время, оказалось недостаточно серьезным, чтобы задержать меня на ночь. Я покинул участок и шел, не останавливаясь. Ночной холод пронимал до костей, а пальто Себа с ним явно не справлялось, поэтому я и очутился здесь. Частенько приходил сюда раньше, еще когда работал. Кое-что изменилось, но атмосфера мне знакома: деловая, безопасная. Синяя зона. Здесь до тебя никому нет дела. Можно всю ночь просидеть под дверью, и никто не вызовет полицию, чтобы тебя прогнать. Тут почти не бывает пьяных или проходимцев.

Плотно кутаюсь в пальто и встаю. Женщина улыбается мне полным дыма ртом, сверкнув серебром на зубах.

– А ты большой парень, – ухмыляется она.

Хмыкаю в ответ и верчу головой, размышляя, куда пойти.

– Сегодня ночью ливанет, – продолжает она, отбрасывая сигарету. – Тебе бы в приют какой.

– Как вы догадались?

Удивительно, что не сработал мой камуфляж из одежды Себа.

– Да по глазам, – отвечает она. – И еще по волосам.

С благодарностью киваю и отчаливаю. Приюты не по мне. Все эти люди вокруг слишком на меня давят.

Слева от меня Тоттенхэм-Корт-роуд. Справа – Фаррингдон. Поворачиваю направо.

Полиция была там и говорила с ним – Эбади, так они его назвали, вот только его ли я видел вчера? У него есть алиби. Хотя я не верю. Не верю столь сомнительным штукам, как электронный билет. Их разве не на принтере печатают? А те копы – не верю, что они сработали как надо. Как могли они побывать там, осмотреть место, но тела не найти? Если они вообще делали обыск. А может, они поговорили с ним, удовлетворились алиби и больше ничем не стали заморачиваться.

Но я верю Себу и в его дружбу даже после стольких лет. Возвращаюсь к нему, и через час я уже у двери.

Палец на мгновение завис над звонком, перед тем как нажать. Потом, нахмурившись, жду. Не хотелось бы его разбудить. И так уже злоупотребил его отношением – воспользовался его домом как адресом для залога, забрал его одежду – ту, что он сам мне дал, и ту, что я украл. И вот я здесь, в час ночи поднимаю его с постели.

В прихожей зажигается свет, и через минуту открывается дверь, за которой на меня щурится Себ в выцветшей голубой пижаме.

– Ксандер, ты где пропадал?

– Извини, – отвечаю, – мне некуда больше пойти, а мне очень нужен…

Жестом он просит меня прекратить оправдываться.

– Брось. Заходи. Сегодня будет морозно.

Ожидаю, что он сразу отправится к себе наверх, но он проходит в гостиную и оборачивается.

– Виски? – спрашивает он, включая лампу. Теплый свет от нее разливается по комнате.

– Давай.

Следую за ним.

– К тебе полиция приходила. – В его голосе слышится беспокойство. – Знаешь, не хочу совать нос, но все же что с тобой происходит?

Сажусь на один из обитых кремовым плюшем стульев. Я должен все ему объяснить, но не могу собраться с силами и выдавить из себя объяснение.

– Ничего.

Он расстроенно смотрит на меня, поворачивается и наливает по дюйму виски в два хрустальных стакана.

– Я заявил о совершенном преступлении, но полиция не принимает меня всерьез.

– Могу чем-то помочь? – спрашивает он, протягивая стакан.

Беру стакан и мотаю головой; в этот момент замечаю над камином фотографию. Себ в это время вытягивается на софе, зарыв босые ноги в пушистый ковер. С фотографии робко поглядывает Грейс. Есть что-то в ее лице – таком нежном, улыбчивом, – от чего рвется на части сердце.

– Помнишь это? – спрашивает Себ, наблюдая за мной. – Нина купила тогда одну из этих зеркальных камер. Ну ты знаешь, с таким модным объективом.

Качаю головой. У меня сохранился только потрепанный обрывок воспоминания, не более.

– Ну конечно, помнишь. – Он берет фотографию в руки. – Она еще хотела, чтобы каждый из нас сфотографировал остальных троих. Эту фотографию сделал ты.

Встаю и усаживаюсь на софу рядом с ним, чтобы разглядеть снимок.

– Кое-что припоминаю, – говорю, – но мне так трудно восстанавливать в памяти крупицы тех дней. Все это как бы оказалось вне меня из-за внешнего воздействия. Электросхемы сгорели, вроде того.

Себ кивает, словно он понимает, но я не уверен, что до конца.

– Мы все еще иногда встречаемся с Ниной, – произносит он.

– Ну как она? – спрашиваю.

Интересно, а что насчет Грейс? Виделся ли он с ней в последнее время? Хочу спросить, но провод, что ведет к ней, слишком оголен. Больно.

– Все так же. Ты же знаешь ее: слишком умная, чтобы быть счастливой.

Улыбаюсь. Вот Нине восемнадцать, она только что переспорила, переубедила преподавателя во время консультации.

– В любом случае слишком интеллектуальная для тебя, – говорю я.

И затем осознаю, что не знаю, как давно они расстались. Или все еще вместе.

– Извини, – добавляю я, заметив, как он помрачнел. – Я не хотел.

– О, не переживай. Мы все знали, что я долго с ней не продержусь.

Грустно улыбнувшись, он делает глоток.

– Ну и как надолго тебя хватило?

– Вообще-то, я был не так уж плох с учетом всех обстоятельств. Мы решили разойтись где-то год назад.

Сделав глоток, хватаюсь за челюсть: виски обжигает язык. В те дни Нина казалась мне неземным существом. Помню ее высокие скулы и огромные модные сережки, а еще за ней, куда бы она ни шла, шлейфом тянулся аромат роз. Но все это никак не отражало ее личность, а сама она почти не раскрывалась. Казалась непроницаемой – во всяком случае, для меня.

Себ, смачно отхлебнув из стакана, прочищает горло.

– Насчет Грейс, – продолжает он.

При ее упоминании сердце выпрыгивает из груди. Какое-то мгновение я спорю сам с собой. Я хочу узнать, как она, где она, но в то же время знаю, что, услышав это, не вынесу боли. Так недосягаемо она теперь далека. Вытягиваю на отсечение руку.

– Все хорошо, – говорю я, – ты не обязан.

Он ерзает на софе, разворачиваясь ко мне. Вздохнув, кивает.

– Ты-то сам как, Ксандер? Где был все эти годы?

Неожиданно для самого себя смеюсь. Идея сгрести и собрать воедино черепки разбитой за тридцать лет жизни вдруг кажется мне абсурдной.

– Везде понемногу, – улыбаюсь я наконец.

Он смотрит мне в глаза и пытается улыбнуться в ответ, однако улыбка умирает у него на губах.

– Прости, я должен был сделать больше.

Не сразу понимаю, о чем он.

– Сделать больше? Что ты имеешь в виду?

– После Рори. Ну ты знаешь. Я должен был приложить больше сил.

Поворачиваюсь к нему лицом.

– Не понимаю.

Он продолжает ерзать.

– Я не знаю. Мы должны были… я должен был приложить больше сил, чтобы тебе помочь.

Я в растерянности.

– Себ, мне не нужна была помощь. Ты был не обязан.

– Я должен был поддержать тебя, Ксанд.

Он встает, грустно качая головой. Потом вздыхает и расправляет плечи, сбрасывая с себя воспоминания. Трет глаза; видно, что он устал.

– Могу одолжить тебе пижаму, если хочешь. Оставлю на твоей кровати.

Собираюсь попросить его не беспокоиться, но затем осознаю, что, возможно, он не хочет, чтобы я спал на его простынях без одежды.

– Спасибо, – говорю я, вставая. – Утром слезу с твоей шеи.

При этих словах Себ останавливается в дверях и оглядывается на меня.

– Я совершенно не хочу знать, что там с тобой, если сам не хочешь рассказывать. Но ты должен остаться – во всяком случае, пока со всем не разберешься.

Снова усмехаюсь; надеюсь, выглядело это по-доброму.

– Себ, разобраться со всем – вряд ли про меня.

Он колеблется какое-то мгновение и произносит:

– Знаю, что тебе давно уже не хватает бенсов. Но…

Тут он словно не находит слов. Шумно выдыхает и, поставив руки на пояс, добавляет:

– Я правда боюсь за тебя, ведь на улице что угодно может случиться.

Не представляю, о чем он. Обо мне? Это мой мозг чудит, опять о чем-то позабыв, или уже Себа? На всякий случай киваю ему и слегка улыбаюсь вдогонку, делая вид, что понимаю, о чем он. Но на самом деле понятия не имею.

Глава пятнадцатая
Суббота

Лучи света, проникающие в комнату, угол, под которым они падают, их яркость – все говорит за то, что сейчас еще раннее утро. Пора вставать, если хочу провести день с пользой.

Умываюсь, быстро одеваюсь и крадусь вниз по лестнице – так тихо, как могу. Следов Себа не видно – он, верно, еще спит или уже ушел на работу. Мое, его пальто висит на балясине, где я его сам и оставил. Накидываю его на себя. Пальто уже начало принимать мою форму и ощущается как мое собственное. Кожей чувствую мягкий бархат воротника. Вот в прихожей ботинки – не помню, как их снимал. Надеваю их и выхожу, аккуратно закрыв за собой дверь.

Стоит холодная февральская погода. Что-то в воздухе напоминает о позабытой ночи Гая Фокса, пусть ноябрь уже давно прошел. Легкая дымка, тонкий запах серы. Пока иду к автобусной остановке, меня настигают события вечера четверга в полицейском участке. Обвинение, что зря трачу время полиции. Я всего лишь заявил о преступлении, убийстве, а они все равно отдали мое дело прокурору для предъявления обвинения.

Так и не понял, как ему удалось ускользнуть. Вытираю лицо рукой и жду автобус. Когда он приходит, я захожу, плачу проездным Себа и усаживаюсь в самом конце, закутавшись поуютнее в пальто. В окно вижу, как вплотную к нам подъезжает другой автобус, и у меня тут же кружится голова – кажется, будто мы едем назад.

Уезжает вперед и полоска рекламы на борту того автобуса. «Ариэль: капсулы 3 в 1». Закрываю глаза, чтобы не подпустить воспоминания, но те все равно проникают.

День, когда я с ним встретился.

* * *

Грейс хотела, чтобы мы с ним встретились. Считала, наверное, что так я стану лучше к нему относиться. Не стал.

– О, Ксандер, я столько о вас слышал, – заявил он мне, только я зашел в его студию йоги.

Он обеими руками сжал мою – его ладони были теплые и загорелые. Одежда на нем была из белого шелка, и он парил, как бесплотное божество, я же в напряжении застыл – одетый в застегнутый на все пуговицы костюм.

– Ариэль, – с напором произнес я. Моя задача была поселить в нем сомнения. – Мэйбл любит вас, – продолжил я, и мое сердце екнуло, – то есть вашу йогу.

Я перевел взгляд на Грейс и увидел, что она покраснела.

– Мэйбл? – Он слегка улыбнулся, разглядывая нас обоих.

– Ах, извините, – я разозлился сам на себя. – Это кличка.

– Кличка? Она истинная энигма, – спокойно заметил он, глядя ей в глаза.

На секунду дольше, чем следовало бы.

Поймал себя на том, что улыбка моя становилась нервной. Воздух вокруг нас застыл, и с минуту мы просто пялились друг на друга, натянуто улыбаясь.

– Так, значит, Ариэль. Любопытное имя. Ассоциируется с… – начал я, но он меня перебил:

– Знаю, знаю. Ариил, Лев Божий. – Он махнул небрежно рукой. – Я часто это слышу, но предпочитаю…

– Вообще-то я подумал о стиральном порошке, – возразил я и, не дождавшись ответа, вышел прочь из комнаты. В следующее мгновение Грейс, выбежав следом, яростно прошипела мне в спину:

– Ты бы мог хоть раз…

– Что?

– Не вести себя как идиот? – закончила Грейс; она сначала поравнялась со мной, а затем обогнала.

– Ну я же пришел, разве нет?

Я с трудом поспевал за ней.

– Если ты изначально планировал строить из себя обиженку, то зря старался.

Она остановилась на дороге, чтобы вызвать такси.

– В свою защиту могу заявить: я не планировал, так получилось.

Я схватил ее под руку, но тут просигналило подъехавшее такси, и она выскользнула. Когда мы тронулись, она молча смотрела в окно. За всю поездку она не произнесла ни слова, а у меня в голове вертелось: пусть мы и движемся в одном направлении, но в действительности она все больше отдаляется от меня.

* * *

Нажимаю на кнопку остановки и выхожу из автобуса. Здесь даже воздух другой: стерильный, как из кондиционера, словно в Мэйфейре обеззараживают даже уличный воздух. Шагаю по Саут-стрит, пока она не впадает в Фарм-стрит, и уже через минуту оказываюсь напротив дома 42Б. Разглядываю черную блестящую дверь. Даже теперь, под утренним солнцем, от этого места бегут мурашки по коже. Она должна быть где-то внутри.

Я заставлю полицию поверить мне, если найду улики. Если выясню о нем больше.

Однако теперь, когда я здесь, в мою кровь будто впрыснули неуверенность. Перехожу на другую сторону дороги, откуда удобнее наблюдать за домом. Основное здание представляет собой большой викторианский особняк из красного кирпича на несколько подъездов; дверь в 42Б спряталась сбоку от главной лестницы. Поднимаю глаза: над дверью замечаю подъемные окна – закрытые, с задернутыми занавесками. Пройдя чуть дальше по противоположной стороне улицы и миновав несколько подъездов, оказываюсь на своем прошлом наблюдательном посту.

Ничего подозрительного.

По-прежнему никакой полиции.

Никакой полицейской ленты.

Ни намека на то, что мирное бытие этой улицы было нарушено.

Вдруг я вижу, как дверь главного входа в дом номер 42 открывается, и в эту секунду сердце замирает. Вот оно. В проеме появляется женщина средних лет: она выходит и оборачивается, чтобы запереть замок. Наблюдаю, как она осторожно спускается по лестнице. Только она справляется с последней ступенькой, как я, рванув через улицу, оказываюсь рядом с ней. Подняв глаза, она встречает мое приближение полуулыбкой. Привыкла, что мир относится к ней с добротой и заботой, вот и не боится меня. За всю жизнь ничто и никогда не имело права ее пугать.

– Извините, пожалуйста, – говорю я.

Инстинктивно смущаюсь, однако ее улыбка дает понять: она меня не отторгает. На мне одежда Себа, и я достаточно опрятен, чтобы она признала во мне архетипическую принадлежность к своему кругу.

– Да?

Смотрит на меня своими бесцветными глазами хаски. Она старше, чем я полагал, – ближе к семидесяти, чем к пятидесяти.

– Извините за беспокойство… – продолжаю я.

Слова вылетают еще до того, как я их осознаю. И я понятия не имею, чем закончить фразу.

– Да?

Замечаю, как она прижимает к себе блестящую кремовую сумочку. Вот теперь я ее насторожил.

– Я встречаюсь здесь со своим другом из 42Б, но он не открывает.

– А, вы про мистера Эбади? – Голос ее звучит как стекло.

– Э-э-э, ну да, – отвечаю я, – про него. Вы случайно не знаете, где он?

Она пространно смотрит на меня.

– Может быть, у своей девушки? – предполагаю я.

– А, – хмурится она, – не знала, что у него есть девушка.

– Ой. – Мое сердце сжимается, но мысли бегут вперед.

– Так вы сказали, что пробовали звонить в дверь? – спрашивает она, наклонив набок голову.

Киваю.

– Ну, этот звонок может, как я это называю, залипать. К нему нужен особый подход. Немного пошатать кнопку. Подойдите, я покажу. Когда-то это была наша квартира, чтобы вы знали.

В этот момент меня охватывает паника. Нельзя допустить, чтобы она позвонила в дверь, но в то же время я не могу придумать, как ее остановить.

– Скорее всего, контакт отошел, – рассуждает она, приближаясь к 42Б.

Мое сердце бешено колотится, я судорожно ищу выход. Вроде бы повод для паники абсолютно смехотворный, но я никак не могу позволить ей нажать на звонок. Она уже заносит палец над кнопкой, и в этот момент я хватаю ее за руку.

Она встревоженно оборачивается.

– Простите! – успокаиваю ее как можно нежнее. – Я только. Понимаете ли, тут такое дело, я, по правде сказать, не знаком с этим парнем. Признаюсь вам, я из финконтроля, – торопливо бормочу я, выколупывая откуда-то со дна воспоминания из банковского прошлого.

– Из финконтроля?

– Ага, специалист по финансовым расследованиям. Провожу рутинную проверку. По налоговым вопросам. Так вы не возражаете, миссис…

– Уилберт, – вставляет она.

– Миссис Уилберт. Вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов?

– Хм, – насупилась она. – Вот только, – тут она по-заговорщицки склонилась ко мне, – только вчера сюда приезжала полиция.

Изображаю изумление:

– Что, правда? Зачем?

– Точно не знаю, – отвечает она и, повернувшись, направляется к тротуару. – Я лишь мельком видела, как они уезжали. Никаких мигалок или что у вас там. Еще подумала, вряд ли что-то важное.

Она идет в ту сторону, откуда я пришел, и я стараюсь не отстать.

– Миссис Уилберт, часто ли мистер Эбади принимает гостей по ночам?

Я стараюсь, чтобы формулировки моих вопросов соответствовали ее пониманию стандартов высшего общества.

– Э-э, дайте подумать, – она останавливается, – в последние дни я плоховато сплю. Знаете, мне всегда твердили, что к этому возрасту я оглохну, но, к великому сожалению, этого до сих пор не случилось. А через эти стены, к вашему сведению, слышно все подряд, особенно снизу. Да, думаю, это был вечер вторника. Там все время чем-то грохотали. И я определенно слышала какие-то голоса.

Мое сердце екает.

– А женский голос вы слышали?

Она замирает на полушаге и поднимает глаза к небу, словно в поисках ответа.

– Если честно, милок, не уверена. Там постоянно шумят. То вечеринка, то просто телевизор.

– А на следующий день? Вы видели его, Эбади?

– Нет, кажется. Я пыталась привлечь ответственных за окружающую среду, но им, похоже, недосуг таким заниматься.

– Хорошо, – немного расстроился я.

Она старается не встречаться со мной взглядом и все рыщет глазами по воздуху, как будто в поисках чего-то.

– Подождите. Вот вы сказали, и я вспомнила: тем утром я кое-что подметила. Было очень рано, шесть или около того. Я услышала на улице голоса, а еще подъехал фургон. Он меня и разбудил. В общем, я выглянула в окно и увидела каких-то мужчин, которые выносили вещи из квартиры. Вообще на всех плевать. Только представьте! В шесть утра!

Таращусь на нее во все глаза и пытаюсь переварить услышанное. Он вернулся. С подмогой.

Наверняка выносил ее тело. Вот почему полиция ничего не нашла.

– А его вы видели? – уточняю.

– Пожалуй что нет. Только грузчиков. Не похож он на тех, кто станет руки марать. Нынешняя молодежь вся такая, по-моему. Вот мой муж, он бывало…

Не дав ей закончить предложение, я благодарю и бросаюсь бежать по улице; от новостей разрывается голова.