Текст книги "«Идите и проповедуйте!»"

– Да всё это уже давно было сказано в Писании, – перебил говорившего его спутник. – Бог говорит: «Я вас выкупил и сделал Своим уделом». Это когда Моисей вывел из Египта, Бог избавил от рабства. Это значит, что Он выкупил их от рабства и сделал Своим Уделом, предназначенным для Своего замысла. Избавил от зла, но не просто отпустил и вывел из Египта, а эти люди должны потом служить Богу…

– Но я всё равно не понимаю, там понимаю, а здесь – нет.

– Это значит, что Иисусом мы искуплены от рабства зла и должны служить Ему.

– Но это что-то очень мудрёное, мне не понять.

– Как ты не понимаешь! Он нас Своими страданиями, Своей смертью освободил от греха.

– Нет, не понимаю.

– Мы Им приобретены, понимаешь? Как тот, который освободил от рабства Фёдора, приобрёл вечного должника.

– Нет, я думаю, что своей Кровью Он нас присоединил к Себе, – сказал до сих пор молчавший третий старик.

– Присоединил к Себе?

И только у Петра, Матфея, Варфоломея и Иакова, возвращавшихся домой, не было вопросов по искуплению. Иисус Своей смертью и Своей жизнью преобразил их, и уже не они живут, а живёт в них Иисус. Всё было ясно, было так ясно – как сама жизнь, – не задаёшь ведь вопросов, живёшь ты или нет? Знаешь, что живёшь. Так и здесь – они это чувствовали всем телом, всей душой, всей жизнью – они преобразились, и преобразила их жизнь Иисуса и кровь Его на земле и Кровь, пролитая Им на кресте.

А в это время в дальних покоях Гамалиила сидели двое – Никодим и хозяин дома. И Гамалиил, держа свиток в руке, говорил:

– Не понимаю, что тут написано, подумай сам: «Посему, возлюбленные, препоясавши чресла ума вашего, бодрствуя, совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явлении Иисуса Христа… Зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровью Христа, как непорочного и чистого агнца, предназначенного ещё прежде создания мира, но явившегося в последнее время для вас, уверовавших чрез Него в Бога, Который воскресил Его из мёртвых». – Гамалиил отстранил от себя свиток и взглянул вопросительно на Никодима. – Не тленным серебром и золотом – понимаю, не жертвою на Храм, – тоже понимаю, но как можно быть искуплены грехи Кровью Христа?

– Ты что, не помнишь, что говорил Исайя? – горячась, проговорил Никодим. – «Он взял на Себя наши немощи и понёс наши болезни, а мы думали, что Он был презираем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлён был за грехи наши и мучим за беззакония наши, наказание мира было на Нём, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу. И Господь возложил на Него грехи всех нас».

– Можешь не продолжать, – прервал его Гамалиил. – «Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих, как овца ведён был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих».

– Иисус – непорочный и чистый агнец. Избавитель, через Которого люди освободились из уз греха и смерти. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Своего Сына Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную», – тихо нараспев произнёс Никодим, и, хотя глаза его увлажнились воспоминанием, голос прозвучал гордо. – Это Он мне Сам сказал в Пасхальную ночь, когда я тайком от всех, даже от тебя, проник в дом, где Он остановился, и имел с Ним длительную беседу. Вот что такое жизнь вечная, всякий верующий в Него не погиб – это бессмертие, и за это пролита Кровь.

– Ты? – удивлённо спрашивал Гамалиил, привставая с подушки, поднимая светильник, чтобы лучше разглядеть лицо друга. – Ты ходил к Нему? Три года тому назад? Уже тогда поверил?

– Ну, – сказал польщённый изумлением друга Никодим, – если быть точным, то три с половиной года тому назад.

Разговор шёл уже несколько часов, близился рассвет. Погасив светильники, они сидели у открытого окна, пахло виноградом и осенью.

Гамалиил пожимал плечами и возражал:

– Кому и для чего пролита излиянная за нас кровь? Если Вельзевулу, лукавому, то это просто оскорбительно! Разбойник получает цену Искупления, получает не только от Бога, но Самого Бога и за своё мучительство берёт такую безмерную плату, что за неё справедливо было пощадить и нас. А если Отцу? То, во-первых, каким образом? Не у Него мы были в плену. И по какой причине кровь Сына приятна Отцу? Отцу, Который не принял Исаака, приносимого отцом, и даже заменил жертвоприношение – вместо словесной жертвы дал овна.

– Может быть, Отец принял жертву потому, что человечеству нужно было освятиться человечеством Бога? Чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя силою, и возвёл нас к Себе через Сына? – Никодим, задумчиво глядя на колеблющееся пламя двух свечей, процитировал: – «И написал Моисей все слова Господни и, встав рано поутру, поставил под горою жертвенник и двенадцать камней, по числу двенадцати колен Израилевых, и послал юношей из сынов Израилевых, и принесли они всесожжение, и заклали тельцов в мирную жертву Господу. Моисей, взяв половину крови, влил в чаши, а другою половиной окропил жертвенник. И взял книгу Завета и прочитал вслух народу. И сказали они: “все, что сказал Господь, сделаем и будем послушны”. И взял Моисей крови жертвенной и окропил народ, говоря: “вот кровь Завета, который Господь заключил с вами”». Отведя взгляд от пламенеющих свечей, Никодим посмотрел прямо в глаза Гамалиила: – И как жертвенной кровью был заключён Завет Божий с народом, так и кровью Сына Божия, пролитой Им на кресте, положено начало Новому Завету!

И ещё долго сидели они перед окном, глядя на возвышающийся перед ними Храм, на горящие свечи, гасившие лунный свет, смотрели друг на друга, цитировали Священное Писание и рассматривали свиток, что принёс посланный Никодимом писец, записавший сегодня проповедь Петра.

Глава 15. Первая Пасха без Учителя

…Надлежало быть празднику Пасхи…

И, воспев, пошли на гору Елеонскую…

Евангелие от Марка

Ранним утром 14 нисана, как только с крыла Иерусалимского Храма раздался возглас «Наступает день, на востоке уже светло!» и служители приступили к первому жертвоприношению, у притвора Соломона начали собираться люди. Они не торопились принести жертву, не торопились купить ягнёнка, не торопились к Никаноровым воротам, чтобы ступить во Двор Израилев, они вообще никуда не торопились. Они стояли, иногда тихо переговариваясь, явно чего-то ожидая. Спустя короткое время, когда солнце ещё не показалось из-за Елеонской горы, но уже осветило блистающий купол Храма, на них стали обращать внимание левиты и служители Храма. Тогда собравшиеся мирно направились к воротам, откуда под крытыми каменными сводами проследовали на Елеонскую гору.

Впереди шли двенадцать учеников – Пётр, Иоанн и Иаков Зеведеевы, Андрей, Варфоломей – Нафанаил, Фома, Матфей, новоизбранный Матфий, Иаков Меньшой, Симон Зилот, Филипп, Иуда Иаковлев.

За ними шли женщины – Мария из Магдалы, Саломея, Мария Клеопова, Мария из Вифании, Марфа, Мария – хозяйка Сионской горницы. Матери среди них не было.

– Нет! – говорила громко Мария Магдалина. – Нет, нет и нет! Тогда всё не так было! Впереди шел Равви! Равви! Он шёл как на Голгофу, опустив голову. Он всё знал! Пётр! – крикнула Мария. – Тогда всё не так было! Пётр! Остановись! Послушай! Вы поднимались в гору, пели праздничный халел, но в душе бился ужас! Всё, всё внушало страх! И бегущая по небу луна, и пятна на земле от её света, и чёрные ветви на небе… Пётр! – кричала она. – Нам надо было здесь собраться не сейчас, а вечером, ночью, возможно, тогда Господь явился бы нам…

Пётр, не отвечая, продолжал подниматься, он даже не оглянулся на крик Марии, но, когда все поднялись на гору, Пётр остановился и, указывая куда-то вниз, вправо, произнёс:

– Вот там была смоковница, которую Господь проклял в Свой последний Понедельник на земле… за её бесплодность. И помнишь, – обратился он к брату, – как мы испугались, когда увидели на следующий день, что она засохла?

– Проклял Господь, проклял, – отозвался глухо Иоанн. – И я ду маю, что эта смоковница напомнила Ему высившийся перед Его взором Храм, Храм, который, Он знал, был наполнен безверием и фарисейством и так же бесплоден, как эта пышная зелёная, но бесплодная смоковница.

Люди, обступившие их, не совсем понимали, о чём речь. Оглядывались в поисках засохшей смоковницы, но всюду были живые, зеленеющие, с набухшими почками оливы.

У всех нервы были напряжены, все ожидали встречи с Господом. Почему бы именно сегодня, через год после распятия, Ему не явить Своё пришествие?

Но все размышления и мечтания смял истошный крик:

– Его след! Его след! Его ступня! След от Его ступни!

Мария Магдалина упала на землю и, как безумная, целовала её.

Вокруг неё что-то сверкало, переливалось золотом, и все оцепенели – вдруг привиделось, что она целует ноги Равви. Но, приблизившись, увидели, что Мария лежит ничком, а её растрёпанные золотые волосы покрывают землю. Повернув голову к обступившим её спутникам, Мария окатила всех ярким, как молодая зелень, взглядом.

– Взгляните, – сказала Мария, не вставая с колен и всё ещё не покидая своего места, будто опасаясь, что её оттеснят. – Взгляните!

И когда она отбросила на плечи копну рыжих волос, все увидели камень, на котором ясно белел отпечаток человеческой ступни.

– Это Он нам послал знак, – прошептал Иоанн, – это Он нам подал знак, что пришествие Его близко.

Пётр опустился на колени и положил голову на камень. Так пролежал он долго. Мария Магдалина с трудом встала и упала на грудь Марии из Вифании. Наконец Пётр, силясь унять дрожь, поднялся, и лицо его, то ли в лучах встававшего солнца, то ли по иной какой причине, сияло так, что окружавшие его потупили глаза.

– Видит Господь, что мы хотели предаться воспоминаниям о той ужасной ночи, когда здесь стоял Он, окружённый нами, когда Он падал и молился: «Отче, пронеси чашу», а мы спали как… спали как скоты. Но Господь послал нам знак идти дальше. Я хочу напомнить вам притчу, которую рассказал Господь. Одну из Его последних притч… О ней напомнил мне этот камень со следом Его ступни, целый год скрытым от наших глаз и именно сегодня открытым нам Мариам.

Я повторю притчу о злых виноградарях. В ней рассказывается, как злые виноградари убивали одного за другим посланных слуг хозяина и в конце убили даже его сына. В этой притче Господь Иисус показывал нам, как народ Израиля снова и снова отказывается прислушиваться к словам пророков, гонит и убивает их и что этот отказ получит своё завершение в Его собственной смерти. Но за этой смертью видел Он и Свою победу и рассказал о ней словами, взятыми из Книги Псалмов: «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла. Это от Господа и есть дивно в очах наших».

Итак, Он для нас, верующих, драгоценность, а для неверующих камень, который отвергли строители, но который сделался главою угла, камень претыкания и камень соблазна, о который они претыкаются, не покоряясь слову, на что они и оставлены. Но вы – люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет.

Ибо мы были как овцы блуждающие, не имея пастыря, но возвра тились ныне к Пастырю и Блюстителю душ наших.

Пётр, до этого говоривший гладко, без запинки, будто кто держал перед ним пергамент и он читал, внезапно остановился и неожи данно для всех заплакал.

Когда шли вниз, Пётр всё ещё плакал, просил его не сопровождать. Он подозвал Иоанна, и они вместе пошли тропинкой, по которой бежали той страшной ночью, следом за кровавым светом факелов, пытаясь понять, куда ведут связанного Иисуса. Пётр, вытирая слёзы, спросил:

– А ты, Иоанн, помнишь, как Господь сказал: «Ты Пётр – и на сем камне я создам Церковь Мою?»

Иоанн кивнул. Да, там, у горы Ермон, когда их гнали из Галилеи, когда все Учителя оставили и только они, двенадцать, шли следом, Господь спросил: «За кого почитаете вы Меня?» И Пётр, который сейчас шёл и плакал, как дитя, тогда крикнул: «Ты Господь, Сын Бога Живаго!» И был пожалован великой милостью. Какое-то время они шли молча, забыв о том, куда идут. Потом Пётр, обернувшись к Иоан ну и вытирая слёзы концом плата, свесившегося с головы, сказал:

– Как тяжела наша ноша!

Иоанн шагнул к Петру:

– Господь ведёт нас, и мы все выдержим. Откуда взялся сегодня этот камень, который тебя вдохновил? Откуда этот след? Сколько раз мы приходили сюда и никогда не видели.

– Ты что же, хочешь сказать, что его до сих пор не было?

– Был! Был! Но именно сегодня Мария открыла его, именно сегодня.

Теперь они шли быстро, стараясь догнать остальных… Они пошли прямо вдоль потока, мимо старых гробниц, пробрались сквозь колючий густой кустарник на дорогу, ведущую в Дамаск, и скоро оказались у Голгофы, которая ещё издали зловеще сверкала на солнце своим голым черепом. Подниматься не стали, а направились прямо в сад Иосифа Аримафейского, к пещере, где был захоронен Господь и которую они утром на третий день нашли пустой, с аккуратно свёрнутыми пеленами.

Здесь уже не было слёз. Здесь царило воспоминание не о похоронах, не о том, как Никодим, Иосиф, Мария Магдалина, Мария Клеопова, Саломея оплакивали Его, как заворачивали, спеша, в пелены… как умащивали елеем и как стояли и считали раны на избитом окровавленном теле. Нет, здесь царило Воскресение, и всё говорило о нём. Они будто попали в рай: так не напоминал сад Иосифа ту Гефсиманию, до сих пор пропитанную страданием, где от каждого шага, казалось, проступали из земли слёзы. Здесь пели птицы, благоухали розы, повсюду зеленела молодая трава, оливы и смоквы были покрыты цветами. Да, здесь было царство Воскресения.

Ещё издали они услышали взволнованный голос Марии Магдалины:

– Я вошла в гробницу и села у входа, вдруг кто-то заслонил мне свет. Я обернулась – думала, это садовник. И говорю: «Господин, если ты знаешь, скажи, куда положили Господа Моего?» И вдруг слышу: «Мариам! Мариам!» – захлебнулась Мария, протягивая руки, будто и сейчас видя перед собой Иисуса… Это был Его голос, я бросилась к Нему, но Он сказал строго: «Не прикасайся ко Мне, ибо Я ещё не восшёл к Отцу Моему».

Мария умолкла.

Теперь каждый, словно с души наконец спал камень, стремился вспомнить то утро, когда они примчались сюда и нашли пещеру пустой, а камень, что закрывал вход, лежал рядом.

– Учителя не было, – восклицал Иоанн, – я заглянул туда, а в пещере лежали только две аккуратно сложенные пелены… Пётр, а где эти пелены? – спросил он, вдруг решившись задать вопрос, так давно его мучивший. – Мне помнится, что потом их уже не было.

Пётр не ответил, будто не слышал. Он рассказывал, как Иисус вошёл в комнату, где они сидели и дрожали от страха, ожидая, что их вот-вот арестуют:

– А Господь вошёл к нам и сказал…

– «Мир вам!» – сразу крикнуло несколько голосов.

– Да, «мир вам», ободрил и сел вместе с нами ужинать.

– Ну да, чтобы показать, что не призрак, призраки не едят.

– А меня с вами не было, – торопливо сказал Фома, – и я не поверил, сказал: только если осмотрю Его раны, только тогда поверю.

– И что же? – спросил кто-то сзади.

– Учитель явился и сказал: «Вложи пальцы в раны Мои!» – потря сённо прошептал Фома.

Пришедшие расположились на траве, кругом, спиной к городу и лицом к пещере, и воспоминания лились из уст учеников, словно весенний поток. К полудню люди уже начали расходиться, предстояли праздничные приготовления, многие из них не успели не только запечь, но даже купить пасхального агнца.

Вечером во дворе дома Марии, заставленном столами, сколоченными специально для праздника, собралось очень много людей. В горнице наверху находились только те, кто присутствовал на седере в последний вечер расставания.

Всё шло строго по обычаю. На каждом столе возвышался печёный агнец без единой ломаной косточки. Рядом с ним лежали пучки хрена, цикорий, латук, которые должны были напоминать о горечи рабства в Египте. Стояло блюдо с пастой харосеф, изготовленной из яблок, фиников, гранатов и орехов, с веточками корицы внутри пасты, дабы не забыть о глине, из которой делали кирпичи в Египте во время рабства. На каждом столе горели светильники, все были разуты, всем омыли ноги, чистые циновки покрывали двор. Свет лился с неба, заливал двор, освещал лица, заглядывал в окна, вытеснял воспоминание о тяжком пути из Египта и наполнял радостью сердца воспоминаниями об Иисусе. Окна в горнице были открыты, и голос Петра, доносившийся сверху, был слышен всем.

И пока Пётр говорил, пока чаша шла по кругу, пока Пётр обмакивал пучок травы в харосеф, благословлял его, передавал каждому, Иоанн, Варфоломей, Андрей, Иаков, Фома, Марк, Матфей, Иуда Иаковлев, Симон Зилот, Филипп, Иаков Меньшой слышали тёплый, участливый, такой знакомый голос:

«Очень желал есть с вами сию пасху прежде Моего страдания. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть её, пока она не совершится в Царствии Божием. Благословен Господь, Бог наш, Царь мира, сотворивый плод лозы виноградной! Примите её и разделите между собой, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие».

А сверху, из горницы, во двор, залитый лунным светом, нёсся голос Петра:

– «Приимите и ядите: сие есть тело за вас ломимое во оставление грехов…»

И от этих слов показалось всем, что исчезли тени во дворе, свет залил все вокруг, перламутром окрасил возлежавших за столом, и, передавая чашу по кругу, каждый чувствовал, что вместе с вином свет входит внутрь и освящает душу. И вместо того, чтобы встать и пропеть полагающийся псалом восхождения, вдруг все стали на колени и наклонили головы. Присутствие Господа было остро ощутимо.

Уже в конце вечери, когда на востоке стало светлеть, Варнава приблизился к Лазарю и сказал:

– Я заметил сегодня, пока ждали мы в Храме, косые взгляды левитов. Вспомни, как всего несколько месяцев тому назад они избили Петра и Иоанна за то, что те рассказывали о Воскресении Господа. Подумай, ты подвергаешься большой опасности. Ведь Иерусалим не забыл, что тебя воскресил Господь за неделю до Своего Воскрешения.

Лазарь молча взял руку Варнавы и приложил её к своей груди.

Не дожидаясь ответа Лазаря, Варнава сказал:

– Я в скором времени отправляюсь на Кипр и предлагаю тебе последовать за мной.

Лазарь молчал, потом оглянулся, разыскивая сестёр.

– Марфа, – позвал он.

Марфа подошла вместе с сестрой и Марией Магдалиной.

– Вот Варнава предлагает поехать с ним на Кипр, – сказал Лазарь. Он помолчал, а потом добавил: – Но, может быть, мне лучше остаться и продолжать свидетельствовать об Иисусе?

– Если Лазарь поедет, то и я поеду, – неожиданно заявила Мария Магдалина, – пришло время рассказать про Равви и на Кипре.

– Как Пётр скажет, так и сделаем, – сказала Марфа, поднимая лицо к окну и как бы ожидая немедленного ответа.

– А Мать Равви? – укоризненно глядя на Марфу, спросила Мария. Тоненькая маленькая овечка из Вифании не могла и подумать о расставании с Той, Которая сейчас заменила ей Равви.

Глава 16. Письмо Абгара и ответ Иисуса

Иди, как ты поверил, да будет тебе.

Евангелие от Матфея

Истинно говорю вам: Я и в Израиле не нашёл такой веры.

Евангелие от Матфея

Уже ближе к полудню к притвору Соломона приблизился путник и простоял, не произнеся ни слова, всё время, пока шла неторопливая беседа. Говорил Иаков, брат Господа.

– С великой радостью принимайте, братья мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение. Терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны по всей полноте, без всякого недостатка. Если же у кого из вас недостаёт мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упрёков. Но да просит с верою, нимало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой: да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями не твёрд во всех путях своих.

«Это именно тот человек, который мне нужен, – думал путник. – Это у меня двоятся мысли, и я не знаю, где правда». Когда беседа окончилась, незнакомец обратился к старику, сидевшему рядом на мозаичном полу, у мраморной колонны.

– Кто это?

Старик смерил взглядом пришельца.

– Из Сирии? Пришёл к нам? – и, видя нетерпение незнакомца, проговорил: – Это брат Господа Иисуса – Иаков.

– А мы слышали, – удивлённо сказал незнакомец, – что братья отказались от Иисуса и даже запрещали Ему проповедовать.

– Иаков особенный, – произнёс твёрдо старик. – Не похож на других братьев. Бритва ни разу не касалась головы его. Он не ест мяса, не пьёт вина. И колени его мозолисты, как у верблюда, от постоянной мольбы о прощении людей. Его часто можно видеть распростёртым на полу Храма. Ему одному дозволено входить в Святая Святых, – прошептал старик. – Одному! – повторил он, поднимая правую руку, словно призывая небо в свидетели. – Иаков поклялся, что не вкусит хлеба, – продолжил он после торжественного молчания, – не вкусит до тех пор, пока не увидит Господа Иисуса воскресшим…

Пришелец уже не смотрел вслед Иакову, он ждал продолжения.

– И что?

– Господь явился ему и сказал: «Принеси хлеб». И взял Господь хлеб и благословил, преломил и дал его Иакову. А затем произнёс: «Брат Мой, вкушай хлеб твой, ибо Сын Человеческий восстал из тех, что спят».

Молодой человек догнал Иакова, когда тот приблизился к Никаноровым воротам, намереваясь пройти во Двор Израилев. Коснувшись рукой лба, путник склонился перед Иаковом:

– Равви, я внимательно выслушал твою проповедь и вижу, что ты можешь помочь мне. Затем я и пришёл в Иерусалим.

Иаков остановился и строго взглянул на юношу.

– Я пришёл издалека, – быстро говорил юноша. – Вот послание нашего царя Абгара бар Ману.

Незнакомец отцепил от пояса мешочек и открыл его. Иаков увидел небольшой, с крупное куриное яйцо, белый камень, испещрённый словами.

Близко поднеся камень к глазам, Иаков прочёл вслух:

– «Абгар, топарх Эдессы, шлет привет Иисусу, Спасителю благому, явившемуся в пределах Иерусалимских. Дошёл до меня слух о Тебе, об исцелениях Твоих, что Ты творишь без лекарств и трав. Ты, рассказывают, возвращаешь слепым зрение, хромым хождение, очищаешь прокажённых, изгоняешь нечистых духов и демонов…»

И пока Иаков переворачивал камень, чтобы прочитать всё, посланец внимательно вслушивался. Когда Иаков кончил и вопросительно взглянул на него, тот быстро проговорил:

– Что ты можешь сказать об этом?

Иаков молча сжимал камень, глубоко задумавшись, будто то, что было высечено на нём, приближало его к Брату. Наконец сказал:

– Значит, ты из Эдессы?

– Да, – опять скороговоркой ответил незнакомец, – из Эдессы. У нас он именуется Урха. Это столица Осроены. Урха основана Нимродом, потомком Ноя. А с тех пор, как греки взяли город и укрепили его, они назвали его Эдессой, в честь своего города в Греции. Есть и ещё одно название. Может, ты его слышал? Антиохия Каллироя – Антиохия у прекрасного потока. Но сирийцы всегда называли этот город Урха.

Иаков хотел спросить: «А сам-то ты откуда?» Но что-то остановило его.

Юноша на минуту примолк, будто услышав незаданный вопрос, но Иаков молчал, и он так же быстро, то ли стесняясь, то ли торопясь, продолжил:

– Через наш город проходит караванный путь из Китая в Империю. Поэтому много иудеев в нашем городе, они и ведут торговлю. А весь город, хотя и не так близко к вам расположен, говорит на арамейском языке. До нас доходили известия об Иисусе. Но незадолго до Его казни наш царь Абгар послал Иисусу письмо с просьбой об исцелении. Царь Абгар написал письмо Иисусу, – опять повторил незнакомец, неуверенно взглядывая на Иакова, будто проверяя, понял ли он важность сообщения, чуть кивнул и продолжил: – И послал своего слугу Ханана в Иерусалим, и тот привёз ответ.

– У кого письмо? Кто писал ответ? – прошептал Иаков.

– Иисус продиктовал. Ханан записал, – медленно ответил незнакомец, опять испытующе взглядывая на Иакова.

– Что было в ответе? Пройдём вниз, – увлекая за собой юношу к лестнице, быстро добавил Иаков, – там скамейки, сядем и поговорим спокойно.

Когда они уселись в тени колонн, Иаков вопросительно взглянул на юношу. Тот всё такой же скороговоркой, на чистом арамейском языке, проговорил:

– Иса писал, что Ему надо кончить дела, для которых Он и послан на землю. А после возвращения к Отцу, Который на небесах. – Юноша на миг приостановился и взглянул испытующе на склонившего голову Иакова, какое-то время пристально его разглядывал и наконец всё той же скороговоркой закончил: – То пошлёт кого-либо из своих учеников, который и исцелит его от болезни.

– Чем болел царь? – тихо спросил Иаков.

– Он и сейчас болеет.

– Проказой? Или он слепой?

Посланец из Эдессы не ответил. Он наклонил голову и промолчал.

– Ты знаешь Иерусалим?

Молодой человек кивнул.

– Иди сейчас в Нижний город, пройди ворота, выйди на мост, затем сверни налево и начинай спускаться в Тиропион. На горе Сион спросишь дом Марии, матери Марка… Скажешь, что я прислал тебя.

И уже когда юноша направился к воротам, Иаков окликнул его:

– А ты веруешь ли в Господа нашего Иисуса Мессию? Веруешь ли ты, как верует твой господин?

– Не знаю, – смутился посланец. – Не знаю.

– Ну, иди, – кивнул Иаков.

Когда пришелец из Эдессы наконец протиснулся сквозь шумную празднующую толпу, отыскал дом и открыл калитку, то так и зу мил ся, что некоторое время не решался войти, пока кто-то не по теснил его.

Во дворе стояло несколько столов, и все они были завалены лепёшками, и запах свежеиспечённого хлеба был столь аппетитным, что у посланца царя Абгара, не евшего со вчерашнего вечера, закружилась голова.

За каждым из столов восседали мужчины. Их окружали люди, которые получали свежевыпеченную лепёшку и ещё что-то. Среди них было много женщин с чёрными платками на голове. За ближайшим столом сидел мужчина средних лет. Лицо его было красно от напряжения, и чёрные курчавые волосы, которые выбивались прямо на лоб из-под покрывала, были мокры, как после купания.

Долго стоял пришелец из Эдессы, поражённый этим зрелищем, пока к нему не приблизился очень красивый юноша, рыжие пряди его отливали золотом, и лицо было светло.

«Ангел небесный, – подумал посланец, – но что тут происходит?»

Юноша поинтересовался, крещён ли он во имя Господа Иисуса, кто его прислал, и, выслушав внимательно, повёл в дом. Открыв дверь в комнату, он крикнул в темноту:

– Марфа, накорми этого человека, он выдержал долгий путь.

Уже вечером, когда народ, заполнявший двор, разошёлся и обитатели квартала готовились к ежевечерней молитве, состоялся тихий разговор между Петром, Иоанном, Филиппом, Андреем и Иаковом – братом Иисуса. Только что прошёл дождь, и они сели полукругом на толстый самотканый ковер, разостланный под большой оливой.

– Посмотрите внимательно, – медленно проговорил Иаков, вытаскивая спрятанный на груди камень. – Вот что принёс из Эдессы человек, который сейчас спит в комнате, где очаг. Он мне дал его с неохотой: для него это амулет. Но я обещал, что расспрошу вас, правда ли это, и он отдал камень мне. Говорит, что это письмо царя Осроены Абгара Господу нашему Иисусу. По его словам, у них в Эдессе сейчас очень многие носят эти надписи, сделанные на папирусе или вот, как здесь, на камне. Жители того города считают, что эти амулеты предохраняют от сглаза и от болезней. Но можно ли верить этому? – прошептал Иаков. – Вы были при Нём постоянно, вы что-нибудь видели или слышали? Посланец утверждает, что письмо от Абгара было передано почти перед самой казнью, в ту же неделю. Он даже число назвал – 12 нисана, третий день недели. Иисус написал или продиктовал ответ – я не совсем понял.

– Что мы делали, где были в третий день недели? – вскричал Пётр, потирая ладонями лицо, будто смывая прошедшее время и очищая память. – Где? Где мы были?

Иоанн вдруг сморщился, как от боли. Перед глазами поплыли богатые уборы, движущиеся к сокровищницам Храма, маленькая, чёрная, стыдливо скользящая вдоль стены фигурка женщины и то, как она быстро кинула что-то в трубу и так же быстро, прикрывая лицо платком, отошла.

Иоанн вдруг услышал:

«Истинно, истинно говорю вам, что эта женщина дала более всех. Все от избытка давали, а она дала всё, что у неё было».

И сразу, вместе со словами вспыхнул весь тот день с жарой, запахами, тревогами, надеждами.

– В тот день мы шли из Вифании в Иерусалим и увидели засохшую смоковницу, которую Равви проклял накануне. Испугались, но и ободрились чрезвычайно, потому что увидели воочию, что Ему всё подвластно. А затем пошли в Храм и всё это время провели вместе… потом ещё эта женщина с лептой… А потом Равви проклял Храм… И покинул его навсегда.

– Письмо от Абгара принесли эллины за несколько дней до казни Учителя, – перебил Иоанна Филипп. – Это тогда Равви произнёс непонятные, поразившие меня слова: «Пришло время прославиться Сыну Человеческому…» – Филипп говорил и удивлялся: откуда у него возникла такая уверенность? Но будто видел он полдень у входа в Иерусалимский Храм, толпу разгорячённых горожан, приветствующих Равви, пальмовые ветви, Самого Равви, сидящего на ослёнке…

Тихо ступая, приблизился Матфей и стал за спиной Петра, прислонившись к узловатому стволу.

– Ты точно помнишь это? – настаивал Пётр. – Я этого не помню, а мне кажется, что я не расставался с Равви в течение всей той страшной недели.

Матфей, – обернулся он, – а ты помнишь?

– Я не слышал, о чём разговор. – Матфей отошёл от оливы и сел рядом с Петром.

– Перед Пасхой в Иерусалим приходили эллины и приносили какое-то письмо Равви, и Равви сказал: «Пришло время прославиться Сыну Человеческому».

– Нет, – покачал головой Матфей, – я такого не помню.

А Иоанн видел словно наяву: солнце, пылающее над головой, бушующую толпу, слышал крик: «Осанна!», чувствовал своё нетерпеливое радостное ожидание прославления Учителя, – и вдруг сквозь пальмовые ветви глянуло усталое задумчивое лицо Равви…

– Он только тогда и спрыгнул с ослёнка, когда Андрей сказал Ему: «Равви, эллины, пришедшие на праздник, хотят видеть Тебя», – будто разглядывая вместе с Иоанном тот самый день, проговорил Филипп. – До этого Он всё ещё сидел на ослёнке, хотя уже находился у ворот Храма. И добавил вещие слова: «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то принесёт много плода». – И неожиданно, так же как Иоанн перед этим, осёкся, будто картина, представшая его взору, внезапно исчезла.

– Да, да, именно тогда, – кивал Иоанн.

– А передавал ли они, эллины, какое-то письмо? – допытывался Пётр, поворачивая голову то к Иоанну, то к Филиппу. – Я ничего не помню из этой встречи.

– Не помнишь, – неожиданно усмехнулся Андрей, – не помнишь, потому что ты побежал куда-то отводить ослёнка и ослицу.