Текст книги "«Идите и проповедуйте!»"

Пётр растерянно взглянул на брата, потёр несколько раз лоб рукой.

– Так вот что хотели эллины от Равви, – протянул задумчиво он, – передать письмо от Абгара.

Он медленно встал с земли, прошёлся по двору, дошёл до калитки, постоял, опёршись на неё… вернулся обратно.

– Прочти же нам это послание, – попросил Пётр Иакова.

– «Абгар – топарх Эдессы шлёт привет Иисусу, Спасителю благому, явившемуся в пределах Иерусалимских…»

– Прошу тебя, читай медленнее, – проговорил Пётр.

– «Дошёл до меня слух о Тебе, об исцелениях Твоих, что Ты творишь без лекарств и трав. Ты, рассказывают, возвращаешь слепым зрение, хромым хождение, очищаешь прокажённых, изгоняешь нечистых духов и демонов. Ты излечиваешь страдающих долгими болезнями и воскрешаешь мёртвых. Слушал я всё это о Тебе и усвоил умом одно из двух: или Ты Бог и, сойдя с неба, творишь такие чудеса, или Ты Сын Божий, творящий чудеса. Поэтому я и написал Тебе и прошу Тебя: потрудись, приезжай ко мне и болезнь мою исцели. Слышал я ещё, что иудеи ропщут против Тебя и против Тебя злоумышляют. Город мой очень маленький, но почтенный, и его нам двоим хватит», – прочитал нараспев Иаков и сказал: – Это всё.

– Дай мне его, – попросил Пётр, – дай мне его подержать. – Взяв камень, он, почти не глядя, прижал его к одной щеке, к другой… А затем, крепко сжав в ладони, прижал камень к сердцу. Но как сильна вера у этого царя! Не видя никогда, так уверовать!

На какое-то время воцарилась тишина. И только цикады кричали не умолкая, будто продолжая разговор под оливой. После долгого молчания Пётр, который всё это время, казалось, что-то мучительно обдумывал, произнёс:

– Многого мы не знаем из того, что делал Равви. Узнаем ли когда-либо? Жалко, что у нас нет Его письма и нельзя спросить, как поступить нам.

– Ох, как ты заблуждаешься, – послышался тихий голос.

И от этого тихого голоса хлынул покой, будто Равви опять был с ними.

Они оглядывались по сторонам, надеясь увидеть Равви, но вместо Равви из тени дома выступил посланец из Эдессы.

– Ох, как вы все заблуждаетесь, – повторил он.

Он подошёл к Петру.

– Ты говоришь, что сожалеешь, ибо не знаешь, что ответил Иса?

И все поняли, поняли мгновенно и явственно – он знает, что Равви ответил топарху из Эдессы. И все же, несмотря на волнение, охватившее всех, никто не проронил ни слова. Щуплый юноша из Эдессы вдруг показался неожиданно повзрослевшим и высоким. Он опять скрылся в тени, вытащил из-за пазухи точно такой же камень, какой всё ещё держал в руках Пётр, и прочёл:

– «Блажен ты, Абгар, уверовавший в Меня, не увидев Меня, ибо написано обо Мне: увидевшие Меня не уверуют в Меня, а не видевшие Меня, те уверуют и будут жить. О том же, что ты написал Мне, чтобы я пришёл к тебе, то должно Мне все, для чего Я послан сюда, исполнить, и после исполнения Я буду взят к Пославшему Меня, и когда Я буду взят, то пошлю тебе кого-либо из Моих учеников, чтобы излечил твою болезнь и жизнь тебе и всем, кто с тобой, предоставил».

Посланец из Эдессы читал, и, если бы они не увидели его перед тем, как он скрылся в тени дома, все бы подумали, что это явился Равви. Но, несмотря на то что перед ними был не Равви, а чужеземец, всех охватило такое возбуждение, что они были не в силах справиться с дрожью, не в силах сопоставить факты, что-то припомнить… они желали только слушать и слушать этот голос.

Пётр после долгого молчания произнёс:

– Так, значит, нам надо следовать тому, что сказано в том письме.

В тоне Петра слышался вопрос, и не совсем было понятно – он обращался к ученикам или к посланцу из Эдессы.

– Ты что, думаешь кого-то послать туда? В Эдессу? – спросил Филипп.

– Да, – кивнул Пётр, – ведь правда, твой царь ждёт ответа? – обратился он к посланцу. – Где он? – проговорил Пётр в растерянности, чувствуя, как лоб покрывается испариной. – Куда исчез? Где ты?

Юноши не было.

Вытирая потный лоб, Пётр быстрыми шагами направился на кухню.

– Марфа! – ещё издали закричал он. – Где наш гость из Эдессы?

– Да он, как только проснулся, поблагодарил, ушёл в город и, наверное, уже не вернётся! – крикнула Марфа откуда-то из глубины дома.

Пётр оглянулся.

Всё так же светила луна, всё так же заливались цикады перед дождём, всё так же сидело несколько мужчин под оливой, Пётр даже сосчитал – все были на месте и никого лишнего.

– Ну что же, – промолвил Пётр, прижимая камень к груди. – Филипп, тебе решать, кого отправлять в Эдессу, раз к тебе тогда обратились эллины и раз ты услышал эти слова, – говорил радостно Пётр. Он и сам не знал, чему радуется, но ощущение, что Господь опять только что был с ними, не покидало его.

Внезапно Пётр вскочил, быстро подошёл к дому и, упираясь лбом в стену, прошептал:

– Равви, Равви! Мой дорогой Равви! Господь! Так это Ты дал знать посланцу Абгара о нашем решении! Ты, как всегда, всё знал заранее. Да святится имя Твоё!

Пётр с трудом оторвался от стены, будто опасаясь, что уверенность, что здесь только что был Равви, исчезнет и, не замечая, что всё его лицо мокро от слёз, проговорил:

– Да, Филипп, тебе решать, и решать быстро. Вот уже сколько времени прошло. – И, заметив толпящихся у дверей домочадцев и входящих в калитку жителей квартала, утирая мокрое лицо, радостно произнёс: – Ну что ж! Приступим, братья и сёстры, к вечерней нашей молитве. Начнём агапу.

Глава 17. Рассказ Фотины

Приходит женщина из Самарии почерпнуть воды. Говорит ей Иисус: «дай Мне пить»…

…Говорит Ему женщина: знаю, что Мессия грядёт, называемый Христос, когда придёт Он, то возвестит нам всё. Говорит ей Иисус: это Я, говорящий с тобой.

Евангелие от Иоанна

– Тиберий хитёр и жесток, – шептал Пилат, – он внимательно наблюдает за действиями своих наместников. Хотя я и послал ему письмо, которое, конечно, было незамедлительно передано, но всё же надо было ещё раз показать своё рвение.

Пилат взволнованно ходил по обширным залам своего дворца в Кесарии. С жгучим нетерпением он ожидал донесение из Тирофании. Но удача была не на его стороне. Слишком много крови по ничтожному поводу! Теперь предстояло изобразить дело так, что побоище было необходимо, что вся эта нечисть, собравшаяся в Самарии, угрожала императорской власти, самому Риму. Чтобы оправдаться, нужно было услышать из уст своих подчинённых то, что он, Пилат, желал услышать и что секретарь зафиксирует как отчёт, который будет послан Тиберию. Он уже не молод, ему перевалило за пятьдесят, позади жизнь, полная власти, и вот теперь, когда он ещё в полной силе, он знает достоверно, что над его головой уже собираются тучи.

Пилат остановился и мрачно оглядел углы комнаты. Нет, никто тут не собирается подслушивать его. Ему сейчас легче всё выговорить вслух, чтобы потом спокойно обдумать, как поступать далее.

– Если бы Тиберию донесли, что там собирается войско против римлян, а я бездействую? Во что бы это обошлось мне? Совершенно очевидно – мне бы настал конец, и конец мучительный. Нет, я поступил правильно. Может быть, излишне много было пролитой крови, но ведь никогда не знаешь, достаточно ли её, чтобы сокрушить мятеж? Что из того, что самаряне послали донос на меня Вителлию в Сирию? Всё зависит от императора.

С показной уверенностью Пилат важно и медленно прошёл по анфиладе дворца Ирода Великого в приёмную, которая сообщалась с террасой, выходившей в сад, откуда открывался прекрасный вид на море.

– Ну, рассказывай, как всё было, – обратился Пилат к давно ожидавшему его военачальнику – Сульпицию Квиринию, руководившему сражением в Тирофании. – Рассказывай, рассказывай подробно, и пусть это будет описанием вашего блистательного умения воевать и подтверждением могущества римской армии, – осклабился Пилат, так что обнажились верхние клыки, и он стал похож на волка, готового к нападению.

– Слушаюсь! – стукнув калигами, поднял руку Сульпиций в официальном приветствии, вглядываясь в лицо Пилата и стараясь угадать, что того интересует более всего. «Он не расположен к дружеской беседе, – подумал Сульпиций, – а ждёт точного отчёта о воен ных действиях».

– Солдаты маршировали рядами по шесть человек, заняли всю дорогу, во всю ширину. Сначала они никого не трогали, хватали только тех, кто имел повязку на голове… Они не видели разницы между самарянами и иудеями.

– Разведка была? – прервал Сульпиция Пилат, голос был хриплый и чуть возбуждённый.

– Конечно, сначала появились разведчики, а уже затем хлынул легион. Все действовали чётко и слаженно, порядок не нарушался. Впереди – легковооружённые стрелки, затем первые отряды тяжеловооружённых воинов, затем сапёры, чтобы устранять препятствия с дороги. Затем кавалерия. Мы даже взяли один таран, мощный. Было предупреждение, что, возможно, надо будет брать храм, что на горе Гаризим. Мы не знали, что там сохранились только развалины. Так что таран не понадобился. Я думаю, – засмеялся Сульпиций, – что только от вида нашего легиона у самарян началось сильнейшее несварение желудка. – И, взглянув на Пилата, чётко, по-военному добавил: – Вечером разбили лагерь. Ты славно постарался и выучил наших воинов – через два часа всё было готово, между палатками – улицы, вокруг валы, ворота, башни, словом – город. Нет, римским солдатам не пришлось ночевать под открытым небом, и всё это время самаряне наблюдали, кто из города, кто уже с горы Гаризим, и, уж наверно, у них поджилки тряслись от страха при виде наших приготовлений. Поняли, что будет пролита кровь.

Сульпиций опять подавил смех, но заметил, как вспыхнули глаза Пилата, и ему показалось, что перед ним сидит умнейший, жестокий и ненавидящий варваров человек.

«Да, – подумал военачальник, – не хотел бы я оказаться на месте его врагов».

– Ну, потом, по всем правилам, мы начали наступление. Широким полукругом заняли окрестные горы, затем спустились и сомкнули полукруг.

– Сколько погибло солдат?

– С нашей стороны потерь почти не было.

– А с той?

– Точный подсчёт показал, что погибло около трёх тысяч человек.

– А пленных?

– Пленные в тревоге сидели и ждали на земле. Как всегда, отделили больных и старше пятидесяти. Многие старались замешаться в эту толпу, но не тут-то было. – Он хотел засмеяться и опять подавил смех, взглянув на Пилата.

«Плохо, видно, его дело, – успел подумать Сульпиций Квириний, – если такие рассказы не приводят его в восторг».

– Их зарубили, как всегда, – кивнул Пилат, но глаза выдали вопрос.

– Да, их зарубили, игемон, крови было много. Молодых ты уже, наверное, видел здесь на базаре, – добавил военачальник.

«А кто же донёс Вителлию о сражении, – думал Пилат, – если все выходы были перекрыты и все было потоплено в крови? Кто донёс? Свои?»

Будто услышав немой вопрос Пилата, военачальник произнес:

– Самаряне направили делегацию к Вителлию сразу после этого. И убедительно доказывали, что не хотели поднимать восстание против римлян, а скрывались там от насилия.

– Насилия? Какого?

– Твоего, игемон.

Позднее, когда после ухода секретаря они остались одни, Сульпиций Квириний извлёк донос, адресованный префекту Сирии Вителлию, у которого Пилат находился в подчинении.

Сульпиций старался не смотреть на Пилата. Он знал, что уже ходят слухи, что Вителлий распорядился отстранить Пилата от управления и вместо него временно назначить правителем Иудеи Марцелла. Пилата же отослать в Рим.

Пилат при виде этого письма почувствовал благодарность к старо му вояке, но вскрывать не стал. «Ещё успеется, – по думал он. – И ещё совсем не ясно, как всё обернётся. Они хотят изобразить меня заклятым врагом Иудеи, но у меня есть письма от Ирода. И я их уже отправил Тиберию…»

Ночь Пилат провёл без сна. Он молча сидел на террасе, смотрел на море, поблёскивающее под луной, на коленях его лежало письмо Ирода, адресованное ему, Понтию Пилату, прокуратору Иудеи. Время от времени Пилат поднимал раскрытую ладонь, на которой лежало письмо, будто взвешивая доказательства своей лояльности к иуде ям. А начиналось это письмо так:

«Ирод – Пилату, правителю Иерусалимскому, привет. Я пребываю в большой тревоге, и решил написать тебе, дабы ты знал, какие несчастья постигли моё семейство…»

Да, Ирод обращался к нему, Пилату, как к своему близкому другу. И после этого уверять, что Пилат ненавидит иудеев, когда сам Ирод обращается к нему за помощью?!

Пилат опять взвесил на ладони письмо и трезво осознал, что цена доказательства его любви к иудеям невелика и что Тиберий зол и хитёр и его не проведёшь.

Назавтра Пилат пошёл на Кесарийский рынок и пристально вглядывался в пленных, взятых в Самарии, которых предстояло продать в рабство. Их было около тысячи, и у каждого на шее висела дощечка, где были записаны его номер, возраст, вес, болезни. Торговцы расхаживали перед ними, заставляя пленных вставать, поднимать руки, открывать рот, ощупывали, торговались.

Пилат остановился перед плечистым парнем, который явно испытывал неудобство оттого, что руки его были выворочены за спину. Парень глядел прямо в глаза Пилата.

– Кто такой?

– Прикажи дать мне напиться.

При слове «напиться» будто что-то колыхнулось перед Пилатом. Поплыла голая пустыня, деревянный крест… Висящий на кресте… Пилат поднёс руку к глазам, закрываясь от видения.

– Развяжите ему руки, – неожиданно приказал Пилат. – Как звать?

– Виктор.

Пилат был приятно удивлён римским именем.

– Сириец?

– Нет, самаритянин. В Сихеме у меня мать и брат.

– Что, у них тоже римские имена?

– Нет.

– Я его забираю в свои войска, – сказал Пилат, обращаясь к сопровождавшему его торговцу, – будет воевать против иудеев. – Ведь ты ненавидишь иудеев? – опять обратился Пилат к парню, который облегчённо потирал свои руки, покрытые рубцами. – Ведь они капризны, эти иудеи, со всеми их субботами, праздниками, дозволенной и недозволенной пищей. Ты как самаритянин должен всё это знать, и мы тебя освободим от всех этих условностей. Если, конечно, будешь служить верой и правдой нашему императору.

Через месяц пришло официальное уведомление прокуратору Иудеи от легата Сирии Вителлия.

Пилату надлежало передать временно бразды правления Марцеллу, а самому явиться к императору Тиберию.

* * *

Пётр торопился в Храм на вечернее всесожжение. Но как только он закончил раздачу хлеба во дворе, к нему обратился один из новокрещёных. Петр помнил его в лицо, но забыл имя.

– Симон бар Иона, – обратился тот к Петру, – расскажи мне, хотя бы немножко, как Господь призвал тебя к служению. Я завтра отправляюсь на Кипр, и я прошу тебя, чтобы ты хотя бы немного рассказал, как Господь призвал тебя. Мне передавали, что ты был призван первым.

И как ни спешил Пётр, он не мог не ответить.

– Нет, первым Господь призвал не меня, а моего брата Андрея, – сказал он. И тут вместо спешки Петра охватила радость: Андрей сбегает с горы, сорвал с головы таллиф, размахивает им и кричит… кричит: «Пойди посмотри, не это ли Мессия!!»

– Пётр, подойди сюда, – прервала его воспоминания Марфа. – Здесь сидит самаритянка, она рассказывает чудные вещи. – И, видя недовольство Петра, поспешила прибавить: – Про Господа нашего.

Пётр остановился.

Что могла эта самарянка поведать ему, Петру, ходившему за Гос подом в течение трёх лет?

– Фотина, – крикнула Марфа, – Фотина, повтори свой рассказ.

И когда женщина обернулась, то Петра озарило: раскалённый день, их быстрый переход из Иерусалима через Самарию, остановка под горой Гаризим около колодца Иакова и женщина, скользнувшая мимо, когда они принесли Учителю поесть.

«Святым Духом, – думал Пётр. – Я её не помнил, не вспоминал, даже не разглядел, а сейчас сразу признал».

– Так ты Фотина? – спросил Пётр, – а сына как зовут?

– Фотина, – не расслышав, протянула женщина по-самаритянски.

– А сына как зовут? – переспросил Пётр.

– Ах, сына? Сына – Иосий. У меня есть ещё один сын, старший, Виктор, но его взяли римляне в плен, сейчас, после побоища, которое устроил Пилат у нас.

Она замолчала и, казалось, не знала, что говорить, почему-то избегая смотреть на Петра.

– Что же ты? – подбадривала её Марфа. – Расскажи.

– Ты что – видела Учителя? – улыбнулся Пётр, приближаясь к ней и садясь рядом. – Да много таких, много таких, и никто не может забыть встречи с Ним…

– Нет, – её встреча особенная! – вскричала Мария Магдалина. – Верь ей! Раввуни открыл ей, что Он и есть Мессия! Первой ей!

– Когда? – вскочил Пётр, мгновенно сбрасывая спокойствие. – Когда? – кричал он, сам замечая, что в голосе явно звучит обида. – Говори, – приказал Пётр, глубоко дыша и стараясь взять себя в руки и опять усаживаясь подле женщины.

– Он говорит: «Дай мне напиться». Жара была, и я пришла по жаре к колодцу Иаковлеву, потому что жила до встречи с Ним непра ведною жизнью и меня не пускали к колодцу вечером, когда собирались там молодые девушки. – Все это Фотина произнесла спокойно, будто давно приняла, поняла и простила. – И вот я пришла и вижу: сидит незнакомец… Сказал: «Дай мне воды. Тни ли листот», вместо «Тни ли лиштот». Я сразу поняла, что иудей, и говорю: «Что Ты просишь, у меня, самарянки, воды?» А Он говорит: «Если бы ты знала, Кто с тобой говорит, то сама попросила бы воды, и Он дал бы тебе воду живую». Я сразу признала в Нём Мессию, – рассказывала женщина, сама веря в то, что рассказывает. – Но хит рила. Я уже сказала, что неправедная была, гулящая, и хитрила, и веры у меня не было. Но Он сразу поразил меня. «У Тебя, – говорю, – и кувшина нет. Откуда Ты мне можешь дать напиться?» И тут вдруг как полыхнет! Будто жаром меня обдало! А Он осветился весь, от Него прямо сияние. Смотрю я на Него и вижу, что Он молодой. А Он рассказывает про меня – и что мужа у меня нет, и что этот, с кем живу, не муж мне…

– А что, что Он ещё тебе сказал?

– Он сказал – что Он Мессия! – вскрикнула женщина. – Мессия! И я сразу побежала в Сихем, а потом привела людей, чтобы поглядели на Него.

– Как? Как Он сказал тебе это?

– «Это Я, Который говорит с Тобой, – так Он сказал. – Это Я, Который говорит с тобой!»

– Что ещё? Что ещё?

– Бог есть Дух! Бог есть Дух – и поклоняться надо Ему не на горе Гаризим и не в Храме, а поклоняться Отцу в духе и истине». Бог есть Дух, – опять повторила женщина. – Вот тогда-то и полыхнуло на меня жаром, и осветился Он весь огнём. О, сколько раз я повторяла эти слова! Иногда они прямо являлись передо мной, будто их выжигало огнём! Я всё хотела разыскать Его и последовать за Ним, но всё не решалась. Потом дошла до нас весть, что Его казнили. А ведь сказано, что Мессию не могут казнить. Но я всё равно верила, верила и верила и сыновей старалась приобщить к вере. Когда дошла до меня весть, что в Иерусалиме появились Его ученики, которые крестят в Его имя, и что на них снизошёл Дух Святой, я решила бросить всё и идти к вам. Может, я всё ещё и продолжала бы колебаться, но побоище, которое устроил Пилат… пленения Виктора… очень много крови было пролито на горе Гаризим и в селе Тирафане.

Разговор уклонялся теперь от воспоминаний об Учителе, но все продолжали слушать внимательно.

И только Пётр почти не вникал в то, что рассказывала сейчас эта немолодая женщина, самаритянка, покрытая чёрным покрывалом.

– Завёлся у нас некий лживый человек, – говорила она, по-самаритянски вставляя вместо «с» «ш», – который влиял на народ. Я даже сначала думала, что это Он. Но потом поняла, поняла, – глубоко вздохнула женщина, – что это совсем не то. Он призвал народ собраться к нему на гору Гаризим, будто бы он знает, где зарыты священные сосуды Моисея. Вся Самария, много-много самарян поверили ему и расположились в селении вблизи от Сихема. Да, самарян было много, и все верили, что явилось, наконец, доказательство, что надо поклоняться Богу на горе Гаризим, а не в Иерусалиме, в Храме. Зима прошла, над виноградниками, на горах, над оливковыми деревьями на плоскогорьях, над тутовыми рощами сияла весна. Мы все были радостны, верили в то, что многовековая тайна будет сейчас раскрыта, все хотели сразу подняться к нему на гору Гаризим, и тут появилась римская конница. Кто-то донёс, что здесь затевается восстание против римлян. Они перебили всех… или почти всех. Виктора взяли в плен.

– Виктор крикнул – «они здесь»! – вдруг вмешался в разговор Иосий-Фотин. – И мама стала кидать в мешок всякую снедь, всё, что попадалось под руки, а Виктор выбежал на улицу и направился в горы.

– Пилат всех перебил? – переспросил Пётр, наконец приходя в себя и вникая в рассказ…

– Почти всех. Тех, кого не перебили, взяли в плен. Опустела Самария. Пилат казнил всех, кто был более-менее известен среди народа, крови очень много, очень много, – повторила женщина.

Ужас, который владел ею до прихода в Иерусалим, который погнал её, самаритянку, вместе с сыном к иудеям, иссяк. Сейчас произошедшее казалось или не таким страшным, или даже сном, и она впитывала, пила, как воду живую, покой и любовь, которые исходили от Петра.

– И я побежала сюда с сыном, нашла вас…

Женщина внезапно оборвала рассказ, и сразу стало видно, что она устала и еле сидит.

– Пойдём, милая, я уложу тебя, – пригласила Марфа, – пойдём. Нет, не сюда, – сказала она, когда женщина направилась к лестнице, ведущей в горницу, – не сюда. Внизу есть комната, там прохладно, сейчас я тебе дам попить и поесть. Ложись и отдыхай. И ты, Иосий, иди с мамой, Отдохните, спите до завтра, спите, отдыхайте и чувствуйте себя среди братьев и сестёр. Вы обретёте, наконец, покой и радость. Вы наши родные.