Текст книги "Крест"

Глава 8

Масляная краска, пыль и табак. Темные облака за белоснежными хребтами. Склоны гор, подножьем врезанные в извилистые озера. Несколько жалких деревьев и облачная с прояснениями погода. И там, прямо под солнцем, черная фигура человека. С широко расставленными ногами и с раскинутыми в стороны руками, словно он висел на кресте. Лицо повернуто к солнцу. Выпученные глаза. И зияющая пустота там, где должны были быть нос и рот. Просто дыши. Просто дыши спокойно, переносясь из реальности этого кабинета в сон. Убийца.

– У вас рассеянный вид. Это эффект антидепрессантов?

Голос отогнал мысли, которым предался Фредрик. Он сел ровнее на низком диване для пациентов.

– Я больше их не принимаю. Сама мысль о том, что у меня депрессия, вгоняет меня в депрессию.

Смех полицейского психолога прозвучал гадко.

– Я вчера принимал участие в одном мероприятии в замке Акерсхюс, – продолжил Фредрик. – После мне нужно было дать выход эмоциям. Было поздно.

– Понимаю, – сказал психолог и довольно сильно ткнул своим толстым пальцем по планшету.

– Вы записываете все, что я говорю? – Фредрик потянулся за кружкой с растворимым кофе. Подул на горячую жидкость, его квадратные очки запотели.

– Я спросил про вашего отца, и вы замолчали. Вы о чем-то задумались?

Фредрик подождал, пока просохнут стекла очков. Тучный психолог, как обычно, сидел, балансируя на обветшалом офисном кресле, визжавшем каждый раз, когда тот переносил вес с одного жирного окорочка на другой.

– Странно, что вы спросили.

– М-м?

– Я вчера познакомился с одной журналисткой. Она утверждает, что мой отец имел отношение к делу, над которым она работает.

Стоя утром в душе, он вспомнил этот разговор. И после не мог выбросить его из головы. Пробираясь через пургу от своей квартиры на Соргенфригате в районе Майорстуа в полицейского управление в Гренланде он вдруг понял, что даже не помнит, как выглядел его отец. Фредрик вспомнил ощущение нахождения в одной комнате с ним. Фредрик помнил атмосферу, которую создавал отец, но черты его лица стерлись из памяти. Может, поэтому воспоминания об отце и убийце слились воедино?

– Все, что у меня осталось от родителей, лежит в сейфе. Отец умер больше двадцати лет назад, и почти не бывал дома, когда я был маленьким. Он работал на американцев. Не в посольстве, а в офисе, который они снимали.

Фредрик нахмурился, стараясь вспомнить что-нибудь еще.

– Когда я пытаюсь представить его себе, вместо него я вижу картину, висевшую над его рабочим столом. Горный пейзаж. И она сливается со сном, который я вижу. Или… кошмаром. Кошмар о преступнике, за котором я однажды гонялся. Убийца. Самый страшный человек из всех, кого я встречал.

– Как думаете, почему для вас один человек ассоциируется с другим? – спросил психолог.

– А это уже ваша работа. Вы у нас мозгоправ. – Он выдохнул. – Отец был холодным и закрытым человеком. К концу жизни он стал очень угрюмым. Ни у меня, ни у матери не осталось сил горевать в тот день, когда он, наконец, помер.

– Наконец помер, – повторил психолог, словно слова Фредрика заворожили его. Он напечатал это на своем планшете. – Значит, этот убийца и ваш отец… вызывают у вас страх?

Опять этот пустой треп психологов. Фредрик закатил глаза.

– Они оба – привидения из прошлого. И оба мертвы. Я боюсь только живых.

– Конечно, – цокнул языком психолог. – Конечно. Вы же рациональный человек. Это приходит с профессией. – Он немного помедлил. – В последнее время мы не говорили про вашу семью. Я правильно понимаю, что сейчас вы совсем один?

– В смысле?

– Ваша мать умерла несколько лет назад, вы разведены, у вас была сожительница…

Фредрик взял со стола ложку в каких-то пятнах, помешал кофе и посмотрел на стену за спиной психолога.

Несколько лет назад там висел плакат с портретом Эрнеста Хемингуэя. С голым торсом и дробовиком. Тогда Фредрик указал психологу на иронию ситуации, так как тот украсил свой кабинет изображением мужчины с оружием, которое впоследствии заберет его жизнь. Теперь там висел новый постер: Джек Николсон в кожаной куртке и шапке со зловещей ухмылкой на лице.

– Чувствую некоторую амбивалентность в вас, – сказал Фредрик, и психолог вопросительно посмотрел на него. – Сначала Хемингуэй, теперь Николсон. Кадр из фильма, показавшего «фак» психологам и психиатрам всего мира. Вы хотели о чем-то поговорить?

Психолог с раздражением усмехнулся.

– Знаете, зачем здесь висят эти плакаты?

– Не имею ни малейшего представления.

– Потому что полицейские, такие, как вы, не любят говорить о себе. Вы думаете, что попали сюда по ошибке, как старина Джек из «Пролетая над гнездом кукушки». Когда разговор стопорится, вы начинаете рассматривать кабинет, а обсудить здесь особенно нечего, кроме как Николсона на плакате. После чего я пытаюсь как можно аккуратнее перевести разговор на вашу страдающую душу.

– Понял. А разве не глупо вот так раскрывать вашу тактику?

Фредрик снова ждал смешков в ответ, но их не последовало. Психолог положил планшет на колени и подтянул повыше хвостик волос.

– Фредрик, – начал он. – Сегодня у нас с вами последняя встреча. Далее они уже будут добровольными, и я знаю, что вы не воспользуетесь этим предложением. Поэтому времени на пустодрочку у нас нет. Расскажите о вашей семье. Вы делите с кем-то свою жизнь или барахтаетесь в полном одиночестве?

– Вольная птица, – ответил Фредрик, посмотрев ему прямо в глаза. – Моя дочь, София, уехала из дома и живет в Бергене. Мой сын Якоб некоторое время жил со мной, но из этого ничего не вышло, и он вернулся к Элис. К своей матери. Какое-то время со мной жила женщина, Бетти-на, но ничего серьезного у нас с ней не получилось. Так что да, я один. Но вы ведь не об этом спрашивали. Вы хотели знать, одиноко ли мне. Так вот, нет, мне не одиноко. Мне хорошо в компании самого себя. – Он закончил фразу на более повышенных тонах, чем хотел.

Наступила тишина. Фредрик смотрел на метель за окном, а психолог смотрел на него в ожидании, пока тот встретится с ним глазами.

– Фрикк, – сказал психолог. – Я бы хотел, чтобы вы немного поговорили о Фрикке.

Фредрик закрыл глаза.

Его сын весил так мало, что Фредрик один нес его гроб к могиле. Стоял безоблачный летний день, но солнце не грело, а воробушки не чирикали. В церкви было полно людей, их горе было безутешно, и бог просто должен был их услышать. Должен был увидеть малыша Фрикка и забрать его к себе. По крайней мере, так сказал священник. В тот день не плакал только один человек – отец мальчика. Фредрик.

Он просто не позволил себе этого. Потому что Фрикк умер по его вине. Не по вине Бога или судьбы, это не было несчастным случаем или случайностью. Это Фредрик оставил Фрикка спящим в кроватке, а сам выбежал в магазин за углом. Это Фредрик пятнадцать минут спустя ворвался в полную дыма квартиру во Фрогнере и прыгнул с сыном на руках с третьего этажа. Но было слишком поздно. Малыши не могут выдержать такого. Фрикку было пять месяцев. С тех пор прошло пятнадцать лет.

– Не пора ли вам отпустить ваше горе? – спросил психолог.

Фредрик поднялся.

– Горе я переживу. А вот ответственность за смерть Фрикка всегда будет меня грызть. Это мой крест. – Коленка затекла – он повредил ее, когда прыгал с балкона. Вечное напоминание. Фредрик захромал к выходу.

– Спасибо за наши встречи.

После этого Фредрик провел серию допросов, необходимых, чтобы закончить расследование, над которым работал, – нарика с передозом героина в крови нашли мертвым в квартире. Его назвали Иудой – так прощались с доносчиками – наркоторговцами, которые подворовывали дурь из груза, и наркоманами, которые наследили. Под половыми досками полиция нашла крупную партию героина, слишком большую, чтобы ее мог заныкать один уличный наркоман, и Фредрик счел ее мотивом для убийства.

Но никто ничего не видел. Дружки наркомана были абсолютно уверены, что парня убили. Также они были уверены, что убийцу никогда не посадят, поэтому держали рты на замке. Истории с иудами срабатывают.

Но полицейская машина – это еще и бумажная работа, и ее нужно делать. Фредрик сообщил начальству, что закончит отчет дома.

Из окон трамвая инспектор полиции рассматривал свой город. Вчерашняя пороша превратилась в густой как туман снегопад. Все в городе происходило в половину обычной скорости, что совпадало с настроением Фредрика. Он думал о том, не забыл ли выключить радио. О своих детях, Якобе и Софии. Надеялся, что он успеет с ними увидеться до зимних каникул, но до конца в это не верил. Они уже совсем взрослые, у каждого своя жизнь.

Он действительно забыл выключить радио. Стоя в прихожей и стряхивая снег с плеч, Фредрик услышал последние минуты выпуска новостей. Там было что-то об убийстве, об охоте на одноглазого врача, лидера террористической группировки, обещавшего устроить апокалипсис во всей Европе, и сообщение о министре финансов, которая опять на больничном. Фредрик разложил документы на кухонном столе и открыл ноутбук. Но работать спокойно не получалось: в голове звучали вопросы полицейского психолога: «Вы один? Мы можем поговорить о Фрикке? Почему вы думаете, что тот сон напоминает вам об отце?»

Вздохнув, Фредрик пошел в спальню. Сел на колени перед письменным столом, теперь служившим зоной приземления для чистой, но не сложенной одежды, и залез под стол. Старый сейф «Мозлер» был вмонтирован в стену еще при постройке дома.

Что же разбудил в нем психолог? Ностальгию? Тоску? Фредрик покрутил колесо, услышал щелчок и повернул ручку. Вот оно где. То немногое, что он сохранил от своих близких. Старый отцовский кошелек. Свидетельства о рождении детей, всех троих, и одеяло. Телячья кожа кошелька заскрипела. Во внутреннем отделении лежали две долларовые купюры, а во внешнем – медаль. Бархатистая фиолетовая ткань и сердце с барельефом Джорджа Вашингтона. Пурпурное сердце. Когда он закрыл кошелек, оттуда выпал ключ. Фредрик совсем забыл о его существовании. Это был ключ от банковской ячейки, доставшейся ему в наследство от матери. Фредрик так и не смог найти местоположение этой ячейки. Он убрал ключ обратно и взял сложенное одеяло. Ткань на ощупь была нежной и холодной и все еще слегка пахла дымом. И стыдом. Но в глубине носовых пазух едва уловимо Фредрик почуял, что одеялко – это часть его сына. Под ним Фрикк спал в тот день и в него был завернут, когда Фредрик выпрыгнул с ним из дома.

Фредрик закрыл дверцу сейфа. Попав в стальную раму, она издала звон. В те редкие минуты, когда Фредрик открывал эту капсулу времени, на ум всегда приходила одна и та же ассоциация. Она звучала как вступление к одной из мелодий «Битлз». «A Hard Day’s Night».

 
When I’m home, everything seems to be right,
When I’m home, feeling you holding me tight, tight, yeah[2]2
  «Вечер трудного дня». Милый дом, так хорошо в нем всегда, Когда в нем ты вновь обнимаешь меня, меня, да! (англ.)


[Закрыть].
 

Вернувшись на кухню, он увидел на столе визитку, которую оставила ему журналистка. Бенедикте Штольц. А вдруг Фредрик ошибался? И у его отца была история, которую сын не знал?

Перед тем как он собрался набрать номер, загудел телефон. Это был начальник Фредрика Бейера – Себастиан Косс.

– Фредрик, ты где? У нас общая тревога. Жуткое дело. На чертовой автомойке.

Глава 9

В сотне метров от Министерства иностранных дел в районе Вика находится улица Мункедамнсвейен. Это одна из артерий, ведущих к сердцу Осло. Стенки артерии забиты уличной гарью и асфальтовой пылью, и единственная причины приехать сюда – радость отъезда отсюда.

Автомойка располагалась под каким-то безымянным мостом, который не позволял дневному свету проникать на мойку. По мосту проходила дорога, и если шел снег, то на ней он немедленно превращался в суп из дорожной соли и слякоти.

Но следователю полиции редко удается выбрать себе место работы. Эстетику, которой не хватало этому месту, обеспечила сама смерть. Если у вас хватило бы духу вынести это зрелище, то место преступления показалось бы вам композицией арт-объектов: труп был сначала прострелен в пах, а затем в брюхо. Это настолько сюрреалистичная картина, что каждый понял бы, что если уж жизнь не имеет смысла, то его точно имеет смерть.

Тело мужчины безжизненно свисало со среднего из моющих барабанов. Пиджак закрывал ровно половину голой жирной задницы. Штаны с трусами гармошкой сползли на лодыжки. Мыски элегантных кожаных ботинок болтались в нескольких сантиметрах от бетонного пола, с них падали капли мыльной воды с кровью.

С этой инсталляции широкой полосой стекали жидкости тела, смешанные с пеной, прямо на капот «Теслы», где под бампером лежала бутылка из-под шампанского, которая до этого была привязана к гудку красивыми женскими трусиками. На капоте, окрашенном темным лаком, следов не было видно, но лобовое стекло все было обмазано толстым слоем крови. На высоте головы перед водительским сиденьем зияло отверстие от пули, а вокруг него, с внутренней стороны лобового стекла, было месиво, похожее на засохшую овсяную кашу, – вероятно, мозговая масса сидевшей за рулем женщины с голым торсом.

– Ну и ну, – сказал Фредрик, сглотнув слюну.

Он осторожно прошел между стеной и барабаном с щетками, на который всем весом навалился труп мужчины. Следователь наклонился и посмотрел в окаменевшее, безжизненное лицо.

– Скоро придет Франке, – сказал Косс и провел рукой по светлым волосам средней длины. – Это что-то на почве личных отношений, нам нужны люди.

Внутри бокса были только Фредрик, Косс и Кафа. Полицейский патруль, который обнаружил место преступления, огораживал территорию, а снаружи доносился глухой стук тяжелых ящиков о землю – криминалисты распаковывали свое оборудование.

Фредрик посмотрел на Кафу. Та стояла вместе с инспектором около машины. Смуглая кожа девушки казалась бледной. Кафа заметила, как Фредрик ее изучает.

– Да, – сказала она с вялой улыбкой и достала из кармана блокнот. – Я нашла кошелек под щетками. Пока, конечно, подтверждения нет, но, судя по водительским правам, это Хенри Фальк. Регистрационный номер машины свидетельствует…

– Это Фальк. Сто процентов, перебил ее Фредрик.

– Вот как? – спросил Косс. – Ты знаешь этого черта?

– Нет.

Фредрик рассказал коллегам о разговоре с журналисткой Бенедикте Штольц во время приема в замке и о мужчине, который показал им «фак». Мужчина с выпученными глазами и красными щеками. Это был он.

– Штольц сказала, что Фальк – замдиректора в консалтинговой фирме. Журналистка пришла расспросить его о каком-то секретном проекте. Видимо, она обнаружила какую-то скандальную историю. Фальк был явно не в большом восторге от внимания к себе с ее стороны.

– Черт, – пробормотал Косс, неодобрительно посмотрев на розовую мыльную воду, плескавшуюся вокруг его калош. Фредрик понял его мысли. Смерть замдиректора, тайные проекты и вот такое место преступления? Прессе точно будет чем поживиться.

– Найди ту журналистку. Если этот Фальк собирался раскрыть какой-то грязный скандал, это может оказаться мотивом для убийства. И позаботься, чтобы как можно меньше людей имели доступ к месту преступления. Я не хочу прочитать в газетах, каким адски странным оно выглядело, – продолжил инспектор.

Фредрик попытался проглотить возмущение. Себастиан Косс в своем худшем проявлении. Раздает приказы, чтобы потом не иметь проблем. Опишут ли место преступления в деталях в прессе – вообще-то не проблема Фредрика. Его задача – найти убийцу. А убийца и так знал, как оно выглядит. Утечки информации были проблемой только потому, что выставляли руководство полиции как неконтролирующее своих людей.

– Я свяжусь со Штольц, – буркнул он и обратился к Кафе. – А что по женщине?

Кафа покачала головой.

– Не хочу лезть в машину и искать документы, прежде чем свою работу сделают криминалисты. Но, судя по тому, что я смогла увидеть, ее убили выстрелом в шею. Видимо, преступник сидел сзади. На заднем сиденье лежит меховое пальто. Выглядит дорого, как и платье. – Она жестом подозвала Фредрика и посветила фонарем в окно машины.

Пуля проделала отверстие в черепе размером с мандарин. Из-за повреждений мягких тканей лица было невозможно понять, как женщина выглядела, кроме того, что у нее была кожа цвета грецкого ореха и темные волосы. Кафа посветила вниз. Платье было спущено под грудь и задрано на бедрах, обнажая треугольник бритых половых органов.

– Проститутка? – сказал Фредрик. – Заехали сюда, чтобы потрахаться?

– Я тоже так подумала. Но посмотри сюда. – Кафа потянула его за собой, отступив на пару шагов назад. На боку машины было что-то написано. Краска была полустерта, и Фредрик попытался прочитать надпись. – Прид…

– Предатель, – сказала Кафа.

– Предатель?

– Их нашел мастер по ремонту. Его вызвали, когда перестали открываться ворота, – объяснила она. – Он сказал, это единственная круглосуточная мойка в этой части города.

– Может быть, – задумчиво протянул Фредрик. – Таггеры используют лак из баллончика, а не краску. Лак отмыть на мойке не вышло бы. А вот краску наоборот… Спланированное нападение? – Он кивнул на труп мужчины. – Но зачем его повесили сушиться? Почему просто не ликвидировали в машине?

Кафа ответила на его вопрос вопросом.

– Может, он пытался сбежать? Выстрелы в пах и живот. Но не в голову, как у женщины. Почему ей позволили умереть быстро, а ему нет?

– Предатель, – повторил Фредрик. – Пуля по яйцам и пуля в брюхо. Ужасный способ убийства. Кто-то очень хотел, чтобы Фальк страдал перед смертью.

Кафа кивнула.

– Видимо, щетки прокрутились по нему, разбрызгали кровавую воду по машине и прокрутились назад. Может, он просто ухватился за одну из щеток и так и повис. – Она показала на камеру на потолке над головой Косса. – Будем надеяться на видео с камеры, может оно даст нам что-то.

Фредрик перевел взгляд с камеры и смотрел то на труп женщины в машине, то на голый зад мужчины. Что-то не складывается. Если убийца действительно спланировал сделать это на мойке, зачем выбирать ту, где есть видеонаблюдение? Зачем оставлять одну из жертв в живых? А что, если Фалька нашли бы прежде, чем он умер?

Фредрику пришлось наклониться, чтобы выйти из ворот мойки. Даже в этой мрачной воняющей газом дыре было приятно выйти на свежий воздух. Визитка Бенедикте Штольц лежала в кармане у следователя. Он дозвонился сразу на автоответчик. Там не было никакого вежливого приветствия, не было даже автоматического голоса мобильного оператора. Только холодное «пи-и-ип» и тишина.

Глава 10

– Предатель, – крикнул Фредрик Кафе и прикрыл рукой лицо от ветра. Она подняла воротник пальто и натянула шерстяную шапку на уши. – Кого предал Хенри Фальк? Кто желал ему смерти?

По данным реестра населения Фальк проживал в квартире на Тьювхолмен, на самом берегу фьорда. Его дом находился всего в нескольких сотнях метров от мойки, и следователи пошли по набережной вдоль баров и ресторанов на Акер Брюгге. Снег повалил еще сильнее, и на улице почти не было прохожих. Проплывающий по фьорду катер из Нессодена чертил «колею» на воде.

– Очевиднее всего предположить, что это как-то связано с его работой. – ответила Кафа. – Но «предатель»? Почему убийца использовал именно это слово? – Она бросила взгляд в сторону Фредрика. – На ресницах у Кафы лежали снежинки, и ей это очень шло. Кафе Икбаль вообще шло почти всё. Фредрику она всегда нравилась. Но поскольку между ними было двадцать лет, распавшийся брак и двое почти взрослых детей, он решил, что ему с ней суждено остаться коллегами, и не более того.

– Если это, конечно, написал убийца, – продолжила она. – Этого мы точно не знаем.

– Я отказываюсь верить, что таггинг и убийства никак не связаны, – отозвался Фредрик. – Но кого же он предал? Эта женщина в машине – проститутка, а у заместителя директора имелась где-то партнерша или сожительница, которая пришла в ярость? Такой выстрел в пах… кто бы это ни был, он был очень зол на него.

Вскоре перед полицейскими сквозь метель показалась изогнутая стеклянная крыша Музея современного искусства Аструп-Фернли. Следователи пересекли деревянный мост, обозначавший границу между Акер Брюгге – оплотом старых яппи – и Тьювхолменом – игровой площадкой для детишек из богатых семей и выскочек. Холодные остроугольные здания этого царства камня и стекла украшали таблички с именами адвокатов с холодным и острым умом.

В этом комплексе и жил Хенри Фальк. Кафа с Фредриком переулком прошли к престижным квартирам прямо на краю мыса, где всегда завывали ветра. Фредрик понял, что есть ещё один мотив убийства заместителя. Мотив старый как мир. Богатство. Если Хенри Фальк мог позволить себе жить тут, он, без сомнения, был состоятельным человеком. А куда теперь улетят его деньги?

Консьержка с жемчужными серьгами в ушах поморщила тонкий нос, когда Фредрик с Кафой отряхнули с себя снег.

– Сюда уже приходил ваш коллега. Я его отослала назад, так как позвонила господину Фальку, а его дома не оказалось. Могу, конечно, попробовать снова, но…

Кафа положила шапку на стойку ресепшена, и комок снега упал консьержке на клавиатуру.

– Хенри Фалька нет на месте, – сказала Кафа с натянутой улыбкой. – Насколько нам известно. Нам нужен ключ от его квартиры.

Женщина так засмеялась, словно Кафа предложила ей обменяться зубными щётками.

– У нас тут так не делается, – объяснила она и бумажным платочком вытерла снег с клавиш.

– Ну, что ж. Мы всё равно попадём в его квартиру. Можем добыть постановление суда, но это займет несколько часов, а пока придется огородить ваше фойе.

Фредрик видел, что консьержка ищет способ выпутаться из ситуации. Несмотря на то, что кроме него с Кафой никого рядом не было, она наклонилась вперёд и прошептала.

– Речь идёт о преступлении?

Кафа кивнула.

– Мы – следователи из отдела по борьбе с преступностью, – сказала она и позволила хозяйке ресепшена самой сделать выводы.

– С господином Фальком что-нибудь случилось?

Фредрику уже всё это порядком надоело. Он наклонился к ней так близко, что ему в нос ударил запах ментола из её рта.

– Ему отстрелили член. Но вы должны об этом молчать. Договорились?

В лифте они оказались вместе с уборщицей. В ушах у неё были наушники, она жевала жвачку и подпевала неслышимым полицейским мелодиям. Фредрик пытался истолковать взгляд Кафы. Впечатлилась ли она его мастерством разруливать ситуации или посчитала его полным идиотом? Сам он остался собой доволен и бодро постукивал пальцами по бедру. Двери лифта открылись, и они лицом к лицу оказались со сторожем. Он надевал фуражку на свою тёмную кудрявую голову. Кафа остановила его в дверях лифта.

– Мы ищем квартиру Хенри Фалька.

Сторож пожал плечами.

– Извините. На дверях есть таблички с именами.

В конце коридора следователи нашли входную дверь Фалька. Ключом оказался необычный электронный кубик. Фредрик приложил его к дверной ручке, и тут же загорелась зелёная лампочка.

– Разве замок не должен щёлкнуть или типа того? – спросила Кафа.

Фредрик посмотрел на неё, подумав о том же самом.

– Думаю, дверь была не заперта, – тихо сказал он. – Вдруг там кто-нибудь есть?

Вместо ответа Кафа достала из кармана пальто мощный фонарь «Маглайт». Сделав вдох, Фредрик открыл дверь.

Каблуки Кафы зацокали по мозаичной плитке, когда напарники прошли мимо красочной картины Пушвагнера, висевшей в прихожей и ярко контрастировавшей с унылым светом из окон до пола в гостиной. Большая комната была разделена надвое каменной стойкой. Слева располагалась кухня из металла и полированного гранита, а справа стояли дизайнерский диван на тонких ножках и стеклянный стол. Над диваном висело несколько квадратной формы картин с изображением горизонтальных и вертикальных прямых линий разной ширины и на разных промежутках друг от друга. Фредрик чуть не вскрикнул, когда в дверной проёме около гостиной показался широкий силуэт человека.

– Какого чёрта тут творится!

– Франке?

В дверном проеме, ведущем в спальню, стоял офицер Франке Нуре. Полицейский, ухаживавший за чиновницей из Министерства юстиции тогда, на ужине в крепости Акерсхюс, выпучил свои стареющие глаза.

– Тьфу, как вы меня напугали, – раздраженно сказал он. – Зачем вы сюда ворвались?

Фредрик и Франке много лет работали вместе, но так и нашли общего языка. Франке принадлежал к тому поколению полицейских, в котором стереотипное мышление считалось хорошим методом расследования, а у Франке оно было таким же седым, как и он сам. С его слов, население состояло из старух, пакистанцев, педиков и обычных людей, и первые три из его списка виноваты абсолютно во всех проблемах последних.

– Что ты тут делаешь? – спросила Кафа. – Тебя Косс попросил приехать?

– Да, я сообщил ему, что еду сюда, – вызывающе ответил Франке. – На месте преступления делать нехрен, пока эти криминалисты-привидения не закончат свой пинцетный рейд. Так ведь?

– Ну да, – неуверенно согласился Фредрик и увидел, как Кафа, нахмурившись, пристально смотрит на Франке. – А как ты сюда попал? Консьержка в фойе сказала, что тебя не впускала.

– Фойе, – фыркнул Франке. – Фойе нужны, чтобы брать пиво в минибар. – Фредрик отметил про себя, что с этим, пожалуй, были бы все согласны. – Меня впустил сторож. Надо быть немножко ближе к простым людям. – Франке стукнул пальцем себе пол лбу у границы с ёжиком волос.

Фредрик подошел к панорамным окнам. Сквозь метель почти ничего не было видно. Но в теплый солнечный денек тут, должно быть, открывается красивейший вид из всех, что можно купить в Осло. Воды Осло-фьорда своей синевой манят взгляд, и с веранд квартир привилегированным жильцам можно с утра до вечера нежиться в лучах солнца и распивать шабли.

Спальня здесь была больше гостиной Фредрика. Перед окнами лежала шкура зебры. За приоткрытой зеркальной дверью шкафа висел ряд темных костюмов и пальто. Посередине комнаты возвышалась широкая кровать с аккуратно сложенными поверх покрывала махровыми полотенцами.

– Это он явно не сам делал, – заметил Фредрик.

– Конечно, – ответила Кафа. – Стоя у письменного стола в другом конце спальни, она надевала резиновые перчатки. – В фойе была вывеска. Уборка, стирка, глажка входят в квартплату. – Она ткнула пальцем в монитор компьютера. – Франке, ты тут что-нибудь трогал?

– Нет. Я ни черта не смыслю в компьютерах. Я даже осмотреться тут не успел, как вы ворвались.

– Как странно, – сказала Кафа. – Компьютер включен. Словно им только что собирались воспользоваться.

Фредрик начал медленный обход квартиры. Ничего не трогая, он только рассматривал интерьер и стены, заглянул в холодильник, в мусорное ведро и корзину с грязным бельем. Он сюда пришел не для того, чтобы искать микроскопические следы крови или спермы, отпечатки пальцев или остатки волос. Криминалисты справятся с этим намного лучше. Фредрик был тут, чтобы понять, кем был Хенри Фальк. Что он был за тип? Что читал перед сном, что надевал, когда вставал по утрам? Перед смертью Фалька назвали предателем. Фредрик предполагал, что смерть замдиректора наступила в результате образа его жизни. Именно рассказ о его жизни и искал Фредрик.

В ванной комнате громоздилась угловая ванна. Гостевой комнатой не пользовались, а в туалете около прихожей прямо над унитазом висела репродукция картины Мунка. В туалете заместитель директора читал «Финансависен» и «ВГ», а за барной стойкой на кухне – «Форбс». На маленьком книжном стеллаже Фредрик нашел биографии Дарвина, Черчилля и Стива Джобса. Предметы искусства в интерьере были из тех, что галереи усиленно продвигали в последние годы, а в холодильнике стояли несколько полупустых контейнеров с едой навынос. В спальне взгляд полицейского упал на ночной столик. Там лежала газетная вырезка с фото Фалька и других джентльменов с самоуверенными лицами и в деловых костюмах. Заголовок – «Консультанты с топовыми зарплатами».

– Твою же мать. Как думаешь, сколько ему было? – Франке встал рядом с Фредриком. – Мой ровесник? Эта сволочь за год нахапала больше, чем я заработал в полиции за всю жизнь, – проворчал он.

– Зато тебе никто не отстрелил твой прибор, – отозвался Фредрик.

– Да. Пока не отстрелили.

Под вырезкой оказалась книга в твердой обложке с истрепанным корешком и мелким шрифтом. Фредрик прищурился поверх очков. Старое издание романа Г. Уэллса «Люди как боги». Обложка книги оттопыривалась – там было что-то внутри.

– Чёрт побери, – вырвалось у него. Между обложкой и первой страницей лежал изогнутый стальной нож с длинной рукояткой и коротким, острым как бритва лезвием.

– Устричный нож, – сказал Франке.

– А я думала, восточные ножи короткие? – сказала Кафа.

– Но не тот, что у богача.

– И зачем он ему в спальне? Внутри книги?

– Может, он любит жевать устриц в постели? – Франке усмехнулся и покосился на Кафу. – Знаешь, что говорят про их запах? – добавил он и жадно втянул носом воздух. – Может, он давал ему какие-нибудь ассоциации, пока он лежал тут в одиночестве.

– Судя по тому, что я слышу, большинство мужчин в его возрасте – импотенты, – ответила Кафа.