Текст книги "Головы моих возлюбленных"

Глава 9
Золотой телец

До последнего времени Меркурий, бог всех плутов, исправно простирал надо мной руку-заступницу. Возможно, он, как принято у богов в этой стране, принял обличье Чезаре. Хотя по возрасту мой водитель никак не годился мне в родители, повадки у него были совершенно отцовские. К грезам о воображаемом отце, которые сопровождали меня в детстве, он, пожалуй, имеет большее отношение, чем истинный виновник моего бытия. Ребенком я винила себя в исчезновении отца. Я не была ни достаточно красива, ни достаточно мила, чтобы прийтись по душе королю. Мне так приятно, что Чезаре находит меня привлекательной, и порой я стараюсь не замечать некоторые упущения в его работе, чтобы его не прогневать.

У Коры с отцом тоже проблемы, только совсем иного рода. Ну вот чего ради она стала бы связываться с Хеннингом, не стой за этим задавленный эдипов комплекс? Впрочем, сама она так никогда в этом и не призналась.

Я хорошо помню, как познакомилась с ее пожилым любовником. Даже если допустить, что Хеннинг не пришел в восторг от моего внезапного визита, он этого никак не проявил. Он был весьма любезен, держался как вполне молодой человек, и мы сообща стали выбирать, в какой комнате нам поселиться. Вилла оказалась отнюдь не дворцом, а добротным бюргерским домом прошлого века. Солидные конструкции взволновали сердце профессионального строителя, а Кора поведала ему, что прежние владельцы один за другим умерли в очень молодом возрасте. Ей рассказал об этом один из ее многочисленных итальянских приятелей, о доме она узнала раньше, чем маклеры и земельные акулы. Правда, Эмилия, служанка, входила в число «живого инвентаря», и главное – виллу после войны ни разу не реставрировали.

Хеннинг, который сразу перешел со мной на ты, отвел нам комнату с балконом. С потолка там сыпалась штукатурка, ставни прогнили, в полу террасы зияли дыры и щели, но мне все равно понравилась эта двухсветная комната. Железная кровать, комод с зеркалом и просиженное кресло – вот и вся ее обстановка. Эмилия принесла мне проволочные плечики для одежды и натянула веревочку между двумя железными крюками.

Вечером я позвонила Йонасу, тот оказался по меньшей мере таким же разговорчивым, как был в тот день, когда я сообщила ему о своей беременности.

– В Германии еще нужно топить, а здесь мы пьем кофе прямо на террасе. А Бела по несколько часов спит в саду, думаю, это пойдет ему на пользу…

Йонас явно страдал. Он спросил у меня адрес, чтобы в конце недели приехать за нами. Родители Коры еще не знали, что Кора переехала куда-то из своей комнаты – Йонас для начала позвонил им.

Я не стала давать ему наш адрес, вместо того заверила, что через день-другой и сама вернусь.

– А ты не хотела бы узнать, как поживает твой отец?

– Хотела бы.

– Он утверждает, что болен, но к врачу идти не желает.

Это шантаж, подумала я.

– Ну так выгони его.

– Как ты это себе представляешь, когда он лежит на диване с грелкой и громко стонет?

Я обещала Йонасу в ближайшие дни позвонить, но делать этого не собиралась. Йонас явно надеялся пробудить во мне угрызения совести.

Кора принарядилась – она хотела побывать на открытии одной выставки, потому что была лично знакома с художником.

– Ты дашь мне свою машину? – спросила она Хеннинга.

Тот достал из кармана ключи. Как я узнала, он не интересовался мероприятиями подобного рода.

– Майя, а ты хоть поедешь с ней?

– Нет, к сожалению. Ведь Бела…

– Так он же спит, а до следующего кормления ты уже вернешься.

Хеннинг подбивал меня оставить Белу на его попечение.

– Да и Эмилия услышит, если мальчик заплачет.

Я позаимствовала какую-то тряпочку из гардероба подруги, и мы с ней уселись в объемистый американский «Крайслер».

– Вообще-то говоря, – без зазрения совести призналась Кора, – больше всего мне нравится в Хеннинге его зеленый «Кадиллак».

– А его самого ты ничуточки не любишь?

– Господи, ну люблю, люблю, но у него есть недостатки, причем я подразумеваю не возраст, вовсе нет. Не будь меня, он приобрел бы себе комфортабельную квартиру в новостройке. В нашей вилле, по его словам, он больше всего ценит ее солидность. Шарм и красота старинных построек ничего не говорят его сердцу. Любит он только гольф и скачки.

– А ты?

– Ну, я же не королева. Скачки нагоняют на меня зевоту. Но публика туда ходит занятная, тебя это позабавит.

Кора увлеченно вела машину, а по дороге успела показать мне свою любимую церковь Санта Мария Новелла.

– Здесь тренируется глаз, – заметила она, – я тебе потом покажу фрески.

Выставка ее американского друга хоть и не представляла собой тренировку для глаза, но просто повидать других людей мне было приятно. Когда срок, на который я могла оставить Белу, стал заканчиваться, я начала проявлять признаки нетерпения и призывала Кору ехать домой.

– Мне бы хотелось задержаться еще немного, пусть Сандра тебя отвезет.

Когда я с небольшим опозданием вернулась в розовую виллу, глазам моим открылась совершенно семейная картина: Хеннинг держал ребенка на коленях, Эмилия наварила ему каши, процесс кормления шел полным ходом. Я хотела заменить Хеннинга, но он слишком страстно отдавался своему занятию. Вероятно, Бела пробудил в нем инстинкты дедушки.

– Как много мы упустили в жизни, – говорил Хеннинг Эмилии. Он говорил с ней на испанском, который произвел от своего бразильского португальского. По большей части она понимала, что он хочет сказать. Да и я благодаря урокам испанского, полученным в свое время от господина Беккера, могла улавливать основные мысли.

Нельзя было представить себе более резкого несходства, чем эти несостоявшиеся дедушка с бабушкой. Эмилия, несколько моложе Хеннинга, замужем никогда не была и вела себя как матрона. Фартук, волосы и даже кроссовки были у нее черного цвета. В отличие от нее белокурый Хеннинг носил белые или по крайней мере светлые вещи, золотые цепочки, ботинки из плетеной кожи, а потому и выглядел много моложе, чем Эмилия. В иллюстрированном словаре их портреты вполне могли бы изображать типичных представителей северных и южных народностей. Круглое лицо Эмилии светилось от гордости. Она вовсе не считала себя служанкой, хотя старательно поливала водой каменный пол. Она поселилась на этой вилле, еще будучи молодой девушкой, и тем самым получила право на пожизненное проживание (в отличие от Коры или, скажем, от меня). Агрессивная физиономия Хеннинга понравилась мне много меньше, чем-то напоминая лицо Клауса Кински, но Кора не могла понять и принять это сравнение. В примитивных приключенческих фильмах злодеи всегда ходят в черном, а добрые люди – в белом. Но здесь, в случае с Хеннингом и Эмилией, произошло смешение ролей.

***

Для меня наступили приятнейшие времена. Когда у Белы просыпался аппетит, я могла быть уверена, что Эмилия украдкой прошмыгнет в мою комнату и вынет его из коляски. В большой кухне его купали, кормили, с ним тетешкались, пока он не заснет снова. Короче, я могла вставать довольно поздно и завтракать с Корой. Хеннинг, как правило, ни свет ни заря уходил на площадку для гольфа и пил кофе у себя в гольф-клубе. В течение дня моего сына попеременно вырывали у меня из рук – то Хеннинг, то Эмилия, то Кора.

Мы с Корой ежедневно ездили за покупками в машине Хеннинга. Набив машину памперсами, детскими бутылочками, виноградом, ветчиной и сыром, шоколадом и цветами, мы возвращались домой. Эмилия ежедневно готовила минестроне – суп по-итальянски – и оставляла его для всех желающих на очаге, но мы чаше всего ходили есть по вечерам, а Эмилия оставалась с Белой и с минестроне. За неделю я здорово загорела под лучами весеннего солнца и превратилась из затюканной нервной матери в молодую веселую женщину. Своих родных, оставшихся дома, я почти выкинула из головы.

– Скажи, ты могла бы назвать Хеннинга плейбоем? – спросила у меня Кора.

Я недолго размышляла над ответом:

– Еще как могла бы!

Кора очень обрадовалась моему ответу и стала похожа на веселого чертенка.

Я ни разу больше не звонила Йонасу и чувствовала некоторые угрызения совести.

Как-то утром даже Кора заметила:

– Тебе надо бы снова доложиться, не то Йонас начнет тебя искать с полицией или растревожит моих родителей.

– Ну, сегодня вечером его все равно не будет дома.

– Вообще-то говоря, Майя, ты втянула меня в хорошенькую историю.

– Надеюсь, твои родители перенесут это с достоинством.

– Нет, я не об этом. Я говорю про Белу. Хеннинг просто без ума от него. Вчера у него возникла идея фикс просить – не думай, не моей руки, – а просить у меня ребенка.

Я растерялась.

– А ты что ответила?

– Я засмеялась. Но мой смех его обидел. Он говорил вполне серьезно.

Я призадумалась: Бела хоть и не был желанным или запланированным ребенком, но теперь он стал для меня всем на свете.

Кора угадала ход моих мыслей.

– Такой прелестный ребенок – редкое исключение, а от пожилого человека может родиться только какое-нибудь чудовище.

– Кора, все это вздор. Вдобавок уже предварительные исследования покажут, если что-то не так.

Хеннинг вернулся домой раньше обычного, чтобы повидаться с Белой Бартелем до того, как тот уснет. Я прекрасно знала, что его симпатия ко мне держится в определенных границах, и желанным гостем я была для него только как мать Белы. А может, он надеялся найти во мне союзницу. В тех редких случаях, когда мы оставались вдвоем, он охотно расспрашивал меня о родителях Коры и о ее прошлом. В своих ответах я соблюдала осторожность. Кора явно наговорила ему всякой всячины насчет того, что рассорилась с родителями и не получает никакой финансовой поддержки.

– Не понимаю я этого отца, – говорил Хеннинг, – он хоть и профессор, но даже ученый не должен быть в такой степени не от мира сего. Молоденькая девушка, одна, в Италии – и без гроша в кармане. Это ведь может плохо кончиться.

Он считал себя спасителем Коры, он спас ее от воровства и тюрьмы, от проституции и наркотиков.

Мне стало жаль профессора, который и по сей день переводил своей дочери изрядную сумму на обучение, но она не снимала деньги со счета, а напротив, копила проценты. Хеннинг был человек щедрый, мы ни в чем не испытывали недостатка, в том числе и в наличности. Он собирался провести большую реставрацию. Кора бегала по ремесленникам и архитекторам из опасения, что Хеннинг без ее вмешательства изуродует виллу.

Позвонив Йонасу, я услышала в трубке вздох глубокого облегчения:

– Ну наконец-то!

Отца моего он положил в больницу, все печеночные анализы выглядели пугающе. Возможно, не обойтись без серьезного обследования. И он, Йонас, собирался позаботиться о том, чтобы после больницы отец не вернулся к нам, а сразу попал в дом для престарелых.

– А когда ты сама наконец вернешься?

Мы уговорились, что Йонас возьмет неделю отпуска и приедет в Италию, чтобы отвезти меня и Белу домой. С этого дня счастливые денечки были сочтены. Когда прибыл Йонас, утомленный долгой ночной поездкой, я при всем желании не смогла изобразить глубокую радость. Правда, мне было приятно попасть в объятия собственного мужа, но воспоминания о нашей тесной квартирке и серых буднях делали меня глубоко несчастной.

Короче, последнюю неделю мы с подругой проводили вместе. Йонас спал со мной на узкой железной кровати, мы съездили на скачки, навестили Хеннинга в его гольф-клубе, побродили по Флоренции. С той же скоростью, что и я, Йонас лишился своей бледности, очень похорошел и стал намного веселее. Им с Хеннингом, в общем, было не о чем говорить, хотя Йонас проявил неподдельный интерес к похождениям Хеннинга в Рио. А я, напротив, на дух не переносила этих мачо. В последний вечер, когда мы вчетвером сидели в нашем ресторане, Хеннинг сообщил, что намерен жениться на Коре и хочет обзавестись ребенком. Йонас его отлично понял. Короче, мужчины сошлись во взглядах, тогда как мы, женщины, только переглянулись, взвешивая все преимущества и недостатки.

Когда все наконец легли, я тихонько вылезла из постели и, как, впрочем, и ожидала, обнаружила Кору в кухне. На террасе по ночам еще было слишком холодно. Пахло базиликом, который Эмилия выращивала в жестяных банках на подоконнике.

Мы подсели поближе к очагу – он все еще источал тепло – и поделились мыслями по поводу всего происходящего.

– Майя, я хочу подвести итоги: Хеннинг намерен обзавестись ребенком, и поскорее, что вполне понятно в его возрасте. Женитьба для него всего лишь путь к достижению цели. Со мной все наоборот: я решительно не желаю иметь ребенка, но выйти замуж за богатого человека было бы, по-моему, совсем неглупо.

– А про любовь ты никогда не говоришь. Представь себе, вдруг возьмешь и влюбишься в какого-нибудь молодого человека.

– Вполне может случиться. Ну, в крайнем случае я подам на развод. Не позже чем через двадцать лет я наверняка овдовею и уж тут-то смогу делать, что захочу.

– Двадцать лет – это долгий срок. Неужели только ради денег?..

– Скажу тебе честно: деньги – это для меня очень важно. Ты только подумай: став законной супругой, я могла бы оборудовать эту виллу по своему вкусу, велела бы построить студию для себя и рисовала бы сколько моей душеньке угодно. И не стану я тратить время на экзамен по языку, а буду брать частные уроки живописи. В таком доме можно бы отлично устраивать всевозможные праздники и приглашать на них интересных людей.

– А Хеннинга?

– А Йонаса?

Тут мы обе признали, что назвать нас идеальными супругами никоим образом нельзя.

– Ладно, Кора, выходи за него! И ребеночком я бы тоже обзавелась, иначе это будет непорядочно по отношению к нему.

– А со стороны Хеннинга, считаешь, порядочно создавать семью с девятнадцатилеткой?

Словом, Кора считала, что имеет законное право не отказываться от противозачаточных пилюль.

Когда мы наконец собрались скользнуть в постель, каждая – к своему мужчине, в темной прихожей нам повстречалась Эмилия.

– Порой мне кажется, что она подслушивает, – заметила Кора, – хотя она знает только итальянский.

– Это все верно, но она очень умна. Мне сдается, Эмилия здесь все знает и понимает.

На другой день состоялось грандиозное прощание. Бела, который за все время, проведенное в Италии, практически ни разу не плакал, теперь возмущенно орал дурным голосом. Хеннинг ласкал Белу, Кора меня, а на долю Йонаса досталась только Эмилия, которой он, не уставая рассыпаться в благодарностях, пожимал руку. После чего мы двинулись на серый север, а нашу пару оставили наедине с ее планами на будущее.

На середине пути – почти за два часа мы не обменялись ни словом – я громким голосом изрекла:

– Мне надо получить водительские права.

– Да, – сказал Йонас.

Держа на руках спящего ребенка, я поднялась к нашей квартире, а Йонас тем временем силился выгрузить из машины коляску и чемодан. Я открыла дверь и с порога унюхала: отец никуда не делся, иначе говоря, он уже снова был здесь. Лежал и спал на диване в окружении пустых бутылок. Окно было закрыто наглухо, а воздух – хоть топор вешай. Не спуская Белу с рук, я снова пошла вниз по лестнице.

– Можешь сразу отвезти нас обратно на вокзал, – набросилась я на Йонаса. – Отец у нас.

С перепугу Йонас выронил бутылку молока.

– Клянусь тебе, его должны были выпустить из больницы только через неделю. Я там твердо договорился, что его прямиком переведут в дом престарелых.

Может, этот дом представлял собой на самом деле учреждение, где лечат от запоев, и, проведав про такие перспективы, отец просто сбежал? Йонас взял Белу у меня из рук и пошел с ним наверх, чтобы собственными глазами посмотреть, как там обстоят дела.

– Понимаешь, когда ты уехала, мне пришлось дать ему ключ от нашей квартиры, иначе он не мог бы выходить. Просто мне надо было отобрать этот ключ, когда его положили в больницу.

Мы оба устали, и час был поздний, короче, мы оба пошли в постель после того, как я перепеленала Белу.

Хорошенькое начало, думала я про себя. Ни за что здесь не останусь.

Нельзя сказать, что утро выдалось доброе. Йонас ушел на работу, и мне пришлось в одиночку возиться с Белой, а на диване лежал отец, и разбудить его не было никакой возможности. Наконец я вылила на него кружку холодной воды. Он вскочил в такой злобе, что тут же залепил мне пощечину. Но я никогда не позволяла так обращаться с собой, я изо всей силы двинула его по щиколотке, так что он со стоном упал на диван.

– Отец, дальше так нельзя. Если ты и впредь будешь здесь хозяйничать, я уеду в Италию.

– Ну и катись. Без тебя и без твоего визгливого ребенка здесь куда уютнее. Откуда у меня вообще завелась такая Ксантиппа вместо дочери?

– Отец, ты хочешь разбить мою семью? Хочешь, чтобы я из-за тебя развелась с мужем?

– Хороший брак может выдержать небольшое испытание, иначе что это за брак.

Больше я с ним не разговаривала. Охотнее всего я бы вышвырнула его на помойку. Я надеялась, что в больнице у него обнаружили неизлечимую болезнь. Но Йонас позвонил в больницу и узнал, что пациент сбежал до получения результатов обследования. В больнице все возмущались его поведением и теперь не хотели снова его принимать. Вдобавок он приставал с гнусными предложениями к больничным сестрам. И настал день, когда даже у кроткого набожного Йонаса лопнуло терпение. Он схватил отца за шиворот, отнес его вниз, в свою машину и, не сказав ни слова, отвез его в уже упоминавшийся ранее дом призрения. Потом, довольный и гордый, Йонас возвратился домой.

– Теперь все опять будет хорошо, – сказал он и сам верил, что мы снова станем маленьким счастливым семейством, таким же, как прежде.

За всем этим последовало несколько спокойных недель. Я убиралась, стряпала, мыла лестницу. Не сказать, чтобы это доставляло мне удовольствие, вообще-то я хотела выучиться водить машину, но Йонас так поздно возвращался с работы домой, что на это совсем не оставалось времени, в конце концов, надо же было, чтобы кто-то сидел с Белой.

Как-то нам позвонила мать Йонаса – при ее немногословности уже само по себе сенсация. Отец захворал. Врач сказал, что тот должен переложить часть тяжелой работы по хозяйству на своих сыновей. Йонас догадался, что его призывают к выполнению сыновнего долга, и я почувствовала, что он колеблется.

Предложение последовало через неделю:

– Майя, а как ты относишься к идее переехать к моим родителям? В наше распоряжение предоставят две комнаты, платить за квартиру нам не придется. Тебе это сулит много преимуществ, потому что дома всегда несколько женщин, которые могут позаботиться о Бартеле – мать, бабушка, сестры. Ты могла бы получить права и вдобавок пройти какой-нибудь курс обучения. А я хотел бы наконец-то помогать отцу, потому что работа в качестве референта «Фармы» меня не удовлетворяет.

Это была самая длинная речь, которую когда-либо произносил Йонас. Я готова была запустить ему в голову липким дуршлагом с макаронами, но взяла себя в руки и не запустила. Некоторые аспекты этого плана представляли собой достойную размышлений альтернативу, но мысль о том, чтобы жить на крестьянском дворе, постоянно сидеть за одним столом с семейством Дёринг, мыться в той же ванне, что и они все, и, наконец, приличия ради трудиться в хлеву и на поле, вызывала у меня содрогание. Вдобавок я представила Белу в кожаных крестьянских штанах. Я немножко всплакнула, чтобы чисто женскими средствами сообщить о своем неудовольствии. После чего мы несколько дней не возвращались к этой теме.

Родители Коры позвонили мне в тревоге. Их дочь прислала открытку, где сообщала, что собирается выйти замуж. Они спрашивали, не знаю ли я каких-нибудь подробностей. Я навестила семейство Шваб и со всеми возможными предосторожностями сообщила им, что Хеннинг уже не слишком молод. Они как-то странно на меня посмотрели, но точнее сказать, сколько лет Хеннингу, я не могла.

– Если бы мы знали ее новый адрес, – сказал профессор, – завтра же выехали бы к ней.

Родители Коры, разумеется, ожидали, что я им помогу. Крайне неохотно я сообщила им адрес Коры и номер ее телефона. Профессор тут же позвонил во Флоренцию, но, к счастью, не дозвонился. Эмилия не имела обыкновения снимать трубку, Коры и Хеннинга явно не было дома.

Фрау Шваб заметила:

– Когда я была молодая, родители крайне волновались, просто даже если неженатая пара проживала совместно. Сейчас против совместного проживания вроде бы никто не возражает, но возражает против непродуманного и слишком раннего брака.

Хотя я и сама вышла замуж слишком рано и без всяких раздумий, мне оставалось только молчать.

– Ну, если результатом брака является такой симпатяга, как Бела… – примирительно протянул профессор, – в таких случаях я бы не стал возражать, – и поцеловал мальчика.

Дома я принялась каждые десять минут звонить во Флоренцию, чтобы дозвониться Коре раньше, чем ее родители. Когда я наконец дозвонилась, подруга пришла в ярость:

– Мне только не хватало, чтобы старики в один прекрасный день оказались у моих дверей!

– Кора, ты ведь сама написала им о предстоящей свадьбе. Видит Бог, они не заслужили, чтобы ты не давала о себе знать.

– В общем-то ты права, и все же я знаю, что они непременно будут ворчать.

Впрочем, я это тоже знала.

– Мы собираемся пожениться через месяц, само собой, ты, Йонас и Бела приглашены на свадьбу, но других гостей я при этом видеть не желаю. Но когда мои родители узнают о сроке, их ведь ничем не остановишь!

На другой день все опять пошло наперекосяк. У Белы поднялась температура, и он отказался от еды. Ставя компрессы ему на икры, я впервые подумала, что моя мать тоже делала со мной что-то подобное. Родители Коры успели тем временем выяснить, сколько лет жениху. Они были просто вне себя. Ко всем бедам, Йонас вернулся домой раньше времени и тоже выглядел, как старик. Он узнал, что у его отца произошел удар, после чего тот был доставлен в больницу. От Йонаса ожидали, что он немедленно вернется домой, чтобы помогать по хозяйству. «Мы должны укладывать вещи», – сказал мне муж.

– Бела заболел, нельзя ездить с ребенком, у которого температура…

Он ворвался в спальню и взял на руки своего пылающего жаром сына.

– Бартельхен, скоро ты будешь у нас играть с котятами, скоро будешь вместе с бабушкой печь пироги и целыми днями дышать чистым воздухом…

– А разве тебе разрешили брать отпуск? – спросила я.

– Подумаешь, пусть хоть выгонят. Семья для меня всего важнее.

Интересно, что имел в виду Йонас – свое крестьянское семейство или нас с Белой? Судя по всему, он так и не уразумел, что жизнь в деревне, будь там даже прекрасный-распрекрасный воздух, представлялась мне отвратительной. И с каких доходов нам прикажете жить, если он лишится своего места? И вместо того будет горбатиться в хлеву и на поле? Запах свиного помета, кухня, полная мух, режущий ухо диалект, нетопленая спальня и совместные трапезы на потрескавшихся скамьях причиняли мне чисто физическое страдание. Йонасу его родина представлялась райским уголком, в моих глазах это был сущий ад. А рай для меня – Флоренция, почему я и решила снова туда уехать. Кора была права: надо выходить только за богатого человека. А возраст жениха – это даже преимущество: Кора еще проживет в три раза больше, чем он.