Текст книги "Шелест мира (сборник)"

Инна Андрианова
Шелест мира (сборник)

© Инна Андрианова, Калининград, 2016

© «Союз писателей», Новокузнецк, 2016

* * *

Гори, свеча!

 
Когда покажется, что груз не по плечу,
А мрак вокруг становится сильнее Света,
Возьми свечу, зажги свою свечу –
На огонёк её сойдутся вдруг поэты.
 
 
Нет, не лелеяла их (каждого) судьба;
А сердце, как в тисках, сжимала мука;
Какая горькая жила в душе мольба!
И вот протягивают: кто строку, кто руку…
 
 
Они стоят незримо здесь, сейчас,
Те, чьи слова в сердцах рождают пламя,
Они глядят с тревогою на нас,
Сколь трепетны мы в обращеньи со словами.
 
 
И стон ухода, и рожденья миру крик,
Явлений суть, мерило и основа –
Живой величественный наш язык,
Родное русское святое слово.
 
 
И пусть не кажется, что груз не по плечу,
Что мрак вокруг становится сильнее Света:
Из глубины веков горящую свечу
Передают тебе все русские поэты.
 

Февральская лазурь
(По одноименной картине И. Э. Грабаря)

 
Бывает, после долгих зимних бурь
Вдруг вспыхнет, ослепив, февральская лазурь.
Прольется с высоты холодный синий цвет,
И солнцу не согреть берёзовый букет:
Лишь прошлогоднюю листву позолотит…
Но, утонув в снегу, сверкая, роща спит:
В ней нет ещё предчувствия весны.
Берёзам снятся озорные сны,
И слышится хрустальный перезвон,
И белым цветом весь исчерчен небосклон…
Морозный воздух освежит лицо,
А к ночи всё подёрнется свинцом.
Но голубеют тени на снегу,
Но счастье комом в горле на бегу.
Такая радость, вынырнув из бурь,
Вдруг увидать февральскую лазурь!
 

Вербное воскресенье

 
Со скрежетом Голгофу строит век…
Как птенчики, пушистые комочки
У вербы. Но к земле прикноплен прочно
Земных сует браслетом человек…
 
 
Непознанное сердце перед частоколом дел,
Желаний, мнений не прозреет снова.
И у Креста не опадут оковы
Душевной смуты. Где ее предел?!
 
 
А Он смиренно принимает зов
Земной надежды, что кричит: «Осанна!»
И Всеобъемляющему это всё не странно,
И виден Крест, и гвозди, и позор…
 
 
Мир дольний к горнему стучится днесь, ликуя:
Но труден к воскресенью путь, и не дойдёт иной…
Пусть трепетно у Чаши неземной
Умолкнет плоть, лишь милости взыскуя…
 

Наважденье явлений…

 
В игольчатых чумных бокалах
Мы пьём наважденье причин…
 

О. Мандельштам, «Восмистишия»

 
Давно раскололись бирюльки:
Ребёнок от крика охрип.
В зияющей пропасти люльки
Вселенной безудержный скрип.
 
 
А Вечности смутные тени
Слегка пощекочут как ость.
Мы пьём наважденье явлений,
Клюку выдавая за трость…
О чём ты плакала вчера?
 
 
О чем ты плакала вчера?
Что время, чёрная дыра,
Прошелестело, прожужжало,
Что острое у жизни жало?
Et setera, et setera[1]1
  Et setera, et setera (фр.) – и так далее, и тому подобное.


[Закрыть]…
 
 
Кому ты плакала вчера?
Золе угасшего костра?
Листу-ладони, что у клёна,
Летящим прядям ив зелёных?
 
 
Вернутся солью в землю слёзы;
Очнутся бабочки, стрекозы.
Как быстрокрыла их пора…
О чём же плакала вчера?
Et setera, et setera…
 

Не сверкают аксельбанты

 
Зимний день спрессован тьмою,
Шар луны окутан мглой.
С переполненной сумою
Дед Мороз ушёл домой.
Расписать хотел он окна –
Сделать это не сумел.
Вьюгу вызвать на подмогу
Издалёка не посмел.
Растерял свои таланты,
Расточил свои права.
Не сверкают аксельбанты,
Не кружится голова,
Не мерцают тайной свечи,
Не украсит праздник бал,
Будто кто-то этот вечер
Навсегда заколдовал.
Будто арестант-колодник,
Сердца жар и слова пыл.
А мечтал дед, греховодник,
Чтоб волшебным праздник слыл.
Но не возвратятся тени,
Не достигнет слуха звук,
Не почувствовать сплетений
На плечах прохладных рук.
Не украсят снежной пылью,
Небеса живую ель.
Что слывёт сегодня былью,
Завтра только тлен и прель.
Захромал к досаде вящей[2]2
  Вящей – большой.


[Закрыть]
Одряхлевший Дед Мороз.
И застрял во дне вчерашнем
С надоевшим хламом воз.
В мире новом, виртуальном,
Новый склад и новый лад.
А на старый, на реальный,
Не нашьёшь уже заплат.
Он давно спрессован тьмою,
Он давно окутан мглой.
С переполненной сумою
Дед Мороз бредёт домой…
 

Пепел наслаждений

 
…Я в горсть зажал
лишь пепел наслаждений.
 

О. Мандельштам

 
В химической толкучке наваждений
Нет участи реакциям простым.
В осадке только «пепел наслаждений»,
Изгарь, пожарище, а может, просто дым
Волос по прихоти пепелоцветных,
Укрывших взгляд, как окна витражи…
Но как упрямо гнёзда не на ветке –
Под кровлей дома вьют себе стрижи.
И дом этот отнюдь не виртуальный:
Из лебеды, крапивный, вкривь да вкось –
Шатается как пьянь, вполне реально
Земную выворачивая ось:
В неверной пляске ноги кренделями,
И в лужу с неба падает луна,
Но, падая, сцепляется с ветвями
И на обмылки колется она.
И щелочной ручей потоком мыльным
Вбирает гвозди выкисших дождей,
И стороной своей ладони тыльной
Лист укрывает вылезших червей,
Которым дождь любой, как наважденье
Земли отринуть надоевший кров…
Не оскудеет кубок наслаждений,
Ещё не раз ты наломаешь дров…
А время, этот личный ингибитор[3]3
  Ингибитор – замедлитель химических реакций.


[Закрыть],
Других магнитом поманит иным:
И на ладони хрупкой инквизитор
Оставит гарь, пожарище и дым.
 

Незабудки[4]4
  Написано по мотивам одноимённой сказки М. Ю. Лермонтова.


[Закрыть]
(Легенда)

 
Она была принцесса, красива и нежна,
Но чуточку капризною всегда была она.
И как-то вот не вовремя принц появился вдруг,
Но делать было нечего – пошли гулять на луг.
Принц обещал опорой надежною ей стать,
И, может, даже звёзды рукой с небес достать.
Но молвила капризница, что не желает ждать,
И показала пальчиком – цветы вон те сорвать.
Рванулся принц с обрыва и в тину угодил.
Увязли ноги прочно, и вырваться нет сил.
Но жестом вдруг отчаянным букет цветов нарвал
И, бросив их невесте, с тоскою прокричал:
«Пусть будут тебе памятью синие цветы,
Букет увянет, но меня не позабудешь ты!»
 
 
С тех пор во всяком месте у самой у воды
Цветут совсем неброские синие цветы:
Цветут у водоёмов, растут и там, и тут,
И люди незабудками цветочки те зовут.
А юная прелестница, красива и нежна,
С обрыва пряди свесила, и слёзы льёт она.
Застыла у обрыва принцесса навсегда
И ивой обратилась в те давние года.
Ветвями занавесила грустные глаза,
Синеет незабудкою упавшая слеза.
Вот так давно когда-то пошли гулять на луг
Принцесса и не вовремя явившийся ей друг.
Она, как все принцессы, красива и нежна.
Лишь чуточку капризною всегда была она…
 

Как мало надо…

 
Как странно, но она не опоздала:
Чуть солнышка, и расцвело всё вновь.
Всему живому, в сущности, так мало
Необходимо: свет, тепло, любовь.
 
 
Как неожиданно – она не опоздала…
В зелёной дымке голубее небосвод.
А вышитым цветастым покрывалом
Шмелей и бабочек с ума весна сведёт.
 
 
Её дыханье чувствуешь повсюду;
Оно пьянит, откуда что взялось:
В который раз всмотреться хочешь в чудо
Блестящих глаз и шёлковых волос,
 
 
Цветов, деревьев, птиц, зверья и женщин,
Которых долгою зимой не замечал.
И рассудительным быть хочется всё меньше
Весною, что начало всех начал.
 
 
Быть может, из конца начнём всё снова!
Распустим кружева запретных снов?!
Как мало надо, в сущности, живому:
Цветенье мира, свет, тепло, любовь.
 

Юбилей[5]5
  Юбилей – пятьдесят лет. Латынь.


[Закрыть]
Посвящение тем, кому в мае 67

 
Твоим семнадцати сегодня пятьдесят –
Пусть станет ежегодным юбилей;
Семнадцать, восемнадцать – дни летят:
На склоне жизни жизнь ещё милей.
Пусть перепутает все карты жаркий май,
И в белорозовом свеченьи дней
Почаще тёплые ты выбирай
Воспоминания в душе своей.
Сними скорее тёмные очки –
Пусть ярче зеленеет всё кругом:
Запляшут бабочки, споют жучки,
И подорожник пóд ноги бегом.
И сумасшедше жарким майским днём
Букет весенних с летними цветов
Вдруг ляжет на стихов забытый том
Семнадцати мечтательных годов.
На склоне жизни жизнь ещё милей;
За горизонтом голубеет даль.
Семнадцати сегодня юбилей –
Да высветлит их лёгкая печаль…
 

Пёстрые горошины

 
Дни лета – пёстрые горошины
Из бус твоих.
Дни лета дарят нам хорошее –
Всмотрись лишь в них.
Дни лета, хмурые и ясные,
Лицо твоё.
Дни лета вспомнятся прекрасными,
Когда прийдёт жнивьё.
Остановить бы поступь времени,
Свернуть назад…
Дни лета, поднятые ветрами,
Летят, летят…
В дни лета воздух будто соткан весь
Из золотых лучей.
К зиме не хочется готовиться,
Как муравей.
Оборотиться яркой бабочкой –
И в пляс без нот.
Укрыться невидимкой-шапочкой
От всех забот.
В дни лета хорошо мечтается,
Как никогда.
И пусть мечты эти сбываются
Хоть иногда.
По небу, словно полинявшему,
Вдаль облака
Зовут и машут опоздавшему:
«Пока, пока…»
Дни лета, пёстрые горошины
Из бус твоих,
Ещё подарят нам хорошее,
Всмотрись лишь в них.
 

Гонимый ветром

 
Не сравнивай.
Живущий несравним.
 

О. Мандельштам

 
«Не сравнивай. Живущий несравним».
Он свой, особенный, имеет почерк:
И каждый завиток, и каждый росчерк
Ты подсознательно отождествляешь с ним.
 
 
Не сравнивай. Печатью на челе
Единственной, своей, отмечен каждый:
Из мглы явился – скроется во мгле,
Коль суждено прийти ему однажды.
 
 
Роднится хрупкая ладонь листу,
Но каждой чёрточкой своей неповторима.
Струится время равнодушно мимо,
Таит зрачок нездешнюю мечту…
 
 
Лишь слово общее тебя связует с ним,
Звук голоса, покуда тих, как шелест в чаще, –
Вибрирует растянутой звенящей
Спиралью, говоря: живущий несравним.
 
 
Так твой собрат: единственный. И тоже,
В изодранной, кровоточащей коже –
Он ветром взбеленившимся гоним.
«Не сравнивай. Живущий несравним».
 

Тополя вздыхают виновато…

 
Вечер светел в прибалтийском мае;
Нарисует щёки красным, губы синим
Цветом ветер, а сирени на вокзале
Увядают, встречи не увидев.
 
 
Привокзальная толпа лопочет,
Суетится, ходит грусти мимо,
Но невстреча чувство лишь отточит –
Величины несопоставимы.
 
 
Пусть невозвратившийся иначе
Рассудил. И в точке невозврата
Ночь. Сирень. И сердце будто скачет.
Тополя вздыхают виновато….
 

Лунные розы[6]6
  «Лунные розы» – фраза из книги «Воспоминания» Н. В. Крандиевской-Толстой.


[Закрыть]

 
Снег непременно снизойдёт под Новый год,
Украсит землю и ослабит стужу.
И тот, кого и не ждала, придёт,
И станет праздничным уютный милый ужин.
 
 
С духáми состязаясь, аромат
Хвоинок головы совсем закружит.
Он, старый год, ни в чём не виноват;
Он, новый, может и пуржить, и вьюжить.
 
 
А может, в светлой робкой тишине
Мороз окрепнет, затрещат берёзы;
И на твоём, на ледяном, окне
Причудливые он напишет розы.
 
 
Мерцание свечи очертит круг,
За гранью круга глаз твоих сиянье.
«Какие лунные цветы! – ты скажешь вдруг: –
Как будто бы из сказок и преданий».
 
 
В глазах твоих утонет чей-то взор,
Так много обещающий без звука.
И «лунных роз» сверкающий узор –
Мечтаний исполнения порука.
 
 
И всё смешается: где явь, где сон?!
Морозы, карусели снегопада…
Горячий сердца холодок: ведь рядом он,
Круженье головы: да, вот он, рядом.
 
 
Витражная открытка на стекле:
Из света лунного шедевр Деда Мороза…
Пусть Новый год удержится в седле!
И пусть в нём радует всех нас не только проза…
 

Сергею Есенину

 
По-рязански осень – есень[7]7
  Есень (ряз.) – осень. В. Даль «Толковый словарь русского языка».


[Закрыть]:
Неспроста явил он ей
Голос от заветных песен
И берёз, и тополей…
Распахнулись в осень двери,
А навстречу им года:
И узнают, и поверят
«…чужедальни города…»[8]8
  Цитата из стихотворения С. Есенина «Королева».


[Закрыть],
Что певец любой травинки,
Всех согрустием маня,
Сердцу каждому тропинку
В грусть протопчет от плетня….
 

И возгорятся на каштанах свечи…

 
В полях сражений много погребённых
Руками только матери-земли.
Заупокойную им шепчут клёны,
Которыми их души проросли.
 
 
Выводят соловьи в преддверьи лета
Мелодию разбуженной весны,
Которая сама вплетёт в букеты
Для них, для павших, золотые сны.
 
 
И возгорятся на каштанах свечи,
Не гаснущие на любом ветру,
И разнесутся рано поутру
В округе вешней пламенные речи
 
 
Всех птиц, чьей памятью парит
Бессмертный подвиг в поимённой перекличке.
И мать-земля, всех помня, с каждым лично
День ото дня всё громче говорит,
 
 
Что сберегли цвет жизни, цвет зелёный,
Что есть дороги, до которых не дошли,
Что мирно трудятся, гудят в ветвях шмели.
…Но горько на губах от сока клёнов…
 

Миражи

 
Родник питает и болото, и реки поток.
Пульсируя, ключ русло отворит
воде животворящей:
подвижной, гибкой, говорящей.
Как дорог путнику её глоток!
 
 
Не то в пустыне, здесь расклад иной:
По капле влагу Солнце расхищает у песчинок.
И тут же, распаляясь до бесчинства,
Нить ослабевшую мгновенно разрывает зной.
 
 
Горячий воздух страстно задрожит,
Сольётся с воспарившей влагой сразу:
И отражением возникнут миражи,
И мозг поверит, воспалённый, глазу.
 
 
И мысль расплавится, и сердца стук как тик.
Всё дальше, дальше манят, извиваясь, тени.
…А где-то тихо, сквозь корней сплетенья,
Тревожась, шелестит воды живой родник.
 

Подснежник

 
Зима: то морось, то заснеженность,
Дрожат леса, мертвы поля…
Но уж беременна подснежником
Всё ещё ладная земля.
 
 
Прохладный, маленький и нежный
В отмеченный родится срок –
Неудивляющий подснежник:
Весенний первенец-цветок.
 
 
Он сонные раскроет вежды,
Броженье вызовет в крови –
Цветок живой, цветок надежды,
Обетование любви.
 
 
Сорвёшь, задумавшись, небрежно,
Вдруг в сердце «тёплая волна» –
Ведь в пальцах чудо: он, подснежник,
За ним придёт сама весна.
 
 
Пусть припоздает, неизбежен
Её приход. Её наряд
То прихотлив, порой небрежен:
Она-то знает – всякий рад
 
 
Зимы мгновенному забвенью,
Коловращению в крови,
Неукротимому цветенью,
Надежде, жизни и любви.
 

Мне часто снится степь…

 
Мне часто снится степь:
Блаженный жар июля,
Привядшая полынь,
Белёсый небосвод.
И та одна моя
Неведомая пуля,
Которая не мне
Вдруг сердце разорвёт.
 
 
Мне часто снится степь:
Столкнуться лбом с землею,
И пряный дух её
Всё тело ощутит.
И пуля для меня
(Чьей послана рукою?!),
Другого не задев,
Пусть мимо пролетит.
 
 
Мне часто снится степь:
Пропахли тропы пылью –
Вот здесь я проросла,
И нет её родней.
Нелепая война
Вновь обернулась былью,
И страшно от её
Крушащих жизнь огней.
Мне часто снится степь…
 

Островок
(г. Калининград)

 
«Деревья что-то шепчут по-немецки…»[9]9
  «Деревья что-то шепчут по-немецки…» – цитата из произведения И. Бродского.


[Закрыть]
В ответ на русском шелестит трава.
И слышится надтреснутый смех детский
Упавшего, рыдавшего сперва.
 
 
И укрывает время слой за слоем
Землёю, ветром принесённой, дол,
В прах превращая некогда живое,
И раны чьи-то в памяти укол.
 
 
Летят кометы по своим законам –
Не выучен им заданный урок.
И по-немецки что-то шепчут кроны,
И травы шелестят в ответ про рок.
 
 
А небо всё бледнее голубое,
И тени размываются вдали…
Но никогда не станет трус героем;
Держи клинок, если со злом пришли.
 
 
Чу! Слышится под солнцем лепет детский,
А от любви кружится голова.
«Деревья что-то шепчут по-немецки…»
В ответ на русском шелестит трава.
 

Вечерний трамвай

 
Завершение круга
      не станем оплакивать,
            слёзы!
И, пока я живу,
      память трепетно мысли
            свивай:
Телефон-автомат
      пусть мелькнёт у корявой
            берёзы,
Дребезжащий старинный
      вечерний любимый
            трамвай…
Растворяются милые
      сизым осенним
            туманом,
Затихает ворон
      предвечерний неистовый
            грай.
И, пока я живу,
      пусть мелькнут
            нужным сердцу обманом
Телефон-автомат
      и старинный вечерний
            трамвай.
Мир укроет снегами
      свирепая зимняя
            вьюга.
Но бессильна она
      уничтожить заветный
            мой май,
Где любовь и надежда,
      её вековая
            подруга,
Телефон-автомат
      и знакомый вечерний
            трамвай.
 

Искусный мой гравёр

 
Бессильна не любить ноябрь.
Покрыто небо перламутром.
И окончанием на -ябрь
Вся осень зазвенела будто.
 
 
Ноябрь, искусный мой гравёр:
Углублено тобой пространство,
Рисунком рассечён простор.
…И умалилось окаянство.
 
 
О покаянный месяц мой,
Венчающий собою осень!
Всё было сказкою весной,
И явь иная будет после.
 
 
А нынче тонкий силуэт
Пирамидально-тополиный:
На ватной сырости долины
Запечатлённый пируэт.
Вот штихель[10]10
  Штихель – инструмент гравёра.


[Закрыть] тоньше, и тесней
Ветвей переплетённых руки…
…И растворяются все муки
Дождями капающих дней.
 
 
По перламутру лишь скользнул
Луч световым обетованьем;
Прощением, теплом, прощаньем
Слегка коснулся лба и скул.
 
 
Звенящий колокольно -ябрь:
Звук глуше в сырости, и будто
Покрыто небо перламутром…
…Бессильна не любить ноябрь.
 

Жемчужное ожерелье

 
«Не родись красивой –
Красота увянет,
А родись счастливой –
Счастье не обманет».
Но, не доверяя этому присловью,
Положила бабушка внучке к изголовью
Для утраты силы колдовского зелья
Из жемчужин старых своё ожерелье.
Моря-океана оберег старинный
От болотных топей, липкой паутины,
От дурного глаза, злости и проклятий…
…Для счастливой жизни нужен друг-приятель.
«Высмотреть такого не среди веселья
Помоги девчонке моё ожерелье!» –
Загадала бабушка, всё припоминая,
Потихоньку песенку внучке напевая.
Пролетели годы, от чьего-то сглаза
Жемчуг ожерелья разрушился сразу.
Но щита надёжней этот дар любовный
Отразил все стрелы – часовой безмолвный.
Счастье не обманет –
Ты родись счастливой.
Красота увянет –
Сердцем будь красивой…
 

Луны вращается овал…
(Посвящение Л. Д. Менделеевой)

 
Тяжёлой глыбой дар на строки
Секунды жизни разбивал…
И, став «барометром эпохи»[11]11
  Современники называли А. А. Блока «барометром времени».


[Закрыть],
Он женственность её попрал.
 
 
      Две первых буквы алфавита
      Спешили в рюмочную вновь.
      От безнадежности ланиты
      Бледнели. Предана любовь.
 
 
Любви от детства и до гроба
Остался поседевший клок.
Искусства хищная утроба
Огромный поглотила блок.
 
 
      Лишь «роза чёрная в бокале»,
      «Аптека», ночи фонари.
      И пустота в парадной зале,
      И пусто, холодно внутри.
 
 
О, сколько их к ногам поэтов
Сложили жертвенности боль…
Из пишущих свои куплеты
Кто понял, что убил любовь?!
 
 
      Кто понял, что разбил, а дале
      Размял, размазал, разменял…
      Чернеет роза, а в бокале
      Луны вращается овал…
 

Деревья умирают стоя

 
Деревья умирают стоя,
Их на колени не поставить.
Их можно только обезглавить
С безудержным железа воем.
 
 
И никому их крик не слышен,
Крик ужаса и острой боли.
Деревья погибают стоя,
В войне далёкой страшной выжив.
 
 
Их четвертуют равнодушно:
Здесь ни к чему совсем отвага.
Прошелестит не лист – бумага,
И шелест этот режет уши.
 
 
Бездушное железо воет,
Торопится поставить точку.
Так, преданные, в одиночку
Деревья умирают стоя.
 

Тихий стук…

 
Дни уводят за собою годы:
В суете гудят как поезда.
Стук колёс в ночи услышит кто-то,
Нерождённый не услышит никогда.
 
 
Семафор открыт, на рельсах стрелки,
Креозотом пропиталась пыль.
Серо-рыжей загнанною белкой
По степи колышется ковыль.
 
 
Нет, не размагнитились поля,
Свечкой к небу тянутся берёзы.
Но моё давно больное «я»
Всё в репьях, царапинах, занозах.
 
 
Трын-травою поросли поля,
Новых дым пожарищ под ногами.
Из останков соткана земля,
Чуть прикрытых сочными лугами.
 
 
Отлетят листвою в непогоду
Люди, перелески, города…
Тихий стук в окно услышит кто-то,
Кто-то не услышит никогда.
 

Вздох осени в августе
(Верлибр)

 
С заметным ускорением
      с востока вечер
Ползёт давно забытой темнотой,
А за окном постукивают
      ветки деревьев:
Ветер внезапно
      стал с ними груб, небрежен.
Однако днём по-прежнему тепло.
Всё медленнее утром
      выплывает солнце
Опять с востока. И колючими
Лучами-спицами
      втыкается в клубок
Уже к вязанию готовой шерсти.
Вздох осени.
      Ты в летнем платье
Сжалась вся в предчувствии
Такой внезапной
      и совсем ненужной
Оголённости. И покатился год
Арбузом,
      срезанным до половины
К зиме сквозь осень.
      Летнего тепла
Струя суровой ниткой времени
      отсечена. Почти
Как пуповина. Какая странность
Необходимости принять
      и эту неизбежность…
 

Забытой музыки потоп

 
Под грузом лет поникли плечи,
Блеск улетучился из глаз.
Не интересны мысли, речи
Так раздражают слух подчас.
 
 
Свои уходят, словно колос
Поникнет, срубленный серпом.
Загадка состоит в одном:
Всех дольше молодится голос.
 
 
Ржавеет ус, седеет волос,
Лицо – то бруствер, то окоп;
Но в трубке телефона голос –
Забытой музыки потоп!
 

Шелест мира
(Верлибр)

 
Заманчивой нечитаной
      страницей
Распахивался яркий, радостный
      день лета,
Такой наполненный
      с утра до вечера.
Ресницы вспархивали.
      Сонные глаза
Лениво двигались
      по пятнам света, тени
На стенах, потолке
      и половицах,
Так продлевая предвкушенье
      счастья.
Всего полсотни лет
      тому.
Не открываются неспящие
      глаза
Сегодня утром.
      В странице
Наползающего дня
      Топорщатся заботы и тревоги;
И никогда не догадаешься,
      какую гадость
Он принесёт… Не хочется
      читать страницу эту.
Но придётся принять её как горькое
      лекарство отрезвленья,
Как плату малую за участь
      почувствовать
И цвет, и аромат, и шелест мира…
 

Обморок сирени

 
Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени…
 

О. Мандельштам (об импрессионистах)

 
Меняет время дольний мир:
Где область света – пятна тени.
Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени.
 
 
      В дрожании его руки
      Разломов всех предвосхищенье,
      Разрывов, сдвигов и смещений.
      Слегка небрежные мазки
 
 
В картину сложит расстоянье.
Так летнее солнцестоянье
Предложит тёмные очки:
 
 
      И нарочитая размытость,
      И хаотичная разлитость
      Вдруг обретает чёткость линий.
      Но нет здесь выписанных лилий…
 
 
И всё же новый угол зренья,
Столь неожиданный, сразит,
И даже обморок сирени
Художник нам изобразит.
 

Любовь и ненависть

 
Быть может, прежде губ
уже родился шёпот…
 

О. Мандельштам, «Восьмистишия»

 
Любовь явилась во Вселенной сердца прежде,
А ненависть, подняв надменно бровь,
В ещё несуществующую кровь
Вливала яд в тщеславящей надежде,
В ухмылке сардонической кривя свой рот,
Глумясь, уверенная, что успеет первой,
И что свершится роковой переворот
В рисунках мыслей, ощущеньях нервов…
 

Чёрный вечер

 
На речке Чёрной снова чёрный ветер,
И чёрный вечер лег на белый снег.
Загадочнее места нет на свете,
Приманчивее бедам тоже нет.
 
 
Вода реки чернее тёмной крови,
И замер онемевший чёрный лес.
Горячей к русскому пылая нелюбовью,
Свой выстрел точно просчитал Дантес.
 
 
Над Чёрной речкою клубится слава странная
С тех давних приснопамятных времён:
Здесь Лермонтов стрелялся с де Барантом,
В Волошина здесь целил Гумилёв.
 
 
Отсюда странных цепь исчезновений
По русской покатилась по земле.
Поэтов ярких горькие мгновенья
Растаяли в туманной зябкой мгле.
 
 
У обелиска, что на речке Чёрной,
Всегда людей то группа, то толпа.
Пусть созданная скорбью непритворной
Не зарастёт смятения тропа…