Текст книги "Мадам Осень"

Глава 10
Опустевший дом

Рыцарь без возвышенной мечты,

рыцарь без любви к Прекрасной Даме,

для чего по замку бродишь ты,

для чего сражаешься с врагами,

рыцарь без возвышенной мечты?

Роман Минаев. Злой рыцарь.

Лара ушла утром, не заглянув к отцу. Сунгур, сгорбившись, сидел на кухне, перед ним стояла чашка кофе… Лара сказала как-то, что папочка любит ирландский кофе; это какой, удивился Сунгур. Это с коньяком, пояснила Лара, фифти-фифти – обычный, увеличение дозы коньяка по желанию – ирландский-плюс. Перед ним стояла чашка ирландского-плюс, где кофе было мало, а коньяка много, и оттого цвет у напитка был неприятного бурого оттенка. Он смотрел в окно и отпивал из чашки, чувствуя как никогда, что жизнь его закончилась. Он слышал, как хлопнула входная дверь – ушла Лара. Ушла, не пожелав ему доброго утра, не рассказав о планах на день… Знает? Видела? У влюбленных чутье, они чувствуют измену уже тогда, когда на горизонте появилась лишь легкая тучка. После памятного ужина, втроем, а потом вчетвером, Лара словно закрылась. Сунгур раз или два пытался завести разговор о ее отношениях с Ростиславом, но дочь разговора не поддержала, отделавшись краткой фразой, что у них все хорошо.

Он просидел так всю ночь, до самого утра. Задремал, а когда открыл глаза, за окном было утро; на столе стояла полупустая бутылка коньяку. Он поднялся, включил кофеварку. Его мир, такой шаткий и хрупкий, державшийся вопреки реальности, рассыпался как карточный домик, и теперь в его жизни начиналась новая полоса. Он знал, что никогда не забудет, как шел вверх по лестнице, как старательно переступил через скрипучую ступеньку, испытывая стыд и унижение за то, что собирался сделать, за то, что оказался в состоянии униженного и жалкого, зная, что будет стоять как шпион под дверью ее спальни, прислушиваясь, разрываясь от ненависти и ревности… Он помнит, как у него мелькнула мысль не лезть в эту грязь, оставить все, как есть, и продолжать делать вид, что все нормально в датском королевстве… сочинять книги, пересекаться с женой за завтраком, радоваться общению с Ларой. Он понимал, что это все может рухнуть в одночасье, и не мог остановиться – старательно засовывал голову в петлю.

Жалел ли он о том, что произошло? Он не знал. Где-то глубоко внутри он понимал, что так и должна была закончиться безнадежная история их союза, – это было лишь делом времени. Он испытывал пустоту и… странное дело – облегчение: все вдруг заняло свои места, и мир вокруг приобрел пронзительную четкость: стал черно-белым, холодным и беспощадным.

Он вспоминал, как впервые увидел Алену среди студентов семинара для молодых журналистов, он – известный, снисходительный, мэтр, учил их азам ремесла, отвечал на вопросы, охотно смеялся, опьяняясь их почтением, наивностью и свежестью. Она подняла руку, он кивнул; она, улыбаясь дерзко, задала вопрос. Тогда ему показалось, что их там только двое…

История их любви банальна до оскомины… Банален до оскомины ее финал. Акела прыгнул и не промахнулся, сжал стальной хваткой. Или все-таки промахнулся? Но не тогда, а много позже?

…Он сидел над опустевшей чашкой с остатками кофейной гущи, словно над осколками собственной жизни, чувствуя себя старым, больным и ничтожным. Жалел ли он о чем-нибудь? Нет, он ни о чем не жалел. Просто знал, что жизненный путь его приближается к закату. Он вдруг представил себе, как заходит в храм… там пусто, холодно и сумрачно, над головой купол с окнами-бойницами – через них падают и пронизывают пространство длинные мечи света; покупает желтоватую восковую свечку, затепляет от других, втыкает в песок. Смотрит, как живые огоньки трепещут на легком сквознячке, ощущает кожей лица их слабое и нежное тепло. Он усмехнулся угрюмо, ему показалось забавным, что он, неверующий и вполне равнодушный к религии человек, вдруг подумал о храме. Значит, пришло время, сказал он себе. Время разбрасывать и время собирать… прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная… Он не помнил, как там дальше, слова эти в свое время поразили его спокойным достоинством и пронзительной скорбью…

Глава 11
Детективы, вперед!

– Ночью у меня нарисовалась одна нехилая мыслишка, – сказал Монах Добродееву на следующее утро после вечернего пробега по барам и посиделок в «Тутси». – Можно твой мобильник?

Они снова сбежались, разумеется, в «Тутси», у гостеприимного добряка Митрича; к ним уже спешил сам хозяин заведения с дребезжащей тележкой: божественный запах кофе, аккуратные канапе с колбасой и маринованным огурчиком, крошечный кувшинчик со сливками и сахарница…

Монах невольно сглотнул.

– Я всю ночь не спал, – пожаловался Добродеев, – все думал про роман с ножницами. Только уснул, как тут ты…

– Леша, вот она! – Монах протянул Добродееву мобильный телефон. – Слева, около стенда.

Добродеев всмотрелся. Около стенда с книгами стояла женщина – среднего возраста, в черном платье, с прямыми каштановыми волосами по плечам. Он не помнил ее, он не обратил на нее внимания, а аппаратик запомнил – женщина присутствовала на встрече с писателем.

– Откуда такая уверенность? – спросил он.

– Поверь моему чутью, Леша. Это она. Мадам Осень. Посмотри на ее лицо… она смотрит на Сунгура, в лице ее тайна, она трепещет, она вспоминает, что сделала…

– Не заметил особого трепета, – пробормотал Добродеев, – вид сонный. И потом, «Колокольный звон» представили только на встрече, она не могла прочитать его раньше.

– Могла, Леша. Коля Рыбченко упомянул в разговоре с Сунгуром, что этот роман предпоследний, я случайно подслушал, стоял рядом. А представили его вместе с последним, «Опрокинутые небеса», чтобы еще раз напомнить читателю.

– Ну… не знаю. Допустим. Получается, она убила мужчину после ночи любви… в смысле после свидания, а потом пришла к Сунгуру, который подсказал ей идею с ножницами, и, спрятавшись за стеллаж, смотрела на него, и в глазах ее была тайна. Ты думаешь, их что-то связывает?

– Кого с кем? Мадам Осень с жертвой или с писателем?

– С писателем!

– Необязательно. Связь может быть односторонней, просто поклонница таланта, что-то он в ней пробуждает своими книгами, поднимает муть со дна души… Понимаешь, мы потянули за кончик нити из клубка, и теперь песчаный замок рушится… уже посыпались первые струйки… теперь все в строчку. Мы можем стоять в стороне и наблюдать. Сначала Эрик из бара, потом Анжелика с книгой и ножницами, теперь всплыла встреча с писателем, дальше больше, и вот она, роковая женщина, Мадам Осень, на блюдечке с голубой каемочкой. Все, лед тронулся, господа присяжные… и так далее, как сказал некогда некий великий комбинатор. Понимаешь, Леша, если ножницы не случайность, то она просто должна была присутствовать в «Червяке», она читает его книги, она подглядывает за ним, она живет его книгами, они близки ей по духу, они напоминают ей собственную жизнь. Они заставили ее переступить черту наконец… Теперь можно умыть руки и ждать, пока по реке проплывет очередной труп… но мы не будем стоять в стороне! Мы будем действовать.

– Хочешь взломать ее квартиру?

– Взломать ее квартиру? – Монах был потрясен, даже борода встала торчком. – За кого ты нас принимаешь, Лео? Мы что, уголовники? Тем более ее квартиру еще нужно вычислить. Имя тоже, кстати. Нет, у меня в запасе есть совершенно другая нехилая мыслишка. Ученые считают, обнаружить все черные дыры невозможно, но мы постараемся. Слушай и внимай!

– Это одно и то же, – заметил Добродеев.

– Не важно! Сейчас не об этом. Пора действовать, Леша. Допивай кофе, и вперед!

…Директор «Книжного червя» Коля Рыбченко был не один, к нему на огонек забежал заместитель главного редактора издательства «Арт нуво» Валерий Абрамов. Мужчины пили кофе с коньяком и общались. Появление Монаха и Добродеева гостеприимный Коля встретил радостным гоготом, обнял гостей, пожал руки и полез в книжный шкаф за стаканами. Абрамов сдержанно кивнул.

– Что празднуем? – спросил Добродеев.

– Новую книгу Сунгура «Башня смерти», только получили.

– Ты уже читал?

– А как же! – всплеснул руками Коля. – Всю ночь, товар надо знать в лицо!

– Как?

– Отлично! – вскричал директор магазина с энтузиазмом. – Просто отлично! Кирилл растет, каждый новый роман – шедевр. Мы дали объявление, ждем покупателей. Во время встречи тоже объявили, вообще-то рассчитывали, что успеем получить и представить эту тоже, но не получилось. В последнее время с продажами негусто, сами знаете, эти чертовы электронные пираты… – Он махнул рукой и взял бутылку.

– В мое время шедеврами были романы Стаута, Холмса, Честертона, – иронически усмехнулся замредактора. – Мельчает жанр.

– Ты не прав, Валера, Сунгур неплохой автор! – с жаром возразил Рыбченко. – Его читают.

– Вот именно, Коля, неплохой, а ты сразу – шедевр! Как мы резво ярлыки-то лепим, любо-дорого посмотреть. Не успел напечататься – уже шедевр. Конечно, читают. Не просто читают, кормятся, лузгают как семечки или картофельные чипсы. В общественном транспорте. Вот ты скажи, хоть один из твоих знакомых читает приличную литературу? Классику? Нет, не читает, потому что думать надо, усилия делать, соображать, что автор хотел сказать да что он имел в виду, да и текст сложный, много… букафф! – Последнее слово он произнес с издевкой. – Только не надо про то, что детективы тоже литература. Я не спорю, но нельзя же все время жрать чипсы в «Макдоналдсе»! Иногда хочется пообедать в хорошем ресторане на белой скатерти, извини за избитость.

– Новые времена, новые песни, – сказал Коля примирительно. – Ты чего такой сердитый с утречка?

– Я всегда такой, жизнь достала.

– Валера тоже пишет, – сказал Коля. – Исторические романы.

– Тоже! – фыркнул Абрамов. – Ты знаешь, сколько нужно собрать материала, чтобы написать достойный исторический роман? Это тебе не приключения Одинокого Шакала буровить по штуке в месяц! Читаешь, и на каждом шагу ляпы, хоть бы с ментами консультировались, криминальщики дешевые!

– Но ведь читатели не менты, – резонно заметил Рыбченко. – Детектив воспитывает в читателе чувство справедливости и неотвратимости наказания…

Абрамов издевательски захлопал в ладоши:

– Это из какой методички?

– Ладно, Валера, давай за твою книгу! – рассмеялся Рыбченко. – Закончишь, напечатаешь, устроим презентацию… чин-чинарем!

– И фейерверк! – встрял Добродеев. – Я тоже начинал несколько раз, но все что-нибудь мешает. Сунгур хороший мужик, и книги на уровне, мне нравятся.

– И женка хорошая, – сказал Рыбченко, – посмотришь и душа радуется. Повезло Кириллу.

Похоже, радовался один Рыбченко, остальные промолчали. Монах ухмыльнулся, вспомнив намеки Добродеева. Он поймал усмешку Абрамова, больше похожую на оскал.

Они выпили за исторический роман Валеры Абрамова, потом за удачную книжную торговлю, потом за литературное творчество в целом.

– Тут у нас назрел вопрос, – приступил к делу Добродеев, поймав взгляд Монаха. – Нужно установить некую личность. – Он достал мобильный телефон. – Вот! Кто-нибудь ее видел, господа?

Рассмотрев женщину в углу, Коля пожал плечами: не заметил. Валерий наморщил лоб и сказал, что, кажется, помнит ее. Она стояла молча и вопросов не задавала. Просто стояла и смотрела. А что?

– Так, просто интересно, – стал напускать туману Добродеев, – все задавали вопросы, особенно та, в шляпе с красными цветами, отбоя не было, а эта молчала. А я пишу статейку про местных литераторов, упомяну о встрече с Сунгуром, ну, там вопросы, обстановка, кто что сказал. Просматривал записи и наткнулся на нее, кто такая, думаю, не заметил, может, ребята заметили, надо спросить.

Монах поморщился: Добродеев переигрывал.

– Может, случайный персонаж, выбирала пособие по вязанию, а тут мероприятие, – сказал Коля. – Она и осталась от нечего делать.

– Может. Все может быть, Коля. Женщины – они такие непредсказуемые, сам знаешь.

– Кстати, что там по убийству в «Братиславе»? Читали твой материал, Леша – отличный материал. А что сейчас? Не в курсе? Его поймали?

– Не все расскажешь, Коля, – загадочно сказал Добродеев, тем самым намекая, что ему известно нечто, но, сами понимаете: тайна следствия, все такое…

– Это только в детективном романе ловят убийцу, – иронически скривился Абрамов. – Хотите пари, что он отделается легким испугом? Да и то не факт. Леша, разбей! – Он схватил руку Рыбченко, и Добродеев шлепнул по их рукам ладонью. – А на что? – спросил он запоздало.

– На хороший коньячок, – сказал Рыбченко. – Поймают! Там такие монстры! У меня брат работает в райотделе, иногда делится.

– Им только бомжей по свалкам ловить, – сказал Абрамов. – Не поймают. Он умнее их всех, вместе взятых. Ловить надо по свежим следам, с каждым днем вероятность поимки падает вдвое. Вот так-то, господа хорошие. Им бы Сунгура привлечь, он сразу ее вычислит, – добавил ядовито.

– Ее? – переспросил Рыбченко. – Ты хочешь сказать, что убийца женщина? Откуда ты знаешь?

– Весь город в курсе, полно слухов, а ты, Коля, как спящая красавица в своем «Червяке». У того мужика в номере была женщина, привел с улицы, а через два дня открыли, а постоялец уже остыл. Они забрали все видеозаписи, опечатали номер, допросили обслугу, а только где ж теперь ее искать? Не найдут. Он не дурак, в смысле, убийца… она. Возможно, она. И мотив неясен. Нет мотива – нет убийцы. Немотивированные, значит, нераскрываемые.

– Необычное орудие убийства, – заметил Монах.

– В смысле? – спросил Рыбченко. – Как она его? Яд?

– Ножницами!

– Как?! – поразился директор магазина. – Ножницами? Невероятно! Куда мы идем!

– На встрече с писателем был представлен роман «Колокольный звон», – сказал Монах. – Читали?

– Нет, разумеется, – сказал Абрамов.

– «Колокольный звон»… О господи! – ахнул Рыбченко. – Там же девушка убила любовника ножницами! Что же это получается… убийца – читатель Сунгура?

– Почему тебя это так удивляет? – сказал Добродеев. – Убийца же не в вакууме варится, читает книги и газеты, тэвэ смотрит. Каждый из нас – чей-нибудь читатель. Прочитал и убил.

– Прочитал и убил? Леша, ты так говоришь об этом… А если бы все читали, а потом убивали?

Абрамов ухмыльнулся.

– Почему все, – сказал Добродеев. – Не все.

Подъем таял, оптимизм Коли Рыбченко испарялся на глазах, Абрамов стал еще угрюмее. Монах пихнул Добродеева локтем, и тот послушно поднялся. После долгого прощания, пожимания рук и благодарственных слов члены клуба откланялись.

– Пустой номер, – сказал Добродеев.

– Результат с отрицательным знаком тоже результат, – назидательно сказал Монах. – Вычеркиваем и идем по списку дальше.

– Куда?

– Сейчас обсудим, Леша. У меня между делом проклюнулась еще одна нехилая мыслишка. Кстати, Коля Рыбченко мне понравился.

– У него пятеро детей, представляешь? И что самое удивительное, всегда в балансе, всегда улыбается… такой человек. Его все любят. Вот ты, например, сильно улыбался бы, если бы у тебя было пятеро по лавкам? То-то, – сказал, не дождавшись ответа. – А Валера Абрамов, наоборот, злой, у них с боссом непонятки, мне говорили, тот не хочет печатать его романы, вот его и корежит. Кроме того, жена ушла… давно уже. Он пытался знакомиться с женщинами, а они шарахаются, слишком умный и желчи много. Я уверен, у него и книги такие же злые, потому и на Сунгура катит. Ревнует и завидует. Его только Коля Рыбченко и выдерживает.

– Злой мужик, согласен. Вот за что я люблю небольшие городки, так это за то, что все про всех все знают, и убийцу поймают по той же причине, и Мадам Осень вычислим исходя из того же, – сказал Монах. – Кстати, сбрось мне ее фотку на всякий случай. А вот по-человечески интересно, что говорят о нас, Леша. Хотя, что говорят о тебе, я могу себе представить. Золотое перо, любимец публики, всемирно известный уфолог… А обо мне не говорят ничего, меня забыли. Студенты выросли и разъехались, друзья разбежались, женщины… – Монах вздохнул. – Иногда лучше не знать, что говорят о тебе женщины.

– Зато ты был женат три раза, – заметил Добродеев.

– Вот именно! И вообще, люди чаще недовольны друг другом, чем довольны, что говорит о завышенных ожиданиях и фрустрации в итоге… как-то так. Ладно, Леша, еще не вечер, мы еще заработаем на хорошую эпитафию.

Добродеев фыркнул:

– Да ты оптимист, Христофорыч! Что там с твоей мыслишкой?

– Есть вещи, которые даже безголовым приходят в голову, Леша. Надо только выключить мобильник, сесть и подумать. Ножницы – это ориентир. Нужно составить список убийств, имевших место в городе за последние два-три года. Это твоя часть задания, а потом вступлю я. Тебе и карты в руки, Леша, ты ведешь криминальные хроники. Никакой бытовухи, никаких пьяных драк, только «глухари» и «висяки»… немотивированные, как сказал Абрамов. Те, что зависли и пошли в архив. Кстати, Рыбченко сказал интересную фразу… – Монах запнулся.

– Какую?

– Черт его знает! Пытаюсь вспомнить… что-то дельное, и не могу. Голова никудышная стала, надо бы попить травки.

– По теме?

– Что-то о криминальных романах.

– Да мы все говорили фразы о криминальных романах!

– Именно! Когда говорит толпа, молчит резон.

– Сам придумал?

– Ну. Давай сядем, и ты быстренько набросаешь.

– Сейчас?

– Сию минуту, Леша, время не ждет. Тут в парке есть славное летнее кафе, там и осядем. Я не настаиваю на полноте информации, давай по памяти, навскидку. Мне нужна всего-навсего тенденция. Сделаешь?

Добродеев кивнул, и они пошли в парк.

…Монах рассматривал золотые купола соборов, пил пиво и наслаждался прекрасным летним днем. Добродеев сосредоточенно черкал в блокноте, время от времени отхлебывал из бокала; прекрасного летнего дня он не замечал вовсе.

– Все! – сказал он через полчаса примерно и протянул Монаху вырванный из блокнота листок. Там значилось восемь убийств.

Монах пробормотал: «Интересно, интересно… прямо ужас как!» – и углубился в чтение…

Глава 12
Девушка из библиотеки

Городская библиотека, где работала Лара Сунгур, располагалась на тихой и зеленой тупиковой улочке, недалеко от площади. Они вошли в пустой прохладный вестибюль, где пахло старыми газетами, и доложили дежурному, что пришли к Ларисе Кирилловне Сунгур по личному делу.

– Из газеты, – добавил Добродеев, доставая журналистское удостоверение.

Дежурный, старичок-стручок, окинул их подозрительным взглядом и сказал:

– На выдаче! Прямо по коридору, потом направо.

– Я знаю, – сказал Добродеев. – Приходилось бывать.

Зал абонемента был пуст; около стенда, спиной к ним, возилась тонкая невысокая женщина. Она обернулась, когда они вошли. Это была Лара.

– Добрый день, Ларочка, – поздоровался Добродеев. – Принимай гостей!

Лара вспыхнула:

– Леша! Добрый день!

– А это мой друг-экстрасенс Олег Монахов.

– Я помню, вы были на встрече. Я не знала, что вы экстрасенс… Настоящий?

– Леша шутит, – вмешался Монах, втягивая живот. – Какой там экстрасенс! Скромный маг и волшебник к вашим услугам, Лара. Рад служить.

Он рассматривал Лару, отмечая бледность ее ненакрашенного лица, бесцветные волосы, скромную блузку с наглухо застегнутым воротом, и мысленно сравнивал ее с ослепительной Аленой Сунгур. А еще говорят, что яблоко от яблони…

– Ларочка, нам нужна консультация, – сказал Добродеев. – Можно умыкнуть вас у читателей на полчасика? Нашей жизни ничего не угрожает?

Девушка попыталась улыбнуться, улыбка ее напоминала мучительную гримасу.

– Ничего, читатели у нас смирные. Да и нет сейчас никого. Пойдемте.

Она позвала какую-то Машу, на зов выскочила девчушка лет семнадцати; Лара кивнула: побудь, мол, за старшего, я на минуту. Повернулась к ним, сказала: «Прошу вас!» – и пошла из зала. Гости переглянулись и двинули следом. Она привела их в свой кабинет, уселась за письменный стол и сказала:

– Я вас слушаю, господа.

Было видно, что мысли ее витают где-то далеко. Руки Лары были неспокойны, перебирали какие-то бумажки на столе; а еще она поминутно проверяла пуговку на блузке и облизывала сухие губы.

– Хотите кофе? – Она подняла на них глаза.

Они только что пили кофе в парковом кафе – и пиво, и кофе; Добродеев, приятно улыбаясь, уже собирался отказаться, но Монах опередил его и сказал:

– С удовольствием, Ларочка!

Они наблюдали, как девушка возится с чашками и электрическим чайником, достает из тумбы письменного стола банку растворимого кофе. Добродеев поморщился, он слыл гурманом и растворимый кофе не потреблял, равно как и кофе из автоматов. Монах был демократичен в своих гастрономических пристрастиях, не делал из еды культа и кушал все подряд. Он отметил, что Лара просыпала кофе…

– Сахар? – спросила девушка.

– Мне три ложки, – сказал Монах.

– Я без, – сказал Добродеев.

Они пили кофе: Лара едва пригубила и отставила чашку; Добродеев не пил, просто держал в руках, соблюдая приличия; один Монах пил с удовольствием, он вообще старался от всего в жизни получать удовольствие – с удовольствием кушал, что дают, пил, что случалось, с удовольствием гулял в ведро и в дождь и лежал, раздумывая о смысле жизни, в палатке под развесистым кедром или на бугристом диване в доме Шумейко, рассматривая трещины на потолке. Жизнь слишком коротка для недовольства, считал он.

Добродеев спросил о Сунгуре, и Лара сказала, что все в порядке, все здоровы, отец работает. Наступила пауза; Лара вопросительно взглянула на гостей.

– Мы по делу, Ларочка, – сказал Добродеев, с облегчением отставляя чашку с нетронутым кофе. – Я тут задумал обзорное эссе о литературе, и нам нужна твоя помощь.

Лара кивнула.

– Твоя помощь, как знатока детективного жанра, в частности, как знатока романов отца… надеюсь, ты их все читала?

Это была шутка. Лара бледно улыбнулась и сказала:

– Не только читала, мы часто вместе обсуждаем сюжеты…

– Прекрасно! – с энтузиазмом воскликнул Добродеев. – У меня тут список самых разнообразных убийств, имевших место в разные времена в разных местах, включая романы разных писателей. Я зачитаю, а ты скажешь, что было в книгах отца, идет?

– Понимаете, Лара, разнообразие рано или поздно исчерпывается, и ничего нового выдумать уже нельзя. Это вкратце смысл опуса, – вмешался Монах. – Как говорят, ничто не ново под луной, все уже было когда-то.

– Прямо инструкция к действию, – усмехнулась Лара.

Она пыталась шутить, но даже невооруженным взглядом было заметно, как ей плохо. Монах бросал на нее испытующие взгляды, вспоминая, как увидел ее впервые несколько дней назад на памятной встрече, где она была с парнем… как его? Ростислав, кажется. Она была оживленной, смеялась, держала его за руку… а потом пришла Алена… прилетела как метеор, и все вспыхнуло ей навстречу, а Лара сразу померкла. Та Лара и Лара, сидящая сейчас перед ними, были разительно не похожи, они были двумя разными женщинами. Монах еще тогда подумал, что Ростислав… как бы это поделикатнее… птица не ее полета и герой не ее романа и что их связывает, одному богу известно. Бесцветная дурнушка Лара и красавец Ростислав! Хотя случается, случается… жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, что только диву даешься: да кто ж это там сверху намутил такое? А теперь наблюдает, посмеиваясь в бороду. А вот ей, похоже, не до смеха. Поссорились? Разбежались? Глазки блестят, держит себя в руках, если бы не они, выплакалась бы всласть… за стеллажами, среди книг, в родной стихии. И кофе просыпала… руки дрожат. Им хорошо, выплакалась – и свободна, подумал Монах. И с отцом дружит, вместе обсуждают сюжеты. Писатель обсуждает сюжеты не с женой, а с дочкой, негласная оппозиция: стареющий писатель и скромная соратница-дочь против ослепительной мамаши… и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто берет верх. Сильный и бессовестный всегда сверху. Он вспомнил, как Алена откровенно заигрывала с Ростиславом… та еще штучка! И похоже, перца добавляло то, что он парень дочки… ее это забавляло. И кто бы устоял? Не это ли причина… Он взглянул на печальное лицо Лары…

– Не инструкция, а скорее маленькая подручная энциклопедия, – самодовольно сказал Добродеев. – Малюсенькая такая! – Он показал на пальцах, какая именно.

– Для «Вечерней лошади»?

– Для нее, родимой. Поможешь? Ты же перечитала все книги отца.

– Если смогу… – Лара пожала плечами.

– Тогда поехали! Тут у меня список всяких убийств, я читаю, а ты говоришь, где было подобное убийство.

– В романах отца? – уточнила девушка.

– В романах отца. – Он надел очки. – Слушай. Итак, убийство мужчины, орудие керамическая ваза, закрытая комната. – Он поднял на нее глаза. – Было?

– Кажется, было. Сейчас… Роман «Остывший пепел». Закрытая комната, тело нашли через три дня, орудие убийства хрустальная ваза, убийца – брошенная любовница.

– Прекрасно! – обрадовался Добродеев. – Идем дальше. Жертва – мужчина, упал с балкона, возможно, был сброшен.

Лара покачала головой.

– Не припоминаю. Нет, балкона не было.

– Прекрасно. Далее. Отравление газом, возможно, самоубийство.

– Не было.

– Яд, коньяк, таинственный посетитель!

– Было. Таинственная посетительница. Месть. Роман «Западня».

– Отлично! Номер пять. Жертва – женщина средних лет, одинокая, орудие убийства – нож, убита в собственной квартире… Много крови, – добавил для колорита.

– Нет вроде… нет! Не было.

Добродеев дочитал список до конца, но других аналогий между жизнью и романами выявлено не было.

– Спасибо, Ларочка, ты даже не представляешь себе, как ты нам помогла! И время уделила, и кофейку налила, спасибо! – соловьем разливался Добродеев.

– Не за что, была рада помочь. – Она встала, давая понять, что пора прощаться.

– У нас просьба, – сказал Монах, которому показалось, что на ее лице появилось облегчение. – Можно взять все книги вашего отца за… последние три-четыре года? Сколько их?

– За три-четыре года… – Она задумалась. – Наверное, восемь или десять. Вам все?

– Все, Лара. На пару дней, если можно.

– Можно. Подождите, я принесу.

Лара вышла, они остались одни.

– Ты собираешься их все читать?

– Я системный аналитик, – сказал Монах. – Я за анализ и систему. Хотя бы просмотрю. Никогда не полагаюсь на информацию, полученную от свидетеля. Тем более от женщины. Поделим по-братски и просмотрим. Не боись, Лео! Два попадания уже есть… даже три с «Братиславой»! Мы на верном пути. Сейчас главное – не упустить ни одной детали. Помнишь, где кроется враг рода человеческого? То-то.

Спустя полчаса они, нагруженные книгами, покинули пределы библиотеки. Долго прощались с Ларой на крыльце; Добродеев расцеловал ее в обе щеки, Монах с чувством пожал руку и пообещал, что все будет хорошо. На лице девушки рисовались досада и нетерпение.

Распрощавшись наконец, они перешли через дорогу, пересекли площадь и взяли курс на явочную квартиру к Митричу.

– И перекусить не грех, – заметил Монах. – Нам предстоит мозговой штурм, Лео.

– Неплохо бы кофейку, – сказал Добродеев. – Приличного!

– Само собой, – согласился Монах.

… – Итак, что мы нарыли? – вопросил Монах спустя полчаса, оторвавшись от бокала с пивом.

– Три совпадения между городскими «глухарями» за последние три года и книгами Сунгура, – доложил Добродеев. – Убийца или убийцы засветились в романах «Остывший пепел»: закрытая комната, тело нашли через три дня, орудие убийства – керамическая ваза; в романе – все то же, только ваза хрустальная; там же убийца – брошенная любовница. В жизни убийца не найден, то есть железный «глухарь», дело было год назад. Вполне узнаваемые детали: ваза, время обнаружения тела, закрытая квартира, то есть замки не взломаны. Это раз.

– Хорошо, Леша. Дальше.

– Роман «Западня». В жизни – яд, коньяк, таинственный посетитель или посетительница, два года назад.

– В романе таинственная посетительница, яд в коньяке, месть за поруганную честь, – закончил Монах. – Снова узнаваемые детали. И третье, суперузнаваемое, совершенное буквально на наших глазах – две недели назад, двадцать седьмого июля, отель «Братислава», орудие убийства ножницы, роман «Колокольный звон». Пока не «глухарь», но к тому идет… если, конечно, не подсуетится Клуб любителей пива. И какой мы делаем вывод, Леша? Случайность, как я понимаю, исключается?

Они смотрели друг на друга.

– Почему же никто до сих пор не заметил? – сказал Добродеев.

– Вспомнил! – вскричал Монах. – Вспомнил! Опера́ детективов не читают! – сказал Коля Рыбченко. А может, Абрамов… Неважно. Очень ценное замечание – как нельзя лучше отвечает на твой вопрос. Поярков детективов не читает, Мельник, похоже, вообще ничего не читает, а в итоге «глухари» и «висяки». И еще некий момент… Моментик! Заметь, Леша, есть некая закономерность во всех убийствах… я имею в виду, в романах.

– Какая?

– Подумай. – Монах сделал загадочное лицо.

Добродеев посмотрел на потолок, подумал и сказал:

– Все убийцы женщины!

– Именно! Все убийцы в романах женщины. А в жизни – черт его знает по причине «глухарей». Никто не знает. В одном случае, правда, убийцу предположительно видели… нашу Мадам Осень – и в «Братиславе», и на встрече с писателем. На случайное совпадение не тянет, каким-то боком она тут лепится.

– Ты думаешь, это она везде? Или убийц три?

– Хороший вопрос, Леша. Трудно сказать. Пока ясно лишь одно: некто читает романы Сунгура, а потом действует согласно сюжету. Три случая из восьми не случайность. Некий имитатор, выражаясь сленгом криминальных романов, повторяет книжные убийства.

– А мотив, Христофорыч? Общего мотива просто не может быть, убийства связывают только сюжеты!

– Согласен. Убийца сначала читает, а потом зачем-то убивает… хобби такое. Сунгур?

– Сунгур… что? Убивает? Христофорыч, ты чего! Впрочем… э-э-э… – Добродеев снова посмотрел на потолок. – Если бы он убивал до написания романа, в смысле, обкатывал убийство в реальности, а потом по горячим следам изображал… – Он запнулся и воскликнул: – Фу, хрень какая-то получается! Ты действительно думаешь, что это он? А как же Мадам Осень?

Монах пожал плечами.

– Хрень – не хрень… Мадам Осень нужно искать, причем немедленно, фотка у нас есть, вычислить ее – пара пустяков… я думаю. Тогда кое-что прояснится. А насчет автора-убийцы сюжет не новый, Леша, все уже было. Да, да, мне Сунгур тоже нравится, – сказал он, заметив, что Добродеев собирается возразить. – Вряд ли, конечно, но чем черт не шутит. Ладно, прибегнем к старому, испытанному приему! – Он достал из папки, которую всегда таскал с собой, второй том Андерсена и объявил:

– Сортес библикае!

– Опять суд божий? – фыркнул Добродеев. – Опять сказки?

– Суд книжный. Ты напрасно недооцениваешь силу художественного слова, Лео, тебе ли, как литератору, не знать. Вот карандаш, закрыл глаза, ткнул!

Добродеев повиновался, ухмыляясь, полагая затею Монаха вполне ребяческой.

– Так, что тут у нас… – Монах потянул книгу к себе. – Читаем! «Захочу – вознесу, захочу – растопчу! – бахвалился писаришка. – Сам черт мне не брат! Я, если хотите, маленький господь бог, а подумать, так и не такой уж и маленький!» – Он поднял взгляд на журналиста. – Сказка о писаре, который вздумал переплюнуть всех других писарей, стал писать несусветную околесицу… одним словом, возомнил о себе. Попадание в десятку! А ты не верил.