Текст книги "Ищи, кому выгодно"

Глава 3
Будни

Ирина работала в областном архиве, в отделе «старых» документов – до семнадцатого года. Архивы городской управы, полиции, дворянского собрания, гимназий и школ. Пожелтевшая гербовая бумага с печатями, двуглавые орлы, забытые имена и нечеловечески красивые каллиграфические изыски. Последние три года они были заняты сортировкой документов для переноса в электронную базу данных. Четыре компьютера архиву подарил кандидат в мэры. Он так и не стал мэром, но компьютеры не отобрал. Один достался «старикам». Заведовал технической базой самоучка без диплома, виртуоз и электронный художник Иван Ряха, который не мог учиться по причине слабой головы, но технику чувствовал сердцем и мог работать с закрытыми глазами. Как-то это у него получалось. Лидка однажды сказала, что Иван – индиго, и знание сидит в нем изначально. Из космоса. А на вид недоделанный.

Директор архива, старейший архивариус страны, семидесятилетний Сократ Сигизмундович, требовал найти дипломированного программиста, но повысить зарплату отказывался. Его поколение работало на энтузиазме. Ивану деньги были по фигу, он тоже работал на энтузиазме. Только диплома не было. Это, разумеется, было халатностью, даже должностным преступлением – доверить архив неизвестно кому без диплома. Ирина сообщила ему по секрету, что Иван – индиго. Сократ Сигизмундович всполошился – он не знал, что такое индиго. Не поленился, сходил в библиотеку, подчитал источники. Не поверил, но с тех пор стал с любопытством присматриваться к Ивану.

Ее коллега, дама послепенсионного возраста – у них работали одни старики ввиду скромной оплаты труда (Лидка называла их областным геронтологическим центром), – похожая на засушенного кузнечика, с удивлением уставилась на начальницу.

– Ирочка, у вас что-нибудь случилось?

– У меня? Нет, а что?

– Вы такая необычная сегодня! Светлая, нарядная. Я бы даже сказала, что вы влюбились.

– Ну что вы, Зой Петровна, просто погода прекрасная!

– У вас глазки сияют!

– Вы тоже хорошо выглядите, Зой Петровна. Я принесла пирожные, давайте чайку. Иван на работе?

– Ваш Иван тут ночует!

– Позовем Ивана…

– Вы, Ирочка, просто красотка сегодня!

Документы, бумаги, пыль веков, никому не нужная информация, которая будет храниться вечно… Уйдет Сократ Сигизмундович, уйдет Зоя Петровна, индиго Иван, она, Ирина, тоже уйдет, а бумаги останутся, вернее, уже не бумаги, а электронные файлы. И не потревожатся никем во веки веков и присно.

Что такое «присно»?

День пролетел незаметно. Ирина думала, разумеется, о Гетмане. Гетманом была полна ее голова. Он позвонит, они снова встретятся. Ей ничего не нужно, только видеться, хоть иногда. Вечером она бросилась к зазвонившему телефону, уронила чашку. Чашка разбилась. Неправда, нужно!

– Что, ждешь? – Это была Лида Кулик. – Сидишь, как дура, под телефоном?

– И не думаю!

– Рассказывай! Твой прекрасный принц в филармонии со своей половиной.

– Откуда ты знаешь?

– Лерка позвонила, говорит, сидят в первом ряду. Он – шикарный, она – совсем девчонка, тощая, ни рыба ни мясо. Что они в этих малолетках находят? Ума не приложу. Вроде мода на девственниц прошла.

– Наверное, восхищение. Малолетка смотрит на него большими глазами…

– Всякие теперь малолетки! – хмыкнула Лидка.

– А мы видим их насквозь, и они это чувствуют.

– Козлы! Восхищение им! А если позвонит, ты… что?

– В каком смысле? – Ирина почувствовала, как ее обдало жаром.

– В том самом! Побежишь?

– И не подумаю.

– Не свисти! Побежишь как миленькая. Я его не видела, а Лерка говорит, шикарный мужик. А чего! Ты одна, жалко, что ли? Я бы и сама… Господи, как он мне остогрыз! – Последнее относилось к мужу.

– Дать ключ?

– У меня есть, еще с прошлого раза. Мужика нету! Так что, если не хочешь, я с удовольствием. Поимей в виду.

– Поимею.

– А чего ты какая-то квелая? На работе проблемы? Пропали справки по вывозу мусора в тринадцатом году?

– Устала просто.

– Ага, устала. Думаешь, не знаю? Неужели простишь?

– Что ты несешь?

– Он же тебя бросил, а ты опять сопли распускаешь! Я же вижу!

– Ты можешь о чем-нибудь другом?

– Правда глаза колет?

– Плевать я хотела на твою правду! – взвилась Ирина. – Ну, бросил! Ну и что? Тебя не бросали?

– Ха! Конечно, бросали. Всех бросают. И я бросала. Но я не ты, я плюну в морду и отвернусь, а ты себе всю жизнь испоганила. В том числе семейную. Скажи, нет? И сейчас опять. Ты что, думаешь, он вернется к тебе? От своей малолетки? Да у него все наперед на сто лет расписано! Все схвачено! Все по графику!

– Хватит! – завопила Ирина.

– Да ладно, я не хотела, – примирительно сказала Лидка. – Живи дальше. Просто настроение склочное. Вовка сказал, что женится. В девятнадцать! Дурак! Трахаться им, видите ли, хочется, а негде. Сопляк! Засранец! Как они все меня достали! Господи!

– Хочешь, приходи. Я кабачки стушила, одной не хочется…

– Приду, – обрадовалась Лидка. – Меня хлебом не корми, дай пожрать. Лечу!

– Расскажи про Гетмана! – потребовала Лидка, когда они уютно устроились на кухне.

Ирина накрывала на стол, Лидка возилась с бутылкой. Ирина пожала плечами.

– Смотри, Ирина, я тебя предупредила.

– Ага, поставила на счетчик, – хмыкнула Ирина. – Слушай, а может, ты ревнуешь? Ты ведь тоже за ним бегала? Забыла?

– Когда это было! – пренебрежительно фыркнула Лидка. – Он на меня ноль внимания, это ты у нас прима-балерина. Я же помню, какая ты ходила, когда он свалил. Никто поверить не мог, что он тебя бортанул. Страшная, зеленая, я же помню. Опять хочешь?

– Да какое твое дело? Хочу, не хочу! Ты-то тут при чем?

– За тебя, дуру, беспокоюсь!

– Ой, только не надо! За детей своих беспокойся. Я за себя сама… Как-нибудь.

– Обещаешь?

Ирина дернула плечом.

– А вообще-то ты, мать, права. Нам терять нечего. Ну и закрути с ним! У меня до сих аж мороз по коже, как вспомню! Здоровый красивый бугай, взгляд, улыбка, голос! Как он хоть… в этом смысле? Хотя после тридцати они все импо. А он был в политике, знаешь, какая у них жизнь? То-то за малолеток хватаются.

– Не надоело?

– Не-а! Я на эти темы могу долго. Как это никто его не вычислил за три года? В нашей деревне все на виду. И, главное, сам, паразит, никому не позвонил! Телефончик хоть взял?

– Взял.

– Слушай, а ты что, и правда готова?

Ирина подставила бокалы. Лидка налила вино. Они выпили. Ирина чуть-чуть, Лидка залпом все. И налила себе еще.

– В смысле, если позовет. Побежишь?

– Некуда звать, – отозвалась Ирина.

– Не замуж, конечно, а для души, по старой памяти! А?

– Не знаю. Отстань!

– Значит, зацепило. Ну и не теряйся! Жизнь короткая. Еще пару лет – и пшик. Никому не нужна. Пусть хоть так. У тебя ж после Игоря никого не было, это ж сколько времени даром! Квартира есть, свобода есть… Да я бы на твоем месте!

Лидку несло, взгляд стал шальным, губы растянулись в ухмылке. Она дошла до любимой темы: «Я бы на твоем месте». Дальше монолог пошел по накатанной дорожке: осточертевший Кирюша, осточертевшие нахлебники, понимай, детки, копеечные зарплаты, сто лет не было новой тряпки, полная деградация в мужиках, не на кого глаз положить. А тут вернулся прекрасный принц Гетман. И, главное, терять нечего!

В рассуждениях Лидки отсутствовала логика – она то призывала гнать Гетмана поганой метлой и не прощать, то, наоборот, не теряться и урвать свое. То есть логика была, но сиюминутная, на данный определенный момент, зависимая от градуса, а в следующий момент менялась на противоположную. Как маятник – туда-сюда. Ирина слушала вполуха и думала о Гетмане. Она все время о нем думала.

– Так что ты, мать, не теряйся! – кричала Лидка, вытрясая из бутылки последние капли себе в стакан. – А где кабачки? Заханырила? Хочу кабачков! Икры хочу! Праздника!

Под занавес Лидка позвонила Кирюше, чтобы он приехал и забрал ее из гостей.

А Ирина провела еще одну бессонную ночь…

…Он позвонил вечером. Напросился в гости. Пришел с цветами – розами на длинных стеблях. Прекрасного палевого цвета. У нее дрожали руки, когда она опускала их в вазу. В гостиной он осмотрелся. Подошел к окну. Вид был хорош: старый городской парк с яркими клумбами, пешеходная улица.

– Я помню, у вас была другая квартира.

– Мы сменяли квартиру мужа и нашу старую после смерти мамы.

– Хорошая квартира, центр, – похвалил он.

Обратил внимание на ковры – сказал, необычные, никогда таких не видел.

– Муж привез из Непала. Ручная работа…

Он расположился на диване, вытянул ноги, с улыбкой взглянул ей в глаза.

– Чай? Кофе? – спросила она поспешно.

– Чай. Для кофе поздно. – Он похлопал себя по левой стороне груди.

– Сердце?

– Пока нет, но лучше поберечься. Сядь, давай поговорим. Успеется с чаем.

Ирина, вспыхнув, опустилась рядом. Да что за наваждение! Прямо как девчонка!

– Как ты живешь, Ирушка? Где работаешь?

Он внимательно выслушал об архиве, индиго Иване, начальнике и коллегах.

– А я думал, ты пойдешь в школу. Хотя сейчас там трудно. В архиве спокойнее. А… – он чуть запнулся, – … с кем ты?

Она пожала плечами.

– Знаешь, после смерти мужа… Все как будто только вчера. Я никогда не умела быстро переключаться…

Последняя фраза прозвучала как упрек, и она испугалась.

– Я понимаю. Но ведь жизнь продолжается, правда? – Он не принял сказанное на свой счет.

– Продолжается. Я много читаю, Лида забегает, ходим в театр… Помнишь Лиду Кулик?

– Помню. Я всех помню. А где ребята?

– Да почти все в городе. Хочешь увидеться? Лидка бьет копытом, хочет устроить встречу. Требовала твой телефон.

– Да, интересно было бы пообщаться. Как летит время…

– А ты думаешь тут остаться? Или вернешься?

– Пока не знаю, там видно будет.

Они помолчали.

– Знаешь… – начал он. – Знаешь, я часто вспоминал тебя. Очень. Ты стала еще красивее.

Он взял ее руку, поднес к губам. Притянул ее к себе. Она потом не могла вспомнить, как случилось, что губы их встретились. Кажется, он что-то сказал, а она что-то ответила. А в следующий миг она ощутила его дыхание и губы на своих губах. Это был долгий ласковый поцелуй. Так, как целовался он, никто не целовался. Они снова были молоды, и этот поцелуй через двадцать пять лет был как первый. Он обжигал как первый. Который она помнит до сих пор. Он стиснул ее, и она вспомнила культового барда их времени: «будь понадежнее рук твоих кольцо…», которого они все тогда слушали. Рук кольцо…

Они целовались… Не разнимая губ, задыхаясь, в кольце рук.

Он, наконец, выпустил ее, отодвинул. Она смотрела на него пьяными глазами; его глаза потемнели, сузились, он был похож сейчас на хищного степного кота.

– Ирка… Что ты со мной делаешь… Пойдем!

Он не мог расстегнуть запонки, рванул. Она рассмеялась. Когда-то у него была манера бросать на пол часы. Он сдирал их с руки и бросал на пол. Ее это страшно смешило. Они оба помирали от нетерпения. Часы летели на пол, со стуком приземлялись, и она начинала смеяться. «Да что ж ты… смеешься…» – бормотал он, впиваясь в ее рот. Ей казалось, у него дрожат руки. Она уворачивалась и хохотала, пока он не зажимал ей рот своим ртом.

– Ирочка… девочка… Ирушка…

Она узнавала его запах, родинку на плече, шрам на левой руке у локтя. Она могла найти его на ощупь, с закрытыми глазами.

Кажется, она вскрикнула.

– Сейчас, сейчас… – бормотал он. – Сейчас!

…Они лежали молча. Переполненные, боясь расплескать. Держась за руки.

– Спасибо…

…Потом они пили чай. За окном стемнело. В парке зажглись фонари. Оттуда долетал неясный шум толпы, шорканье ног, музыка. Он посмотрел на часы и заторопился.

Еще одна бессонная ночь. Она была переполнена… любовью? Наверное, это была любовь. Любовь, благодарность, счастье. Права Лида, какая разница? Они снова вместе. И все как тогда. Он не забыл, он ничего не забыл. Даже слова, словечки, которые говорил тогда. Словно и не было этих проклятых двадцати с чем-то лет… Не было! Все вернулось на круги своя.

Она забылась неверным сном лишь под утро, и во сне к ней пришла мысль: почему он не сказал, что жалеет? Сказал, что часто вспоминал ее, значит… любил? Почему же он не сказал, что был дурак, что раскаивается, что хотел вернуться? Но была семья, обязательства, карьера. Она бы поняла. Почему? Почему он отказал ей в такой малости? Это было бы как… цветок, розы, которые он принес, склоненная повинная голова. Это ни к чему бы его не обязывало. Он бросил ее, молодую, глупую, беременную… Правда, он ничего не знал. И ни звонка, ни открытки ко дню рождения за долгих двадцать… сколько их там натикало? Ничего! И не чувствует себя виноватым. Вот оно! Никакой неловкости, чувства вины, ничего! Он мог бы сказать, что жалеет. Бросить косточку, соблюсти приличия. Мог бы?

Не мог. Славик Гетман не мог. Правда, одна правда, и ничего, кроме правды. Никаких ложных надежд, никаких сложностей. Отрезать, уйти, отодвинуть. Она не была нужна ему тогда, она не нужна ему сейчас. Точка. Розовые слюни (тоже из его фразочек!) из разряда «ах, он вернулся, ах, они снова вместе» могла придумать только ее глупая голова. А она вместо того, чтобы… Что? Сказать – пошел вон, я тебя ненавижу, ты сломал мне жизнь? Или продолжать делать вид, что ничего не случилось, вернулся старый друг, через много лет, приятно вспомнить былое?..

Вдруг ее обожгла мысль, что он может никогда больше не прийти. Никогда! Заглянул, убедился, что она помнит, готова откликнуться и принять, самоутвердился… Нет! Слишком сложно для Гетмана. Все проще. Пришел, увидел, взял. Элементарно. И ушел. Такая ее судьба: он будет приходить, брать и уходить. К другой. К возможным детям. А их ребенок…

И что теперь? Быть или не быть? Принять его правила, подчиниться или хлопнуть дверью и уйти? Фигурально выражаясь. У нее не получится. Она не сможет уйти. Уходить будет он. А она будет ждать… Господи! Как она ждала его тогда! Боялась отойти от телефона, слонялась под его домом, все еще надеясь. Без надежды надеясь. Пряталась в кустах, пережидая тошноту…

Измученная, Ирина наконец уснула. Так ничего и не решив. А утром, разглядывая себя в зеркале, в здравом уме, при трезвой памяти… или как там полагается… призналась себе, что теперь в ее жизни появился хоть какой-то смысл. Что она ждала Гетмана всю жизнь. И всю жизнь надеялась. И теперь пусть будет что будет. Элементарно.

Она с наслаждением стояла под душем, горячим и холодным попеременно, с наслаждением пила кофе, выбирала платье и украшения. Во всем теперь появился смысл. И невольно улыбалась. Права Лидка, надо быть проще. Ох уж эта Лидка!

Элементарно.

Глава 4
Визит

С пестрым букетом, полная неясных предчувствий, неуверенности и даже страха, Ирина отправилась в гости к Гетману. В знакомый дом, в знакомую квартиру – на проспект Мира шестнадцать, в двенадцатую квартиру. Через двадцать с лишком лет. Он открыл ей, обрадовался. От него пахло чем-то вкусным, и был он в красном клетчатом фартуке. Он всегда любил готовить. Мужчина в фартуке выглядит трогательно и в то же время основательно. Да еще такой громадный, как Славик Гетман. Он чмокнул ее в щечку, приобнял. Потащил в комнату, крича:

– Ленушка, посмотри, кто к нам пришел!

А она вспомнила его маму Евгению Павловну, такую же большую, как сын, с гладко зачесанными волосами и узлом на затылке. Ирина ее побаивалась, у Евгении Павловны был крутой нрав. Она выговарила ей, Ирине, за мини-юбки и макияж. Когда это было… Она невольно вздохнула.

– А это Лена! – Гетман представил жену.

Лена протянула руку. Была она высокой и тонкой, в белых брюках и голубой тунике, расшитой блестящими камешками. Ирине жена Гетмана показалась очень молодой и какой-то белесой. Рука ее была маленькой и вялой. Ирина, спохватившись, протянула ей букет.

– Скажи спасибо! – пошутил Гетман. – Ладно, девочки, вы тут пообщайтесь, а я на кухню!

И ушел, подмигнув Ирине. Лена махнула в сторону дивана, и они сели. Ирина огляделась. Она помнила квартиру Гетмана, но эта, новая, не шла ни в какое сравнение со старой. Громадная гостиная – около сорока метров, не меньше, шикарная мебель – массивные диваны, побольше и поменьше, массивные кресла, все в мягкой серой коже, с отделкой из полированного коричневого дерева, безумно дорого на вид; музейный, во всю стену, готический сервант с частыми медными переплетами между стекол-линз: бесцветных, бледно-лиловых, зеленоватых, желтых. Обеденный стол, тоже коричневый, на двух тумбах, вокруг – царские стулья с высокими спинками, два кресла в торцах. Ковер на полу – цвета топленого молока с деликатным бежевым и зеленым узором. Пара консольных столиков с серебром, кремовые гардины… Ирине казалось, что она в музее.

Молчание затягивалось. Лена молчала, неопределенно улыбаясь. Смотрела в окно. Ирина исподтишка рассматривала ее. Очень молодая, натуральная блондинка с нежной перламутровой кожей, без малейшего следа косметики. Со своей длинной тонкой шеей, длинными руками и ногами, она была похожа на щенка-переростка. Совсем девочка. Ирине она показалась пресной.

– Вы подруга Славы? – вдруг спросила Лена. – Слава рассказывал, вы встречались когда-то. А потом он уехал.

Ирина вспыхнула, ей стало не по себе. Жена Гетмана рассматривала ее в упор, со слабой улыбкой.

– Мы учились вместе, – промямлила она. Ей было неуютно от того, что этой девочке известна их история. И еще из-за чувства вины, потому что она любовница Гетмана. Ирине казалось, что девочка-подросток видит ее насквозь. Что-то было в ее взгляде – насмешка, удивление… Во всяком случае, так показалось Ирине.

– Вы учитель?

– Нет, я работаю в архиве.

– В архиве? – Она, казалось, удивилась. – Я думала, в школе. Ну и правильно! Там жизнь спокойнее. Жить хоть можно? Платят нормально?

Ирина кивнула. Вопросы были странноватые для незнакомого человека, и Ирину вдруг осенило! Девочка воспринимает ее, Ирину, как взрослого человека, которому можно задать любой вопрос, не заботясь о приличиях. Взрослого или… старого!

– Я закончила иностранный, – сказала Лена. – В школу, разумеется, не пойду. Слава что-нибудь подыщет, правда, у нас тут и устроиться некуда. Я хочу уехать в Вену, у меня немецкий и английский, а он…

Она не закончила фразу, так как появился Гетман и радостно закричал:

– Девочки, к столу!

– У тебя красивая квартира, мне кажется, она была намного меньше, – заметила Ирина.

– Я выкупил соседнюю, убрал стены. Было три комнаты, стало пять, – кивнул он, улыбаясь. – Мебель привез из Европы; буфет с аукциона, девятнадцатый век, работа столяра-краснодеревщика из Бонна Карла Краузе. Стекла – штучная работа, подлинные, старинная стеклодувная техника.

– Вы замечательная хозяйка. – Ирина повернулась к Лене. – Все подобрано с таким вкусом…

– Это не я. – Лена пожала плечами.

– Я приглашал дизайнера, – сказал Гетман. – Он сделал около сотни эскизов, в цвете, и я выбрал это! – Он обвел рукой комнату.

– Прямо палаты! – сказала Ирина, и Гетман самодовольно усмехнулся.

В общем, посидели очень мило. Хозяйкой дома был Гетман – он приносил из кухни чистые тарелки, закуски, подавал горячее, доставал из готического буфета чашки, резал торт. Лена сидела безучастная, молчала, лишь изредка роняя слово-другое. Посуда была на уровне: необычной формы тарелки – квадратные, чашки – четырехугольные, все кремового цвета, в бледные серо-розовые цветы. «Италия», – мельком заметил Гетман. Ирина подумала с чувством, похожим на зависть, что великий человек велик во всем, даже в мелочах. Впрочем, это и была зависть, в которой она ни за что бы себе не призналась. Гетман шутил, вспоминал учителей, их детские проказы и приколы. Много смеялись. Лена рассеянно смотрела в тарелку. Приятная домашняя обстановка, приятный дом…

– Слава, проводи Ирину, – сказала Лена, когда они уже прощались и Гетман собирался заказать такси.

– Не нужно, я доберусь сама, – возразила Ирина.

– Прекрасная идея! – воскликнул Гетман, откладывая телефон. – Хочешь с нами?

Лена усмехнулась и покачала головой.

– Я пока уберу со стола.

Они вышли, и Гетман сгреб ее прямо в подъезде, внизу. Его губы обожгли Ирину, от него пахло ликером и еще чем-то, каким-то парфюмом или лосьоном, который она уже безошибочно узнавала и который так ей нравился. Она слышала его возбужденное дыхание, чувствовала, как колотится его сердце. Нетерпеливые руки Гетмана рвали ее блузку, он бормотал что-то, кажется, повторял ее имя…

Она оттолкнула его, дрожащими руками поправила блузку.

– Ты права, могут увидеть, – сказал Гетман хрипло. – Пошли!

Они попрощались у ее дома. Гетман медлил, и Ирина поняла, что он прикидывает, не подняться ли к ней.

– Славик, спасибо за прекрасный вечер, – сказала она торопливо. – У тебя милая жена… и дом. Не нужно… я устала.

– Завтра? – полуспросил он, касаясь губами ее щеки.

Не успела Ирина переступить порог дома, как захрипел расколотый телефон на кухне. Это была, разумеется, Лида Кулик, полная нетерпения.

– Ну где ты шляешься?! – завопила она с места в карьер. – Я тут тебе уже телефон оборвала! А мобила не отвечает! Ну как? Как она тебе?

– Кто? – притворилась непонимающей Ирина. Ей хотелось подразнить Лидку.

– Да жена! Славкина жена! Как она?

– Нормально. Молодая. Блондинка.

– Ты что, нарочно? – рявкнула Лидка.

– Да не знаю я, какая! – тоже закричала Ирина. – По-моему, никакая.

– Красивая?

– Молодая. Бесцветная. Сидела молча, смотрела в окно.

– А как одета?

– Нормально. Голубая туника с камешками. А ты, оказывается, вязать умеешь!

– Я?! – опешила Лидка, и Ирина мысленно увидела, как подскочили изумленно ее брови.

– Бабушка Славика тебя учила, он вспомнил. И картошку ты у них чистила, и за хлебом бегала.

Лидка рассмеялась.

– Не за хлебом, а за Славкой. Думаешь, ты одна такая? И я бегала. Аж вспомнить страшно! Вот дурища! Думала, если понравлюсь матери, то и Славке. Она у них была за атамана. А бабка ничего, добрая была.

– Тебе большой привет.

– Спасибо. Значит, говоришь, никакая? Я так и думала. Его всегда тянуло на незрелых дур. Он же лидер.

– Я тоже незрелая дура, по-твоему?

– Конечно, незрелая! Он тебя бросил, а ты под его домом дежурила!

– Откуда ты знаешь?

– Ой, да все знали! Подумаешь, секрет!

– Я не хочу с тобой разговаривать! – Ирина в гневе бросила трубку.

Звонок раздался через минуту. Ирина, выдержав борьбу с собой, ответила – после десятого сигнала, прекрасно зная, что Лидка не отстанет.

– Да ладно, мать, не бесись, – сказала Лидка примирительно. – Дела давно минувших лет. Ты под домом дежурила, а я картошку чистила. Мы ж были дурные, как котята, и наивные. Какой дурак сказал, что юность – самое прекрасное время? Вспомни, какое горе, какие мучения, любит, не любит, плюнет, поцелует! Дергало туда-сюда, во все стороны, все трагедия, чуть что не так – сразу вешаться! И первая любовь – тоже горе! Это потом кажется, что счастье, когда уже ни чувствовать так, ни любить. Ты думаешь, он ее любит?

– Не знаю. Ее не за что любить. Она… никакая! – Слово вырвалось – и Ирине стало стыдно: неужели она ревнует?

– А она его?

– Не знаю. А ты бы могла любить мужика на двадцать лет старше? Не в свои сорок с гаком, а в восемнадцать?

– Я – нет! А эти, теперешние молодые, не знаю. Я тебе не говорила, у Севки был роман с бабой на тридцать лет старше.

Сева был старший сын Лидки.

Ирина рассмеялась.

– Ага, тебе смешно, а я думала, тронусь! Как подумаю, меня аж наизнанку выворачивает!

– И что?

– А ничего. Перебесился. А тут типичный брак по расчету. Ей – положение, деньги, статус. Ему – молодая, неопытная, дурная, в рот заглядывает – игрушка! А для постели он найдет себе… – Она осеклась и мигом переключилась: – Сама знаешь, как трудно сейчас найти стоящего мужика! Гетман всегда умел жить. Победитель. И что ты думаешь?

– О чем?

– Обо всем. Что теперь? У вас с ним что-то…

– Я с ним переспала, – брякнула Ирина.

– Иди ты! – не поверила Лидка. – Правда? Вот гад! Ничего не упустит! И как?

– Хорошо. Знаешь, мы как будто не расставались.

– Думаешь, он ее бросит?

– Мне все равно.

– Не бросит, и не надейся! – припечатала Лидка. – У него все рассчитано. Любовь, страсти-мордасти… Он же холодный, он живет головой. Даже в школе! Вспомни…

– Не хочу! Мы все разные. Он холодный, а ты картошку чистила.

– Ага. Представляешь, какая дура? Ну и чего? Будете и дальше трахаться?

– Будем.

– Ну и правильно! С паршивой овцы хоть шерсти клок. Эх, завидую я тебе, Ирка! Раньше думала, что ты дура, а теперь завидую. А я уже неспособна гореть. А если опять бросит? Переживешь? Или в петлю полезешь?

Ирина рассмеялась. Лидка тоже рассмеялась.