Текст книги "Тень жены Гамлета"

– Знаешь, Сережка, я хочу сейчас поискать твоего врача и задать ему пару вопросов.

– Да не нужно никого искать. Я же попросил Карлушу и Петю, чтобы все уладили дистанционно, с помощью Литвиновой, – Сергей насупился.

– Чего ты боишься? – я удивленно пожала плечами, – Ну поговорю я с доктором. Может быть, он тебя и без всякой Литвиновой отпустит. Ты посиди пока здесь, попей кефирчику. – Я стала сосредоточенно рыться в сумке, – Даром, что ли, мы его из самой Москвы тащили? И яблок поешь. Свои, клязьменские… В этом году ужасно вкуснючие…. А я спрошу у медсестры, где найти твоего лечащего врача.

– А и действительно…. Чего я боюсь? –опять улыбнулся муж, – Хотя, если честно, то чего-то боюсь. Но ты права. Давай, сходи, поговори с врачом. Только убери ты свои продукты. Тут Карлуша еды на все отделение притащил. Еле я это все сбагрил соседям…. Питерские – они гордые…. А я, пока тебя не будет, в тишине сделаю пару звонков в Москву. Нужно просто позарез. Просто караул кричи…. Дай мне, будь добра, твой мобильник….– Сергей заерзал от нетерпения, а потом не выдержал и хмыкунл, – Кстати, а кефирчик-то с яблоками – это ведь не твоя идея, а нашей ворчуньи Клары?

– А вот и моя! – я вдохнула воздух, – Клара только вещи складывала. А я из холодильника доставала все, что теоретически можно больным…. И, тоже, КСТАТИ, – вернула я Толкунову его любимое словечко, – телефон мой у Карла Ивановича остался или у Коли. Так что сейчас я его принесу. Мухой обернусь. Не скучай!

Мне пришлось пулей вылететь из ординаторской, потому что по особо нежной интонации мужа я отчетливо поняла, кому именно хочет без меня позвонить в Москву Сережа.

27 сентября (вторник, поздний вечер)

Мы выехали в Москву поздно вечером. Выписка из больницы заняла почти два часа. Еще столько же времени ушло на ужин. Все очень устали, без причин придирались друг к другу и занудничали. Сначала мы никак не могли решить – ночевать в Питере или ехать сразу. Потом мы гадали, где перекусить перед дорогой.

Колюне, правда, благодаря нашим спорам, удалось поспать перед отъездом пару-тройку часов. Он благостно продрых все то время, пока мы с Сережей и Карлом Ивановичем чинно поглощали деликатесы в ресторане «Гаджавель», который откуда-то знал Толкунов. Спонтанное и глупое решение – поужинать в пафосном месте – нам подсказал сам Сережа, когда я раздраженно посетовала, что в этот раз от Питера у меня не сохранится никаких впечатлений, кроме самых негативных.

Я так толком и не поняла ни из объяснений Сережи, ни из меню, ни из лепета официанта, какую кухню мира исповедовал шеф-повар ресторана, куда мы зарулили через сорок минут после больницы: то ли балкарскую, то ли аджарскую, а то ли, вообще, памирскую. Но еда была удивительно вкусной: обилие овощей в острых подливках, нежное мясо с какими-то пряными травками, паштеты то ли из орехов, то ли из гороха, обильно посыпанные жареным кунжутом, кефирный суп «Ош» с домашней лапшой. Красное чилийское вино и сладкий клубничный десерт по окончании ужина в буквальном смысле свалили меня с ног. Я еле добрела до машины. Сережа, чтобы дать мне возможность поспать, расположился на переднем сидении рядом с водителем, а я, почти с комфортом улеглась сзади. Под голову мне положили пахнущее «Эгоистом» Сережино пальто, а ноги укрыли Колюниной косухой. Уснула я мгновенно.

Мне казалось, что в моем состоянии можно проспать целую вечность, но когда я внезапно открыла глаза, выяснилось, что наш Мерседес стоит на стоянке возле МакДоналдса буквально на выезде из Питера. Мой заботливый муж повел водителя перекусить.

Я потянулась, опустила на пол ноги и почувствовала, что сон ушел окончательно. Нащупав на резиновом коврике мокасины, я обулась и вышла на улицу. В освещенном окне пустого фаст-фуда виднелись силуэты Сергея и Колюни. Я усмехнулась, заметив, что калорийной «вреднятиной» подкрепляются оба мужчины. И это после изысков дорогого ресторана! Что ж, узнаю господина Толкунова. За гамбургеры он готов продать душу дьяволу. Поискав в кармане сигареты, я, клацая зубами от холода, закурила, прислонившись к дверце автомобиля.

Как по заказу на ум пришел разговор с молоденьким лечащим врачом, который подготавливал документы Сережи к выписке из госпиталя. Поскольку думать ни о чем другом не было больше сил, я тщательно вспомнила все детали беседы:

«Странный, весьма странный случай, – бормотал молодой кардиолог, просматривая тоненькую книжицу Сережиной истории болезни, – Я с подобным сталкиваюсь впервые. Пульс на момент вызова неотложки у вашего супруга был порядка сорока ударов в минуту, нитевидный. Давление 60 на 35. При этом – глубокий обморок. Хотя этот вот обморок и не удивителен, а типичен при гипотонии. Но ведь привычной гипотонии в анамнезе нет! И кардиограмма ни на что не похожа. Мне показали лекарство, которое дал вашему супругу его коллега – обычный адельфан. И, как меня уверяли, всего одна таблетка. А до приема препарата ваш супруг жаловался на острую боль за грудиной, жжение в области сердца. Врачи неотложки зафиксировали интенсивный красный цвет лица и небольшое кровоизлиянии в склеру глаза, что бывает при гипертоническом кризе. Гипертоническом! Понимаете?! Боюсь, что нет… Итак, что мы имеем? Человек попарился, незадолго до этого принял спиртное, потом выпил горячий чай…. Вот сосудики и не выдержали…. Но если предположить, что в сауне у больного внезапно поднялось давление и начался приступ стенокардии, то адельфан не мог повредить. Он призван был помочь! И коллега вашего мужа все сделал правильно! Давление должно было упасть, но незначительно. К сожалению, мы не успели сделать все анализы, так как Сергея Тимофеевича Толкунова привезли только утром и мы были заняты тем, что спешно оказывали ему экстренную помощь, но вам в Москве нужно будет обязательно проконсультироваться у специалиста! Это поразительно интересный случай! Хотя сейчас я отпускаю его почти спокойно. Учтите! Почти! Потому что давление у больного – как у космонавта, пульс 72 удара в минуту. Тоже прекрасно…. Но вы уж, будьте добры, не оставляйте здоровье супруга без внимания. Я подчеркиваю, судя по всему, у вашего супруга есть проблемы. И очень интересные. Простите, серьезные….».

Я сосредоточилась. Точнее, постаралась это сделать, нахмурив лоб и обняв себя холодными руками. Мыслительный процесс в условиях стресса давался с трудом:

Нужно будет обязательно показать Сережу врачам. И еще выяснить, какой чай пил Сережа в сауне. И с какой стати он его стал пить ВООБЩЕ, если дома кроме кофе ничего в рот не берет?

В этом момент я докурила сигарету почти до фильтра и зябко поежилась. Нам понадобится сделать аллерготесты. А, следовательно, нужно вспомнить, в какой из клиник Москвы у меня есть знакомые врачи-аллергологи. Чай… Адельфан… Вдруг у Сережи на них такая вот реакция? Хотя, по-моему, аллергия проявляется иначе. У нашего сына был в детстве однажды аллергический приступ, когда его укусила оса. Но там мгновенно появилось удушье, крапивница, отеки. Малыш задыхался, синел, тянулся к нам ручками. Лицо Серенького стало напоминать огромную клоунскую маску, раздутую до космических масштабов…. Но никакой потери сознания и катастрофического падение давления не было. Это я помнила точно. И, не смотря на то, что мы с мужем в ту роковую летнюю субботу чуть не поседели и, казалось, напрочь утратили возможность думать, запоминать и рассуждать, признаки анафилактического шока я усвоила на всю жизнь. Уверена, что питерские врачи эти признаки обнаружили бы быстрее меня…. Эх, жаль, что Карл Иванович не поехал с нами, а остался в утрясать дела с финнами, мне бы очень хотелось задать ему несколько вопросов. У Сережи правды ведь никогда не добьешься. И почему мужчины начинают себя вести как партизаны, или дети младшего школьного возраста, когда речь заходит об их здоровье? Даже смешно, честное слово. Они или пугаются, или отчаянно лгут.

К Макдоналдсу подъехал очередной автомобиль и, резанув фарами дальнего света мне прямо в глаза, остановился, выплюнув на улицу парочку ночных путешественников, любителей фастфуда. Внезапно мое внимание привлекла большая серебристая машина, стоящая справа от входа в ресторан. Я не очень рассмотрела ее в коротком сполохе фар, но мне вдруг показалось, что это тот самый Пежо, который сопровождал нас из Москвы в Питер. Испугавшись, я решила нырнуть в уютное темное тепло салона нашего авто. Прильнув к стеклу и надеясь, что с улицы меня рассмотреть невозможно, я внимательно вглядывалась в силуэт машины. То, что это был Пежо, сомнений не вызывало. Но тот ли самый? Утренний? Если Георгий Петрович не обманул, то машина, преследовавшая нас – это не качаловский эскорт. Тогда кто и почему следит за нами? И следит ли вообще? Ведь могло быть так, что из нашего поселка кто-то прошлым утром тоже собрался по своим делам в Питер, да еще и в одно и то же с нами время. И ехал он, этот человек, естественно, тем же маршрутом, что и мы. А как еще? И даже можно допустить, что тем людям, на серебристом Пежо, нужно было попасть с нами в одну и ту же сторону в Питере (центр все– таки). Ведь мы потеряли автомобиль за пару кварталов до госпиталя? Потеряли! А теперь я увидела у ресторана очередной серый Пежо и уже насочиняла себе всяких ужасных историй. Эх, жаль, не запомнила я номер.

В это время в Мерседесе одновременно открылись обе передние двери. Я испуганно отпрянула от окна. В салон садились сытые и довольные Сергей и Колюня.

– Не спится, Виток? – заботливо спросил муж, потянувшись назад и обдав меня ароматом кунжута, соленых огурчиков и жареного мяса.

– Ой, как вы меня напугали, надо же, – я чмокнула мужа в щеку.

– Ха! Вот это сыщица, – засмеялся Толкунов, – Выходим, смотрим, сидит, уткнувшись носом в стекло, высматривает что-то, и вдруг оказывается – ничего не видит. Как тебя только твои сотрудники не уволили за профнепригодность? Николай, как вы ее до сих пор терпите?

Колюня обернулся назад, внимательно посмотрел на меня и, заметив, как я ему указала подбородком на входную дверь ресторана, перевел взгляд вперед. Пежо медленно отъезжал от Макдоналдса.

– Твою мать, – матернулся Колюня и тоже повернул ключ зажигания.

– Он? – спросила я.

– Да, похоже. Я номер в темноте не срисовал, – Колюня завертел головой, пытаясь засечь серебристую машину, скрывшуюся за углом здания.

– Вы о чем это? – растерялся Толкунов.

– Да так, Сергей Тимофеевич. Машинка тут одна за нами подозрительная из самой Москвы в Питер ехала. А теперь, похоже, вместе с нами собралась обратно возвращаться.

Мы медленно выехали на трассу. Пежо пока не было видно.

–Какая машинка? – все еще ничего не понимал Сергей.

– Да мы думали ребята качаловские…, – пробормотал Колюня.

– Качаловские?!! – дурниной заорал Сергей и рывком развернулся в мою сторону. – Качаловские? Ты все-таки связалась с этим делом? Вляпалась! Твою ма-а-ть!…. Ну, поздравляю, женушка! Ну, ты моя умница. Ай, молодца! Теперь и вашему сраному «Твисту» капец, и мне, похоже, до кучи… То-то я смотрю, глаза у вас какие-то шкодливые. Думаю, уж не сообщил ли доктор чего фатального обо мне ненароком? А тут вон что! Большая политика!

– А чего ты орешь? – вскинулась я, подтягивая на сидении колени к подбородку, – Сама вляпалась, сама вылезу. Уж тебя не попрошу.

– Нет, ну какого черта? – продолжал бушевать Толкунов, – Коля, а вы там все куда смотрели? Вы чем думали? Вам всем, что, жить надоело? Где ваш долбаный «Твист» и где те сферы, куда вы курносые рязанские морды сунули? Вы с кем надумали играть в кошки-мышки? Ну-ка, быстро отвечайте, что происходит, пинкертоны недоделанные!

Я с размаху влепила Сергею пощечину. За «долбаный» Твист, за пинкертонов и за все остальное, что кипело раскаленной лавой в груди последние двое суток. Оплеуха пришлась большей частью на подголовник кресла.

– Ты что, мать, охренела? – Толкунов схватился рукой за щеку.

– Ах, ты хочешь знать, что происходит? – меня понесло. – Ты Настеньке своей любимой задавай вопросы. И таким тоном с ней разговаривай. Хотя, нет…. Что это я, старуха безмозглая…. Нам же теперь нервничать нельзя. Мы же теперь беременные. А беременным нужны исключительно положительные эмоции…

Злые слезы навернулись мне на глаза и все то, о чем я долго не могла заговорить, вылилось в какую-то безобразную бабью истерику:

– Завел себе малолетку… Хоть бы паспорт спросил…. Явилась она… Ждали ее…. Сю-сю, му-сю-сю,… ах, Витолина Витальевна,…. спасибо вам, Витолина Витальевна за Сергея Тимофеевича. Высокие, высокие отношения! Тьфу! – я со злостью плюнула на пол.– Седина в бороду, бес в ребро? Не так ли, Сергей Тимофеевич? Детишек нам захотелось? Давно за беременными не ухаживали, горшки не выносили?

– Николай, ты чего-нибудь понимаешь? – Сергей отклонился аж до лобового стекла, – Виток, ты что несешь? Какая такая Настенька? И почему ты мне не сказала, что беременна? – Толкунов так растерялся, что даже стал заикаться.

– Ой, не строй из себя недоумка, Сережа. Тебе это не идет, – я презрительно сощурилась и отвернулась.

– Да я ничего не понимаю, черт вас подери! – Сергей снова заорал. – При чем тут твоя беременность, хотя я и рад, конечно. При чем наш будущий ребенок и жена Качалова? Какая связь между этим? И еще малолетку какую-то приплела…. О ком ты говоришь все время? О Юльке нашей?

– Да о том, что не я беременна, а Настенька твоя, – я тоже перешла на крик. – Или ты скажешь, что еще ничего не знал? Тогда я тебя первая поздравляю! Счастливый папаша… И, вообще, хватит делать из меня дуру и хватит скандалить при людях. Вернемся в Москву – поговорим.

– Нет, мы будем говорить здесь и сейчас! – Толкунов решительно указал пальцем на обочину и даже схватился рукой за руль, – Николай, пожалуйста, сейчас же останови машину.

– Колюня, не смей! – я хлопнула водителя по плечу.

– Я выдерну к бениной матери ключи из зажигания, – заорал Толкунов.

Машина послушно вильнула к обочине и мы остановились.

– Вот пускай тебе Коля все и объясняет, – я схватила сигареты и дернула дверцу. – А с меня довольно! Лучше б ты в своем Питере остался. Пусть бы тебе Настя сопли вытирала. Короче, если через пять минут мы не поедем в Москву, я буду ловить попутку.

Дверцей я шваркнула так, что в ушах зазвенело.

На улице стало еще холодней, да к тому же начал накрапывать дождь. Но разгоряченная скандалом с Толкуновым, я нарочно подставляла лицо под прохладные капли, летящие с неба. Муж за мной не вышел, хотя я, честно говоря, в тайне даже от себя рассчитывала именно на это. Неужели он действительно будет расспрашивать Колюню? Вот стыд какой. С другой стороны, стыд – это то, что сделал Сергей Тимофеевич. Стыд – это визит юной Джульетты ко мне на работу. Стыд – это видеть, как меня жалеют посторонние люди и при этом смущенно опускают глаза, потому что и так все всем понятно – седина в бороду, бес в ребро, как недавно мне кто-то сказал. Господи, ну почему это произошло именно со мной?

Я помню как когда-то, очень давно, к моей маме, тогда еще молодой и красивой, начал захаживать в гости наш сосед и отец моей лучшей подружки, дядя Володя. Мама рано похоронила отца и долгие годы жила вдовой. Но не только со мной, а еще и с мамой отца, своей свекровью, а моей бабушкой. Каково было маме тринадцать лет жить в монашках – я не знаю. Но до самой смерти Анны Георгиевны к маме на пушечный выстрел не приближался ни один человек противоположного пола. То ли потому, что моя бабушка была большим партийным начальником и ее все, в том числе и потенциальные мамины ухажеры, очень боялись. А то ли просто потому, что мама сама не хотела причинять боль свекрови, предавая память ее сына.

Но уже через пару месяцев после смерти бабушки к нам домой стал приходить сосед. То починить что-нибудь. То забрать у мамы какие-то документы с работы (они еще и трудились в одном и том же конструкторском бюро). Я долго ничего плохого не подозревала. Мы даже продолжали дружить с дяди Володиной дочкой. Вот только домой к нам Иру приглашать мамулечка мне почему-то не советовала. Но шила в мешке не утаишь. Я отчетливо помню, как однажды вечером мама и дядя Володя вошли в квартиру вместе, принаряженные, явно вернувшиеся то ли из кино, то ли из ресторана. Мама держала в руках букет осенних астр, а Иркин папа – небольшой саквояж.

– Ты совсем уже большая девочка, Вита! – мама волновалась и краснела, – Поэтому мы решили сказать тебе правду. Я и Володя любим друг друга и жить теперь будем вместе.

– А Ирка? – ляпнула я первое, что пришло в голову, – Она тоже будет жить у нас?

– Нет, Ирина останется со своей мамой. Владимир Николаевич разводится с женой…

Мне трудно передать словами тот кошмар, который последовал за уходом дяди Володи из дома. Почти два месяца мама и ее новоиспеченный муж стойко держали осаду. Их клеймили и поносили все: соседи, сослуживцы, бывшая жена дяди Володи, учителя моей школы, даже мои одноклассники. Хотя, если честно, одноклассники, науськиваемые Иркой, только делали вид, что осуждают мою маму. На самом деле, я точно знала, что у многих в семьях бушуют скандалы почище любого развода. И мои подружки, у которых не было пап, или были, но папы-алкаши, папы-тунеядцы, с удовольствием согласились бы на то, чтобы и их мамы встретили свою любовь, пусть даже в таком пожилом, как нам тогда казалось, возрасте – в сорок лет!

Закончилось все очень просто. Наша семья переехала в другой район. Из престижного центра на самую окраину. Родители уволились с прежней работы и устроились в КБ какого-то заштатного НИИ, а я сменила школу. Но остался с той поры в моей душе какой-то осадок, привкус чего-то крайне неприличного, стыдного, аморального… Я видела, что мои «старички» искренне любят друг друга, радовалась за них, но никогда не забывала злые, покрасневшие от слез и опухшие глаза Ириной мамы, когда она пришла к нам скандалить и обзывала мою маму и своего бывшего мужа самыми погаными словами.

– Виток, прости, – возле меня материализовался Сережа, – Я ж ничего не знал. Муж тоже достал сигарету.

– Чего не знал? – нахохлилась я

– Да совсем ничего. Никакой Настеньки в природе не существует. А даже если и существует, то ко мне точно не имеет никакого отношения.

– Сережа, ты болен? Я сама ее видела. Своими собственными глазами. Так же отчетливо как тебя сейчас, – я пыталась понять, какую игру затеял Толкунов.

– Витолина Витальевна, – обойдя машину, к нам приблизился Колюня, – Похоже, чист наш Тимофеевич. Он нам… мне…, словом, нашему «Твисту» дал две тысячи долларов, чтобы мы разобрались с этой подставой.

– Эх, мужики… Покобелили и в кусты? – я от злости закурила вторую или третью сигарету подряд, – Да вы о девушке подумайте! Я уже про себя не говорю… Не надо играть ни в какие игры. Настя ждет ребенка от Толкунова. Вы же сами мне с Петром Ивановичем звонили, когда я была у Качаловой, – я расстроено посмотрела прямо в глаза Колюне.

– Понимаешь, Витальевна, какое тут дело – Колюня не отвел взгляд своих бездонных черных глаз, – я верю Тимофеевичу, а не какой-то медицинской карточке. Может, эта Настя аферистка и все сама придумала. Это же с ее слов отец записан. Да и в офисе у нас, ты вспомни, она сказала, что все обсудила с Сергеем Тимофеевичем, а он знать ничего не знает.

– Виток, ну ты сама вспомни, сколько раз я не ночевал дома? По пальцем же можно пересчитать за последние годы. И то, только тогда, когда улетал в командировку или аврал на работе разгребал, – Сергей отнял у меня сигарету и выбросил ее далеко в темноту. Огонек, прочертив тонкую оранжевую дугу, исчез в мокрой траве.

– Да? А сколько раз ты задерживался? – продолжала упорствовать я, но в душе уже потихоньку разливалось блаженное тепло и отчаянное желание поверить в то, что мой Сережка говорит правду.

– А сколько раз за вечер я тебе звонил, когда задерживался? – Сергей почувствовал перемену моего настроения и спешил закрепить успех – Как ты себе это представляешь? Я лежу с любовницей и каждые полчаса названиваю законной жене?

– Ну не приснилась же мне эта Настенька, – почти взмолилась я, чувствуя, что уплываю и уже отчаянно верю мужу.

– А вот этим мы с Петром Ивановичем и займемся. Прямо завтра с утра, – Колюня страшно довольный и бледный более обычного решительно направился к машине.

Всю дорогу до Москвы я мирно проспала в объятиях Толкунова на заднем сидении, чувствуя надежное тепло его рук, радуясь его близости, веря, что все мои страхи остались позади и тихо ликуя оттого, что за всеми этими семейными разборками Сережа совершенно забыл о первопричине нашей ссоры – его запрете связываться с семейством Качаловых.

28 сентября (среда, утро)

Впервые за последний год я бессовестно проспала работу. Ну и кто меня осудит? По натуре я жаворонок. Точнее, по искреннему убеждению собственного супруга – жуткий мутант – совожаворонок. Ложусь я, как правило, после полуночи (хотя тереть глаза и позевывать начинаю значительно раньше), а вскакиваю еще до рассвета – в пять, шесть часов утра. Никто меня к этому графику не приучал, нужда не заставляла, просто так получается, что вечерами, даже не смотря на отчаянное желание пойти в постельку, любопытство берет верх, и я продолжаю бодрствовать. Какое любопытство? Да обычное. То фильм интересный по телевизору покажут, то книжка попадется с интригующим сюжетом, и я никак не могу уснуть, пока не дочитаю до конца или до черных мух перед глазами. Ну а утром я просыпаюсь с петухами. Нет, никто меня специально не будит, Боже упаси… Просто в какой-то момент, переворачиваясь с боку на бок, я открываю глаза и с очевидностью понимаю, что больше закрыть их и сладко заснуть не сумею. Потому как тут же находится куча дел: сходить в туалет, выкурить сигаретку, водички попить, кофе… Ну, а когда любое из этих действий совершено – о каком сне может идти речь?

Поэтому я либо отправляюсь к компьютеру, либо усаживаюсь с недочитанной с ночи книжкой на кухне, либо пытаюсь соорудить домашним завтрак, опережая вездесущую Клару. Было время, когда я по утрам выбегала на улицу поселка, беря с собой в качестве сопровождающих наших трех ротвейлеров – бабушку Герду, маму Неську и внучку Лису… Но с тех пор, как в прошлый новый год любимица Сережки – Несси – умерла от рака, я прекратила пробежки с собаками. Мне очень тяжело привыкнуть к тому, что вместо трех упитанных симпатяг за мной будут бежать только две. В общем, кто терял любимую собаку – тот меня поймет…

Поэтому сегодня утром, выйдя на кухню и с удивлением обнаружив на круглых настенных часах сексуальное единение двух стрелок в районе цифры «12», я почувствовала себя виноватой. К тому же в доме никого, похоже, не было. Клара, вероятно, уехала на рынок, мои сотрудники, скорее всего, находились в офисе, а драгоценный Толкунов (если верить вчерашним обещаниям) покатил к профессору Литвиновой. На обследование. Во всяком случае, его половина кровати была пуста, а в мойке одиноко белела любимая Сережина «личная» чашка для кофе.

Я отлично помнила, что сегодняшний день должна посвятить встрече с Георгием Петровичем – Великолепным Гошей. Так я сама себе пообещала. Конечно, мне бы значительно больше хотелось повидать Татьяну Качалову, но я абсолютно не была готова к тому, чтобы найти правильные слова утешения, соболезнования, скорби и т.п., приличествующие данному случаю. Тем более, что отлично помнила, как еще буквально два дня назад обзывала ее покойного мужа «банкиришкой» и радовалась, что не пошла за него голосовать. А ведь Качалов не сделал мне ничего плохого. И Танюшу он любил, если верить ее словам, да и его поступкам. Я решительно набрала номер телефона начальника безопасности Качалова. Как и прежде, трубку он взял почти мгновенно:

– Алло, Витолина Витальевна. Как ваши дела? Вы еще в Питере?

– Спасибо вам, Георгий Петрович…. – я поймала себя на той мысли, что мне хочется говорить с ним запросто, без отчества, – Мы уже вернулись. У мужа все нормально. Вы там как?

– Я не очень свободно могу сейчас говорить, вы, надеюсь, понимаете? – Гоша прозрачно намекнул на свое нежелание общаться именно по телефону, – Мы не могли бы с вами встретиться в два часа пополудни где-нибудь в районе Комсомольского проспекта?

Я легко согласилась на встречу.

– Отлично, – Гоша явно оценил мою понятливость, – Как приедете на место, отзвонитесь мне. Мне со Старозачатьевского до любого места на Комсомольском добираться не более десяти минут. Подойдет любое кафе, любой ресторанчик. Не обязательно дорогие и пафосные.

Если я правильно поняла Георгия Петровича, он хотел встретиться в самом демократичном месте, где мы не будем привлекать постороннего внимания и легко смешаемся с толпой. Ну, что же, придется звонить Колюне или Петру Ивановичу. Пусть заезжают за мной и отыскивают конспиративный ресторан.

Однако звонок в офис меня очень разочаровал. Петр Иванович был на задании и мог освободиться не раньше вечера, а Колюня, хотя и не был занят – затемпературил после длительной дороги и отлеживался у себя в квартире. Можно было вызвать такси, но я рискнула сделать по-другому.

– Георгий Петрович, – вновь набрала я номер Эрнста, – Это Толкунова. К сожалению, я на сегодняшний день осталась безлошадной, а выбираться из поселка на такси – проблематично. Я боюсь просто не успеть. Поэтому, может быть, вы к нам заедете?

– А сад у вас есть? – некстати поинтересовался Великолепный Гоша.

– Есть, – оторопело ответила я, – И сад, и огород. Но сейчас осень и, боюсь, ни я год ни овощей уже не осталось… Разве что яблоки…

– Отлично, – хохотнул Гоша, – Я обожаю яблоки, так что еду к вам. Адрес не сообщайте, я его прекрасно помню.

Ничего не понимая, я побрела в ванну. При чем тут сад и яблоки? Не на дачу же к друзьям собрался Георгий Петрович. Мы вроде должны были обсудить некоторые подробности событий, случившихся у Качаловых?....

Гоша появился ровно через 60 минут. К этому времени я успела привести себя в порядок. Легкий дневной макияж, уютный домашний брючный костюм, свежие круассаны, испеченные Кларой и чай, согретый в самоваре, все это в комплексе, по моему мнению, должно было произвести на Эрнста благоприятное впечатление и подать меня, вместе с домом, в самом выгодном свете. Услыхав звонок домофона, я нажала кнопку автоматического открывания ворот и поспешила на веранду, встречать гостя. Георгий Петрович выходил из автомобиля, дружелюбно поглаживая по загривкам наших огромных псов. Боже! Я совсем забыла, что собаки свободно бегают по двору!

– Герда, Лиса! Фу! Свои! – закричала я с порога и бросилась прямо в домашних тапочках на мокрую тротуарную плитку.

Однако собаки, похоже, совершенно не собирались пугать нашего гостя. Они дружелюбно подергивали попками, пытаясь вилять култышками куцых хвостов. Да и Георгий Петрович не выглядел растерянным. Он стоял в большом черном плаще из дорогой кожи, декорированном оранжевой замшей и сам чем-то напоминал огромного ротвейлера.

– Витолина Витальевна, голубушка, очень рад встрече. – Гоша протянул мне руку. – Но вы зря в тапочках на улицу выскочили. Может быть, вы переобуетесь и накинете что-нибудь теплое? А я тут с вашими красавицами в саду погуляю?

– Но почему бы нам не пройти в дом? – спросила я, пожимая теплую Гошину ладонь и не очень понимая настойчивое желание беседовать на улице.

– Да на свежем воздухе сподручней, – весело подмигнул мне Гоша, но тут же сделал серьезное выражение лица и уже с другой интонацией добавил – Береженого Бог бережет. Я, знаете, стараюсь не доверять стенам. Оказывается у многих из них есть уши.

До меня наконец дошло. Я согласно кивнула и вернулась в холл за теплой курточкой, которая у нас была, так сказать, общего пользования – в ней все домашние выгуливали собак. Наскоро переобувшись в разношенные кроссовки, я поспешила на улицу. Георгий Петрович в окружении наших псов прогуливался по садовой дорожке и грыз сорванное с дерева краснощекое яблоко.

– Видите, я не преувеличил свою любовь к этим фруктам, – Гоша широко улыбнулся. А я – нахмурилась.

– Георгий Петрович, что-то у вас слишком радужное настроение. Как-то не вяжется все это – я обвела рукой улыбающегося Гошу с яблоком, собак – с теми событиями, которые привели вас в мой дом.

– А у меня всегда перед боем отличное настроение!

– Перед боем? Вы собрались со мной сражаться? – Я никак не могла взять в толк, что происходит.

– Упаси Бог! – Гоша наконец перестал улыбаться – Я намерен сражаться вместе с вами. И об этом, собственно, и приехал поговорить.

– Может быть, мы пройдем в беседку? – я указала на бревенчатый домик в глубине сада, – В ногах, как говорят, правды нет.

– Ну что ж, я не возражаю.

Усевшись на широкие деревянные скамейки возле большого прямоугольного стола, мы почему-то замолчали. Когда пауза слишком затянулась, Георгий Петрович решительно прокашлялся и произнес:

– А я в вас не ошибся.

– ????

– Не ошибся, когда вас «разоблачал». Ваш китайский или турецкий, не рассмотрел точно, прикид, в котором вы прибыли к Качаловым, совершенно к вам не шел. Вы с той одеждой были, как это выразиться, из разных опер.

– Это что, так бросалось в глаза? – я откровенно расстроилась.

– Конечно! Для сыщика – это абсолютный непрофессионализм. Умение перевоплощаться в другого человека иногда может стоить жизни и здоровья, – Гоша назидательно поднял вверх указательный палец.

– Ага, – скептически подхватила я, – Например, может довести до психушки. Как это чуть не произошло с вашей хозяйкой. Татьяной Качаловой. Кто-то так упорно в нее перевоплощался, что женщина стала подозревать у себя первые признаки душевной болезни.

– Вы знаете, что смерть Качалова не была случайной? – резко оборвал меня Георгий Петрович.

– Как это? – растерялась я.

– Для всех… для прессы, в том числе, Качалов умер от острой сердечной недостаточности.– Гоша знаком попросил разрешения закурить. Я автоматически кивнула. – На самом деле у экспертов есть все основания полагать, что его смерти кто-то очень сильно помог.

– Вы считаете, что Качалова убили?

– Именно так. Отравили. И, поскольку в ту ночь в доме находилось очень ограниченное число людей, круг подозреваемых минимален.

– Вы что же… Вы полагаете, что это я? – мне стало почти дурно.

– Напротив, Витолина Витальевна, – Гоша успокаивающе улыбнулся – Вы ЕДИНСТВЕННАЯ, кого я не подозреваю. Иначе меня бы здесь не было. Но я искренне рассчитываю на вашу помощь!

Из дальнейшего рассказа начальника качаловской службы безопасности мне стало ясно следующее:

В ту роковую ночь, когда умер Сергей Качалов, в доме находились помимо нас с Гошей всего несколько человек – Татьяна Борисовна Качалова, ее мать Любовь Павловна, племянница Качаловой Наталья, охранник Николай, еще один охранник Иван (но он дежурил у входа в квартиру, в небольшом холле возле лифта) и Нина Самсонова – домработница. Вечером в квартире побывал личный врач Качаловых, который осматривал Татьяну и адвокат Качалова некто Трегубов Семен Исаевич, который приезжал за документами к Сергею Ивановичу. Я, как всем известно, уехала из квартиры в районе полуночи или чуть позже. Минут пять спустя Гошу вызвал в кабинет Качалов. Разговаривали они о делах минут пятнадцать, после чего Сергей Иванович отправился спать, а Гоша еще час смотрел по телевизору теннис. Он, кстати, так и уснул под прямую трансляцию матча, поэтому утром не сразу расслышал шум и крики…