Текст книги "Родить легко"

Глава 28
Как лекари Дюймовочки боялись

Хорошие роды запоминаются редко, да и что там помнить? Если всё идёт нормально, как и должно, то получается почти по Льву Николаевичу Толстому – что-то вроде «Все хорошие роды похожи друг на друга…».

В принципе, и в этих родах я тоже не увидела бы ничего особенного. Если бы не происходившее до них.

Ещё несколько лет назад контракты на индивидуальные роды заключались не напрямую с роддомами, а через страховую компанию, которая теоретически несла финансовую ответственность за здоровье ребёнка после родов и потому минимизировала возможные риски самым незамысловатым образом: попросту отказывая в контракте, если дородовый анамнез страховщикам хоть чем-то не нравился.

А Нюша Пшеничкина не нравилась докторам.

Помимо милейших имени с фамилией, она являлась обладательницей удивительно изящной, миниатюрной фигурки, ростом была вряд ли выше ста пятидесяти – при весе не больше сорока – и бережно носила в аккуратном маленьком животике столь же деликатных параметров детку. В целом же вся эта умилительная композиция здорово смахивала на куклу «Беременная Барби».

Но врачи не транслировали ни восторгов, ни сюсюканий. Медицина упорно отказывалась верить, что совершенно здоровая, нормальная, хоть и находящаяся на нижней границе массогабаритных стандартов девочка может выносить и родить здорового, нормального, хоть и маленького ребёнка, определяемый ультразвуком вес которого не укладывался в протокольные нормы.

Каких только жутких диагнозов ни предполагалось! Гипотрофия, фетоплацентарная недостаточность, синдром замедленного развития плода третьей степени, синдром Дауна, синдром Патау и ещё всякие, совсем уж редкостные, синдромы… Под конец беременности образовалась стопка из анализов крови, УЗИ, КТГ и прочих обследований высотой примерно с Нюшу. И несмотря на состояние здоровья примерно как у космонавта, на контракт её никто не брал.

Кесарево или индуцированные роды по ОМС – пожалуйста. Контракт – нет: «У вас недоразвитие плода», «Даже если родите, такой маленький ребёнок не сможет выжить сам и отправится прямиком на выхаживание», «Он не вынесет схваток» – и всё в таком духе. Как мы ни трясли килограммами безупречных анализов, доказывая, что всё в порядке, просто девочка миниатюрная, – нет.

В общем, беречь душевный покой и психическую стабильность Нюши (во всех акушерских учебниках – основы основ правильного взаимодействия с беременной) никто не собирался. Но маленькая женщина не сдавалась под давлением бездушного катка формальной медицины.

Она была готова принять любой исход своей беременности – хоть недоношенного, хоть с синдромом Дауна. Но родить этого ребёнка Нюша хотела сама. И только повторяла во время наших утомительных походов по врачам: «Инна, вы же меня не бросите? Вы же будете со мной до конца?» Я, обнимая её хрупкие плечи, думала: «Конечно, не брошу. Конечно, буду. Вот только родить самой тебе не дадут… А нам надо!»

Делать нечего – пришлось договариваться с нашим доктором. Решили так: поступаем как бы по ОМС. Доктор под предлогом того, что это её родственница, по-свойски просит отдельную палату, а там – как кривая вывезет.

Авантюрный план имел кучу слабых мест, но других вариантов не было. Главное – не попасться на глаза начальству, которое мигом распределило бы всех согласно омсной разнарядке: роженицу в родзал под присмотр отряда врачей (а то и прямиком в операционную), доктора на рабочее место, а меня просто «на фиг с поля».

Поэтому, когда с утра начались схватки, мы весь день просидели с ними дома. Только по совету нашего доктора сделали КТГ в ближайшем медцентре, чтобы убедиться – всё идёт хорошо. И в роддом приехали уже к ночи – чтобы наверняка! Благополучно миновали заградительные кордоны приёмной и сестринских постов.

Темнота, тишина и покой «контрабандной» отдельной палаты. Нюша наконец успокоилась, расслабилась, вошла в родовой процесс и беспроблемно родила – уж извините за просторечие, как плюнула, – такую же миниатюрную, изящную, ангелоподобную девочку. Абсолютно, изумительно здоровую. Только совсем небольшую – 2550.

Облегчённо плакали все. И маленькая мама, и я, и даже доктор – настолько чудесным казалось происходившее, особенно на фоне всей предыстории.

Кто не в курсе – ребёнок считается доношенным при массе 2500. И появись кроха на свет на шестьдесят граммов легче… На столько тянет среднее куриное яйцо.

Вес той самой соломинки из поговорки про спину верблюда.

Глава 29
О старшей дочери

Долгое время, пока я не вникла в акушерскую тему уже профессионально, всем рассказывала, что мои первые роды шли три часа. Расхожая ошибка многих легко и хорошо родивших – считать временем родов только то, в которое ты уже ничем, кроме собственно схваток и отдыха между ними, заниматься не в состоянии.

А на самом деле они шли десять часов. Только первые семь я пребывала в полной уверенности, что это «не оно». Предупредила ведь меня свекровь об адских муках! Но даже приблизительно ничего похожего я так и не почувствовала. И вообще полагала, что происходящее никак не может быть родами – ну февраль же!

А потом стало понятно, что не отвертеться: вот они, роды! И пока туда-сюда, звонки, сборы, дорога… Приехали в роддом и через десять минут родили!

И вот жду вторые. Уже решили рожать дома (совсем не понравилось мне в роддоме: за эти десять минут и промежность разрезали, и пузырь прокололи, и на груди дали сыну полежать всего ничего).

Нашла центр домашнего акушерства (тот самый «Золотой младенец», где через десяток с лишним лет начнётся моя карьера индивидуальной акушерки), удивилась предложению готовиться к родам. К чему готовиться-то, думаю? Но испугалась. Мне сказали, что с первыми родами повезло, а вот со вторыми, имейте в виду, может и не повезти. И обязательно диета: никакого мяса в последние две недели! Иначе роды будут сложными.

Вечер, ужин. Курица! Целая, зажаристая, из духовки. Обещаю себе и Володе: это – последняя, с завтрашнего дня на диету! Слопали одним махом на двоих.

Просыпаюсь с утра – будто что-то внутри поменялось. Эх, думаю, зря курицы столько съела! Но даже если это роды, то впереди же часов десять ещё… И ныряю в домашние дела. Сын пятилетний шебутной, еда, уборка – всё, как всегда. Потом уже понимаю: схватывает периодично, минуты через три! Звоним акушерке, она выезжает.

– Хочу винограда, – говорю мужу, – и вина, кстати, не купили! Сходи в магазин, а я в ванну пока.

Он закрыл за собой дверь (на часах ровно тринадцать ноль-ноль), я легла в ванну – и тут кааааак зарычу!!! Как дикий зверь! Как будто я превратилась в самку то ли медведя, то ли тигра и из меня вырвалась какая-то безумная, непреодолимая энергия – покружила вихрем и ушла.

Я испугалась, затихла… Опять! Рычу и ничего не могу с этим поделать. Вижу в приоткрытой двери круглые глаза Жени. Блин, пугаю же ребёнка!

– Сыночек, мама играет в медведя! Ещё немного поиграет, не бойся…

И опять рычу. Смотрю в перерыве между схватками – вроде поверил, не такой испуганный уже.

– Ещё раза три мама поиграет…

Вбегает Володя (на улице его накрыло вдруг чувство, что надо вернуться), а из меня уже пузырь выходит. Разорвал его пальцами, и в руки, прямо по волне вод, выплыла, как лодочка, моя прекрасная девочка – глядя на нас спокойными ясными глазками.

На часах тринадцать тридцать. Акушерка приехала через пятнадцать минут…

– Что тебе подарить на день рождения? – спросила я Прасковью лет в шесть.

Задумалась:

– Что-нибудь, чтобы я была счастливой… Может, цветочек какой? Нет, ничего не дари, я и так буду счастливой!

Будь счастлива, дочь!

В девятнадцать заявила как-то:

– Не-е-е-т, ребёнка ещё долго не захочу. Если захочу вообще. А вот порожать – это, конечно, очень интересно!..

Её формирование и взросление прошли на фоне моих постоянных историй про роды. С подробностями, эмоциями, рассказами, как в родах в итоге соотносятся физические возможности и психологические качества. Как потрясающе влияет на роды глубокий покой в уме и как их портят истеричность и страх.

Они с младшей сестрой частенько играли в роды. Под платье – мяч. И одна «рожала» его, другая помогала, потом, как бы в момент родов, «принимающая» быстро сбрасывала мячик и просовывала куклу. Выкладывали её на живот, радостно поздравляли друг друга и кричали мне в кухню: ура, у нас мальчик!

Иногда за некоторыми моими пациентками девчонки следили заочно, если случалось что-то интересное. Например, однажды я поведала им забавную историю, когда на приём пришла беременная и с тревогой сообщила, что потеряла… во влагалище чеснок! Вечером засунула, а утром не может найти. Представьте, как они веселились! И некоторое время потом интересовались: «Как там Марина-чеснок? Не родила ещё?» А когда я рассказала, что она пришла ещё раз, теперь с жалобой на красноватые выделения, предположили: «Сейчас, наверное, помидор…»

Мои дочери выросли с абсолютно спокойным отношением к родам. Они искренне не понимают, что там такого страшного, почему их одноклассницы и однокурсницы говорят на эти темы исключительно с негативным оттенком. Ведь нормальное же, более того, очень интересное дело: испытать новые ощущения и родить нового человека.

В одной многодетной семье, где мама – домашняя акушерка, я спросила её десятилетнего сына:

– Видел, наверное, как сестрёнки рождались?

Тот задумался на секунду:

– Не. Я тогда кашу ел.

Для него это норма, в хорошем смысле слова обыденность, не заслуживающая какого-то особого внимания. И я всегда говорю о том же: можно создать и потом тщательно пестовать демонов в голове, а можно их разогнать! А ещё лучше – не создавать.

И то, что Прасковья пока не хочет детей – нормально. Это приходит с любовью. А вот то, что ей «интересно порожать», для меня стало самым неожиданным и приятным итогом.

Я в её возрасте и представить не могла, что у меня будет четверо детей. Думала – ни одного! Никаких материнских чувств я не проявляла, меня никогда не умиляли маленькие дети. Видела в этом только нагрузку: бессонные ночи, тоскливое бессмысленное хождение по парку с коляской, погремушки, сóски, пустышки, а главное – полное отсутствие личного времени!

Потом роды – одним днём – перевернули мой мозг, моё сердце. Нажали все нужные кнопки. Всё осветилось любовью и стало лёгким, а бытовое – проходным и по большому счёту неважным.

Остаётся вопрос: как тот самый покой создать и вырастить, когда из семьи, из прожитой до беременности жизни молодые женщины приходят ровно с противоположным? Со страхом и ожиданием родов как удаления всех зубов без наркоза…

Вот этой идеей и не перестаю вдохновляться.

Глава 30
Хороший человек из Петербурга

Немного расскажу про мужчину, с которым я встречалась целый год в пору моей учёбы в ГИТИСе (уже после расставания с Андреем Звягинцевым). Это замечательный актёр, лауреат «Золотой маски» Игорь Гордин.

Так получилось, что я оказала некоторое влияние на актёрскую судьбу Игоря. Дело в том, что когда он – уже взрослым человеком, имея высшее образование и профессию физика-ядерщика, – поступил в ГИТИС, то обладал типажом так называемого весёлого характерного толстяка. Да-да, тот самый стройный, аристократически изящный, сдержанный и спокойный Игорь Гордин в ту пору был полным, рыхлым увальнем, не выпускавшим изо рта беломорину. Когда его примеряли в «Горе от ума», речь шла о Скалозубе.

На фоне подавляющего большинства студентов, поступивших после школы, Игорь выглядел совсем взрослым – к концу учёбы ему набежало уже под тридцать. И несмотря на то что весёлые толстяки никогда не относились к типажам мужчин, которые мне нравились, я его разглядела. Что-то увидела и сама, по сути, стала за ним ухаживать. Немножко набиваться, обращать на себя внимание.

Игорь жил в общежитии. Ходили слухи, что у него есть какая-то очень взрослая женщина в Санкт-Петербурге, откуда он родом. Это, конечно, немного настораживало, но с ним было интересно.

У нас что-то завязалось. Уж не знаю, как у него там завершилось с той женщиной, но довольно скоро наши отношения переросли в серьёзные. И потом, где-то через год, он даже сделал мне предложение.

Мне очень хотелось, чтобы Игорь хорошо выглядел. Было понятно, что если он похудеет, перестанет смолить «Беломор», если его, выглядевшего неаккуратным, неухоженным, слегка замызганным холостяком, который на ночь непременно съедал тортик (или хотя бы половинку), переодеть и придать немного лоску, то Игорь «заиграет». Стала методично и планомерно капать ему на мозги. Начала всячески уговаривать и мотивировать на другое питание, на другую одежду, на другое поведение.

И во время наших отношений Гордин изменился. Похудел, сменил имидж. Мастер его курса с удивлением говорила: «Надо же, брали на амплуа характерного толстяка, а выпускаем героя-любовника!»

Правда, потом он грустно шутил – мол, переделала меня и бросила. Но Игорь человек спокойный, дружелюбный, очень порядочный, приятный (и вообще в отношении Гордина у меня рождаются только самые тёплые, хорошие слова). И флегматик. А мне с моей тогдашней натурой всегда хотелось его расшевелить, завести, сделать живее, импульсивнее, активнее. Более безрассудным, неупорядоченным.

Мы встречались с Игорем год. Ездили к нему в Санкт-Петербург, знакомились с его родителями, мама что-то дарила мне со словами «Тебе как моей будущей снохе». Всё вроде шло в сторону замужества.

Но тут появился Володя – как вихрь, фонтанирующий какой-то неиссякаемой, бьющей двадцать четыре часа в сутки энергией. И стал для меня человеком, в котором, как мне тогда казалось, я так нуждалась. Буквально через три дня после знакомства я сказала Игорю: «Извини, я встретила по-настоящему своего человека. Спасибо тебе за всё, и до свидания!»

Игорь очень переживал. Но, как известно, его личная жизнь вполне состоялась – счастливая семья, дети, крепкий брак с Юлией Меньшовой.

Спасибо, Игорь, ты очень хороший человек! И прости меня.

Глава 31
Про надежду

Более непохожих однопалатниц трудно представить. Возможно, мы с ней выглядели даже комично: я после родов – сорок килограммов, она – сто сорок.

Почему я тогда была такой? Слишком трудные воспоминания. Не для того эта история, чтобы меня кто-то пожалел. Так что конспективно.

Живём в тридцатишестиметровой однушке с тремя детьми. Спим впятером на двух кроватях, вещи не умещаются в единственном шкафу. Игрушки по всему дому. Побыть одной хоть минуту – заветная и невыполнимая мечта. Всеми силами выбиваем из лужковского правительства бóльшую площадь (тогда многодетные ещё могли на что-то рассчитывать).

И вот ордер на четырёхкомнатную квартиру на руках! Тот же район, центр, не нужно менять школу сына и садик девочек. В эйфории начинаем ремонт на оставшиеся после доплаты за увеличившуюся жилплощадь (пусть и по льготным расценкам, но всё равно о-го-го какая сумма) деньги.

Через месяц ещё новость – жду ребёнка. Снова катарсис: как всё вовремя! Не будь новой квартиры, скорее всего, загрустила бы, что станет ещё труднее и невыносимее на тридцати шести метрах… Тут же – всё одно к одному.

А ещё через месяц тяжело заболевает Володя. Сначала пугают страшным диагнозом. «Месяцев семь ему осталось, держитесь», – говорит доктор, не зная о моей беременности. Проживаем странные дни, полные необъяснимых чувств…

Потом диагноз меняют («Выживет, скорее всего»), но ещё несколько недель он остаётся в больнице, а моя жизнь расписана по часам. Рано утром развожу детей в школу/сад, потом на рынок купить что-то свежее для мужа, и домой – готовить. Потом в больницу – сидеть с ним, потом в новую квартиру проконтролировать бригаду и ход ремонта. Потом в школу, потом в сад. Вечером дети, уроки, готовка, уборка. Уложить всех – и на телефон, искать дефицитные лекарства, личные связи и хороших докторов. И так день за днём.

А мне больше всего на свете хотелось спать! Так во все беременности выражался мой токсикоз, спала часов по пятнадцать в сутки. В эту же – от силы по пять.

В итоге Володя поправился, квартиру отремонтировали и переехали. Но с моим организмом что-то произошло. Постоянные стрессы «сбили» щитовидку, и я начала стремительно худеть – на тридцать второй неделе весила сорок два килограмма.

После долгих препирательств и скандалов в женской консультации, где серьёзно беспокоились – правда, не знаю, за меня или за соблюдение протокола, – я наконец сдалась на лечение в Центр планирования семьи и репродукции на Севастопольском проспекте. Но не прошло и недели, как мой двухкилограммовый мальчик решил родиться. Его, конечно же, забрали в кувез.

Лежу в палате, тоскую. Все мои новорождённые дети всегда оставались со мной. А теперь не находила себе места. Каждые полчаса брела в детское отделение и торчала возле сына, раздражая медсестёр своими расспросами.

И тут в палату привозят соседку после кесарева. Огромная, рыхлая, всё тело в веснушках, на голове копна жёстких рыжих кудрей. Трое санитарок еле сгрузили её с каталки на кровать. Когда та очнулась от наркоза, мы начали знакомиться. И, как это обычно бывает в больницах, к концу дня уже сдружились.

Надя впервые забеременела в тридцать восемь, будучи до этого уверенной, что бесплодна. Ни её, ни мужа это не беспокоило, и они даже не пытались узнать причину, приняв как факт. Детей не хотели: «Нам и вдвоём хорошо да интересно!»

Беременность стала общим шоком. Размышляли – рожать, не рожать, но давление родни сыграло решающую роль. Все в один голос твердили: если не сейчас, то, может, уже никогда – вдруг последний шанс? О естественных родах никто и не думал: «Возраст», «Зачем мучиться?» Врачи, разумеется, «поддержали» растерянную «старородящую» плановым кесаревым сечением.

И вот лежим, болтаем. Заходящий медперсонал порой подшучивает над нами – прикольно смотримся в паре.

Я продолжаю бегать к своему крошечному мальчику, который весь в капельницах, датчиках и трубочках. С лёгкой завистью гляжу на лежащего рядом Надиного – здорового, щекастого, четырёхкилограммового. Надя к нему не ходит, вести с полей приношу я.

– Думаешь, сходить?

– Ну конечно, он у тебя такой классный, такой красивый!

Смотрит с сомнением:

– Пойми, я к нему ничего не чувствую. Не хотела его, случайный какой-то…

Вижу, что я для неё – со своими рассказами, тревогами, многодетностью, беготнёй по отделению и восторгами – инопланетянин. Как и она для меня.

«Гружу» её темой грудного вскармливания.

– Зачем? Есть же смеси! – недоумевает Надя, не особо веря в успех.

Её ареола похожа на огромную веснушку, соскá там не наблюдается в принципе – плоскость, равнина.

Щекастого парня приносят на первое кормление. Ни секунды не целясь, он идеально хватает никому, кроме него, не видимый сосок и начинает сосать, сильно и жадно. Надя в шоке:

– Что он делает? Как этому научился?

Природа побеждает! Но Надя озадачена:

– Неужели я смогу это любить?

Приходит делегация докторов, объявляет букет диагнозов моего сына. Часть очевидных, часть предполагаемых. И «утешалку»:

– Вы вправе отказаться от ребёнка. Завтра переводим его в больницу.

Предлагать такое мне…

Затихшая после ухода делегации Надя разговаривает очень осторожно, неуверенно:

– Может, ещё обойдётся?..

После выписки мы с ней потеряли друг друга. У меня началась другая жизнь, в которой стало очень много больниц и слёз. И счастья. Но это совсем другая тема.

И вдруг через несколько месяцев звонок:

– Привет, это Надя, мы с тобой лежали в роддоме. Как твой мальчик?

– Всё нормально, – отвечаю весело. – Живём, лечимся!

Неожиданно она начинает говорить быстро, почти плача:

– Когда ты уехала в больницу, на эту же койку привезли женщину, у которой родился больной ребёнок. Пришёл муж, пришли её родители. Стояли над кроваткой и спокойно рассуждали: «Ну конечно отказываемся, зачем нам это? Жизнь свою гробить?» И я вдруг почувствовала, какие волны ужаса исходят от больной девочки, как ей страшно! Как её словно кидают в пропасть… Побежала к своему, целовала его и плакала, я всё поняла! И больше всего боялась – позвоню тебе, а ты скажешь, что и вы решились на что-то подобное. Как я счастлива, Инна!

Глава 32
Шаги к акушерству

После рождения дочки мужу в руки я окончательно перестала считать роды чем-то проблемным и трудным: что называется, поймала волну. Я научилась обращаться со своим телом в родах. А ещё осознала, что всё намного проще, чем кажется, и самое главное – понять, как проживать схватку. И, что стало особенно важным для дальнейшего, – нашла, как можно это сформулировать, чтобы передать другой женщине.

Все подруги, другие девочки, которых ко мне кто-то направлял, или случайно появлявшиеся на пути, следовали моим простым советам и инструкциям, как проживать роды – у большинства получалось. Я жила, рожала следующих детей и попутно кого-то периодически готовила к родам. Потом меня даже начали приглашать за небольшую плату: по сути, я выступала кем-то вроде доулы. Но эпизодически, бессистемно.

Поясню один момент. После рождения Жени я совсем не стремилась в общественную жизнь, а уж тем более – в профессию или карьеру. Была уверена: я делаю лучшее, что только может в своей жизни женщина: она – за мужем, красиво рожает ему любимых детей, занимается домом, ждёт мужа с работы, готовит всей семье ужин…

Мы не планировали ни одного ребёнка. Но, узнавая о беременности, я каждый раз думала: «Надо же! Мне доведётся ещё раз пережить это счастье!» Жила семьёй и только ей. Без малейших сомнений, в полной уверенности, что нахожусь именно там, в той единственно правильной точке, где только может – и должна – быть счастливой женщина.

Муж – человек активный, деятельный, всегда крутился в центре событий. Бросив театр, начал фотографировать и довольно скоро стал в этом абсолютной звездой. Я очень им гордилась. До сих пор бесконечно восхищаюсь его фотографиями и жалею, что Володя оставил это. Теперь он, вернувшись в профессию, тоже звезда – в кино и на театральной сцене.

Я же вернусь в нашу молодость. Наши отношения портились.

Как я писала выше, когда мы уже месяц как знали о четвёртой беременности, муж заболел. Сначала нас очень напугали, определив острый лейкоз и объявив оставшийся ему срок: месяцев семь. Примерно на это время как раз и намечались мои роды…

Когда я навещала Володю в больнице, мы разговаривали о том, как я стану жить без него. Спокойно, уже без нервов: они перегорели в первую неделю. Это было сложно и страшно – представлять своё будущее в одиночестве, с четырьмя детьми, без профессии и хоть каких-то шансов её получить.

Вот только жизнь в очередной раз удивила.

Володя пошёл на поправку, но вернулся из больницы в ужасном расположении духа и глубокой депрессии. Его раздражали все и вся, он постоянно говорил о потере смыслов. Всё это, конечно же, выливалось на меня, эпизодические конфликты стали приобретать постоянный характер.

Не могла понять его: как можно не радоваться жизни? Ты проскочил мимо смертельной болезни. Мы опять ждём ребенка. У нас новая большая квартира. Ты – признанный фотограф, всегда обеспеченный дорогими контрактами. Он отвечал: ты не понимаешь! У тебя всё примитивно – ты беременная, и тебе не надо искать смысл существования, знай себе расти живот! И мы ссорились и ссорились.

Скоро я начала необъяснимо худеть, просто таять на глазах. В женской консультации объяснили, что на фоне стресса произошёл скачок гормонов щитовидной железы и по-хорошему надо бы в больницу. Но какая там больница! На мне всё – дети, хозяйство, ослабевший муж.

Я подписывала отказ за отказом. Очень редко посещая врачей, пропустила все скрининги. Зато очень, как мне казалось, ловко обманывала их насчёт своего веса, который (несмотря на растущий, по идее, плод) с каждым походом в женскую консультацию убывал. Доктор ругалась и требовала госпитализации, но я «выкрутилась»: ходила на приём в широких штанах с большими карманами, куда помещались многочисленные ключи, документы, полкило сыра и баночка с вареньем.

– Хорошо, – говорила доктор, – вроде не убавила.

А я мысленно вычитала из полученного результата все «наполнители» и радовалась только тому, что меня не отругали… Хотя слабость доходила уже до такой степени, что я иногда буквально – без шуток и преувеличений – на четвереньках ползла из спальни в кухню, чтобы чего-нибудь поесть. Сил придавало одно: осознание, что я жду ребёнка, жду человека. Знать бы тогда, что меня ждёт!

Перед самыми родами мы практически дошли до развода. Но судьба опять привязала нас друг к другу.

Мой второй сын и четвёртый, последний, ребёнок родился очень и очень сложным. Роды состоялись в тридцать три недели при моём крайнем истощении: из сорока двух килограммов минимум три приходились на двухкилограммового ребёнка плюс воды и плацента. Платон появился на свет с полным букетом неврологических, физиологических и генетических нарушений, но углубляться в его тему – дополнительная книга…

Здесь о другом: я ещё больше, ещё глубже и отчаяннее нырнула в материнство. Мы с Володей, забыв все обиды и претензии, стали единой командой, которая бросилась спасать! Мы поняли тогда (как мне, увы, только казалось), что особенный ребёнок пришёл к нам, чтобы окончательно расставить по местам все ценности, навсегда сделать нежными наши сердца – нас и старших детей. И так продолжалось какое-то время, но через пару лет жёсткость мужа вернулась. Отношения стремительно покатились в пропасть.

Однажды произошла история (не буду её описывать, стыдно), наглядно продемонстрировавшая – в семье счастья нет. В моей, для меня. Жить только семьёй для меня стало перманентной болью.

Мы и до того существовали в слишком широком, зачастую непозволительном диапазоне колебаний эмоционального маятника наших отношений. Но тут я дошла до своего личного края, до последней границы: внутри возникло какое-то пустое пространство, требующее заполнения. Но мы, конечно, не пошли тогда разводиться, ведь все дети ещё маленькие. Я снова пережила, опять проглотила, надо было жить дальше. Семья требовала такого количества забот, что на иные серьёзные решения сил просто не оставалось.

И тут моя двоюродная сестра задумала организовать центр развития детей по системе Монтессори и предложила мне там ещё и беременных готовить. Мы с ней загорелись этой идеей. Я тогда чётко ощутила: помогать рожать (на тот момент в виде подготовки) – то, чем мне давно хотелось заниматься. Свой центр, свои курсы – это показалось здорово и интересно. Неожиданно замаячили на горизонте и средства на реализацию этой идеи: разбогатевший бывший одноклассник пообещал нам стартовый капитал. Хочу, говорил, сделать что-то благородное!

Мы составили бизнес-план, нашли помещение, чуть ли уже не приступили к ремонту, но в последний момент одноклассник, конечно, слился. Сестра не унывала, предлагала начать без денег, одолжиться по чуть-чуть у знакомых. Мне же такой вариант категорически не нравился.

Но я уже вдохновилась идеей и всё думала: как, куда мне двигаться? И вдруг пришло ясное осознание – иду получать медицинское образование! Это буквально родилось. Мне ли не знать: то, что действительно родилось, никак не вернуть обратно!

Сказала мужу, что буду готовиться к ЕГЭ, чтобы поступать в медицинский на акушерку, и взялась за учебники биологии. К русскому готовиться не понадобилось – сдала на девяносто семь баллов. А вот с биологией посложнее, пришлось вникать в голосеменных и членистоногих, но сдала на девяносто четыре.

Сопротивление со стороны Володи было колоссальным. Несколько раз он объявлял ультиматум: если идёшь учиться – развод! Звучало жутковато. Я робко говорила:

– Хорошо, давай тогда обсудим условия…

– Никаких условий, брошу, и всё!

И я верила – возьмёт и бросит. Но при этом чувствовала, что есть что-то помимо меня, что-то большее, какая-то энергия, которая вдохновляла и несла меня как на крыльях. Я очень боялась. Но моё внутреннее «я» говорило: всё равно пойду!

И я пошла.