Текст книги "Дефолт"

Саша сидела, как на иголках. Уже восемь вечера, Аллочка волнуется. О том, что произошло с прабабушкой, она ещё не знает. Но раз мать задержалась, да ещё так надолго, начнёт выдумывать причины – одну страшнее другой.

– Значит, теперь у вас две квартиры? – Игорь Валерьевич стёр едкую усмешку ладонью. – Две комнаты здесь, а там?

– А там – три. Так уж получилось. Может быть, я по закону не имею на это права?

– Имеете, кто же спорит? Только налоги вовремя платите. Но скажите честно и откровенно, вы собирались продавать эту квартиру? Калерия Антиповна Козодой во дворе нескольким старушкам на сей счёт вчера обмолвилась. Вы просили её подготовить бабушку к этому жуткому удару. Как известно, старики боятся переездов. Вы предполагали, что без скандала Таисия Артемьевна с площади не съедет. А бабуля упереться могла, раз привыкла здесь жить…

– Да, я просила Калю об этом, не отрицаю. Бабушка точно стала бы возражать, но я надеялась объяснить ей, почему решила продать жильё. Я на это имею право. После кризиса я не могу содержать такую громадную площадь, к тому же нужно отдавать долги мужа. А долги эти таковы, что стали причиной его самоубийства. Только что я продала две иномарки, теперь вот пришла очередь квартиры. Кажется, я рассказала вам даже больше, чем следовало.

Саша тряхнула головой, отбросила назад волосы, сверкнув крохотными бриллиантовыми серёжками.

– Сделала я это с одной целью – поскорее выяснить наши отношения и уехать домой. Меня ждёт дочка.

– Я же не возражаю – поезжайте! – неожиданно миролюбиво сказал Харчевников. – Значит, вам срочно нужны были деньги, но вы боялись, что старушка воспротивится переезду. Теперь, после её гибели, препятствий не осталось. Правильно я понимаю?

– Правильно. И в то же время должна вам сказать, что вы абсолютно напрасно подозреваете в случившемся меня. Да, конечно, проще засудить того, кто под рукой, чем искать настоящих преступников. Мне можно идти??

Саша рывком застегнула «молнию» на сумке.

– Насчёт того, что вас обвиняют… Это вы сказали, а не я. А мне ясно только одно – вам объективно выгодна смерть гражданки Лукьяновой, но это отнюдь не означает, что именно вы причастны к случившемуся. Вам, если можно так выразиться, просто повезло. Постулаты римского права действуют не во всех случаях, но помнить о них следует постоянно. Вы сегодня открыли дверь квартиры своими ключами? Постоянно носили их с собой?

Игорь Валерьевич махнул рукой на заглянувшего Влада, сделал знак участковому, чтобы тот подождал на кухне.

– Да, это моя квартира, и я имею ключи от неё. Носила все на одном брелоке. Когда на звонок дверь не открыли, я достала ключи.

– Отлично. А ваш муж тоже постоянно носил с собой брелок? Или у вас была одна связка на двоих?

Зубная боль немного отпустила, и Харчевников уже не так ненавидел весь свет.

– Нет, муж имел свои экземпляры всех ключей, в том числе и этих. Тоже никогда с ними не расставался.

– А не говорил ваш муж, что потерял ключи? Или они пропали на некоторое время, а затем появились? Припомните, не происходило ли подобного с вашей связкой. До кучи задаю третий вопрос – у кого ещё могли быть такие ключи?

– Артём мне о пропаже ключей ничего не говорил. В последнее время мы вообще мало виделись. Муж подолгу лежал в постели и, как оказалось, отдалялся от всего живого. Даже если ключи и пропали, Артёму было всё равно. Если взяли, а затем вернули, он и вовсе мог не заметить. Но я точно могу сказать, что мои ключи были при мне всегда.

– А где Артём держал свою связку? Вы в курсе?

– Само собой. Он держал ключи или в кейсе, или во внутреннем кармане пиджака. Иногда обе связки лежали в тумбочке, в нашей спальне. Кроме нас, экземпляры ключей от этой квартиры имела Калерия, иначе она не смогла бы свободно заходить в квартиру и выходить из неё. У неё брелок в сумке должен быть…

– Да, он там есть. Но, к сожалению, Калерии Антиповне я не могу задать те же вопросы, – посетовал Харчевников. – И это все экземпляры? Больше ни у кого не было копий?

– Больше ни у кого. На брелоке дочери ключи только от двери той, другой квартиры. Взять ключи, принадлежавшие нам с мужем, теоретически могли несколько человек. К мужу приходили друзья. Коллеги, сотрудники его фирмы. Наши соседи, супруги Молчановы, не раз забегали. Вечером седьмого сентября я «Стрелой» я уехала в Петербург, вернулась ровно через сутки самолётом и нашла мужа мёртвым. Не знаю, с кем он за это время мог встретиться. Да, возможно, с наших ключей сняли слепки. Но лично я никому не говорила, где лежит моя связка.

Саше показалось, что взгляд следователя потеплел, и морщины на его лбу разгладились.

– Насчёт Артёма я не знаю, и насчёт Калерии тоже.

– А вы подозреваете кого-нибудь? Не предлагали ли вам какие-либо подозрительные лица купить эту квартиру?

– Мне много кто предлагал. Товар-то – пальчики оближешь!

– Вы можете назвать этих людей по фамилиям, по именам? Подумайте до завтра. – Игорь Валерьевич взглянул на часы. – Сейчас закончим. Я прекрасно понимаю ваше состояние.

– Да, оно не из лучших. А что касается имён, то я не спрашивала их, потому что не выбрала достойного покупателя. Мы просто поговорили по телефону, но сюда я пока никого не приглашала.

– Подпишите. – Следователь протянул ей листки протокола. – Вы работаете? Если да, назначим нашу встречу на вечер.

– Да, лучше бы вечером подъехать, – согласилась Саша.

– Тогда можете идти. Вот по этому адресу зайдите завтра.

Харчевников написал несколько строчек на листке, вырванном из блокнота, сложил его вдвое, протянул Саше. Та рассеянно взяла, зажала в кулаке.

– Да, до завтра постарайтесь подготовить список имён тех людей, которые могли получить ключи от этой квартиры. Скажем, за последние два-три месяца… И тех, кто вообще бывал у вас – родственников, знакомых и прочих. Круг общения Калерии Козодой проверим обязательно, но это уже – не ваша забота. Извините, что задержал вас. – Харчевников пожал Саше руку, проводил её до дверей. На пороге между прочим добавил: – Квартиру мы сегодня опечатаем, и продать её вы сможете лишь после того, как будут выполнены необходимые следственные действия, О чём вам обязательно сообщат. Всего доброго.

Следователь ушёл на кухню, к своей группе, а Саша вышла на прокуренную лестницу, где весь вечер толпились соседи бабы Таси. Но сейчас уже никого не было – все разбрелись кушать и спать. Саша схватилась за перила. Стала медленно спускаться вниз, не представляя, как доберётся до метро, а потом – до дома. И за что, за что их убили? Ни про Старосвецкого, ни про «долгопрудненских» ничего следователю не сказала, и потому они вряд ли осерчают.

Сегодня подписать документы не получилось, процесс передачи квартиры из-за двойного убийства осложнился. Но всё равно, пусть немного позже, жильё перейдёт к ним. Каля-то, бедная, она-то совсем здесь не при делах, а так ужасно поплатилась…

Саша вышла во двор, сразу же запахнула плащ, потому что всё тело потряс озноб. Она брела, наталкиваясь на песочницы и скамейки, не разбирая дороги, и ветки хлестали по лицу. Остановилась, обернулась на окна квартиры – они светились, словно всё было по-прежнему. Запуталась, заблудилась, как в дремучем лесу, и выхода нет. Её подозревают в организации убийства бабушки мужа. Не хватало, чтобы завтра, в прокуратуре, Александру Шульгу взяли под стражу…

* * *

Из квартиры ничего не пропало, что исключало вероятность убийства двух женщин с целью ограбления. Да и нечего было взять у бабули Таси – деньги в квартире не хранились, нужные суммы Калерии выдавал Артём, когда в этом возникала необходимость.

Но кому и зачем понадобилось привлекать внимание к этой квартире – неужели Юре и Лёше? Вряд ли – они на рожон без крайней нужды не полезут. Тем более что после убийства продать эту жилплощадь будет куда сложнее. Неужели это сделал кто-то другой, положивший глаз на лакомый кусочек недвижимости? Сначала Таисию Артемьевну убили, а потом и до самой Саши доберутся, чтобы не осталось в живых ни одного из тех, кто имел отношение к этой квартире прежде.

Но если баба Тася сама ни с кем познакомиться не могла, и при ней неотлучно находилась Калерия, то вряд ли последняя умолчала бы о подозрительном интересе каких-то типов к квартире, не забеспокоилась бы, не сообщила хозяевам. А вдруг Артём уже пообещал кому-то жильё в Хамовниках, и теперь сшиблись в схватке за недвижимость две конкурирующие группы? Как же Артём дошёл до жизни такой, чтобы, собираясь продать квартиру своей жены, не поделиться с собственницей своими планами?

Но когда Саша вышла на вечерний Комсомольский проспект, она уже ничего не чувствовала – ни страха, ни жалости, ни даже удивления. Это случилось, и всё, прошлого не воротишь. Нужно жить дальше, не раздражая и без того израненную душу воспоминаниями. Бедным женщинам уже ничем не помочь, даже если Сашины глаза сгниют от плача.

Нужно дождаться троллейбуса, потому что дорогу до метро после всего пережитого не осилить. Когда Саша бежала к бабушке, ещё ничего не зная, торопилась поскорее её увидеть, было невыносимо жарко. К истекающему потом телу противно липло шёлковое бельё. Хотелось остановиться и с наслаждением почесать ноги под хвалёными итальянскими колготками, треснувшими в первый же день. Белый невесомый плащ Саша мечтала скатать и сунуть в сумку, но так и не нашла для времени. Теперь он спасал Сашу от холода. Только бы дождь не пошёл – ведь зонта с собой нет; забыла в приёмной директора, когда убегала из лицея.

Подошёл троллейбус. Саша еле встала с металлической скамейки под крышей павильона, с трудом сделала несколько шагов, схватилась за поручень и забралась на ступеньки. Тут же шлёпнулась на сидение, закрыла глаза и пожалела, что скоро придётся выходить.

Её отчаянию, её наивным грёзам пришёл конец. Казалось, что ни единого импульса обезумевшего от стрессов мозга, ни единой порции адреналина, выброшенной в кровь, Саша больше не выдержит – или разорвётся сердце, или погаснет рассудок. Ничего не выражающими глазами она смотрела в окно и видела только одни огни. А кроме них – ничего. Потом огни превратились в стрелы, и Саша поняла, что засыпает. А троллейбус остановился у станции метро, открыл двери, и нужно подниматься, выползать на улицу, переходить дорогу.

Растолкав уже начавших посадку женщин, Саша выпрыгнула на тротуар, пробормотала в пустоту извинения, но даже сама их не услышала. Она надеялась об освещённом тёплом вагоне метро хоть немного унять дрожь, помассировать онемевшие ноги, которых почти не чувствовала. Лишь мелко тряслись колени, да вспыхивал острой болью позвоночник при каждом ударе сердца.

Саша рвалась домой, в джакузи, в негу толстого купального халата, под одеяло, в которое можно завернуться с головой и отключиться хотя бы до утра. Она стоя доехала до «Киевской», где нужно было делать пересадку, а в другом вагоне изловчилась и села на освободившееся место. Кожа сидения грела сквозь плащ и костюм. Простое человеческое тепло, оставленное недавно вставшей с этого места дородной дамой, – именно таким оно и должно быть. Саша подумала об этом и тут же забыла, потому что рядом сел мужчина в замшевой куртке, и в ноздри ударил знакомый до тошноты запах парфюма «Айсберг».

– Сашенька, слушай меня внимательно. Но головы не поворачивай, ладно? Пусть думают, что я бормочу себе под нос. У нас мало времени. Я выйду на «Кутузовской», а ты поедешь дальше.

Старосвецкий вёл себя так, словно каждый день ездил в метро, а не крутил руль «Вольво» представительского класса. Неужели он следил за ней? Иначе откуда узнал, когда именно Саша спустится в метро и в какой вагон зайдёт? Следил по крайней мере от троллейбусной остановки. Никого вместо себя не послал, решил сам снизойти. Что ему нужно?..

– Я тебя внимательно слушаю.

У Саши не оставалось сил на эмоции. Странно, почему Виктор выбрал именно вагон метро для разговора да ещё отвёл на него всего несколько минут?

– Ты вела себя правильно, не назвав ни одного имени следователю. Думаешь, откуда я всё знаю? Это мой секрет, скажем так. И завтра, в прокуратуре, придерживайся той же тактики. Если станешь болтать лишнее, запросто можешь сесть. Ты ведь умная женщина, и всё сама прекрасно понимаешь. Заартачишься – тебя моментально обвинят в организации убийства старушки и её сиделки; тогда в кабинете следователя арестуют. Ты с этого дня у прокуратуры под колпаком, и упаси тебя Боже начинать свою игру. Я предупреждаю на всякий случай, чтобы не было соблазна. А ребята всегда рядом…

– Они убили?.. – У Саши перехватило дыхание.

Сюр, бред, невероятный, бестолковый сон. Кругом люди, рядом сидит человек, работающий на бандитов. А Саша не может вскочить и крикнуть, чтобы его задержали. Он-то выкрутится, а её обвинят в организации двойного убийства. Ей была выгодна смерть бабушки покойного мужа – Харчевников всё растолковал. Он, конечно, работает на мафию. Сам Витя Старосвецкий ведь никого не убивал, и ему ничто не грозит. На кой чёрт лишать жизни незнакомую старуху, от которой милейший парень не получит никакого наследства? Да и незачем – у него квартира, дача, машина, всё по высшему разряду. Престижная должность в банке, которая не имеет касательства к торговле недвижимостью…

– Я ничего не знаю, радость моя. Они же мне не докладывают. У тебя сейчас одна задача – доказать следователю, что это сделала не ты. А печать с квартиры снимут дня через три. Ребята подождут. – Виктор тронул тёплой сухой ладонью Сашину руку, ледяную и влажную. – Мне пора, солнышко. До встречи.

Старосвецкий пружинисто вскочил и одним прыжком преодолел расстояние до дверей, шагнул на платформу. И пошёл, отмеривая шаги длинными ногами, наклонив голову вперёд.

Саша не помнила, как добралась до выхода на «Крылатской». Долго дышала полной грудью, распустив на шее шарфик. Дождь всё-таки хлынул, и пришлось идти до дома по радужным от бензина лужам, черпая в туфли. Вскоре с длинных Сашиных волос полило, как из водосточной трубы. Костюм с блузкой теперь придётся стирать и гладить. Здесь не Америка, где в моде исключительно сухая чистка.

Окна Сашиной квартиры были освещены. Гости у Аллочки, или она не хочет сидеть с собакой в темноте? Но всё-таки странно; по крайней мере, раньше, когда дочка оставалась одна дома, она не устраивала такой иллюминации, а зажигала торшер или настольную лампу.

У Молчановых все люстры тоже играют хрустальными подвесками, и не задёрнуты шторы. Странно, но после того, нечаянно подслушанного разговора на стоянке Никита и Марина не заходили к Саше, не звонили и вообще старались не попадаться на глаза. В субботу и в воскресенье Саша пробовала позвонить в их квартиру, встретиться с соседями, но те как в воду канули. И, наконец, сегодня Алла сказала, что Марине Рэмовне нездоровится, и Настя осталась с ней дома. Так плохо стало, что пришлось вызывать врача? Надо к ним забежать, узнать, как дела.

У их подъезда стояли две машины, и под козырьком курил очень знакомый мужчина. Но Саша никак не могла его узнать, потому что внимание отвлекал микроавтобус с красным крестом, в котором сидел шофёр и наливал из термоса кофе в крышку. Больше ни кого кругом не было – только они трое.

Кто же он, высокий худой блондин в обвислом джемпере и джинсах с пузырями на коленях? Блондин курил и плакал, лицо его кривилось, морщилось, временами застывало в страдальческой гримасе. Но всхлипываний Саша не слышала, потому что вокруг всё журчало, булькало, чавкало, шуршало, да ещё невдалеке лаяли собаки.

Саша подошла поближе, сгребла ладошкой со щёк воду, откинула назад мокрые блестящие волосы и наконец узнала плачущего человека.

– Никитушка!

Саша сама оглохла от своего крика, и почему-то сразу же заболело горло. Молчанов не удивился, даже не вздрогнул. Он равнодушно взглянул на соседку и с трудом её узнал.

– Что случилось, Никитушка, милый? С Настенькой? С Ксюшей? Я слышала, Марина заболела…

– Марина умерла, – просипел Молчанов так, будто его гортань сдавила петля.

Саша окаменела, даже попыталась улыбнуться, потому что не до конца поверила услышанному.

– Она на днях говорила, что умрёт от инфаркта, так же, как отец, хотя никогда не жаловалась на сердце. Тогда мне казалось, что она преувеличивает, но всё так и случилось. Утром ей стало плохо, внезапно упало давление. Настя пошла прогулять собаку, а Марина заснула. Когда вернулась… – Никита мучительно и коротко застонал. – Всё было кончено. Настасья, конечно, кинулась «скорую» вызывать, и мне позвонила. Я прямо с торгов сорвался. Марина скончалась во сне. Она лежала на боку, отвернувшись к стене, и рука под щекой. Лицо такое спокойное, чистое, доброе…

– Когда примерно это произошло?

Саша трясла Никиту за плечи, пытаясь привести его в себя, немного расшевелить, прогнать оцепенение. Потом начала целовать – в щёки, в лоб, даже в губы. Ни его, ни её теперь некому было ревновать.

– Прошу тебя очень, расскажи!

– Эксперты скажут, когда именно она… И от чего конкретно. Пока говорят, что похоже на внезапное ослабление сердечной деятельности. Это у спортсменки-то, которая и насморком не страдала!

– Действительно, очень всё странно. А Настя дома сейчас?

– Настя у вас, с Аллой вместе. У неё жуткая истерика. И я не могу там находиться. Самое главное, что ничего не понимаю! Её не убили… Никак не могли убить. И в то же время очень уж это на руку одной компании. Маринку ещё до дефолта на счётчик поставили. В пятницу, после того, как Ксюшку в Ромашково отвезли, мы опять у них были.

«Я вас видела», – хотела сказать Саша, но прикусила язык.

– Но она же, ты говоришь, во сне, своей смертью…

– Да, всё так. Комар носа не подточит. Но теперь, по завещанию, я наследую и фирмы Маринкины, и долги, многократно возросшие за последнее время. Отдала бы всё до обвала, теперь не имела бы проблем. Но кто мог знать? У Маришки денег не было, она своего отца просила. Теперь уже можно сказать – тесть мёртвый, и ему ничто не повредит…

Никита сбил пепел с сигареты о стену дома, пятернёй взъерошил волосы.

– Он раньше в «Росвооружении» работал, у него там связи оставались, но три года назад он в тень ушёл. То есть оружием торговал напрямую, по-чёрному. Больше частью с теми странами, против которых введены международные санкции. Так что богатым человеком был тесть – на его деньги мы, собственно, и жили, и Маринкины фирмы содержали. Они вроде прачечной были – на них списывали средства. Но когда она у отца в последний раз попросила, он заартачился, отказался дать даже в долг. И Маришка своим кредиторам сказала – папа не в духе, погодите немного. Те включили счётчик, Маринка психовала очень, даже в Испании не могла отключиться. А когда мы вернулись, опаньки, тестюшка умер от того же самого, от чего потом и Маришка. А она унаследовала за ним очень много всего, но деньги-то большей частью лежали в банках. Оставалось несколько дней для того, чтобы снять нужные суммы и расплатиться. Но мы не успели, закрутились с похоронами, а потом начался кризис. Папины деньги пропали. Остались городская квартира, загородный дом, антикварная мебель, драгоценности. Две машины – джип «Гранд-Чероки» и «Рено-19». Тесть хотел расширять жилплощадь, да не успел, и отложенные на это дело баксы сгинули в банке. Теперь с меня обе квартиры требуют и имущество тестя. Марина не желала отдавать с такими процентами, но я теперь отдам им всё. Всё, понимаешь? Лишь бы девчонок не тронули…

– И куда ты денешься? – тихо спросила Саша, глотая слёзы.

– В Ромашки уеду. Буду девчонок воспитывать. Не хочу, чтобы мои долги к ним перешли. А меня всё равно дожмут – я же живой человек. И молодой – сороковника не праздновал ещё. Рано мне в сырую землю, тем более что Маришку себе век не прощу. Ведь не сберёг, не уговорил пойти на их условия. Детей не брошу ни за что. Наших с ней детей…

– Кто эти люди, Никитушка? – одними губами прошептала Саша.

Молчанов горько усмехнулся, опять закурил, спрятав огонёк в лодочке ладоней.

– Ни к чему тебе это, свои проблемы решай. И никаких советов мне не нужно. Сделаю то, что решил. Брошу всё к чёртовой матери, буду с удочкой на бережку сидеть по утрам, в трениках и в майке. Я пришёл к выводу, что там, в деревнях, среди изб, бань и огородов, куда больше счастья, чем здесь. Попариться, выпить кваску. Посидеть под рябиной или под яблоней, поглядеть на облака… Что ещё нужно-то нам, Саша? Мы с тобой оба овдовели среди наворочанной роскоши, и должны начать другую жизнь. Ради детей хотя бы. У меня их двое, и у тебя скоро двое будет…

Сигарета прыгала в крепких желтоватых зубах Никиты, и лился с края навеса бесконечный дождь. Шофёр в микроавтобусе дремал, встряхивал головой, устраивался поудобнее и вновь вырубался.

– Я был готов идти на любые жертвы, чтобы семье не было стыдно за меня. Чтобы жена и дочери многое могли себе позволить… Думал, что это и есть самая большая радость в жизни. И твой Артём имел такое же мнение. Мы снисходительно поглядывали на тех, кто остался на обочине, не сумел устроиться в новой жизни, кто только ноет и клянёт власть, вспоминает, как хорошо было при коммунистах. Мы не были такими! Мы пребывали в непоколебимой уверенности, что родились для свободного рынка, как птицы для полёта. Ты заметила, что для наших детей любое море было просто морем? А как оно называется – Средиземное, Красное, Эгейское, Балтийское. Чёрное – какая разница? Мы верили в удачу, мы надеялись расплатиться. Не думали, что такое произойдёт с банковской системой. Обмануть можно старуху с её грошовыми гробовыми, но не нас, не господ Лукьянова и Молчанова! А теперь я и тебе рекомендую уехать в Молдавию или под Тулу. Куда-нибудь, на парное молочко. Эта страница в нашей жизни перевёрнута, и нам будет, что вспомнить. Но цепляться за барахло мы не должны. Выздоровеем на природе, на огороде, тогда подумаем, что дальше делать. Мы стали другими, Сашка! В тот вечер, после похорон Артёма, мои родители, как оказалось, в последний раз на сноху поглядели. И я не желаю обрекать их ещё и на свои похороны, а перед тем – и на похороны внучек! Мне было ясно сказано в ту ночь: «Ты умрёшь последним, а перед тем схоронишь всю свою семью…»

– Я тоже решила расстаться с прежней жизнью. – Саша осторожно просунула руку под локоть Никиты. – А как же иначе-то? Хватит с нас горя, хватит потерь. Мы своими руками не выроем могилы нашим детям. – Саша подумала, стоит ли говорить Молчанову про бабушку Артёма и решила, что нет, не стоит. – Пойдём в дом, здесь зябко.

– Пойдём. – Никита набрал код на щитке. – Ты к себе сейчас?

– Нет, к вам. Я тоже хочу с доктором поговорить. – Саша поймала удивлённый взгляд Молчанова и даже обиделась. – Вы были со мной, когда не стало Артёма. И я не брошу тебя с девчонками сейчас…

Не дожидаясь охранника, Саша вызвала лифт, и зубы её стучали от холода. Никита обнял соседку за хрупкие плечи, прижал к себе, и так они вошли в кабину. Саше хотелось поскорее увидеть свою подругу, несмотря на то, что Марина уже никогда не сможет ответить на её обычный «приветик». И думала только об этой совсем близкой встрече со спокойной неподвижной Мариной, а не о грядущем расставании навеки, до которого ещё нужно дожить…