Текст книги "Колючка"

Глава 4

Окно в моей новой спальне перекрыто балками. Я сижу на краю кровати, хотя мать приказала лечь спать; полосатые лучи утреннего солнца крадутся по деревянному полу, а слухи и толки разлетаются по дому.

Тревогу подняла квадра моих стражей. По их словам, шагавший по коридору солдат услышал странный звук, похожий на треск дерева. Он постучал в дверь моей спальни, чтобы узнать, все ли в порядке. Когда на настойчивый стук никто не ответил, подергал ручку. К этому времени его крик будто бы разбудил других солдат – то есть стоявших позади остальных воинов четверки, понимаю я, – а вдобавок и всех спавших в соседних комнатах. Так что выбитые ставни и бесчувственную принцессу в постели увидела уже небольшая толпа.

– Уверена, что это шутка твоего брата, – заявила мать, едва втолкнув меня в новую спальню и отослав всех остальных. – И как тебе хватило ума свалиться в обморок из-за такого пустяка, как разбивший ставни камешек, или что он там бросил.

Я только кивнула, еще ошеломленная. Мать сообщила, что всем объявят, будто в ставни ударилась какая-нибудь птица, вроде большой совы. Когда Джилна потом приносила завтрак, она рассказала, что прислуга верит, будто за мной прилетал кто-то из народа фейри и только из-за молотящих в дверь и внезапно вбежавших солдат меня не выкрали. Истина кажется мне еще более невероятной, чем любые домыслы, будь то камень, сова или фейри.

Я складываю руки и сижу, перебирая большими пальцами, будто это способно как-то унять бурлящий внутри страх. Чародейка посреди ночи. Менайский колдун, беспомощный перед ее силой. Обещание уничтожить меня за то, что вмешалась, – ну зачем я вообще заговорила? Если подумать, до этого она не была мне врагом.

Я заставляю себя встать и иду к двери. В часовне мне, быть может, станет спокойнее, и к тому же туда все равно больше никто не ходит. Так же посижу одна, как и здесь.

Я распахиваю дверь и вижу своих стражей наготове. Теряюсь, почти жалею о том, что вышла, и раздумываю, что же они рассказали своему правителю. Но прятаться я не собираюсь. Так что прохожу мимо них в коридор, решительно направляюсь к черным лестницам и коридорами для слуг иду к часовне, слушая мерную дробь шагов за спиной.

Часовня у нас маленькая и опрятная, полная смотрящими в одну сторону скамеечками, с боковым окном, в которое сейчас льется яркое осеннее солнце. Молитвенник занимает почетное место на столе перед скамьями. Не раз я листала его, изучала полные древней мудрости слова, старые сказания о чудесах и проклятиях и молитвы, что сложили много веков назад и читают до сих пор. Но сегодня я не притрагиваюсь к книге, а просто сажусь на одну из скамей и позволяю себе раствориться в тишине.

Здесь и сейчас я в безопасности. И могу отдохнуть душой, даже зная, что впереди новые беды и угроза, которой нужно неизвестно как избежать. Я сижу и, когда в мыслях снова всплывают ночные события, шепчу по кругу тихие молитвы и успокаиваюсь.

– Принцесса Алирра.

Обернувшись, я вижу в дверях короля с хмурым выражением лица.

– Милорд. – Я встаю и аккуратно кланяюсь. Кажется, мои стражи как-то успели донести до него, что я ушла из комнаты. Должны были. Как иначе он узнал, где меня искать?

Король заходит в часовню, взмахом руки позволяет мне сесть и сам опускается на другой край скамьи.

– Меня встревожили пересуды об этой ночи. Вы в порядке, дитя мое?

Я киваю:

– Как видите, милорд.

Он чуть склоняет голову, и знакомые морщинки в углах глаз выдают, что мой ответ ему понравился. И что он прекрасно знает, как мало этот ответ значит.

– Ваша мать сказала, что в ставни ударилась сова. Я подумал… не запомнился ли вам ее окрас?

Я моргаю. Окрас?

– Наверное… коричневый.

– То есть вы ее не видели?

Король пришел услышать правду. Не о моем состоянии, а о том, что случилось ночью. А если кто-то и знает достаточно, чтобы помочь мне, то именно он.

– Нет, – говорю я, – сову я не помню. Мне… мне приснилось кое-что. Стычка двух колдунов. В женщине было что-то нечеловеческое, а мужчина был похож на гостя из Менайи. Она напала на него, и я внезапно проснулась, а в комнате уже были ваши солдаты и эти выбитые ставни.

Король замирает, как изваяние, в его глазах обсидиановая чернота.

– Вы знаете, что это может значить? Мой сон?

Он отводит взгляд.

– Возможно, – говорит негромко, – что я совершил ошибку.

У меня сводит живот.

– Милорд?

Значит ли это, что его враги опаснее, чем казались? Или что не нужно было приезжать за мной?

Он смотрит на меня, и лицо его смягчается до встревоженного. Но, может быть, это лишь показное беспокойство, за которым прячутся истинные мысли.

– Сны могут порой предвещать будущее. Боюсь, что вам небезопасно зимовать дома, дитя мое. Я поговорю с вашей матушкой. Полагаю, вам нужно отправиться в Менайю как можно скорее.

Он встает и идет к дверям, оборачивается:

– Если вам снова приснится та дама, будьте предельно осторожны. И сразу же идите ко мне.

– Милорд. – Я согласно киваю.

Легкие шаги короля удаляются. Он обменивается парой тихих слов с квадрой в конце коридора и исчезает совсем.

Я снова поворачиваюсь вглубь часовни и обнимаю плечи руками. Он знает эту Даму, прекрасно знает, кто она. И почему-то это совсем не утешает.

Король отбывает домой три дня спустя, заверенный, что меня отправят следом через две недели. Они с матерью договорились, что я перезимую в Тариноне и выйду замуж по весне. Со мной оставляют две квадры солдат вместе с их командиром и обещают выслать к встрече на границе почетный караул.

Дни пролетают быстро, заполненные подготовкой к моему отъезду, сбором приданого и украшений, чередой ужинов и прощальными визитами бесконечных лордов, которым охота выслужиться перед королевой. Только к вечеру последнего дня я наконец могу отлучиться и попрощаться со всем, что дорого мне самой.

Я давно запомнила в лицо всех восьмерых своих стражей, но они по-прежнему не разговаривают при мне и даже почти на меня не смотрят. Лишь один знает мой язык, Матсин эн Корто. У него такая же, как у командира Саркора, серебряная сережка в ухе, только с сапфиром – мне показалось, что это у них вроде знаков различия. Сегодня, как и всякий день их службы при мне, воины следуют за мной повсюду.

Я заглядываю на кухню, и Стряпуха встречает меня лучистой улыбкой и обещает положить мои любимые мясные пирожки для первого ужина в пути. Все взбудоражены моим долгожданным спасением от брата и общей верой в то, что другой двор наконец оценит меня по достоинству. Дара и Кетси хватают меня за руки и кружат по кухне в танце, другие служанки хихикают, поварята хлопают. В конце концов я вырываюсь, тоже смеясь, вопреки беспокойству.

И все же Стряпуха замечает мою тревогу. Берет мои руки в ладони, ласково сжимает:

– Новый двор как только тебя узнает, так сразу полюбит. Ты их там всех покоришь.

– Спасибо, – говорю я, потому что все они верят в это и изо всех сил этого желают.

Я собираюсь выйти через черный ход, и квадра ступает за мной следом. Повисает неживая тишина, в кухне слышен лишь топот сапог по камню. Мне больше нечем смягчить и скрасить прощание, так что я почти убегаю, уводя прочь и стражей.

На конюшне Редна торопливо целует меня в щеку. От нее пахнет лошадьми и кожей.

– Желудя мы снарядили во все новое, – рассказывает она. – Правда, твой брат потом бранился на конюшего за этот заказ.

– Передай, что мне очень жаль, – говорю я, преисполненная благодарности.

– Нам ужас как будет не хватать твоей доброты – братец-то твой даже и не слышал, что это такое.

– Все обойдется. – Ответ выходит беспомощным. – Просто не попадайтесь ему.

– А когда он станет королем?

– Может, свалится с лошади раньше, и корону получит кузина Дэрен.

Редна фыркает.

– Что ж, долгой жизни королеве, а там я, надеюсь, уже и замуж отсюда уйду. – Она стискивает мою ладонь. – Мы будем молиться за тебя. Те менайцы оказались добрыми малыми, к девочкам не приставали, за конями ухаживали здорово. Еще и охрану к тебе приставили, чтобы братца отвадить, – уже больше, чем твоя матушка сподобилась. Думается мне, принц твой тоже будет хорошим.

Я киваю, и Редна крепко меня обнимает. Уходя, я уношу с собой ее слова, хотя в глубине души с трудом верю им. Слишком много у короля секретов, слишком явно страшится он чародейки, слишком велика вероятность, что выбрали меня действительно потому, что я никому не нужна, – как пугали меня брат и Дэйрилин, не зная и половины того, что увидела я.

Остаток дня проходит тихо и завершается прощальным пиром, на котором от меня требуется только молча и улыбчиво присутствовать. Когда мне наконец позволяют покинуть празднование, я иду прямиком в комнату, мыслями уже в постели. Но сон от меня ускользает. Голову наводняют смутные видения, и дважды я просыпаюсь, ожидая вновь увидеть Даму и ее мертвенно-пустые глаза. Но всякий раз в комнате нет ничего, кроме тьмы и едва слышных скрипов старой древесины.

На рассвете мою тревожную полудрему нарушает Джилна с чашкой теплого молока и подносом еды, которой мне совсем не хочется.

– У вашей матери снова гости, – рассказывает Джилна, пока меня расчесывает. Я пытаюсь оглянуться, но она тянет меня обратно за волосы. – Посидите же смирно, дитя. Кто-то приехал на ночь глядя, королева лично спускалась встречать, а сегодня он уже спозаранку ждет приглашения к ней.

– Из Менайи? – спрашиваю я, стараясь не вертеться.

– Нет. Мне показалось, что с запада.

Тогда его прибытие, скорее всего, не связано со мной, хоть это и странно. Я быстро одеваюсь, думая о том, как хорошо Джилна меня знает, как привычно и удобно придерживает рукава платья. Она приносит подаренный королем плащ, чтобы придворные успели поглядеть на меня нарядную.

Отходит немного и смотрит с заметной нерешительностью.

– У меня тут кое-что для вас… просто безделушка на память. Знаю, что при таком важном дворе вам и нужды в ней не будет совсем, и все-таки…

– Джилна, – перебиваю я, – покажи.

Она вкладывает в мою руку небольшой кошелек, стискивает пальцы в замок и смотрит, как я достаю украшение. На ладонь мне падает маленький кулон из потертого серебра на тонкой цепочке, поблескивает в свете ламп. В середине овала – гравировка с пышной розой. У меня сжимается сердце. Это, без всяких сомнений, семейная реликвия, крошечное сокровище, переходящее от матерей к дочерям многие поколения. А у Джилны дочки так и не появилось.

– Как красиво. – Я аккуратно зажимаю подарок в руке. – Спасибо.

Джилна смотрит на меня со светящимся лицом, делает один короткий шаг и обхватывает меня руками:

– Ну не плачьте, душа моя.

Я прижимаюсь к ней, несколько раз всхлипываю и отстраняюсь. Она отпускает меня и смотрит, как я застегиваю цепочку на шее.

– Никогда с ним не расстанусь.

– А коль потеряете, явлюсь вам духом и буду преследовать весь ваш век, – грозится Джилна. – Оно ведь раньше маменькиным было.

– Тогда приходите вместе, – смеюсь я. – Здорово будет познакомиться.

Джилна легонько пихает меня в плечо:

– Подите-ка уже. Матушка вас заждалась.

Совсем другое прощание приготовила для меня мать. Шторы в ее покоях все еще опущены на закрытые окна, единственная лампа едва освещает комнату. Королева сидит в парчовом кресле, в руке ее покоится шелковый кошелек, несравнимо более дорогой, чем подарила мне Джилна.

– Что ж, тебе пора, – говорит мать негромко. – Хочешь о чем-нибудь спросить, прежде чем уедешь?

Я какое-то время обдумываю предложение и задаю вопрос:

– У кого могут быть причины ненавидеть королевский род Менайи?

Я успела расспросить об этом и старых учителей, и слуг, и все впустую. Никто даже словом не обмолвился о мстительных чародейках, а ведь такое едва ли можно позабыть.

Мать поднимает брови:

– У немалого числа людей, я полагаю, хотя явных врагов у Семьи нет. Войн у них не случалось больше века, еще с той поры, когда прадеду, кажется, нынешнего короля взбрело в голову переплыть Зимние моря и напасть на Дальние Степи. Несусветная глупость.

– Почему?

– Война пришла в его страну и забрала почти весь королевский дом. С тех пор Семья вырождается. Истощается сила их крови, хотя некоторые винят во всем проклятие. – Мать пристально смотрит на меня. – Но я бы не обманывалась. Их король вовсе не слаб и не глуп, и проклятия не ложатся на потомков.

– Знаю, – говорю я, однако ответ матери не помог мне в поисках правды. Несмотря на свои пугающе мертвые глаза, чародейка едва ли настолько стара.

– И не надейся, что стражи приставлены к тебе только ради безопасности. Они доложат обо всем, что ты делаешь и говоришь. Так же будет и в Менайе – следить будут если не солдаты, то любая выделенная тебе прислуга. И не давай себя втянуть в дворцовые интриги. У тебя не хватит мудрости, чтобы разобраться в таких кознях и не навлечь на себя какого-нибудь бедствия.

– Понимаю, – отвечаю я тонким голосом.

– Точно? Этот союз зависит от тебя. Если ты не справишься, то поставишь под удар наши земли, обречешь нас на войну. Если Менайя нападет… – мать изящно пожимает плечами, – можно не надеяться на победу. Ты это понимаешь.

Я киваю.

– Вот и славно. Значит, поймешь и почему я решила помочь тебе.

– Помочь? – повторяю я озадаченно.

Мать улыбается лениво, по-кошачьи:

– Да. Жизненно важно, чтобы принц принял тебя и пожелал поддерживать в первые трудные месяцы. Ты слишком глупа, чтобы добиться этого самой. Посему я обратилась к нашим западным соседям с просьбой о помощи колдуна, что живет на их землях. И прошедшей ночью нам прислали ответ. – Она поворачивается к смежной двери и зовет громким голосом: – Господин Эфрин! Будьте любезны войти.

К нам приехал колдун? Я делаю шаг к матери:

– Что все это значит? О чем именно вы его попросили?

На моей памяти колдун к нам приезжал лишь однажды, когда я была маленькой. Зачаровывал камни, еще долго потом светившие ровным сиянием, и даже как-то утром заскочил на кухню и наложил чары на печь, так что еще два года никогда не пригорал хлеб. Но я понимаю, что сейчас – особенно после нотаций о моей глупости – затевается что-то совсем не столь безобидное. Мать хочет, чтобы заклятие наложили на меня.

Она вздыхает:

– Помолчи же, дитя, не позорься.

А в комнату уже заходит высокий худой человек с сединой в волосах. На нем богатые дворянские одежды – камзол, чулки и лаковые туфли. На шее висит кулон с рубином, чуть светящимся изнутри. Колдовской амулет, вместилище силы, которую выпустят в урочный час. Такой же, как был у чародейки на пальце, только огня в разы меньше.

– Моя королева, – склоняет голову гость. – Принцесса.

Я тоже кланяюсь, заставляя себя не бросать взгляд на мать. Все равно она не обратит на меня внимания.

– Боюсь, у нас мало времени, мой друг. – Королева протягивает ему приготовленный кошелек. – Мы будем крайне признательны, если вы произнесете заклятие немедля.

– Разумеется, – отвечает колдун, принимая кошелек и отходя к столу.

– Какое заклятие? – тихонько спрашиваю я у матери. – Скажите!

Колдун бросает на нас короткий взгляд, кривит губы в усмешке и отворачивается к кошельку.

– Смотри и увидишь, – отрезает мать, присоединяясь к нему у стола. Из кошелька появляется квадратик белого шелка, не больше носового платка размером. Колдун готовит иглу, блестящую золотом в свете ламп, и берет руку матери в свою. Быстрым коротким движением прокалывает ей подушечку пальца. Едва первая капля крови падает и растекается по шелку, начинает петь чары:

 
Кровь сердца, алая капля,
Собери всю любовь в себя.
Кровь рассудка, темная капля,
Собери все знания в себя.
Кровь души, последняя капля,
Собери всю силу в себя.
 

Волна дурноты накатывает и отступает. Я шатаюсь и налетаю на край кресла, из которого поднялась мать. Провожу рукой по лицу, стирая липкий пот.

– Что произошло? – дрожащим голосом требую я ответа.

– Благодарю вас, господин, – говорит мать колдуну, забирая сложенный шелк. Колдун склоняет голову, что-то бормочет и покидает комнату, не взглянув на меня.

– Матушка!

Она прячет платочек обратно в кошелек.

– Мне казалось, все очевидно, Алирра. Колдун Эфрин завязал мои знания и любовь к тебе на кровь. Когда вы с принцем встретитесь, улучи момент и обмакни это в его напиток – любой бокал вина подойдет. Скорее всего, случая придется ждать пару недель. Никто не должен тебя увидеть, особенно он сам.

– Для чего это?

– Он лишь узнает обо всем, что я о тебе знаю, и о том немногом, что я в тебе люблю.

Я мотаю головой, будто могу отказаться от ее слов, будто мне совсем не больно снова слышать, что мать меня не любит. Но больно по-прежнему.

Она хмурится и объясняет дальше, как будто я совсем бестолковая и ничего не поняла:

– Так он станет предан тебе, ничего лучшего мне не сделать. Если хоть немного полюбит – будет защищать. Если получше узнает – сможет учитывать слабости и по возможности ограждать от придворных уловок. – Она протягивает мне кошелек: – Береги это. Я спущусь к тебе через несколько минут.

– Матушка! – В голосе моем сквозит горечь.

– Оставь меня, дитя.

Нет, не нужна мне больше ее любовь. Я вскидываю голову:

– Что значила последняя строка? О силе?

– А что, по-твоему, она могла значить? Я вложила сюда ту силу, что дарую тебе. Поэтому не смей терять платок.

– Но зачем разделять эту силу с принцем? Мне ведь нужна будет вся, что есть.

Мать презрительно фыркает:

– Ты слаба, как капля воды. Но если вы будете связаны, ты сможешь черпать его силу. Только на это и надежда. А теперь иди.

Глава 5

Я стою рядом с братом возле главных дверей дома под молчаливым надзором квадры за спиной. В досрочном отъезде есть и что-то хорошее – я сбегу от брата раньше, чем он наконец отыщет возможность пробраться мимо моей охраны.

Мы молча ждем появления матери. Брат опускает голову, щурится от яркого утреннего солнца и не пытается со мной заговаривать. Пожалуй, сегодня я даже рада его привычке напиваться.

– Пойдемте, – командует мать, не останавливаясь. Мы следом за ней выходим на крыльцо, двор под нами весь заполнен лордами и прислугой, а готовый к путешествию отряд ждет в середине. Мать желает мне здоровья и счастья и так громко умоляет меня писать почаще, что ее точно слышат все до последнего слуги. Я приседаю в реверансе, брат сопровождает меня вниз по лестнице к карете, но замедляет шаг, когда конюший выводит нам навстречу белого жеребца.

– Мой подарок тебе на помолвку. – В голосе скрипит железо.

Конь возвышается надо мной, играет мышцами, косит глазом и натягивает повод в руках слуги.

Подарок? Я пробегаю взглядом по отряду, выискивая среди лошадей Желудя. Его ведь снарядили в дорогу? Но моего коня нигде не видно.

Брат больно стискивает мне локоть.

– Благородное создание, – поспешно говорю я. – И чудесный дар. Спасибо.

Мы идем дальше, брат бубнит что-то о прекрасной выучке коня. Я не слушаю, все высматривая Желудя. Редна стоит в дверях конюшни, и лицо ее мрачнее тучи. Прости, шепчет одними губами. За ее спиной, привязанный к кольцу в стойле, стоит Желудь, рядом на полу – корзина со скребницами.

Я киваю Редне, понимая, что ей приказали не выводить его. Все, что она могла сделать, – это показать мне Желудя, убедить меня, что с ним все в порядке, хоть мне и приходится его покинуть. Если бы только возможно было узнать обо всем пораньше или прямо сейчас устроить сцену перед толпой придворных и стражей! Но я не хочу, чтобы о таком услышали в Менайе, и брат это понимает. Лучше принять подарок и сделать вид, что мне совершенно все равно, чтобы не тешить его моим огорчением.

Брат подсаживает меня в карету и отходит. Его скрытая за улыбками злоба сковывает движения и мысли даже сейчас, когда он уже ничего не может мне сделать. Я с облегчением опускаюсь на сиденье и вижу, что Валка уже устроилась напротив, отвернувшись к окну. Приветствие застывает у меня на губах, едва я замечаю ее напряженную позу и стиснутые руки. Рядом с ней горничная, для помощи нам обеим в дороге. Я ее не знаю, но по равнодушному кивку и по тому, как она устроилась на скамье рядом с моей компаньонкой, сразу понимаю, что прислуживать она обязана и мне тоже, но служит именно Валке.

Карета трогается с места рывком. Командир Саркор и менайские квадры возглавляют отряд, а позади едут лейтенант Балин и наши гвардейцы. Мать поднимает руку в показном прощальном жесте. Мы выезжаем со двора, карета дребезжит по камням, и вот так запросто привычная жизнь навсегда остается позади.

Я откидываюсь на сиденье и исподтишка рассматриваю Валку. Нам никогда не подружиться, но, может, получится вежливо общаться? Стоит хотя бы попробовать:

– Как поживаете?

Она не отвечает, даже не подает вида, что услышала мои слова. Я вздыхаю и смотрю в окна на плывущие мимо деревья. И думаю о том, чего мне будет не хватать в новом доме. Больше всего я буду скучать по Джилне. По Стряпухе, Редне и остальным слугам, по их улыбкам и маленьким знакам заботы. Буду скучать по Желудю, по нашим прогулкам в лесах и маленькой лощине, в которой меня навещал Ветер.

Ветер. Я сжимаю губы. Мы не говорили со дня накануне помолвки. Позавчера я попробовала, но он не ответил. Что ж, его молчание – тоже своего рода прощание, знак того, что еще один друг навсегда потерян. И все же я надеялась услышать что-нибудь напоследок. Но он оставил меня первым.

Большая часть утра проходит в молчании, под однообразный скрип колес по тракту и перестук подкованных копыт. К полудню среди берез и вязов за окном начинают мелькать елочки и осины. Иногда сквозь редеющий лес проглядывают пышные луга с маленькими стадами коз, которых пасут глазеющие на наш отряд деревенские ребятишки.

В обед мы останавливаемся на поляне неподалеку от дороги. Бурливый ручеек отделяет наш отряд от лесной чащобы. Солдаты расстилают на траве ковер для нас с Валкой и приносят тарелки с едой. Я гляжу на них без предвкушения, хотя Стряпуха и правда напекла для меня целую гору мясных пирожков. Вот бы оказаться сейчас в своем любимом уголке кухни, поболтать и посмеяться со служанками, а не сидеть здесь, окруженной людьми и все же совершенно одинокой.

– Пойдемте за водой вместе. – Валка возникает рядом с кубком в руках.

– О…

Меня так удивляет приглашение, что я могу лишь принять у нее кубок. Мы вместе идем к ручью. Она больше не заговаривает, так что я тоже молчу, не понимая, были ее слова знаком мира или просто минутной прихотью. По крайней мере, ручеек тут слишком мелкий, чтобы меня в нем утопить.

Я наполняю кубок и пью сладковатую лесную воду. Позади нас слышен говор менайских солдат, вплетающийся в песенку воды. Валка стоит ниже по течению со своим кубком в руке. Смотрит на меня со странной смесью злобы и непонимания. Я замираю в растерянности. Она гадливо фыркает, поворачивается на каблуках и вышагивает обратно к ковру, так и не попробовав воду.

Ночуем мы в маленьком трактире на перекрестье дорог. Я радуюсь, что мне дают крошечную комнатку отдельно от Валки, но спокойно заснуть не могу. Лежу без движения и вспоминаю колдуна, что посетил меня дома. С той ночи я его ни разу не видела, благодаря чему убедилась, что прибыл он не с менайским отрядом. Но ведь он признал, что служит королю. Так зачем скрыл имя, если все равно ожидал встречи со мной в Тариноне? И состоится ли теперь вообще эта встреча или он до сих пор во власти Дамы? И что, если Дама решит исполнить свои угрозы до того, как я доберусь до Менайи и обрету хоть какую-то защиту?

Я не помню, как проваливаюсь в сон, а когда просыпаюсь, ставни в комнате широко распахнуты. Жемчужно-белая в темноте сова восседает на окне и изучает меня огромными глазищами. Я сажусь и смотрю в ответ. Сова слетает в комнату, раскинув крылья. Я вцепляюсь в одеяло, глядя, как птица меняется – крылья вырастают в руки, а большие сверкающие глаза подергиваются туманом и обращаются знакомым нечеловеческим взором на прекрасном хищном лице.

– Принцесса, – произносит Дама. Она стоит у окна, белое платье освещает комнатку мягким сиянием.

Я киваю, в один жест вложив и приветствие, и принятие. Годы рядом с братом выучили меня понимать, когда я в ловушке. Поэтому я смирно сижу на кровати, во рту сухо, простыни скомканы в кулаках. Придется справляться самой, квадра воинов за дверью сейчас так же далеко, как если бы была где-нибудь на равнинах Менайи. В прошлый раз – по их ли вине или по воле Дамы – они явились, только когда опасность уже миновала. Не успеют и теперь.

– У тебя было время подумать о своем положении. – Ее голос мягок, словно поступь кружащего хищника. – Это последняя возможность решить. Ты дашь мне то, чего я требую?

Я вздыхаю, собираясь с мыслями.

– Но… но что же?

– Принца.

– Кестрина?

Она кивает, в ее глазах непроницаемая чернота.

– Подумай хорошенько, принцесса, стоит ли становиться моим врагом.

Ясно, что это даже не вопрос. Меня трясет от одного только ее вида. Но, чего бы Дама ни хотела от принца, будь это чем-то хорошим, она не явилась бы ко мне. И у меня пока нет власти над ним, которую можно было бы забрать сейчас, – значит, она хочет, чтобы я пообещала предать человека, чей отец поклялся защищать меня. Мне требуется вся смелость, чтобы покачать головой:

– Я не стану предавать того, с кем помолвлена.

– Ты уверена в своем выборе?

Наше королевство – и безопасность моих близких – зависит от моей верности новой семье. Одна ошибка – и воины короля обрушатся на наш дом, сожгут его дотла вместе с моими друзьями, мирно спящими в постелях, а остальные земли захватят и отдадут под немилосердную чужую власть.

– Думаешь, я не смогу заполучить его без тебя? – продолжает Дама в ответ на мое молчание. – Это все равно случится. Ты просто подходящее орудие. Но орудия можно менять.

Я и так всегда была лишь инструментом – меня использовали и отбрасывали в сторону, моя ценность зависела от политических игр и будущего замужества. Дама хочет, чтобы я стала орудием по доброй воле, а этого она не получит.

– Понимаю, – отвечаю я тихо. – И не хочу враждовать, но я поклялась принцу Кестрину. И не могу предать его доверие и его народ.

– Ты пожалеешь об этом выборе, – обещает Дама холодным спокойным голосом. – Доброй ночи, принцесса. Спи спокойно.

Она отворачивается, вскружив подол платья, и отбывает в ворохе перьев, раскинув крылья.

Я дрожащими пальцами зажигаю лампу. Долго смотрю Даме вслед, даже когда уверяюсь, что она действительно улетела. Все равно мне сегодня не заснуть, после такого-то прощания.

В конце концов я встаю, одеваюсь и брызгаю на лицо водой из кувшина. От холода по коже бегут мурашки. Я прячу кошелек с даром матери под ворот сорочки, где уже висит на тонкой цепочке серебряный кулон Джилны. Вместилище чар рядом со знаком любви. И то и другое, наверное, негоже носить принцессе на пути к своему суженому, ведь одно призвано служить обману, а другое вселяет наивную надежду на нечто искреннее в политическом союзе. Впрочем, совершенно неважно, что носить, если не получится как-то противостоять Даме. Она ясно дала понять, что готова уничтожить меня и выбрать орудие получше. Все теперь зависит от колдуна. Нужно найти его сразу по приезде в столицу и выспросить все, что он знает о Даме и о том, как от нее защититься. Если это вообще возможно.

Я тру лицо, а мысли возвращаются к Валке. От ее общества в пути никуда не деться, но можно хотя бы попробовать проехаться на белом жеребце, чтобы не сидеть лицом к лицу в карете часами напролет. Я выхожу из комнаты, окрыленная новой целью, потому что хотя бы с этим могу что-то сделать.

Небо уже озаряют первые рассветные лучи, когда я в сопровождении квадры, собранной сегодня из воинов короля и наших гвардейцев, прихожу к конюшням. Там тихо, почти все конюхи отлучились на завтрак. Белый жеребец бьет хвостом в стойле и смотрит в мою сторону. Оставленный за старшего работник почтительно подходит ко мне.

– Ты отвечаешь за эту лошадь? – спрашиваю я, узнавая Бола, конюха из наших домашних.

– Да, Ваше Высочество.

Бол невысокий и крепкий, с широким грубоватым лицом. Узор морщинок вокруг глаз выдает добрый нрав.

Я заглядываю в стойло через низкую дверцу.

– Что это за порода?

– Он с юго-восточных земель, с Пышных равнин, редкого племени. Есть красивое название, да подзабыл я его, Вашвсочество. Знаю, что такие силой славятся. – Бол смотрит с сомнением, косится через плечо на солдат у выхода и все-таки шепчет: – Не стоит ездить на нем, Вашвсочество.

На мгновение мир сжимается и сдавливает грудь. Я медленно поворачиваюсь к Болу, заставляя себя расслабить плечи:

– Отчего же?

Бол отвечает тревожным взглядом:

– Он дикий и необъезженный. Вообще к седоку не приучен.

Дикий… Братец выбрал воистину щедрый подарок. Нужно было потребовать, чтобы Желудя тоже отправили с нами, у меня было на это право. Я смотрю сквозь белого жеребца и гадаю, получится ли когда-нибудь насовсем убежать от безобразных выходок брата или он достанет меня где угодно.

– Мне жаль, Вашвсочество, – с сочувствием говорит Бол.

– Его можно сломить? – спрашиваю я резко.

Жеребец в расцвете сил, высокий, статный и гордый. Он склоняет голову, навостряет уши и слушает разговор, в темных глазах светится живой ум. И при такой красоте и мощи он просто пленник, пешка в мелких злых играх братца.

Бол облизывает губы.

– Он взбесился, когда мы попробовали надеть седло, и он уже не жеребенок. Но попытаться можно.

Со двора уже долетают голоса направляющихся на конюшню людей. Мои стражи очень кстати выходят наружу, проверить, кто идет.

– Можешь выпустить его? – спрашиваю я быстро, пока их нет.

Бол глядит в недоумении:

– Выпустить?

– Он же дикое создание. Ему нужна воля.

Это будет маленькой победой – вернуть этому коню украденную жизнь вместо того, чтобы годами держать его в загонах или в лучшем случае выпускать на одно и то же пастбище до конца его дней.

– Даже не знаю. – Бол косится на дверь, потом на жеребца.

– Попробуй, – настаиваю я.

Может, король и выделит мне другую лошадь, если я захочу или скажу, что моя сбежала, а вот просьбы отпустить белого на волю точно не поймет.

– Стражники тут совсем рядом, – бормочет Бол.

Квадра действительно возвращается, а за ними и двое местных работников.

Я не свожу взгляда с Бола, но он опускает глаза. Он прав. Едва ли солдаты на своем посту отвлекаются хоть на миг.

– Что поделаешь, – говорю я мягко.

Придется найти другой способ, только и всего.