Текст книги "Теория каваии"

Эстетика Японии в XXI веке

Такое разнообразие критики каваии свидетельствует о том, какое исключительное значение имеет этот феномен в качестве мифа современной Японии. Вуаль каваии окутывает японское общество. Так-то оно так, но подобная ситуация – не результат денно и нощно продолжавшейся подготовки. В рамках этой книги у меня нет намерения рассуждать о самой сути культуры, но я думаю, в сознании должна была прочно закрепиться традиция, сохраняющаяся и поныне, согласно которой в японской культуре получают одобрительную оценку вещи маленькие, «младенческие» – об этом есть знаменитый пассаж в «Записках у изголовья»[20]20
  «Записки у изголовья» – памятник среднехэйанской литературы, представляет собой разновидность эссе «дзуйхицу», его автор – придворная дама Сэй-Сёнагон (966 – 1017/25).


[Закрыть], тексте XI века. Это совсем не то, что может получить уничижительную оценку при сопоставлении со стадиями развития от незрелости к зрелости в Европе и Америке. Если мы будем понимать каваии только как мировой феномен позднекапиталистического общества XXI века, останется непонятным, по какой причине этот феномен распространился за пределы Японии. Приблизиться к эстетике и мифологии каваии невозможно, пока не заставишь работать оба сознания одновременно: синхронное и диахронное.

Не предаться ли воспоминаниям? Некогда японская аристократия XI века проповедовала эстетику моно-но аварэ[21]21
  物の哀れ – принято переводить как «печальное очарование вещей»; здесь и далее перечислены ключевые категории японской эстетики.


[Закрыть], говоря об изменчивости всего сущего. Поэты XIII века, решительно избегая ясного выражения чувств, называли проникновение в богатую намеками экспрессию словом югэн[22]22
  幽玄 – букв. «сокровенное, таинственное» (поэт.).


[Закрыть]. Чайные мастера XVI века отказывались от яркости, предпочитали неправильное и асимметричное, усматривали проявление ваби[23]23
  侘び – букв. «воздержанность».


[Закрыть] в том, чтобы компенсировать отсутствие роскоши творческой силой воображения. Наконец, куртизанки XVIII века сделали основой своего поведения тщательно отполированное ики[24]24
  いき – стильность, элегантность, изысканность, куртуазность или, в силу омофонии, «жизненность», «дыхание». Имеется в виду комплекс черт характера, присущего куртизанкам Эдо (сюда включаются чувственность, обольстительность и пр.). Этому феномену посвящена книга «Структура ики» (『「いき」の構造』, 1930) японского философа Сюдзо Куки, которую Ёмота упоминает в конце настоящей работы.


[Закрыть], в котором соединялись своенравие, кокетство и кротость. Если так, то есть если называть кавайным все маленькое, детское, навевающее ностальгические воспоминания, то почему же нельзя считать это японской эстетикой XXI века? Более того, эта эстетика существенно вышла за пределы собственно эстетики и распространилась на весь мир в качестве главенствующей идеологии.

Структура этой книги

Заканчивая первую главу, я хотел бы кратко описать содержание последующих.

Во второй главе рассматривается использование слова каваии в языке современной литературы и кинематографа, приводятся типичные примеры, после чего предпринимаются этимологические разыскания. Прослеживается генеалогия слова уцукусии (яп. красивый, прекрасный), характерного для изысканной речи хэайнской аристократии, и слова каваюси (яп. милый, вызывающий умиление или сострадание), просторечного вульгаризма: как менялись значения этих слов прежде, откуда взялось их современное значение. Кроме того, меняя точку зрения и переключаясь с временнóй системы координат на пространственную, я рассматриваю противопоставление каваии и уцукусии на материале нескольких иностранных языков, в результате чего подтверждается самобытность каваии в японском.

Японские почтовые марки с кавайными персонажами из анимэ «Дораэмон» и «Покемон»

В третьей главе я взял на себя роль социолога, собрав и проанализировав данные анкетного опроса, в котором приняли участие 245 студентов. «Вас когда-нибудь называли каваии? Если да, то при каких обстоятельствах? Вы хотите, чтобы вас так называли?» В результате опроса выяснилось, что каваии не есть что-то, наличествующее на самом деле, но, напротив, данное наименование отражает фиктивную ситуацию, возникающую в пределах человеческих отношений, внутри схем экономики потребления, словом, это что-то вроде миража. Что является кавайным – не есть сущностный вопрос. Некоторые вещи рассматриваются в качестве каваии, потом жестоко исключаются из этой категории, и подобные вкусовые колебания постоянно происходят вокруг нас. Более важно то, в какой ситуации появляется каваии и каков характер отношений, внутри которых оно возникает.

В четвертой главе мы, наконец, переходим к анализу важных элементов, из которых складывается каваии. Здесь, в продолжение упомянутых выше анкет, сначала исследуются прилагательные, противопоставленные каваии, затем обсуждаются сущностные – подчас гротескные – отношения соседства и конкуренции между прилагательными каваии и уцукусии. Почему мягкие игрушки, младенцы и домашние питомцы – это каваии? И раз уж на то пошло, если мы однажды разрушим подобное понимание каваии, что может возникнуть на его месте? – данный вопрос также становится поводом для дискуссии.

В пятой главе речь идет о таких важных свойствах каваии, как малость, миниатюрность. В самом деле, какова связь между культурой каваии и традиционным стремлением японской культуры к тому, что называется тидзими?[25]25
  Тидзими (яп. 縮み) – сжатость, зажатость, компактность, уменьшенность, сокращенность.


[Закрыть] Что собой представляет принт-клуб, это королевство грез, где в руках вертятся всякие мелочи? В главе анализируются конкретные свойства, присущие каваии.

В первой половине шестой главы говорится о ностальгии и сувенирах, речь идет о философии подарков и всяких памятных вещах. Ностальгия как идеология противоположна истории, и в этой подмене каваии выступает в качестве пешки. Во второй половине главы анализируется анимационный фильм «Сейлор Мун», где каваии выражает отказ от зрелости и воплощает собой «девочковость».

В седьмой главе анализируются скрытые значения, которые приобретает прилагательное каваии в контексте его употреблений в нескольких женских журналах, распространяющихся в современном японском обществе тотального потребления.

В восьмой главе речь идет о том, на что может указывать каваии, понимаемое как оборот товаров, в зависимости от гендера потребителя; для анализа отобраны такие «зоны каваии» в Токио, как Акихабара, окрестности Икэбукуро, второй квартал Синдзюку.

В девятой главе я обращаю внимание на тот факт, что в условиях сегодняшней глобализации явление каваии, возникшее в Японии, через Восточную Азию перекинулось на Европу и Америку, и в тех местах, куда оно проникло, была создана огромная индустрия каваии. Особая, «тематическая» сувенирная продукция, связанная с различными анимэ– и прочими персонажами, создала огромный рынок, продажи которого достигают двух триллионов йен в год. Для того чтобы понять, какова форма восприятия каваии в условиях, при которых японская вещь теряет свою культурную специфичность и переходит государственные границы, предпринят отдельный анализ на примере Покемона и Hello Kitty.

Разумеется, даже дойдя до девятой главы и рассмотрев явление с самых разных точек зрения, сказать, что приблизиться к истинной сути каваии чрезвычайно трудно, – это ничего не сказать. Каваии – вещь неуловимая: только показалось, что смог накрыть ее ладошкой, а она раз – и тут же с легкостью улетает. Тем не менее где-то в японской культуре коренится причина, из-за которой рассматриваемое явление, претерпев массу изменений и обернувшись мифом, охватило всю сегодняшнюю Японию. У меня нет ни малейшего представления о том, каким образом можно было бы приблизиться к идеологической стороне вопроса, но можно сказать, по крайней мере, что это первая книга, касающаяся явления, которое до сих пор не подвергалось непосредственному анализу, книга, в которой в первом приближении отмечены кое-какие важные вещи.

Предисловие мое затянулось. Милости прошу к основному тексту.

Глава 2. История каваии

Как изображал каваии Осаму Дадзай?

Как погляжу в зеркало на свое лицо – такое живое-живое, прямо на диво. Но лицо – это не я. Живет как бы само по себе и не знает о моих печалях и горестях. Сегодня я даже румянами не пользовалась, а щеки такие красные-красные, да и губки – крошечные, прямо алеют, до чего же мило. Снимаю очки, пробую усмехнуться. Глаза мои оч-чень уж хороши. Синие-синие, ясные-ясные. Видать, такими стали они от того, что долго глядела на прекрасное вечернее небо, не иначе. Влажные, с поволокой[26]26
  太宰治『女生徒』、ちくま文庫版『太宰治全集』第2巻、194頁 (Осаму Дадзай. Дзёсэйто. Дадзай Осаму дзэнсю. Дайнимаки. Тикумабунко. С. 194).


[Закрыть],[27]27
  Перевод мой. – А. Б.


[Закрыть].

Это фрагмент из рассказа «Ученица», опубликованного Осаму Дадзаем[28]28
  Осаму Дадзай (太宰治, 1909–1948) – известный японский писатель-декадент, представитель направления эго-беллетристики (прозы, написанной от первого лица), которую отличает предельная степень откровенности и психологического погружения в собственную личность.


[Закрыть] в 1939 году. Рассказчица живет на одной из пригородных станций центральной ветки токийской железной дороги и ездит в женское училище в районе станции Отяномидзу. Совсем недавно она потеряла отца. Утром она открывает глаза в глубочайшей депрессии, с отвращением напяливает на нос очки и надевает на себя «новое, только вчера сшитое белье». На нем вышиты маленькие беленькие розочки, которые доставляют ей удовольствие – некая тайна, что ли. Она берет с собой зонт, доставшийся от матери, «каваии фуросики»[29]29
  «Миленький» тканый платок с орнаментом для хранения и переноса вещей.


[Закрыть], в который завернуты письменные принадлежности, и идет на учебу. Старомодный зонт, дамская шляпа типа капота, длинные перчатки из черного шелка – такая прелесть! Можно представить, будто она собралась пообедать в ресторане в центре Парижа.

По мере чтения складывается ощущение, что «я» повествовательницы постоянно становится иным. Непонятно, где ее собственное лицо. «Женщине для решения своей судьбы одной улыбки хватит с лихвой», – думает она, и ей кажется, что это страшно, но, с другой стороны, она же произносит сентенции вроде: «Есть ли в красоте[30]30
  Здесь употреблено слово уцукусии (красивый, прекрасный).


[Закрыть] какое-то содержание? Истинная красота всегда бессмысленна и лишена морали и добродетели». В училище есть «красивый»[31]31
  Здесь употреблено слово кирэй – красивый, приятный, аналог англ. handsome или pretty.


[Закрыть] сэнсэй по имени Осуги. Героиня им очарована, а он отвечает ей взаимностью, хотя и думает: «Есть в этом что-то противоестественное».

После занятий она вместе с подругой Кинко-сан тайком отправляется в парикмахерскую, но получившаяся прическа ей не нравится. «Я совсем не красивая»[32]32
  Здесь: каваии.


[Закрыть], – думает она. Однако Кинко-сан, пребывая в прекрасном расположении духа, говорит: «Хоть прямо на свидание!», после чего подытоживает: «В самом деле, не думай ни о чем, ты вполне мила». На обратном пути, глядя на закатное небо, она вспоминает об отце и приходит в возвышенно-лирическое расположение духа. «Хочу любить всех и каждого!» – думает она чуть ли не в слезах, и с ее губ срывается: «Хочу жить красиво!»[33]33
  Здесь, опять же, употреблено уцукусии.


[Закрыть] Придя домой, она замечает, что ее собачка Дзяпи ест травку, растущую у колодца, и ей нестерпимо, «до зубовного скрежета», хочется «скорее приласкать Дзяпи»[34]34
  Здесь употреблена форма от каваии, смысл фразы можно понимать двояко: или «приласкать», или как-то «мило принарядить», «украсить» и пр.


[Закрыть]. Фрагмент, приведенный в начале этой главы, относится к следующему эпизоду: героиня возвращается в свою комнату, глядится в зеркало и рассуждает вслух. Затем она идет на кухню и, промывая рис, думает: «Мама такая милая[35]35
  В отношении матери здесь также употреблено каваии.


[Закрыть], трогательная стала, надо о ней заботиться изо всех сил, люблю ее всем сердцем». Рассказ кончается тем, что героиня засыпает, погрузившись в свои мысли.

Несмотря на малый объем, в рассказе «Ученица» представлены самые разные случаи употребления слова каваии. Например, каваии применительно к фуросики означает и «любимый», и «маленький». В случае с непонравившейся прической каваии выражает желание убедить в привлекательности, каваии применительно к Кинко имеет положительный оттенок и заставляет сочувствовать ей, но в таком описании есть и насмешка. Дзяпи можно назвать каваии, потому что она глупенькая и любименькая, а каваии в адрес матери выражает жалость, сочувствие и желание оберегать. Наконец, губы героини из цитируемого отрывка являются каваии в том смысле, что они маленькие, милые, полные любви, что метафорически связано с упомянутыми вскользь «цветочками белых роз», вышитых на белье героини.

Так и хочется воскликнуть: Дадзай в своем репертуаре! Выдавая сентенции о том, что в красоте, в прекрасном (уцукусии) чувствуется тщета, о том, что прекрасное выходит за пределы морали и добродетели, в действительности он утверждает различные оттенки каваии. Все эти каваии по своей сути неуловимо отличаются одно от другого, и это соответствует ощущению нерешительности, возникающему всякий раз, когда «я» рассказчицы полностью меняется. После демонстрации этого великолепного контраста между таким близким каваии и далеким уцукусии занавес опускается.

Своим произведением Дадзай заложил основу стилистики монолога от лица молодой девушки. В этом смысле рассказ можно считать предвестием таких послевоенных вещей писателя, как «Закатное солнце» и «Кожа и сердце». Вслед за Дадзаем, начиная с «Дайкона» Дзюрана Хисао[36]36
  Дзюран Хисао (久生十蘭, 1902–1957) – популярный писатель, журналист, считается первым, кто ввел в японскую литературу черный юмор. «Дайкон» был издан в 1949 году.


[Закрыть] в японской послевоенной литературе появилась масса рассказов для девушек и молодежи вообще. Более того, этот жанр стал основным в японской литературе послевоенного времени – в особенности с выходом «Момодзири мусумэ» Осаму Хасимото[37]37
  Осаму Хасимото (橋本治, р. 1948) – писатель, эссеист. «Момодзири мусумэ» (1978–1990) – серия книг о двух старшеклассницах, озабоченных вопросами пола и секса. Заглавие буквально можно перевести как «Девушка Попа-персик». По мотивам эпопеи режиссером Кою Охарой (小原宏裕, 1935–2004) был создан одноименный фильм.


[Закрыть]; закончить ряд можно рассказом «Девочка-Асура» Отаро Майдзё[38]38
  Отаро Майдзё (舞城 王太郎, р. 1973) – писатель. Стилистически тяготеет к мистике и научной фантастике. Язык отличают диалектизмы префектуры Фукуи, откуда он родом.


[Закрыть]. Если проследить, какие перемены постигли за это время саму тему каваии и кавайную манеру изложения, то получится весьма любопытная история литературы.

Примеры негативного каваии

В «Ученице» слово каваии используется в одобрительном смысле. Теперь приведем пример отрицательного употребления каваии, за которым скрывается тонкая пародия. Это будет пример из фильма «Семейные игры» режиссера Ёсимицу Мориты[39]39
  森田芳光監督家族ATG製作1983 (Морита Ёсимицу. «Кадзоку гэму». ATG, 1983).


[Закрыть]; в фильме есть сцена за ужином в доме конторского служащего (его играет Дзюдзо Итами) и его жены, домохозяйки (ее играет Саори Юки), когда к ним приходит домашний учитель их старшего сына (в роли учителя – Юсаку Мацуда).

ОТЕЦ….и как тебе Сигэюки, что скажешь?

УЧИТЕЛЬ. Ну очень милый[40]40
  Здесь – каваии.


[Закрыть], разве нет?

ОТЕЦ. «Милый»… послушай, ты! Так говорят, когда кошечек или собачек выбирают!

МАТЬ. Сегодня ну просто паинька, такой котик!

ОТЕЦ. Ну как, потянешь такую, а?

УЧИТЕЛЬ. Нет, денег нет, в том-то и дело.

ОТЕЦ. Денег, говоришь?

МАТЬ (пристально глядя на учителя, как будто о чем-то вспомнив). Милый какой!

ОТЕЦ. Что, лицо хорошее?

УЧИТЕЛЬ. Я и правда очень мил!

В этом диалоге фразы великолепнейшим образом не согласуются: отец, бесспорно принадлежащий к прошлому поколению, и домашний учитель, представляющий новую генерацию, используют одно и то же слово каваии совершенно по-разному. Для отца это слово – типичное прилагательное, которое употребляют по отношению к любимым питомцам вроде кошек и собак, поэтому ему невыносимо слышать, когда кто-то называет этим словом его любимого сына. А для Юсаку Мацуды, студента с непонятным характером, это не более чем клише, вроде плаща-невидимки, делающего общение с людьми безопасным. Не исключено, что, надев маску каваии, он продолжает праздно шататься от одной женщины к другой, переходить из дома в дом.

В «Семейных играх» показана отрицательная сторона слова каваии, связанная с его затертостью. За этим словом не видно настоящих чувств и жизненной силы, как в случае с рассказом «Ученица». Слово каваии полностью меняет смысл в зависимости от того, кто им пользуется, единодушия и взаимопонимания больше нет. В своем сериале режиссер показывает массу ироничных примеров ситуаций, возникающих вследствие доведенного до абсурда клишированного употребления слова каваии.

Вначале были «Записки у изголовья»

Итак, откуда же берет начало слово каваии?[41]41
  Этимология взята из следующих словарей: «Нихонкокуго дайдзитэн», дайгомаки (1973), с. 262; также: «Когодайдзитэн» (1983), с. 388; также: «Хёгэнгодзитэн», Токёдосюппан (1985), с. 244–245; также: «Гэндай кэйёси ёходзитэн» (1992), с. 164–167; также: «Нитидзёго гогэндзитэн» (1993), с. 66–67 (『日本国語大辞典』、『古語大辞典』、『表現語辞典』、『現代形容詞用法辞典』、『日常語語源辞典』).


[Закрыть]

Восходя к его истокам, мы сталкиваемся со словом каваюси (кахаюси) в древнеяпонском языке бунго. Если пойти еще дальше, нам встретится форма каоваюси (каохаюси). Она состоит из двух корней: као (лицо) и хаюси (сиять, красиво выглядеть). Использовались также варианты омоваюси (омохаюси) или мабаюси, где корень – хаю. Тот же корень обнаруживается в современном глаголе хаэру, который значит «блестяще выглядеть» или «красиво смотреться в отражении». Набравшись смелости, можно допустить еще более широкое толкование. Так, если переводить каохаюси буквально, это слово означает, что лицо явно делается более привлекательным, краснеет от возбуждения. Любопытно, что сегодняшнее слово моэ[42]42
  Пример японской омофонии: слово моэ может означать «росток», а связанный с ним глагол моэру значит «распускаться», «пускать ростки» и пишется иероглифом 萌. При этом есть другой глагол-омофон моэру, который записывается иероглифом 燃 и означает «гореть», «пылать». О современном понятии моэ см. ниже, в соответствующей главе книги.


[Закрыть] отсылает к синонимичному смыслу.

В японской литературе впервые слово каваюси появляется в тексте «Собрания повестей о ныне уже минувшем» («Кондзяку-моногатари», XII век), сказание 6, свиток 25[43]43
  «Кондзяку-моногатари» («Собрание повестей о ныне уже минувшем») – одно из вершинных произведений жанра сэцува (общий термин для обозначения средневековых японских легенд, сказок, сказаний, притч, анекдотов, коротких наставлений и пр.).


[Закрыть]. Используется оно в таком контексте, букв.: «В этого младенца воткнули-вставили нож, попали-убили стрелой, как жалко (каваюси)»[44]44
  『今昔物語集』第26巻5話、角川文庫版「本朝世俗部」上巻、1954、248頁 (Кондзякумоногатарисю («Собрание повестей о ныне уже минувшем»), дайнидзюрокумаки (свиток 26), гова (раздел 5). Кадокавабунко, 1954. С. 248).


[Закрыть]. Здесь значение слова сильно отличается от современного; словарь старояпонского языка[45]45
  Когодайдзитэн (古語大字典), изд. Сёгаккан, 1993.


[Закрыть] дает следующее толкование каваюси: «Явным образом жалко выглядящий. [Вызывающий] горечь, жалость, сострадание».

Диалоги героев сериала «Семейные игры» показывают столкновение старых и новых представлений о каваии

Кроме того, в этом словаре приведено значение слова каоваюси. В начале приведено такое определение: «Покраснение лица вследствие проступка или обвинения. „Лицо горит“. Стыдный. Когда лицо пылает от стыда», и в качестве примера дается следующий отрывок из поэтической антологии «Кэнрэймонъинкасю»[46]46
  Поэтическая антология, составленная по приказу императрицы Тайра-но Токуко (1155–1213) в начале периода Камакура.


[Закрыть]: «Горестное воспоминание: уход людей и подобные вещи, о которых больно думать»[47]47
  『健礼門院家集』、前掲『日常語語源辞典』67頁 (Кэнрэймонъинкасю, цит. по словарю «Нитидзёго гогэндзитэн», с. 67).


[Закрыть]. То значение, которое главным образом используется нами сейчас, – «милый, славный, миловидный, детский» – в словаре «Дайгэнкай»[48]48
  Японское название словаря буквально значит «Великое море слов» (大言海), он был составлен в конце XIX века.


[Закрыть] приводится всего лишь третьим по счету. Значит, это значение сравнительно пóзднее, оно появилось уже после возникновения слова каваюси.

И все же, как раньше, в те времена, когда слова каваюси еще не существовало, японцы называли те вещи, которые сейчас они называют каваии? О какой бы древности ни шла речь – будь то Нара или Хэйан[49]49
  Нара (奈良, 710–794), Хэйан (平安, 794–1185) – периоды японской истории.


[Закрыть], – не могло быть такого, чтобы вовсе не было кавайных девушек или зверюшек! Ответ: для этого использовалось слово уцукуси. Та сфера, к которой отсылало слово уцукуси в устах аристократии, в ходе средневековых лингвистических сражений испытывала натиск новомодных вульгаризмов.

Известно, что слово уцукуси, которое может записываться как иероглифом «красота», так и иероглифом «любовь», в эпоху Хэйан использовалось скорее в значении современного каваии, нежели в смысле «красивый, прекрасный» (англ. beautiful). А современному уцукусии соответствовало слово кутаси. Приведем в качестве примера знаменитый отрывок из «Записок у изголовья» Сэй-Сёнагон (начало XI века), фрагмент 146[50]50
  Номер отрывка, который указывает автор, не совпадает с номерами в переводах на английский и русский языки.


[Закрыть]:

151. То, что умиляет

Детское личико, нарисованное на дыне.

Ручной воробышек, который бежит вприпрыжку за тобой, когда ты пищишь на мышиный лад: тю-тю-тю!

Ребенок лет двух-трех быстро-быстро ползет на чей-нибудь зов и вдруг замечает своими острыми глазками какую-нибудь крошечную безделицу на полу. Он хватает ее пухлыми пальчиками и показывает взрослым.

Девочка, подстриженная на манер монахини, не отбрасывает со лба длинную челку, которая мешает ей рассмотреть что-то, но наклоняет голову набок. Это прелестно![51]51
  清少納言『枕草子』、小学館版『日本古典文学全集』、1974、248頁 (Сэй-Сёнагон. Макурасоси («Записки у изголовья»). Нихон котэн бунгаку дзэнсю. Сёгаккан, 1974. С. 298).


[Закрыть] ,[52]52
  Перевод В. Н. Марковой. Слову уцукуси в переводе соответствуют слова «умиляет» и «прелестно».


[Закрыть]

Артур Уэйли, специалист по японской литературе, живший в Лондоне в начале XX века, в своем переводе «Записок у изголовья» на английский переводит слово уцукуси как pretty[53]53
  Артур Дэвид Уэйли (1889–1966) – британский ориенталист, синолог. Его перевод «Записок…» вышел в 1928 году (англ. «The Pillow Book of Sei Shōnagon»).


[Закрыть]. Некоторые места перевода вызывают сомнения, поэтому я предлагаю еще раз перечитать японский текст, но теперь уже в его современном виде, сопоставляя с английским переводом и обращая внимание на то, какой образ возникает у Сэй-Сёнагон в тех местах, где она использует прилагательное уцукуси:

То, что мило

Лицо ребенка, который кусает дыню. Воробьиный птенчик, который прискачет – прыг-прыг, – если приманить его, подражая чириканью. А если его поймать и привязать к лапке нитку, то прискачет мамаша птенчика и станет его кормить. Ребенок примерно трех лет, вдруг шлепнется на землю, увидит вдруг что-нибудь мелкое и необычное, припустится бегом, схватит добычу своей крошечной ручкой и вот уже несет показывать взрослым. Девушка, которая, сделав себе прическу как у монахини, откидывает голову назад, чтобы убрать челку с глаз и на что-то посмотреть[54]54
  Waley A. The Pillow-book of Sei Sho-nagon. London: George Allen & Unwin, 1924. P. 123–124.


[Закрыть] ,[55]55
  Перевод с японского мой. Авторская ссылка: Waley A. The Pillow-book of Sei Sho-nagon. London: George Allen & Unwin, 1924. P. 123–124. Авторский комментарий далее: «Касательно перевода „Записок у изголовья“ Уэйли, см. Ёмота Инухико „Сердце: толкование-гримирование“. Сёбунся, 1998. С. 16–26».


[Закрыть].

И вправду, если принять во внимание эти свидетельства, проникаешься странным чувством: как это за тысячу лет вовсе не изменились те крошечные, кавайные вещи, столь близкие и родные взгляду японца… Сэй-Сёнагон приводит примеры того, что считается каваии на данный момент: младенческое, невинное, простодушное, наивное, безыскусное, требующее защиты со стороны взрослого; при этом она как бы играючи наводит фокус на все эти вещи. Здесь не чувствуется покровительственного взгляда сверху вниз со стороны зрелого и вышестоящего по отношению к незрелому, но, наоборот, видно желание утвердить незрелое в качестве красивого, прекрасного. И вот я думаю: этот самый Уэйли, отродясь не бывавший нигде восточнее Стамбула и по причине собственной застенчивости не знавший истинной любви к женщине, – не испытывал ли он глубокого сочувствия и сострадания по отношению к подобной эстетике незрелости?

Метаморфозы каваии

Ну хорошо, оставим все эти материи и вернемся к изменениям, которые выпали на долю слова каваюси. В упомянутом словаре старояпонского языка «Когодайдзитэн» выдвигается следующая гипотеза: слово каваюси впервые встречается в «Кондзяку-моногатари» потому, что изначально оно было вульгаризмом, присущим низкому простонародью[56]56
  『古語大字典』小学館版 (Когодайдзитэн. Сёгаккан. С. 388).


[Закрыть]. Понятное дело, благополучные особы, собиравшиеся во дворце, пользовались словом уцукуси. Однако время шло, и к концу Средних веков у каваюси стал выветриваться отрицательный оттенок смысла, присущий скорее прилагательному итамасии («прискорбный, жалкий») или выражению ки-но доку да («бедный, несчастный, жалкий, достойный сожаления», букв. «яд в душе»). Семантической доминантой стало значение, которое обнаруживается в слове аирасии («хорошенький, милый», пишется с иероглифом «любовь», как и уцукусии). Пример из «Кёгэнки»[57]57
  Сборники сценариев к пьесам «Кёгэн» (комические, фарсовые интермедии в театре Но), издававшиеся во времена Эдо, в разные годы (1660, 1665, 1699).


[Закрыть], пожалуй, является хрестоматийным: «Ведь у тебя есть внук. Было бы мило с его стороны, если бы он навестил мать». В итоге с какого-то момента слово каваии стало записываться иероглифами 可愛い (где 可 означает «возможно, должно быть» и другие варианты модальности», а 愛 – «любовь»). Подобный случай – пример фонетического использования иероглифического слова, заимствованного из буддийской литературы (так называемое атэдзи).

В словаре «Vocabulario da Lingua Iapan», выпущенном в 1603 году Иезуитским обществом, есть вокабула Cauaij[58]58
  Перевод на японский – из словаря Нипподзисё (Японско-португальский словарь). Иванамисётэн, 1980. С. 111 (『日葡辞書』岩波書店、1980、111頁).


[Закрыть], которая толкуется следующим образом: «Сочувствие, сострадание; вещь или человек, вызывающий чувство жалости; испытывать чувство сострадания». Можно предположить, что уже тогда сложился прообраз значения сегодняшнего каваии. Рассмотрим примеры производных слов, появившихся в период Эдо.

Всем известная знаменитая фраза из театра Кабуки «ненависть, исполненная сострадания (каваии), в сто крат сильнее» относится к любовному чувству – точнее, к той его части, которая после предательства оборачивается сильнейшей ненавистью. Тогда же появляется новое слово каваюраси, производное от каваюси. В новелле Ихары Сайкаку «Женщина, несравненная в любовной страсти»[59]59
  Новелла Ихары Сайкаку (井原 西鶴, 1642–1693), японского писателя периода Эдо, опубликованная в 1686 году.


[Закрыть] есть такие слова: «Для деревенщины они – очаровательная молодежь, притом имеют приятные (каваюрасики) манеры», что напрямую связано с современным каваирасии. В отличие от каваии, каваирасии подразумевает некоторую психологическую дистанцию, это своего рода выражение-эвфемизм, но для Сайкаку подобная тонкость уже приводит к резкому отличию. Далее, если к основе каваюи прибавить суффикс -гару, получится глагол каваигару («любить, ласкать, баловать»), который получил широкое распространение. «Только и делал, что баловал (каваигару) своего постреленка, другие дети пускай хоть помирают – мне и дела нет» – эта фраза из «Укиё-буро»[60]60
  «Укиё-буро» – «Современные бани» или «Веселые рассказы о современных банях» – юмористический рассказ, написанный эдосским писателем по имени Сикитэй Самба (式亭三馬, 1776–1822) около 1809–1813 годов.


[Закрыть] показывает, что значение каваигару то же, что и в современном языке: относиться по-доброму, с чувством нежности, ласки, бережно обращаться, баловать.

Чем ближе к современности, когда каваюи превратилось в разговорное каваии, тем больше появляется любопытных примеров. В романе Фтабатэя Симэя «Посредственность»[61]61
  Фтабатэй Симэй (二葉亭四迷, 1864–1909) – японский писатель, переводчик русской литературы. Его хрестоматийное произведение «Плывущее облако» (1887) считается первым японским романом Нового времени. Роман «Посредственность» (яп. «Хэйбон», 1908) на русский язык не переведен.


[Закрыть], который заложил фундамент беллетристики, написанной разговорным языком, есть такой пассаж: «Папинька, допустим, дурачок, но выглядит настолько простодушным, что мне делается умильно (каваюи)»[62]62
  二葉亭四迷『平凡』、角川書店版『日本近代文学全集』第4巻、1971、251頁 (Фтабатэй Симэй. Хэйбон. Нихонкиндайбунгакудзэнсю, дайёнмаки. Кадокавасётэн, 1971. С. 251).


[Закрыть]: отсюда следует, что употребление соответствующего слова по отношению к старикам не является достижением современности, но наблюдается уже в период Мэйдзи. Указывая на такие качества отца, как «простодушие», «детскость», «дурашливость», и называя их словом каваюи, Фтабатэй тем самым хочет выразить любовь к отцу.

У поэта Сакутаро Хагивары в стихах из сборника «Вою на Луну»[63]63
  Сакутаро Хагивара (萩原 朔太郎, 1886–1942) – японский писатель и поэт. «Вою на Луну» (1917) – первый сборник поэта.


[Закрыть] есть гротескные строки:

 
Лягушкаубита
вставвкружок, детиподнялиручки
всевместе
каваюрасии[64]64
  Специально оставляем без перевода, см. далее комментарии автора.


[Закрыть]
поднялиручкивкрови[65]65
  萩原朔太郎「蛙の死」、現代詩文庫版『萩原朔太郎詩集』思潮社、1975、34頁 (Хагивара Сакутаро. Каэру-но си. Хагивара Сакутаро сисю, Гэндайсибунко, Ситёся, 1975. С. 34).


[Закрыть],[66]66
  Стихотворение целиком, в переводе А. А. Долина:


[Закрыть].
 

Здесь каваюрасии означает нечто маленькое, непорочное, хрупкое. Похоже, Сакутаро выворачивает наизнанку прилагательное, обычно применимое к ребенку, желая запечатлеть жестокость, идущую от наивности и невинности.

Теперь я хочу вернуться к упомянутому в начале главы рассказу «Ученица» Дадзая Осаму. Думаю, уже всем понятно, что этот рассказ, приведенный тут ради монолога девушки, – отдаленный основоположник сегодняшней субкультуры каваии. Сравним: «Сегодня я даже румянами не пользовалась, а щеки такие красные-красные, да и губки – крошечные, прямо алеют, до чего же мило». Здесь Дадзай бессознательно повторяет этимологию слова каваии: као-хаюи, «лицо пылает», и если бы он продолжил прясть эту пряжу, думаю, читатель устал бы. Вероятно, автор в какой-то мере учитывал это, и получившийся монолог, построенный по принципу бесконечно тянущейся, сосредоточенной на себе самой дислексии, лингвистической неадекватности, сам по себе является примером каваии.

Но довольно перечислений. Мы убедились, что культура каваии отнюдь не ограничивается современной субкультурой. Достаточно уяснить, что истоки каваии прослеживаются еще в «Записках у изголовья», тексте начала XI века, а далее, через театр Кабуки и массовую литературу эдосского времени, дело доходит до таких писателей, как Дадзай, и все это связано единой нитью. Чувства к вещам и существам маленьким, слабым и беззащитным рано или поздно рождают упомянутое кокетство, а затем постепенно выкристаллизовываются в оригинальную эстетику. Во второй половине XX века в рамках общества потребления все это превращается в огромную индустрию, а лежащая в ее основе эстетика оставляет замечательные свидетельства в современной литературе. Если задуматься о таких писателях, как Дзюнъитиро Танидзаки и Ясунари Кавабата[67]67
  Дзюнъитиро Танидзаки (谷崎 潤一郎, 1886–1965) – знаменитый японский писатель, творчество которого отличает эротизм и эстетика декадентства. Ясунари Кавабата (川端 康成, 1899–1972) – один из крупнейших японских писателей XX века, первый японский нобелевский лауреат в области литературы (1968).


[Закрыть], любопытно было бы перечитать всю историю современной литературы с позиции каваии – это наверняка привело бы к новым, неожиданным и интересным открытиям.