Текст книги "Стечение обстоятельств"

Молодой офицер полиции проявил недюжинную находчивость и смекалку, задав в лоб неожиданный вопрос.

– Вы знаете Миколая Торовского? Женщина колебалась лишь одно коротенькое мгновение, прежде чем ответила:

– Знаю. Вернее, следовало бы сказать в прошедшем времени.

– О! – обрадовался подпоручик. Оказалось, рано радовался.

– Я знала его десять лет назад, – продолжала женщина. – Когда заканчивала школу.

– И что?

– Что «и что»?

– Что вы можете о нем сказать?

– В каком смысле? Так, вообще?

– Да, вообще.

– Ну вообще, это был человек очень энергичный, очень такой, знаете ли, подвижный. И очень услужливый. Много делал для людей. Его все интересовало. Меня он, например, пристроил на работу. А потом как-то скрылся с поля зрения, и в настоящее время я ничего о нем не знаю.

Вдохновение не покидало молодого офицера полиции:

– А как вы с ним познакомились? Через кого?

– За дачу ложных показаний свидетеля привлекают к уголовной ответственности сроком до пяти лет, – радостно проинформировал муж, которого явно забавлял весь этот разговор.

– Через мою свекровь, – ответила молодая женщина без запинки.

– Выходит, через мать вашего мужа? – удивился подпоручик и взглянул на весёлого молодого мужа, весёлость которого ни капельки не уменьшилась. Женщина возразила, заметив взгляд подпоручика:

– Нет. То есть правильно, мать моего мужа, но другого мужа. Первого. Я должна была бы сказать – бывшая свекровь.

– Понял. Попрошу назвать фамилию и имя вашей бывшей свекрови. А также всех лиц, которые знали Миколая Торовского. Фамилии и адреса.

– Но я не кончила, – с какой-то подозрительной готовностью сказала молодая женщина. – Я познакомилась с Миколаем Торовским через мою свекровь, то есть бывшую свекровь, и через невестку моей бывшей свекрови. А назвать всех лиц, знавших Миколая Торовского, я бы все равно не смогла, ведь их миллионы. А они обе были тогда вместе, я не очень хорошо помню…

– В таком случае назовите этих женщин, – потребовал полицейский, – раз они знали Миколая Торовского.

Подумав, молодая женщина назвала четырех женщин, которые в те времена наверняка очень хорошо знали пресловутого Миколая Торовского. Это были: Иоланта Скорек, кассирша в валютном магазине, Мариола Котульская, тогда администратор отеля «Бристоль», а где она сейчас – неизвестно, косметичка Катажина Боллер, приятельница мамули…

– Чьей мамули? – перебил подпоручик.

– Мамули мужа, вот этого, актуального. Тоже моей свекрови. Ну и Иоанна Хмелевская…

– Писательница?

– Декоратор. И писательница тоже. У меня с ней общая свекровь, вернее, моя бывшая свекровь, тоже Иоанна Хмелевская.

Подпоручик решил во что бы то ни стало не дать сбить себя с толку.

– Минутку, давайте уточним. Сколько у вас вообще свекровей? Две?

– Две. Одна бывшая, вторая теперешняя.

– Очень хорошо. А с кем у вас свекровь общая?

– С Иоанной Хмелевской.

– Каким же образом у вас может быть общая свекровь вместе со свекровью… – начал было подпоручик, но хозяйка квартиры перебила его:

– Потому что их две.

– Две свекрови?

– Две Иоанны Хмелевские. А вообще-то их может быть и двести, фамилия распространённая, но у меня только две. Одна – бывшая свекровь, а вторая – бывшая невестка. Ей моя бывшая свекровь тоже приходится бывшей свекровью. Немножко сложно, правда? Но ничего не поделаешь, так оно есть на самом деле.

В подпоручике исподволь зарождалось нежелание больше слышать об Иоаннах Хмелевских в двух экземплярах, но интересы дела возобладали, и он взял себя в руки.

– А которая из этих двух Хмелевских познакомила вас с Миколаем Торовским? – спросил он, – Обе.

– Обе они знали его?

– Да. Сначала познакомилась с ним одна, потом другая, так что некоторое время они были обе с ним знакомы. Хотя… Постойте, кажется, познакомила меня с ним свекровь. Да, вспомнила, точно, свекровь.

– Дайте мне, пожалуйста, адреса всех этих женщин, которые, по вашим словам, знали пана Торовского. И ещё мне придётся взять у вас отпечатки пальцев. Не беспокойтесь, это пустая формальность. Ага, ещё один вопрос: что вы делали вчера с пятнадцати до девятнадцати?

– У меня было дежурство в гостинице. Видите ли, я работаю в гостинице «Европейская», в кассе бюро регистрации. Работа у нас там посменная, дежурим, можно сказать, по двенадцать часов, с восьми до восьми.

– И вы не отлучались с работы?

– А тебя все-таки в чем-то подозревают! – с удовлетворением заметил муж, которому весь этот необычный разговор представителя властей с его женой явно доставлял большое удовольствие. – Я-то знаю, что ты сиднем сидела в своей кассе, потому как четыре раза звонил тебе, но лучше пусть пан офицер сам проверит там, на месте. Интересно было бы знать, что же ты такого отмочила.

– Да, скажите, пожалуйста, что же произошло? – спросила молодая женщина.

– А вот этого я пока, к сожалению, не имею права вам сказать, – с достоинством ответил подпоручик милиции и ловко снял у подозреваемой отпечатки пальцев.

По дороге в комендатуру он зашёл в валютный магазин на улице Дзельной, где работала кассиршей знавшая Миколая Торовского Иоланта Скорек, и узнал, что упомянутая Иоланта уже целую неделю пребывает в служебной командировке в Торонто, так что из числа подозрительных в убийстве её следует исключить. Отпечатки пальцев остальных дам он решил раздобыть разными хитрыми способами. В подпоручике не только зародилось подозрение, что именно среди этих дам следует искать хозяйку подозрительной сумки, но по мере приближения к комендатуре это подозрение значительно окрепло и даже пустило ростки.

Капитан Фрелькович тоже мог похвастаться достижениями, хотя по чужим квартирам и не шастал. Он просто покопался в бумагах и узнал, что неделю назад Миколай Торовский стал жертвой наезда автомашины. Странный это был наезд. Свидетели автопроисшествия утверждали, что машина наехала на пана Торовского умышленно, сбила, так сказать, нарочно и целенаправленно. Пан Торовский переходил улицу на углу между улицами Одыньца и Неподлеглости, а машина мчалась на большой скорости и не думала тормозить. Чуть было насмерть не задавила пана Торовского, но тот вовремя сориентировался, подпрыгнул, упал на капот машины и с него соскользнул на асфальт. И ничего бы с ним не случилось, да как раз в том месте на асфальте были сложены бетонные плитки для ремонта тротуара, вот он на них прямо и грохнулся и, возможно, именно из-за них и повредил позвоночник. А машина сбежала, никто её номера не заметил. Свидетели происшествия лишь помнят, что это был большой «фиат» белого цвета, не очень новый. Легко было все рассмотреть, потому как большого движения в ту пору там не было. К счастью, и свидетелей было не много, всего четыре человека, так что и версий происшедшего было не много. Из свидетелей лишь один упорно твердил, что «фиат» был коричневый. Но все четверо не исключают возможности умышленного наезда.

Затем капитан перешёл к изучению материалов, собранных подпоручиком Яжембским по делу о фальшивомонетчиках. Поскольку сей труд по объёму не уступал сказкам «Тысячи и одной ночи», всего его капитан не осилил, ознакомившись лишь с самыми главными фактами. Выяснилось, что производством фальшивых купюр мошенники занимаются уже долгие годы, а часть готовой продукции ввозят из-за границы. Производство отечественной продукции длится с переменным успехом не одно десятилетие, а особенно оживилось десять лет назад. Причём сделанные у нас стодолларовые купюры были отменного качества. Кто знает, не установили ли мы вообще в этой области мировой рекорд? В последнее время, по мнению подпоручика Яжембского, преступная шайка, по всей видимости та же самая, переключилась на подделку польских банкнотов в миллион злотых. Лицо, доставившее преступникам несколько лет назад запас необходимой бумаги из государственного хранилища, уже пребывало за решёткой несколько лет. Нельзя сказать, что было это лицо матёрым уголовником, да и твёрдостью характера особой не отличалось, вот и сыпало направо и налево, выдавая без зазрения совести своих сообщников, но было ясно, что знает оно слишком мало. Состав преступной шайки был ему явно неизвестен. Бумагу оно передало одному такому неприятному типу, которого и видело-то тогда один-единственный раз в жизни, ни до этого, ни после не встречало, совсем незнакомый, да и стало бы оно, порядочное лицо, водиться с подобными уголовниками?! А свёл их родной дядюшка сидящего за решёткой. Дядюшка помер ещё во время предварительного расследования. Тот уголовник расплатился с благородным лицом наличными, благодаря чему в деле имелись два очень приличных отпечатка пальцев уголовника, да вот, к сожалению, не к кому было эти отпечатки подогнать.

Сидящий за решётками поставщик бумаги для фальшивомонетчиков указал на одного из распространителей готовой продукции, но от распространителя тоже немного было толку. Он смог лишь сообщить, что нашлёпали этого товару прорву, спускают понемногу, им ещё надолго хватит, склад с товаром находится где-то за пределами Варшавы, а ксерокс, на котором размножали свой товар, при нем, распространителе, разобрали на части и по частям утопили в Висле. Хотя кто знает… Может, специально для него, распространителя, мелкой сошки, сделали вид, что утопили, а сами где-то припрятали, так что ещё есть шансы его отыскать. Этот распространитель, случайно и сам того не желая, выдал своего дружка, второго распространителя, и теперь они сидели на пару. По их словам, фальшивые банкноты они получали от некоего Зенека, особой приметой которого была привычка обгрызать спички. А остальные приметы упомянутого Зенека ничем не отличались от миллионов его сородичей-поляков, так что отыскать его не представлялось никакой возможности. С подчинёнными договаривался о встречах всегда по телефону, звонил всегда из автоматов, приходил с товаром, вручал его распространителям, во время инструктажа изводил коробок спичек и исчезал в туманной дали.

Среди множества материалов по фальшивомонетчикам один из протоколов обыска показался капитану несколько странным. Присоединившийся к капитану подпоручик Яжембский полностью разделил его недоумение. Ещё бы не странный: обыск не закончен, ни с того ни с сего отложен и только через сутки доведён до конца. За эти сутки из подозрительного дома можно было вывезти всю мебель, а не только вещественные доказательства преступления. Естественно, никаких результатов обыск не дал. Подпоручик Яжембский давно уже присматривался к хозяину этого дома, но тот был чист, как слеза ребёнка, а в последнее время сделал карьеру и стал большой шишкой. И хотя подпоручик не спускал глаз с этого человека, ничего подозрительного за ним не замечалось. Возможно, став шишкой, он не решался пускаться в рискованные предприятия, а может, наоборот – теперь имел больше возможностей скрывать свою преступную деятельность. Проследить же за всеми его теперешними знакомыми, приятелями и клиентами у полиции просто не было возможности.

– А при чем здесь Торовский? – спросил капитан.

– Торовский очень им интересовался, – ответил Яжембский. – Все время крутился около него, может, что и разнюхал. Я же узнал об этом уже тогда, когда Торовский перестал крутиться…

– А как ты узнал?

– Любовница выболтала.

– Чья любовница?

– Торовского. Мужик он был красивый, да ты и сам видел, бабы от него всегда были без ума. А этой он наобещал с три короба, когда она ему была нужна, а потом и оставил с носом. Вот она в сердцах и принялась болтать. У неё маленькая лавочка с модными товарами в хорошем пункте, на Пулавской, Торовский использовал её как явку. Туда приходили деловые люди, передавали Торовскому сведения, он для них оставлял инструкции. Женщина же не слепая, не глухая и не совсем уж дура, догадывалась, в чем дело, помогала обожаемому мужчине. А когда стало ясно, что он её бросил, принялась трепать языком.

– Тебе растрепала?

– Э, куда мне! Сдунчику выболтала. Капитан с пониманием кивнул головой, ибо к агенту Сдунчику питал глубокое уважение. Эта легендарная личность славилась тем, что с лёгкостью могла принимать любой облик, начиная с соблазнительной куртизанки среднего возраста и кончая бразильским послом. Сведения, которые с непостижимой для обычного оперативника лёгкостью раздобывал агент Сдунчик, заставляли предполагать у него прямо-таки колдовские возможности растягивать время. Наверняка он умел растягивать обычные сутки на все сорок восемь часов, ибо за обычные двадцать четыре просто было невозможно сделать то, что делал Сдунчик. Он один умудрялся заполучить столько же информации, сколько все остальные оперативники вместе взятые. А может, он просто очень любил свою работу?

Капитан тяжело вздохнул:

– Похоже, нам очень облегчили бы работу сведения, которыми располагал безвременно ушедший Торовский.

– Вот именно, – подтвердил подпоручик. – По крайней мере, мы бы знали, кого искать.

– Ну, насчёт того, кого искать, мы кое-что знаем, – заметил капитан. – Искать надо женщину, оставившую в квартире Торовского свою сумку. Оставила сумку, сама сбежала… Может, тоже какая покинутая любовница? Он был бабник, этот Торовский?

– Пожалуй, насколько я понял, любил, чтобы за ним ухаживали, и всячески старался это использовать. Черт бы побрал эту мою идиотскую пунктуальность! Что бы мне прийти пораньше!

В этот момент к присутствующим присоединился дошедший наконец до комендатуры подпоручик Вербель. Он поделился добытыми сведениями. Количество баб вокруг покойного Миколая Торовского возрастало с устрашающей быстротой, и капитан разослал оперативников по имеющимся их адресам, велев им действовать быстро и без промедления. Оперативники быстро и без промедления установили следующее: Мариола Котульская, владелица мотеля под Гданьском, за три последних дня не покидала свой мотель ни на минуту;

Катажина Боллер всю вторую половину вчерашнего дня не покидала свой косметический салон на Жолибоже, что подтвердили шесть её клиенток и весь персонал второй смены салона. Кроме того, отпечатки пальцев обеих дам никак не подходили к тем, что обнаружили на загадочной сумке. То же самое относилось и к хозяйке цветочного магазина, которая «как проклятая» вынуждена была одна обслуживать клиентов аж до закрытия магазина, то есть до девятнадцати часов. И ни на секунду не вывесила таблички с надписью: «Сейчас вернусь»!

Наконец, уже поздно вечером одному из сотрудников следственной группы удалось найти таксиста, который вчера стоял первым в очереди на стоянке у Центрального вокзала и видел женщину в зеленой непромокаемой куртке. Собственными глазами он видел, как она в жуткой спешке выскочила из дверей вокзала и буквально в последнюю секунду вскочила в автобус, так что её чуть не прищемило .дверцей. В руке у неё была огромная сумка, пластиковая, цветом подходящая к плащу. Таксист лишь потому обратил на неё внимание, что вечер был на редкость спокойный, народу у вокзала крутилось немного, никто не спешил, не бегал, а эта баба неслась как полоумная. Ну и делать ему, таксисту, было нечего, вот он со скуки и наблюдал за бабой. Номер автобуса? Не очень уверен, но кажется, 175.

– Не улетела ли наша птичка в Аргентину? – с иронией заметил капитан. – Этот автобус идёт в аэропорт.

– Без сумки? – засомневался подпоручик Вербель.

– У нас остались для проверки ещё две женщины, – деловито заметил подпоручик Яжембский. – Те самые Хмелевские…

Я собиралась позвонить Алиции попозже, ближе к ночи, но она позвонила сама. Голос её я сразу узнала и обрадовалась:

– Привет! Ну, как там? Моя невестка уже у тебя?

– Заткнись и слушай! – прервала грубо Алиция. – Во что это ты впуталась?

– Понятия не имею, – ответила я, ошеломлённая таким натиском. – А что случилось?

– Нет твоей невестки! Вот и…

– Езус-Мария! А что случилось? Выходит, она не прилетела?

– Я сказала – молчи и слушай! Прилетела. Кайтек поехал на Каструп к самолёту, встречать её, вернее, встречать тебя. Она вышла из самолёта, Кайтек взял у неё оба чемодана, и тут их у него чуть не вырвали. Нападавших было двое, притворились, что они таксисты. А Кайтек не собирался ехать на такси, так им и сказал, но они не отстали и попытались силой вырвать чемоданы у него из рук. А Кайтек – парень с гонором, к тому же карате знает, ну он и впал в амбицию. Поставил чемоданы и взялся за этих «таксистов». Чемоданы же подхватила твоя невестка и скрылась с ними в неизвестном направлении. Её до сих пор нет, а чемоданы сами собой появились перед дверью моего дома…

Тут мне удалось вставить вопрос:

– Когда?

– Откуда я знаю? – раздражённо ответила Алиция. – Я же не сижу под дверью собственного дома. Когда Кайтек вернулся из аэропорта, они уже там стояли. А вернулся он минут пятнадцать назад, потому как долго крутился по аэропорту, искал Иоанну, думал, появится со своими чемоданами, потом решил, что самостоятельно отправилась ко мне, и вернулся. А тут чемоданы стоят, а её нет. Что все это значит? Где она? И вообще, почему прилетела она, а не ты?

Слушая хаотичный и эмоциональный рассказ Алиции, я не только впитывала новую информацию, но пыталась и творчески мыслить.

– А не было ли ещё сегодня вечером обратного самолёта?

– Был, но уже улетел, – ответила Алиция.

– Она могла успеть на него?

– Могла, если бы не чемоданы… Доставить мне чемоданы и мчаться обратно в аэропорт – ни за что бы не успела, – А содержимое чемоданов? В порядке?

– Если ты имеешь в виду картинки Кайтека, то они все целые. Кроме них, в чемодане твои вещи, немного косметики и две книги. Должно быть ещё что-то?

– Нет, только это. Водку и сигареты я собиралась купить в аэропорту, да не успела. И у Иоанны уже не было времени. Ничего не понимаю! Послезавтра прилечу, попробуем разобраться.

– А мне казалось, ты должна была прилететь сегодня.

– Считай, прилетела. Картины у вас. Когда выставка?

– Открытие завтра в пять, с утра начинаем развешивать картины. Как это я могу считать, что ты прилетела? Может, у меня галлюцинации и это не с тобой я сейчас говорю? И ты не в Варшаве?

Теперь уже рассердилась я:

– Какое это имеет значение? Вот прилечу и все объясню. А если моя невестка найдётся, позвони мне обязательно, в любое время!

Алиция продолжала ворчать, её явно раздражала замена меня на мою невестку, а может, просто очень обеспокоило исчезновение последней. Тут уж я ничем помочь не могла и очень встревожилась.

К утру моя невестка так и не появилась у Али-ции, и я встревожилась ещё больше. Главное, ничего пока предпринять не могла, без денег и без документов. На всякий случай позвонила в Агентство, где меня заверили, что билет на Копенгаген я могу купить даже в последнюю минуту, перед самым отправлением самолёта, они сейчас летают полупустые. Мария предполагала вернуться домой только вечером, телефона у неё не было, позвонить ей я не могла. Даже если бы я забрала оставленные в её доме свои документы только на следующий день, позвонив ей на работу и убедившись, что она уже в Варшаве, я все равно десять раз успела бы улететь. Так что в этом отношении нечего было волноваться и переживать, тут от меня ничего не зависело. Волновалась я и переживала из-за своей невестки. Что такое могло приключиться с Иоанной? Во что она впуталась? Готова поклясться, это как-то связано с Миколаем, а значит – дело дрянь…

Весь день я ломала голову над этим, а вечером, около семи, кто-то позвонил в дверь. Это был незнакомый молодой человек, очень симпатичный и очень взволнованный, хотя и старался изо всех сил казаться спокойным. Представился – подпоручик Анджей Вербель.

Через всю жизнь пронесла я симпатию к органам порядка, симпатия сохранилась, невзирая на смену названий этих органов, но вот время для визита их представитель выбрал, на мой взгляд, не самое удачное. Сердце тревожно забилось. Я пригласила молодого человека войти и с волнением ожидала, что он мне скажет.

– Можно задать вам несколько вопросов? – вежливо поинтересовался нежданный гость вместо того, чтобы самому что-то сказать.

Тем не менее я согласилась.

– Пожалуйста. Хоть несколько десятков.

– Тогда разрешите задам первый. Вы знаете, чья это сумка?

И он предъявил мне большую дамскую сумку из кожи бежевого цвета, на длинном ремне, весьма поношенную. Ремешок еле держался, хотя пришить его было совсем не трудно, замок-молния зацепился за подкладку и не закрывался полностью. Я встревожилась ещё больше и вынесла из другой комнаты свою сумку, которую, в свою очередь, предъявила представителю власти. Сумка оказалась точной копией первой, с той только разницей, что ремешок только начинал отрываться, а молния вообще нормально работала, – Если бы не эта сумка, я бы на ваш вопрос ответила – «моя». Но моя вот она, дома. А второй такой же у меня никогда не было. Вы считаете, что я должна знать хозяйку вашей сумки?

– Я спросил: вы знаете, чья это сумка? – терпеливо повторил свой вопрос симпатичный полицейский.

Тревога во мне теперь уже полыхала пожаром. Я тут же решила ото всего отпираться.

– Нет, понятия не имею, чья она может быть. Разве что попытаться путём дедукции… И исключения. Исключить надо всех женщин, которые одеваются в красное, синее и вообще яркие цвета. Отпадают также женщины аккуратные, ведущие упорядоченный и размеренный образ жизни… А что было внутри?

Молодой человек молча вынул из кармана и вручил мне ксерокопию длинного перечня содержимого сумки. Знакомясь с ним, я чуть не потеряла голову, настолько сильно было ощущение, что хозяйкой второй сумки тоже была я сама. Чтобы обрести душевное равновесие, я в панике взглянула на свою – нет, вот же моя, стоит рядом! А может, не моя? Открыв свою сумку, я извлекла из неё такие привычные, можно сказать, родные предметы: несколько конвертиков с цветочными семенами в целлофановом пакете, пузырёк перекиси водорода, целую пачку писем, которые все не было времени прочитать., . Нет, моя сумка! Значит, эта… И тут мне опять стало плохо, ведь обычно такие предметы предъявляют, когда находят неопознанный труп и требуется его опознать!

Стараясь изо всех сил взять себя в руки, я по возможности спокойным голосом стала давать показания:

– Если бы не очевидный факт, что моя сумка у меня дома, я бы готова была утверждать, что предъявленная вами – моя. Ибо я из тех женщин, что одеваются в бежевые тона, не очень аккуратна, не веду размеренного образа жизни и всегда ноту с собой разные нетипичные предметы.

Возможно, услышав, что хозяйка сумки не я, представитель власти пожелал убедиться, что я вообще существую, потому как попросил меня предъявить ему свой паспорт. Как известно, мой паспорт вместе с другими документами находился в злополучном портмоне, забытом у Марии. Молодой человек не был формалистом и, услышав о том, что паспорта у меня в настоящий момент нет под рукой, согласился взглянуть на любой другой документ, лишь бы там была фотография. Интересно, откуда я возьму ему какой-то ещё документ? Молодой человек вежливо ждал, я подумала и извлекла из шкафчика коробку со старыми бумагами. Среди них обнаружился профсоюзный билет двадцатилетней давности. С фотографией. Он внимательно ознакомился с документом и, возвращая его мне, тяжело вздохнул:

– Вы ни капельки не изменились. А надо сказать, что на той фотографии я не только была моложе на двадцать лет, но вообще на себя не похожа. Ох, неспроста он делает такие комплименты! Видно, дело очень серьёзное. А может, просто у него слабое зрение? Тем не менее я решила ему подыграть:

– Вы правы, с возрастом я только молодею. Если не ошибаюсь, вас привело ко мне какое-то чрезвычайно важное дело, а сумка – только предлог?

– Нет, отнюдь не предлог, а очень важное вещественное доказательство. Ага, пока не забыл, мне надо снять отпечатки пальцев…

Я не возражала. Вымыв руки после окончания процедуры, я вернулась в комнату и поощрительно произнесла:

– Ну?

Молодой человек с грустью признался:

– Относительно сумки, похоже, мы с вами ни до чего не договоримся. Тогда разрешите следующий вопрос: вы знаете Миколая Торовского?

Вот, пожалуйста, я оказалась права! Надеюсь, мне удалось скрыть потрясение, которое я испытала.

– Знаю.

– Расскажите о нем все, что знаете, откуда знаете, с какой стороны знаете, кто вас познакомил, что это за человек. Вообще все, что можете о нем сказать.

– Да в общем-то немного, – холодно ответила я. – Миколай Торовский относится к тому сорту людей, о которых я ни словечка не скажу, пока не узнаю, в чем дело. Он настолько мне несимпатичен, что я легко могу нанести ему непоправимый вред, выставив отрицательную характеристику. А он такого не простит, и даже представить трудно, какова будет его месть. Уж лучше я помолчу.

– Можете спокойно говорить все, что о нем думаете, он никогда и никому уже не сможет отомстить.

– Матерь Божия, так он… Он мёртв? Подпоручик не выдал служебной тайны и лишь молча смотрел на меня, причём в его взгляде решительно ничего не отразилось – ни подтверждение, ни отрицание, дескать, сама понимай как знаешь.

Несколько заторможенная предыдущими событиями, моя способность соображать энергично стряхнула с себя ненужный балласт и стремительно принялась за дело. Если Николай мёртв… Если… Езус-Мария, что с моей невесткой?

Сейчас я не очень даже старалась скрыть от полицейского охватившее меня волнение. Я имела право быть потрясённой при известии о смерти знакомого. Если бы последний погиб естественной смертью, вряд ли бы меня посетил представитель власти. Значит, Миколай убит.

– Миколай убит? Когда? Да скажите же хоть что-нибудь!

– Немного погодя.

– Так, понятно… Господи Боже мой… Никак не удавалось логично осмыслить услышанное, я молчала, а в подпоручика явно вселялась надежда.

– Так вы что-то знаете о смерти пана Торовского? Вы кого-то подозреваете? Так я ему и сказала, разбежался…

– Человек сто, – пробурчала я, все ещё пытаясь упорядочить хаос в голове. – Он умел вызывать ненависть людей и делал это уже с четверть века, не меньше. А кроме того, я не знаю, кто был его последней пассией, кого из любовниц он бросил последней и какой характер у этой бабы… А что, это её сумка?

Хотя полицейский и на этот раз не ответил, взгляда на него было достаточно, чтобы окончательно убедиться – её, Тут я словно наяву увидела свою невестку в автобусе с огромной торбой Миколая и без собственной сумки. Точно, у неё была только огромная пластиковая сумка, а своей сумки не было! Свой паспорт она вынула из кармана куртки.

– Не думаю! – вслух ответила я не столько представителю власти, сколько убеждая себя. – Женщина Миколая не ходила бы с оторванным ремнём, он жуткий педант, такого он бы не позволил. Минутку… Ладно, раз он мёртв, скажу все, так и быть. Так что вас интересует?

Подпоручика интересовало абсолютно все. Я призналась, что познакомилась с Миколаем более двадцати лет назад, когда была ещё довольно молода, он мне даже нравился, но поскольку имел глупость раскрыть передо мной некоторые черты своего характера, то скоро разонравился. Раскусила я его довольно быстро, для этого вполне хватило очень короткого периода близости с ним. Поняла, в чем он притворялся и каким был на самом деле.

Подпоручика особенно интересовали отношения Миколая с женщинами. Тут я могла сказать всю правду: от баб отбою не было, он благосклонно принимал их ухаживания, но сам оставался холоден, хотя притворялся, что влюблён. Когда очередная дура влюблялась в него до потери сознания, он кончал притворяться и беззастенчиво использовал очередную жертву в своих целях. «Должна же и от бабы быть какая-то польза», – цинично заявлял этот негодяй. Одна стояла для него в очередях, другая носилась по всему городу в поисках какого-нибудь дефицита, третья собирала нужные повелителю сведения, четвёртая выращивала для любимого экологически чистые овощи, пятая умоляла принять в дар ценные вещи и т. д.

– Их и в самом деле было так много? – не поверил подпоручик.

– Ив самом деле. Во всяком случае, в те давние времена. А как в последнее время – не знаю.

– А фамилии их знаете? Этих поклонниц пана Миколая?

– Нет. Помню только, что одна из них называлась Казей, но кто она такая и что именно делала для пана Торовского – не помню, Мне очень жаль, но о теперешнем пане Торовском мне нечего вам сказать.

– Тогда разрешите третий вопрос: сколько у вас невесток?

– Три обычные и одна костельная, – был ответ.

– Как это? – удивился подпоручик.

– Да очень просто. Мой средний сын два раза женился, причём первый брак был и костельный, и гражданский, а развод только гражданский. А его костельная жена так нам всем пришлась по душе, что я до сих пор называю её невесткой, а её второго мужа считаю чем-то вроде зятя.

– Это не она, случайно, проживает на улице Знанецкого?

– Она.

– Понятно. Мне хотелось бы встретиться со всеми вашими невестками. Где их найти?

В глубине души я невольно посочувствовала этому молодому, симпатичному офицеру полиции – до сих пор были только цветочки, а вот сейчас ягодки начнутся! Не представляет, бедняга, какие сложности ему предстоят.

– Да в разных местах, – доброжелательно информировала я. – Одну в Канаде, вторую в Африке, третью в Варшаве, а четвёртую… Четвёртую где же? Понятия не имею.

– А которая из них костельная? Варшавская? Я подтвердила – именно варшавская. Подпоручик глубоко задумался. По всей вероятности, пытался осмыслить моё семейное положение. Может, стоит ему помочь? Ведь все равно установит, что самый младший мой сын пока не был женат. Нет, не стоит. Меня потрясла смерть Миколая, и я имею полное право в волнении малость запутаться в своих семейных обстоятельствах. Чем позже полиция их распутает, тем лучше.

– Выходит, кроме этой единственной, ни одной из ваших невесток вчера в Варшаве не было? – неожиданно спросил подпоручик. Надо же, как логично мыслит!

Кошмар! Такие неудобные вопросы задаёт… Неглупый молодой человек, надо лгать с умом. Когда могли убить этого проклятого Миколая, чтоб ему… Если вчера, у меня не будет алиби, похоже, как и у этой идиотки Иоанны. Ну, моих-то отпечатков пальцев у него не найдут, это точно, а вот на сумке могут и оказаться, ведь обнаружить машину Иоанны не очень сложно, холера, надо увести машину со стоянки и где-нибудь запрятать… Нет, придётся опять врать, в конце концов, имею я право быть склеротичкой? В моем возрасте… И вообще не помнить, что я вчера делала.

Я уже открыла рот, чтобы начать врать напропалую, но меня спас телефонный звонок. Какой-то вежливый голос поинтересовался, нет ли у меня в данный момент подпоручика Вербеля.

– Это вас.

Подпоручик взял трубку, послушал, что ему сказали, что-то буркнул в ответ, положил трубку и помолчал, глядя в окно. Потом со вздохом поинтересовался:

– Случайно не улетела ли вчера одна из ваших невесток на самолёте в Копенгаген?