Текст книги "Флоренция – дочь Дьявола"

Я вскочила и кинулась на Вальдемара.

– На каких лошадей ставил этот мафиози?

– Два-три-пять во всех комбинациях.

– Вот свиное рыло! Два-три – это целое состояние. На Сарновского ставят скверно. На тройку вообще не ставят…

– Если бы пришёл кто другой, кроме Флоренции, то уж скорее два-пять. Сарновский с Бяласом сговорились… Завыл рупор.

Стартовые боксы стояли просто ужасно, от нас их заслоняла крона дерева. Рассмотреть можно было только тех лошадей, которые шагали сзади и ждали своей очереди. По крайней мере, из этого можно было сделать вывод, какие лошади уже вошли в бокс. Флоренция, как всегда, была последней.

– Старт, – сказал рупор, и мы затаили дыхание. Сарновский или Осика?! – Лидирует Флоренция, второй – Метис.

Теперь я увидела Флоренцию в бинокль.

– Есть!!! – завопила я. – Справилась!!!

Она скакала по своей дорожке. Сарновский не пустил её в кучу. Какой замечательный жокей! Кабы не его патологическая жадность, он мог бы стать лучшим в Европе, хотя, может быть, он ещё боялся и мордобития. Красивый парень, ему жалко физиономии, а может, его прелестная Кася над ним так трясётся и запрещает рисковать… Флоренции ничто не могло помешать, она вырвалась вперёд и вписалась в поворот со своим потрясающим наклоном, не теряя темпа. Сарновский держался сразу ,за ней, как приклеенный, он снова показывал класс, ехал гениально, сократил себе дорогу, придерживаясь бровки. Зигмусь обернулся к нему.

– Не зевай, дурень, на что таращишься!! – заорала я сердито и отчаянно.

– Давай, Флоренция!!! – ревел Метя. Вся ложа орала «Давай, Флоренция!» Только я молчала, потому что от волнения у меня сорвался голос. Он вернулся ко мне, только когда лошади вышли на середину финишной прямой. Флоренция по-прежнему шла первой, сразу за ней мчался Метис, можно сказать, держась за её хвост. Похоже было, что так они и придут. Я очень надеялась, что Зигмусь не станет недооценивать противника. Зигмусь Зигмусем, а сама Флоренция не собиралась никого вперёд себя пропускать. Ей нравилось скакать первой, во главе всей кучи. Я почти ожидала того момента, когда она пожмёт плечами, как некогда Флоренс на копенгагенском ипподроме. Флоренция поскакала резвее, словно на копытах у нёс были крылья.

– Флоренция, Метис, – сказал громкоговоритель, и от единодушного вздоха облегчения в ложе чуть не вылетели стекла. Тут все ставили на Флоренцию, даже Юрек.

– Я бы от инфаркта умер, если бы этот Метис выиграл, – признался Юрек. – Ведь я до последней секунды сомневался, не поставить ли на него. И ведь на один корпус!

– Теперь Сарновский плюёт себе в бороду, что показал, на что Метис способен, – ядовито заметила Мария. – Я домой не поеду, пойду к Флоренции с визитом после скачек. У меня сахар есть.

У меня была ещё и петрушка, но я успела прикусить язык и промолчать. В такой ситуации не следовало разглашать пристрастий Флоренции.

– Ну вот и проиграли русские мафиози, – радовался Метя.

– Нашёл чему радоваться, – набросилась я на него. – От голода они из-за одного проигрыша не умрут, а мстить будут обязательно. А я не могу предугадать, каким образом. И это меня очень огорчает.

– Мстить будут по-всякому, разве что решат отвязаться…

– Слушай, со мной, наверное, что-то случилось, но я стала думать логически, – решительно заявила Мария. – Если он знал про отраву и ставил на всех лошадей, кроме Флоренции, ясно же, что этот человек принадлежит к русской мафии? Так ведь? Может быть, его вообще специально послали поставить. Надо бы к нему прицепиться, у него же есть фамилия… Можно проследить, где он живёт, с кем встречается, может, сумеют их найти и выловить, а? И выкинуть из страны.

– Я тебе скажу всю правду, – ответила я грустно. – Единственный способ с ними действительно справиться – это огнестрельное оружие. Они ухлопали кассира и прострелили Кшися, за это они понесут ответственность, конечно, если попадутся, потому что такие шуточки хорошо описаны в уголовном кодексе. А вот за убийство лошади никому ничего не может грозить, никому ничего не будет, тем паче если просто попытка, к тому же неудавшаяся. Я же тебе говорила, что мы – народ варваров. Чем выше уровень цивилизации и культуры, тем культурнее отношение к животным, а мы пока что остаёмся на этапе кочевых племён. Все, что живое, но не человек, годится только в пищу, и привет. Нет никаких законов против сволочей, которые издеваются над животными. Ты можешь двадцать раз доказывать, что они травили лошадь, причинили ей увечье, боль, делали ей убийственные уколы всякой гадости, но им ничего не будет. А вот если работники конюшни дадут им по морде, то будут отвечать по суду. И что? Наверное, единственный метод – навешать им как следует и убрать за пределы территории, а они потом пусть сами объясняются.

– Надо изменить закон!

– Надо бы, но ты сама видишь, чем занимается сейм. Рекламными плакатами в городе и прочей подобной ерундой.

Мария терпеливо меня выслушала, что-то пробормотала под нос, но царящая вокруг атмосфера отвлекла её.

– Ладно, потом с тобой об этом поговорим, – сказала она. – Седьмая скачка, последний триплет мне осталось угадать!

* * *

Из ворот дома на улице Замойского вдруг выскочила девушка, страшно растрёпанная – а грива у неё была такая, что можно было позавидовать, – босиком и в половине юбки. Вторая половина, оторванная, волочилась по асфальту. Девушка мчалась не разбирая дороги и кинулась прямо под колёса проезжающей патрульной машины милиции.

Полицейский водитель отличался тем же качеством, что и большинство остальных водителей, а именно – страшно не любил давить живых людей. Он успел притормозить буквально в последний момент, и девушка упала на капот. Руками она закрывала лицо, между пальцами сочилась кровь. Когда экипаж патрульной машины выскочил к ней, они услышали, что девушка стонет. Картина для полиции просто клиническая.

За девушкой из тех же ворот выскочил какой-то тип, увидел, что происходит, застыл как вкопанный и в мгновение ока снова скрылся в тёмной подворотне. Один из полицейских на всякий случай бросился за ним, но, невзирая на спортивную форму и мгновенную реакцию, уже никого не успел поймать. Типа не было видно, на весь двор из какого-то окна ревел телевизор, заглушавший все мыслимые звуки, так что невозможно было угадать, куда делся гипотетический подозреваемый. Он мог вскочить в подъезд, мог спрятаться в подвале, мог пробежать через двор и выйти на улицу. Искать его в темноте не имело никакого смысла. Полицейский вернулся к машине.

Девушка отчаянно рыдала и стонала, не говоря ни единого слова. Ребята осторожно отвели её руки от лица, она судорожно вцепилась им в мундиры. Полицейские увидели опухшее, залитое слезами лицо с рваной раной на щеке, но других травм, к счастью, не было. Нос, глаза и челюсть были у девушки в порядке.

Кроме рыданий, от неё ничего нельзя было добиться. Она заговорила по-человечески только тогда, когда старший сержант уточнил план действий. Они отвезут её в травмпункт, потому что надо зашить щеку, а один человек останется у ворот на всякий случай…

– Нет!! – истерически закричала она. – Не оставляйте человека!! Они его убьют!

По-польски она говорила с сильным русским акцентом, а смысл её слов был крайне интересный. Экипаж патрульный машины насторожился.

– Говорить ты можешь, – заметил старший сержант. – Кто тебя побил, наши или ваши?

– Наши, – всхлипнула девушка.

– То есть русские тут устроили малину. Порядок. В травмпункт мы все равно поедем, а Метек тут останется. На глаза только не надо лезть.

Прежде чем девушку передали в руки врачей, она ещё по дороге дала совершенно зарёванные показания. Никаких фамилий она не стала называть, отказалась назвать номер квартиры, где поселились её земляки, но зато призналась, что они хотят сделать страшную глупость. Они собрались уехать дальше на Запад, здесь опасно, слишком близко от родной границы, а этот идиот, её парень, ну, вообще-то он её муж, они расписаны, упёрся, что останется подольше. Если что, он стрелять будет. Так решил. Там ещё два человека, все они в это замешаны, они его поддержали, а она противилась. В запале она пригрозила, что пойдёт и донесёт на них, тут ей дали по физиономии каким-то тяжёлым предметом. Они хотели её удержать, но она убежала, потому как знала, что её могут вовсе убить, даже если она с этим доносом и не пойдёт. За ней гнался один такой гад.., а мужа своего она любит, хочет спасти его и себя, а денег у них хватает…

На деликатный вопрос, откуда у них эти деньги, она ответила, что муж играет. Он фартовый такой, и всегда ему везёт. И вот его одолела жадность, ему все хочется больше и больше, а на то, чтобы уехать, в самом деле хватит, хоть до Америки или пусть даже до Германии, а она готова работать…

Очередной вопрос – во что именно играет этот фартовый муж – остался без ответа. Девушка немного опомнилась, пришла в себя, замолчала и отказалась рассказывать дальше. Она не сказала даже, как её зовут, документов у неё при себе никаких не было, остальную часть пути она проехала молча, только тихонько постанывая и хлюпая носом.

Её не оставили в покое и на произвол судьбы не бросили. Мало того что поначалу она молила о помощи, но и вопрос удачи фартового супруга в игре вызвал немалый интерес. Щеку зашили без осложнений, жертве вкололи успокоительное и с комфортом устроили её в камере предварительного заключения. Исполнительные власти прекрасно знали, каким образом можно преодолеть её неразговорчивость.

Событие это имело место в понедельник. В среду после скачек мы втроём с Марией и Метей посадили Януша в центре дивана, чтобы он ни в коем случае не смог сбежать.

Кастрюлю с говядиной в густом соусе я поставила на стол, дала каждому по тарелке, вилке и куску хлеба, поставила к этому стаканы и банки с пивом и решительно отказалась выполнять какие бы то ни было ещё хозяйственные обязанности. Я тоже собиралась принять участие в разговоре.

– Гонората со мной разведётся, – возвестил Метя, принюхиваясь к мясу. – Очень даже аппетитно пахнет, очень даже… Она говорит ещё, что в прошлый раз она кое-что поняла, а в этот раз снова от неё все скрывают, и от страха она уже и спать не может. И все повторяет, что я ей ничего не рассказываю, а если что рассказываю, то не полностью.

– Так рассказывай ей все полностью и не морочь нам голову, – отругала я его. – Ой, забыла про помидоры, они лежат на буфете… Ну ладно, принесу…

– А салата у тебя случайно нет? – робко спросила Мария.

– Кочанный только. Готовить его не стану, но хочешь – возьми.

Я притащила здоровенный початый кочан салата в пакете и положила на стол.

– По-моему, банкет готов. Кто хочет, пусть сам себе отрывает, а я больше ничего не стану делать. Говори, что дальше было! Как её склонили к разговорам?

Януш, к счастью, в середине дня чем-то пообедал, поэтому не был очень уж голоден и мог говорить.

– Очень просто. Дали ей возможность выбрать: либо даёт показаний, либо возвращается на родину. Она ни секунды не раздумывала, умоляла только, чтобы пощадили мужа. Они играют на скачках.

– Ха!.. – прокомментировал Метя и махнул ложкой, с которой слетел небольшой кусок мяса и шлёпнулся в вазочку с цветами.

– Оказывается, они входят в ту самую шайку, что орудует на ипподроме, – продолжал Януш. – Её муж что-то вроде казначея, то есть кассира, потому что они, разумеется, делают все это в складчину, а не индивидуально. Стадный инстинкт. Выигранные на скачках деньги он должен менять на доллары и пересылать в Минск, шефам. Он уже долгое время этих обязанностей не выполняет, деньги оставляет для себя, а шефам врёт, что игра идёт плохо. Осика должен как раз служить примером, что эти польские жокеи не хотят подчиняться. А девушка чувствует, что дело вот-вот лопнет, потому и стала мечтать о бегстве. Сердцем чует опасность.

– Ах, души славянские наши… – с чувством проблеял Метя.

– Тише ты! И что дальше?

– Предвидя репрессии со всех сторон, она стала настаивать, чтобы все уехали, а они её наказали при помощи пистолетного ствола. Разумеется, девушка понятия не имеет обо всех подробностях их бизнеса, непосредственного участия ни в чем не принимает, и полиции пришлось о многом просто догадываться на основании её показаний. Зато у девушки вырвалось, что нападения на выигравших на ипподроме – это совсем другое дело и даже другая шайка. Наверное, мафиози поделили роли или даже между собой конкурируют. Можно сказать, что это две ветви власти, законодательная и исполнительная: одни культурно угрожают, а вторые занимаются воплощением угроз в жизнь.

– Да нет, это скорее деление на работников умственного и физического труда, – заметила я.

– Что-то в этом роде.

– Ну а дальше? – нетерпеливо погоняла нас Мария.

– А дальше девушка умоляла, чтобы её оставили в камере, – продолжал Януш. – Поводов на самом деле не было, из жалости ей продлили арест ещё на двадцать четыре часа, а сегодня выпустили. Номер квартиры она в конце концов сказала, поручик Пелек проводил её туда, в квартире застал симпатичного молодого человека, которого даже не стал допрашивать, а сразу же сказал, что если дама столкнётся с неприятностями, то полиция уже знает эту компанию и церемоний разводить не будет.

– Это был её муж, этот парень? – спросила Мария.

– Нет, один из дружков мужа. Пелек проверил его паспорт, притворившись, что о их делах никакого понятия не имеет, чтобы девушку не подвергать опасности. Русские снимают эту квартиру у женщины, которая переселилась к своей родственнице, очень хорошо ей платят, но не это главное. Живут они там вчетвером. Среди них некий Василий Станиславович Игнатов.

Я едва не подавилась куском помидора.

– Холера! – сердито сказала я.

– А что? – полюбопытствовал Метя.

– Как это что, это же тот самый, со скачек! Зося мне сказала его фамилию. Игнатов, мать его такая-сякая!

– Вот именно! – подхватил Януш. – Что было на скачках? Я знаю окончательный результат, но одно дело, когда директор разговаривает с тобой, и совсем другое – когда с полицией.

– Не знаю, кому в итоге от этого лучше – мне или полиции. Я увидела этого Игнатова собственными глазами и помчалась к директору. Что такое, вежливо спрашиваю, что за дела, этого типа тут на дух не должно быть! Директор не из тех, кто разбрасывается государственными тайнами, но весьма дипломатично дал мне понять следующее: пропуск у типа отобрали под каким-то там предлогом, а с понедельника появились угрозы. Кажется, по телефону. Из министерства иностранных дел, какой-то там кретин…

– Сперва надо проверить, где он живёт и на чем ездит, а потом уже можно делать вывод, кретин это или очень разумный человек, – наставительно сказал Метя.

– Не перебивай! – накинулась на него Мария. – И что этот разумный человек?

– Оказал давление, – мрачно и ехидно пояснила я. – Дескать, не надо подвергать дискриминации иностранцев, откуда бы они ни были. Вышеупомянутый иностранец ведёт себя культурно, воспитанно, водку к бигосу пьёт умеренно, в предосудительных поступках не замечен. Повода для притеснений не даёт, так что зачем нам международные недоразумения. Если министерский гангстер оказывал давление ещё на каком-нибудь основании, директор мне об этом ничего не говорил. Ему все это, разумеется, страшно не понравилось, но он и этого не сказал. А мне все больше кажется, что, выкинь их директор с ипподрома, директорша сегодня была бы вдовой. Потому я и хочу при оказии спросить, что с теми пулями, которые вынули из председателя попечительского совета, ибо мне этого ещё не рассказывали.

– В Кшисе нашли только одну пулю, – напомнила Мария, отрывая от кочна два огромных листа салата.

– И мне дай, и мне, – попросил Метя, протягивая руку.

– Пули соответствуют, – покорно сказал Януш. – Обе выпущены из одного и того же пистолета: и та, что была в кассире, и та, что в Кшисе. Председатель попечительского совета жив, как подснежник.., тьфу, заразила ты меня этими своими странными сравнениями!

– Лучше сравнениями, чем, скажем, желтухой, – заметил Метя.

– Так вот, председатель здоров как бык, сегодня дал чрезвычайно ценные показания. Глаза у него есть, уши тоже, и кое-какие выводы он сделал. Пока не скажу вам, какие именно, потому что на скачках вы превращаетесь в сгусток эмоций. Эмоциональное существо себя не контролирует, и у вас случайно может что-нибудь вырваться. Если не слово, то хоть взгляд.

И не могу вам сказать, какую операцию задумано провести, по той же самой причине. Так что не обессудьте.

– Не обессудим, – великодушно заверил Метя. – Но я лично не верю, что у них только один ствол. Такой вот я Фома неверующий.

– Так и не верь, у тех сволочей, которые напали на Зигмуся с ребятами, отобрали три ствола, – напомнила я. – И к тому же я не знаю, был ли тот самый пистолет среди тех, что отобрали…

– Был, – заверил Януш. – Одним из пистолетов – вам все равно каким – воспользовались в обоих случаях: убили кассира и ранили председателя. Травмированные хулиганы прямо сейчас из больницы не выйдут, не смогут. Должен признать, что к вашему Кшисю я питаю большое уважение, отважный мужик.

– А окна в порядок никак не приведёт! – немедленно рассердилась я. – Среднее вообще не закрывается, во время последнего дождя на полу воды по щиколотку было, у пана Здися выигрышный купон утонул! А чтобы открыть любое из этих окон, нужно два силача Бамбулы и швабра! Ну ладно, я только наполовину в претензии, хоть снятых со скачки лошадей вывешивать стали…

– А на кого-нибудь ещё нападали? – поинтересовалась Мария. – Я имею в виду тех, кто выиграл.

– На двоих, с противоположной трибуны. Причём один был настолько пьян, что до сего дня точно не уверен, что сталось с его деньгами. Возможно, что он страстно обнимал злодеев и силой совал им деньги, но в этом он явно не признается. Он допускает также, что мог деньги потерять, но есть свидетели, которые видели его в компании наших бандитов. Однако эти действия поутихли, так что у нас есть подозрения, что руководил ими этот Фёдорович.

– Какой ещё Фёдорович? – спросил Метя.

– Жертва Флоренции.

Я обмахнулась листом салата, как веером.

– Нет-нет, не беспокойтесь, о Флоренции никто не узнал, – успокоила я Марию и Метю, которые аж подпрыгнули от испуга. – То есть на скачках все обо всем знают, но никто ничего не говорит и официальным путём ментам ничего не известно.

– Помню, Дьявол вот ещё был таким же, – расчувствовался Метя, ударяясь в воспоминания. – Чуть что ему не нравилось, он начинал молотить копытами, аж искры летели. Но умный зверь был, Еремиаша никогда не трогал, даже если тот его обследовал и надо было терпеть боль. Зато своими глазами я раз видел, как к нему неосторожно подошёл блаженной памяти покойник Дерчик. Как раз я случайно издали на них смотрел. И ведь правильно подходил, спереди, только не успел я глазом моргнуть, как Дьявол уже повернулся к Дерчику задом и копытами ударил, а Дерчик полетел, как камень из рогатки. Спасибо, что упал на перегной, мягко было падать. Кабы у наших футболистов такой удар был…

– Ас той девушкой ничего плохого не сделают? – встревожилась Мария. – Может быть, вам надо как-нибудь подстраховать её?

– Мы сделали все, что надо. Она в безопасности, потому что мы их очень серьёзно предупредили, что за малейшее нарушение закона их выдворят на родину. Пусть следят, чтобы на неё, скажем, кирпич не свалился, чтоб под машину не попала, потому что все равно подозрение падёт на них. А возвращения обратно они боятся больше всего. Кроме того, у них уже появился от нас ангел-хранитель, и они об этом знают.

– А не пришьют его?

– Думаю, скорее попытаются от него улизнуть. Всю полицию не перестрелять, и они это тоже понимают. Существует, разумеется, опасность, но с этим ничего уж не поделаешь – работа такая…

Один на один я задала ему вопрос, который рвался мне на уста в течение всего нашего ужина. Любопытство сосало меня, как пиявка, кусало почище клопов.

– Ну хорошо, я постараюсь даже глазом не моргнуть, но мне-то уж ты можешь сказать, что вы там выдумали? – прошептала я невозможно нежным голосом, стараясь вложить самые соблазнительные интонации в эти совершенно не любовные слова. – Что уж вы могли такое придумать, чтобы от такой малости, как взгляд, это могло раскрыться? Клянусь, я буду молчать как потрошёная рыба!

Мужик есть мужик: в конце концов, он не вчера со мной познакомился и не по пьянке. Правда, он колебался, но потом растаял и рассказал, в чем дело. Я пришла в восторг от их идеи, но и заволновалась. Он вынудил меня ещё раз дать торжественную клятву, что никоим образом не выдам его, невзирая ни на какие обстоятельства.

* * *

– Я себе позволила прийти, потому что на этой неделе Флоренция не скачет, а я только раз в жизни видела дерби, – сказала Моника, садясь в кресло позади меня. – Вы говорили, что на дерби всегда собирается толпа. Тут можно занять место?

– Я вам займу, – пообещала я. – Я специально приеду пораньше, к тому же и сегодня страшная толпа. Вы одна приедете или со своим другом?

– С другом.

– Отлично, займу два места.

На парня Моники я посмотрела с огромным интересом, потому как давно считала, что такая красивая девушка не должна быть незанятой. Парень ей очень подходил: высокий, плечистый, красивый и симпатичный. Про его профессию я не спрашивала, а жокеем он быть явно не мог, под таким весом кони не скачут. В субботу она привела его в первый раз и уже успела показать ему весь павильон, в котором мы сидели.

Погода в эту субботу была прекрасная, на безоблачном небе светило солнышко, но дул сильный ветер. Он дул как раз в наши окна и выдувал все на свете, а открытые двери только усиливали сквозняк. По воздуху летали купоны, компьютерные карточки, деньги и предметы одежды. Люди носились по всему помещению в погоне за своим сбежавшим имуществом, ползали под креслами и копались в цветочных горшках на подоконниках. По этой причине двери вроде как были закрыты, но это чисто теоретически, а на практике, поскольку ими постоянно пользовались, они вызывали страшные вихри и ужасающе бухали, закрываясь. Это произвело на меня неслабое впечатление в момент прибытия, потому что меня подхватило вихрем, оглушило грохотом и вырвало из рук программу. С места в карьер я побежала скандалить по этому поводу, но в самом начале скачек огня во мне было маловато.

Остальные переносили этот кошмар почему-то легче, чем я. Первым не выдержал Юрек, который пришёл раньше всех.

– Слушай, что они сделали с дверями? От этого с ума сойти можно! Артиллерийская канонада, да и только! Я с самого утра все это слушаю, и у меня уже три невроза, а не один! Что тут творится, дурдом на выезде?! Говорю тебе, я этого не выдержу!

– Я тоже, – заверила я его. – А когда я спросила, в чем дело, выяснилось, что поставили новую пружину. Достижение цивилизации и прогресса.

– Цивилизация и прогресс! Ха-ха-ха!

– Ну что ты хочешь, мы же все упёрлись рогом в цивилизацию…

– Простите, а в какой скачке? – спросил нас взволнованно какой-то тип, перелистывая программку.

– Что в какой скачке?

– Цивилизация. В какой скачке она участвует? Что-то я не могу её найти…

– Тут не цивилизация, а бред сивой кобылы, – объяснила я.

– Сивых кобыл сегодня нет, – вмешался пан Рысь, пробираясь между кресел. – Я смотрел в паддоке: там только каурые и гнедые.

– Люди, вы о чем говорите?! – возопил полковник, который слушал весь этот кошмар. – Мало того что тут чудовищный шум, так мне ещё начинает казаться, что я спятил…

– А вы уверены, что вам это кажется? Чёртовы двери заглушали каждое второе слово. Мне удалось выяснить, что на двери поставили новую, слишком упругую пружину, которая пока не разработалась. Оставить двери открытыми невозможно, потому что тогда чудовищный сквозняк выдует столики, людей и все остальное. Этот смерч и так программки из рук вырывает.

– По крайней мере, это хоть бесшумно будет происходить, – заметил пан Рысь.

Мощный грохот раздавался с интервалом примерно раз в секунду. Двери давали леща каждому входящему. Какой-то тин, зачитавшийся своей программкой, получил такого пинка, что бабочкой пролетел через все помещение и приземлился только у столика возле противоположной стены. Он страшно извинялся и предлагал поставить по новой чашке кофе всей компании за столом, но был, к своему удивлению, встречен полным пониманием и сочувствием. Ветер содрал у пани Ады туфельку с ноги. Огромная створка двери постоянно вырывалась у кого-нибудь из рук и бабахала в косяк. Здание дрожало до самого фундамента.

По дороге к паддоку я наткнулась на председателя попечительского совета в замечательном состоянии здоровья, с рукой на перевязи.

– Всех вам благ по поводу выписки из больницы, – сказала я в бешенстве. – Не хочу цепляться к вам с самого начала, но что такое сотворили с нашими дверями?! Это же чистое безумие, здание развалится!

– А я, уважаемая пани, на бюллетене! – злорадно ответил он.

– Холера вас подери!

– Но я должен сказать вам спасибо. Пиво за мной. Это же вроде как вы меня нашли?

– Я. Пиво – это пожалуйста. А спасала вас пани Мария.

Я приняла пиво и изъявления благодарности, не вдаваясь в подробности того вечера. Признаться ему в том, что я на него наступила, показалось мне нетактичным.

В холле и возле паддока страшный грохот звучал чуть тише. Я посмотрела на лошадей и проверила, кто на них скачет. Рядом со мной вдруг появился Юрек.

– Цитра что-то сонная какая-то… – с сомнением заметил он.

Я сообразила, что дикий шум повлиял на мои умственные способности куда сильнее, чем мне сперва казалось. Я сама не понимала, что вижу в паддоке. Шесть арабов. Действительно, Цитра шагает так вяло, словно уже подохла.

Фаворитка Мечеть вся извелась, начинает пениться. Господи, а я с неё триплет начинала! В помойку его!

– Я тебе вот что скажу: эта Цитра выиграет, – сказала я поспешно Юреку. – А Мечеть можешь выкинуть. До финиша не дотянет.

– Первая фаворитка! На неё весь ипподром поставил! – И очень хорошо. Цитра будет фуксом. Что за ней придёт, я понятия не имею, но ты и так ставишь только на первую лошадь, так что советую тебе, поставь на Цитру!

Юрек – существо упрямое.

– Это почему же?

– Потому что арабские лошади – совершенно особенные, это я тебе уже сто раз говорила. Если она уже в паддоке начинает пениться и потеть, значит, пик формы у неё вот-вот наступит и этой формы хватит до половины дистанции, а там – хоть слезай и сам скачи. Не дотянет. А вот эти дохлые только-только начинают оживляться и расцветут как раз перед финишем. Не могу вспомнить, сколько раз я выигрывала на таких вот дохлых арабах, а если не выигрывала, то только по глупости, потому что не ставила. Они всегда приходят первыми. Я это двадцать лет записываю.

– Ну ладно, посмотрим…

– А у тебя эта Цитра есть?

Юрек не любил рассказывать, что поставил, потому что боялся сглазить.

– Да, что-то там я поставил…

Через минуту я пошла за ним, но почему-то поставила совсем не то, что хотела: Мечеть, Аладдина и Сабину… Затем вернулась на своё место.

– ..в нормальных странах, где есть правопорядок, преступники скрываются, – с горечью говорил какой-то тип полковнику, Вальдемару и пану Собеславу, – у нас же, право слово, они действуют совершенно открыто. Я собственными ушами слышал и своими глазами видел, им совершенно было наплевать, что у них есть свидетель. Я специально приехал на ипподром, чтобы увидеть, что получится.

В кресло позади нас сел приятель Моники и с большим интересом слушал.

– И кто это был? – спросил Вальдемар.

– Понятия не имею, потому что я их в лицо не знаю. Но один тут мне запомнился. Он проходил внизу, одетый в жёлтое.

– Бялас!

– Может быть. Они своё дело намёками оговаривали, но я же не дурак, все понял. Второй, не жёлтый, согласился взять шесть миллионов за то, чтобы занять третье место. А тот жёлтый должен быть вторым. Но сколько ему за это полагается, я не знаю, они только сказали «как в прошлый раз». И ещё говорили, что им какой-то балканец мешает, что ему прощают в последний раз, а в следующий он уже получит по сусалам. И деньги совершенно открыто перешли из рук в руки, прямо на столике их считали. А ещё они говорили, что Весека уже уговорили, он первым не будет, зато первым придёт Тадек с сопляком, такой порядок. У них программки были в руках, они записывали, я подсмотрел, похоже, что Тадек с сопляком – это шестая или седьмая скачка. Но я не знаю, кто этот сопляк.

Слушали уже несколько человек: пани Ада со своего кресла, пан Рысь от окна, ещё человека два во втором ряду. Все в спешке схватились за программки.

– Шестая или седьмая… Минутку.., сопляк.., в шестой только один сопляк, ученик Зимничск. В седьмой таких двое, значит, это скорее шестая… Весек – это Вишняк… Тадек… наверное, малявка Скорек, он уже на кандидата скачет… Живо в кассу!

Рассказчик смотрел на это с нескрываемым ужасом.

– Ну вот вам и пожалуйста, – сказал он, совершенно шокированный. – И вы тоже, ведь это же преступление, мошенничество, а вы и в ус не дуете! Сразу кинулись ставить, как стервятники на поживу…

– Что-то не очень у нас получается быть стервятниками, – заметил пан Рысь. – Скажем так: мы пытаемся воспользоваться чем угодно, потому что только эти крохи нам и перепадают. Очень уж редко нам удаётся точно узнать, кому и за что заплатили.

– Вы говорите, что Вишняк взял за то, чтобы придержать? – уточнила пани Ада.

– Господи, люди!! Я же вам о преступлении рассказываю! Ни в одной порядочной стране это не случается, только у нас! Сидели эти типы в обычном кабаке, ведь там и полиция могла быть, и все, что угодно, а они себе так спокойненько… Словно о левой работе!

– Ну, в каком-то смысле это и есть левая работа, – философски заметил пан Собеслав.

– А кто там с ними был? – поинтересовался Вальдемар. – Как я понимаю, говорили с Бяласом и с каким-то другим, кого вы не узнали, а кто говорил-то?

– Люди как люди, я их раньше не видел. Могу их вам описать, потому что я специально к ним присматривался…

К бабахающим дверям присоединился ещё и рупор, так что ничего нельзя было расслышать.

– Вы уж теперь опишите их после скачки, хорошо? – взмолилась пани Ада. – Я бы тоже хотела потом послушать, а тут я поставила на фукс…

В итоге на финишной прямой Цитра вышла вперёд Мечети. Сабина мчалась, как сатана, от самого поворота. Я плевала, себе в душу, злая как черт, когда смотрела на вывешенный результат скачки. Чёртова Гаррота вышла на третье место – а я её выбросила! Но последовательность я все-таки угадала: Цитра с Сабиной.

– Ну вот, у меня это есть! – с облегчением сказал Юрек. – Смотри-ка, а я-то тебе не верил насчёт Мечети.

– И на кой мне все мои знания, – горько сказала я, – коль скоро я не могу даже поставить как следует, как я задумала. Ты посмотри на мои ставки! Я законченная кретинка!