Текст книги "Бабский мотив"

Офицеру, снявшему трубку на удивление быстро, я сказала спокойным и ровным голосом:

– Добрый день. Несколько минут назад я вернулась из поездки и убедилась, что какие-то бандиты грабят мою квартиру. Я убежала и звоню от соседей тремя этажами выше. Бандиты до такой степени наглые, что гнались за мной по лестнице и теперь галдят за дверью. Сделайте что-нибудь как можно быстрее, иначе они разнесут весь дом.

– Назовите свою фамилию и адрес. И номер телефона, с которого вы звоните.

Я подчинилась и положила трубку. Мариоле не понадобилось задавать вопросы, она стояла рядом и все слышала. Типы за дверями, должно быть, смирились и ушли, потому что воцарилась тишина.

– Ни за какие помидоры я никому не открою дверь и выглядывать тоже не стану, – поклялась Мариоля. – Только Муню предупрежу, а то он вот-вот вернется и, не дай бог, наткнется на них…

– Предупреди, – согласилась я. – Пусть он поднимется на восьмой этаж и сверху посмотрит, что тут творится. У него мобильник с собой?

– С собой.

– Тогда позвони с моего, потому что полиция может звонить сюда, проверять, не розыгрыш ли это.

Я выкопала мобильник со дна сумки. Ясное дело, как бы я им воспользовалась, если он похоронен на самом дне под обычным сумочным хламом. Меня бы пять раз прирезали и десять раз задушили, пока я сумела бы его нащупать.

Пока Мариоля звонила мужу, мне в голову приходили самые разные несуразные мысли. Смешно: с Мариолей я давно «на ты», а к ее мужу обращаюсь «пан Раймунд». Все как-то само получалось, было в нем нечто этакое, от чего я предпочитала держать дистанцию. Мы все, в том числе и мой муж, были знакомы почти десять лет. По случайности мы вместе въезжали в этот дом, две семьи вместе толкались на лестнице и в лифте со всем домашним скарбом. На лестнице мы, наверное, и подружились, когда мне в какой-то момент пришлось перелезать через их буфет, который нигде не хотел помещаться, а лифт был забит нашими матрасами. Потом, несколько трудных дней, мы по очереди столовались друг у друга, чтобы упростить проблему питания. Готовили то я, то Мариоля, чтобы не тратить времени попусту. Одну ночь из-за лака, которым покрыли полы, они провели у нас, потом – мы у них, и знакомство состоялось.

Я тогда готовила главным образом макароны и рис, да еще яйца в виде яичниц и омлетов, а Мариоля чистила картошку, отчего мой муж приходил в восторг. Он обожал картошку. Минуточку, наверное, обожает до сих пор, он ведь жив! И как Мариоля находила время на эту картошку?

М-да, трудно было найти лучшее время для воспоминаний: аккурат в момент ограбления моей квартиры. Наверное, так организм защищается от шока.

Телефон все не звонил, Муня пообещал вернуться только через час. В глубине души подозревала, что он предпочитает переждать визит бандюганов на расстоянии и прийти на готовенькое, когда полиция с ними управится. Мариоля сказала то же самое вслух, но не с упреком, а явно радуясь осторожности супруга, после чего вынула из холодильника белое вино.

– Совсем легкое винцо, – соблазняла она меня. – В таких катастрофических обстоятельствах малюсенький аперитив придется очень кстати.

* * *

Полицейский слесарь не подвел.

Проникнув в жилище, следователи убедились, что жертва занимала трехкомнатную квартиру с кухней и ванной и внутри наблюдался самый обычный беспорядок – ничего экстраординарного. Ни раковины, забитой грязной посудой, ни следов пирушек и пьянок, в ванной кучка личного барахла, приготовленного в стирку, в одной комнате – письменный стол, заваленный кучами бумаг. Компьютер, принтер, повсюду книги, на подоконниках – слегка привядшие цветочки, одежда и белье в шкафах напиханы кое-как, в холодильнике микроскопическое количество алкоголя, на кухонном столе – пыльный, но очень красивый букет из сухих цветов. И что примечательно, на всем лежит печать некоего обаяния. Очарования. Хорошего вкуса. Должно быть, покойница была натурой художественной, потому что даже блузка, брошенная абы как на стул, являла ласкающую глаз композицию. Странно…

Таким же странным показался слой пыли на всем вокруг. Не сама пыль как таковая, потому что на образцовую хозяйку жертва не походила, но именно равномерность пыли. Если бы не луч солнца, упавший на письменный стол с грудой бумаг, никто и не заметил бы, насколько равномерно лежит пыль. Хозяйка могла вообще не вытирать ее, но тогда она лежала бы неравномерно: где-то больше, где-то меньше…

– Что-то тут не так, – задумчиво заметил Бежан. – В этой квартире не было живой души по меньшей мере неделю. Она что, вообще не возвращалась домой?

– А вместе с тем все выглядит так, словно она вышла полчаса назад, – подхватил Гурский. – В ванной косметика, полотенце, халат… Вышла как обычно и что-то помешало ей вернуться?

– Помешали-то ей радикально…

– Но ведь ее убили только позавчера!

– Вот потому-то и надо ко всему тут присмотреться. Кстати, отпадает предположение, что она отдала ключи уборщице.

– Уборщицы здесь и в помине не было, – решительно объявил Роберт. – Глазам я своим пока что верю. Уж пыль-то она вытерла бы в первую очередь.

– Ну хорошо, ребята, за дело…

Эксперты взялись за дело методично и спокойно.

Работа кипела уже почти час. Следователи просматривали бумаги, наваленные на письменном столе, рылись в комоде, забитом папками; техник, фотограф и эксперт по дактилоскопии снимали отпечатки пальцев, при этом эксперт все восхищался каким-то цветком, который, по его словам, цветет совсем в другое время. Техник вынюхивал что-то в кухне, исследовал провиант в холодильнике, а выделенный ему в помощь сержант Забуй опустошал шкафчик с обувью, когда они вдруг услышали скрежет ключа – сначала в нижнем замке, потом в верхнем, а потом кто-то попытался открыть двери.

Они не успели даже увидеть, кто пытается войти, потому что все произошло в один миг. Дверь с грохотом захлопнулась, а особа, мелькнувшая за нею, молниеносно смылась.

– Лови! – завопил Бежан.

В погоню кинулись Роберт Гурский и сержант Забуй. Двери лифта захлопнулись у них перед носом, они метнулись вниз по лестнице и купились на примитивную уловку. Лифт остановился на третьем этаже и поехал вверх. Они почти добежали до цели, но лифт ехал все-таки быстрее, и полицейские успели только заметить, как захлопываются двери квартиры на седьмом этаже.

– Квартира номер шестьдесят один, – отрапортовал по возвращении запыхавшийся Гурский. – Я попробовал вежливо постучать, но мне никто не открыл.

– Ничего, в окошко не выпрыгнет, седьмой этаж все-таки. Пусть там Забуй посидит на лестнице. Погоди-ка, куда окна выходят? На задворки? Ну и отлично: никакой лепнины нет, стенка гладкая, архитекторы на ней сэкономили. Простыни связывать – дело долгое, хотя не мешало бы поставить там человечка, пусть посмотрит за окнами на всякий случай. Вот и ключики от квартиры нашлись…

Бежан позвонил и отдал распоряжения, очень довольный событием, которое могло принести ему новый дополнительный материал.

Именно в этот момент зазвонил его мобильник, а в двери заколотил следующий гость. Бежан выглянул в коридор и увидел двух патрульных. Жестом он велел Гурскому выяснить у них, в чем дело, а сам занялся телефонным разговором.

– Некая Барбара Борковская минуту назад позвонила и заявила, что в ее квартиру вломились бандиты, – услышал он. – Патрульная машина уже выехала, но, по-моему, Борковская – это ваше текущее дело, операция «Ива», минутку, я проверю… Адрес сходится… Простите, у меня тут написано, что Барбара Борковская – это покойница?!

– Да, покойница, – сухо подтвердил Бежан, с трудом скрывая оторопь. – Она лично звонила?

Идиотизм вопроса тут же дошел до него, и ему стало жарко от стыда. Офицер на том конце провода тоже оторопел, потому что послушно поддакнул. Так точно, покойница лично звонила от соседей.

Выключив мобильник, Бежан посмотрел на Гурского и искренне обрадовался, что не у него одного отвалилась от изумления челюсть. Патруль сведения подтвердил: их сюда прислали, потому что в квартиру тридцать шесть якобы проникли взломщики, они находились совсем рядом, поэтому им удалось быстро приехать. Звонок поступил от владелицы квартиры, некоей Барбары Борковской. Больше они ничего не знают, а что до взломщиков, то младшего инспектора Бежана и комиссара Гурского они лично знают и не настаивают, что их надо с места в карьер заковать в кандалы.

Тем временем техник, эксперт и фотограф занимались своим делом, ни на кого не обращая внимания. Им довелось повидать и не такое, хотя убиенные жертвы нечасто звонят в полицию.

Бежан довольно быстро пришел в себя. Проще всего было предположить, что кто-то устроил дурацкий розыгрыш, если так, то шутнику теперь не позавидуешь. Где он находится, известно – скорее всего, в квартире шестьдесят один. Не на шутку разозлившийся Бежан был настроен поскорее разобраться с весельчаком. Инспектор отпустил патруль, убедился, что у черного хода караулит его человек, проверил, что поделывает сержант Забуй – тот сторожил двери подозрительной квартиры, и только потом Бежан перевел дух.

– Ты вообще-то разглядел, кто там копался ключом в замке? – спросил он Роберта.

– Нет. Я в комоде рылся. Забуй был в прихожей, а Новицкий в кухне.

Бежан вызвал техника Новицкого.

– Ты разглядел того типа в дверях?

– Не совсем. Промелькнули штаны, скорее всего, джинсы, одна рука в темном рукаве и четверть морды. И что-то рыжее на голове.

– Так мужик это был или баба?

– А холера его знает. Могло быть и так, и этак. Но если мужик, то метр в кепке на коньках, разве что мальчишка.

– А в лифте? Когда он влетел в лифт?

– Двери уже закрывались, – заметил Роберт. – На голове что-то рыжее, факт. Это и мне в глаза бросилось. И что-то мне мерещится, будто в руках он что-то волок. Но точно не скажу, потому что промелькнуло все очень быстро, как молния.

– В сообщении говорилось, что ограбленная гражданка вернулась из поездки, значит, с багажом. Неужели кто-то ради розыгрыша станет носиться с тяжеленной сумкой? Только если этот кто-то до жути нас не любит. Меня, тебя, пана Вжещака…

– Меня все любят! – обиделся судмедэксперт. – Я симпатичный и уже столько лет ни одной девушке не изменил!

– Ну, может быть, Новицкого или Драля…

– А почему не Забуя? – оскорбился фотограф Драль.

– Угомонись, я просто рассуждаю. Да еще у этого… у этой были ключи. Ну хорошо, занимайтесь своим делом. Роберт, пошли наверх, и, если нам не откроют, ей-богу, я двери выломаю! Какая там дверь?

– Обычная, не металлическая, дверь как дверь…

* * *

Аперитив нам нравился все больше и больше, на закуску Мариоля сервировала плавленый сырок, после чего принялась причитать. Интересно, что там делается у меня внизу? Меня обокрали до нитки или только частично?

– У тебя там что-нибудь ценное есть?

– Компьютер, – начала перечислять я. – Черт с ним, с содержимым, диск с важными файлами я таскаю с собой, но денег на новый агрегат мне жалко. Коллекция полудрагоценных камней и обычных булыжников, местами отшлифованных. Они ни черта не стоят, но я их люблю. Книжки, косметика, семь пустых кошелечков, бижутерия, искусственная, но красивая… они за это ни фига не выручат.

– Так им и надо! – с чувством глубокого удовлетворения вздохнула Мариоля.

– Старая меховая куртка, швы на ней разъехались. Если ее украдут, я очень обрадуюсь, ты ведь знаешь, как оно бывает: надеть нельзя, а выкинуть жаль. Ну, еще радио, такое маленькое… не помню, что еще. Только бытовая утварь, а какая им, черт побери, корысть от шариковых ручек, стаканов и старых полотенец? Совсем они, что ли, с головой не дружат, чтобы обкрадывать такой дом, как мой!

– Может, они ошиблись?

– Тогда так им и надо. Налей мне еще немножко, стыдно оставлять такую капельку на дне бутылки. Деньги у меня в банке, а чеки с собой. Вот завтра и куплю пару бутылок, такое надо отметить: ведь я в живых осталась!

– Это просто провидение господне, что ты сразу удрала и не пробовала с ними драться! – воскликнула набожная Мариоля.

Я не успела ей ответить, что еще не до такой степени рехнулась, как в дверь позвонили. Позвонили обычно, не нагло, скорее даже как-то робко, так что Мариоля, ни секунды не задумываясь, пошла открывать. Даже не спросила, кто это там заявился. Наверное, сказались полбутылки белого рейнского.

За дверями стояли два чужих типа, которые представились быстрее, чем я успела их рассмотреть.

– Инспектор Эдвард Бежан и комиссар Роберт Гурский. Пожалуйста, вот наши удостоверения.

Я так и подскочила от радости.

– Какое счастье! Панове, что там творится в моей квартире? Вы поймали этих мерзавцев? Они успели меня обокрасть? Все разгромили? Компьютер забрали или он остался?

– Минуточку, проше пани, – ласково сказал инспектор. – Это вы сообщили об ограблении?

– Конечно, я! Это ведь моя квартира. Так скажите мне сразу, что они украли, а что переломали?!

– Минуточку. Никто ничего не украл…

От счастья у меня подкосились ноги, и я снова рухнула на табуретку у Мариолиного стола.

– Но не могли бы вы показать ваши документы? Лучше всего – паспорт.

Да ради бога, за такие сногсшибательные новости я могу им показать все, что угодно!

Я поспешно вытряхнула из сумочки кучу хлама. Паспорт, заграничный паспорт, водительское удостоверение, документы на автомобиль, кредитные карточки, чеки, уведомления из банка, какие-то квитанции, счет из гостиницы, служебное удостоверение, даже пропуск на заседания Сейма. Кажется, там же валялись все чеки за бензин, которым я заправлялась по дороге, и список вещей, отданных в прачечную. Свидетельства о рождении, о браке и о разводе я в сумочке, увы, не носила.

Полицейские едва сдерживали нетерпение. В первую очередь они набросились на все, что с фотографиями, тщательно сравнивая их с моей физиономией. Я искренне пожалела, что на фотографии в паспорте я похожа на чучело, но что уж теперь поделаешь.

– Вас действительно зовут Барбара Борковская? – спросил инспектор каким-то потусторонним голосом. – Урожденная Мямля? Дочь Густава и Алины?

– Урожденной Квятковской, – машинально вырвалось у меня. – Девичью фамилию бабушки я тоже знаю. Хотите, скажу? Войтыцкая. И второй бабушки – Герцен. София Герцен. У каждого человека всегда по две бабушки, и с этим ничего не попишешь.

– У вас есть доказательства?

– Что за вопрос! Конечно! Только давайте спустимся вниз, домой. У меня есть даже бабулины фотографии, можете их посмотреть, коль скоро ничего не украли. А что, при ограблении всегда требуются фото бабушек пострадавшей? Если хотите, у меня есть фотографии и прадедушек, но, к сожалению, не всех. Прадедушек и прабабушек у меня по четыре штуки – как у всех.

Честное слово, я от всего сердца готова была предоставить им все, что они попросят. За те скоротечные мгновения, прошедшие между бегством из собственной квартиры и первой рюмкой рислинга, я успела пережить утрату всего своего добра во главе с компьютером, подсчитать потери и даже их оплакать. В то, что у меня ничего не украли, я поверила сразу, и меня охватило райское блаженство. Боже мой, хоть разок судьбе не удалось шваркнуть меня мордой об стол!

Инспектор и комиссар долго пялились в мои документы, стояли совершенно неподвижно, точно окаменели. У меня даже появилось ощущение, что сам факт моего существования как-то не очень понравился им.

– Панове, – деликатно начала я, – у меня юридическое образование…

Инспектор тотчас оживился.

– У вас есть диплом?

– Естественно. Тремя этажами ниже. А также справки со всех мест работы поочередно, приказ о назначении меня прокурором, доказательства незаслуженной компрометации… А что, скомпрометированного прокурора можно грабить? Я кодекс знаю, там такой статьи нет.

– Нет, не в этом дело… Все указывает на то, что вы – Барбара Борковская, проживающая по этому адресу… А есть у вас квитанции по квартплате, может, акт купли-продажи квартиры?..

– Нотариально заверенный акт, – сухо ответила я, все это начинало мне не нравиться. – А что, у вас имеются сомнения, что это я и что я тут живу? Что происходит? Обычно для доказательства достаточно общегражданского паспорта с печатью о прописке. Панове, прошу прощения, но я не слепая и не придурковатая, прекрасно вижу, что вы сомневаетесь в самом факте моего существования. Сколько свидетелей мне нужно представить? И вообще, в чем дело?

Инспектор долго молчал, а комиссар таращился на него бессмысленным взглядом. Было ясно как день, что тут что-то очень крепко не так.

Наконец инспектор ожил и вздохнул:

– Вы, слава богу, юрист. Может, это облегчит дело. Если бы вы смогли перейти с нами на профессиональный уровень, я был бы вам очень благодарен.

– Полагаю, что смогу, – ответила я помягче. Странность происходящего настолько заинтриговала меня, что даже полбутылки рислинга выветрились из головы. – Так что давайте, выкладывайте все прямо.

– Прямо так прямо. Так вот, позавчера, двое суток тому назад, считая от сей минуты, Барбара Борковская, проживающая по этому адресу, была убита выстрелом из пистолета на территории коттеджного поселка Вилянов. В данный момент Барбара Борковская лежит в морге. В то же самое время Барбара Борковская стоит передо мной живая и здоровая. Вы удивляетесь, что я несколько сбит с толку?

– Ну я же говорил, что их две! – выкрикнул молодой комиссар.

Эх, молодо-зелено, простим ему эту порывистость.

– А откуда вы знаете, что это была я? – спросила я потусторонним голосом, замечательно повторив интонации инспектора.

– Паспорт, прописка… вы не заявляли об утере паспорта, я проверял.

Я секунду помолчала. Профессиональный уровень есть профессиональный уровень.

– Особ, которых зовут Барбара Борковская, в нашей стране вагон и маленькая тележка. Подделать штамп о прописке – это пустяк даже для непрофессионалов. Вы провели опознание тела? Покойницу кто-нибудь опознавал?

– Нет, еще нет. Опознание мы отложили на завтра, брат покойной…

– Господи помилуй, Влодек! Не делайте глупостей, не пугайте моего брата! А тем более родителей! Я жива, вы что, до сих пор этого не заметили? Вот я вас шандарахну пустой бутылкой в темечко, тогда вас проймет! Черт побери, прошу прощения от всего сердца…

Я опомнилась. Бутылкой по темечку – это не вполне профессиональный уровень.

С немалым усилием я снова вошла в роль прокурора.

– Вы исходили исключительно из паспорта и штампа о прописке? Без опознания тела?

– Это на самом деле серьезная ошибка с нашей стороны. К тому же есть все данные о том, что Барбара Борковская, журналистка, условилась о встрече на месте преступления, приехала туда и была убита.

– Как?

– Одним выстрелом, прямо в сердце, сзади.

– Там кто-нибудь живет?

– Территория и обстоятельства очень способствовали такому убийству. Пистолета не нашли, возможно, он был с глушителем.

– С кем она договорилась о встрече?

– С Иоанной Хмелевской, писательницей.

– И что говорит Хмелевская?

– Что журналистка была наглая и мерзкая, клянчила интервью, невзирая на явное нежелание писательницы, к тому же опоздала…

Вот теперь мне сделалось плохо…

* * *

Все началось года четыре назад, может, даже раньше, но я ничего не замечала и ни о чем не догадывалась.

– В чем ты была одета вчера после обеда? – внезапно спросил меня муж сентябрьским вечером, когда мы загнали деток в постель и сидели за чаем.

– Да в том же, в чем утром, – изумилась я. – И в том же, в чем сегодня. У меня не слишком много нарядов, ты не заметил?

Муж отмолчался. Он сидел какой-то нахохлившийся, явно пребывал не в своей тарелке, поглядывая то на меня, но на дуршлаг на стене за моей спиной. Чай мы пили на кухне. Мне не хотелось бегать, накрывая стол в гостиной, широким раздвижным столом мы пользовались, только когда ели вместе с детьми. Время от времени приходилось проверять, умеют ли они пользоваться ножом и вилкой.

Обычно дети ужинали раньше, а мы чаевничали позже. Это были мои самые любимые минуты – тишины и покоя. На сей раз с покоем явно дело не ладилось.

– А что случилось? Я плохо выглядела?

– Я знаю, что по дороге домой ты заезжала на Мокотовскую, – продолжал муж, не отвечая на мой вопрос. – Обязательно нужно было заезжать?

Ни на какую Мокотовскую по дороге домой я не заезжала, мне там нечего было делать, да и вообще не по дороге. В этот день я возвращалась из Краковского Предместья, из окружной прокуратуры, куда ездила по делам. Дела затянулись, потом я торопилась, еле-еле пробилась на Маршалковскую и ехала прямо, никуда не сворачивая. Откуда ему в голову пришла такая странная идея?

– Да меня там вообще не было. Зачем мне туда ехать? Кто это выдумал?

Муж укоризненно посмотрел на дуршлаг.

– Тебя видели. Поэтому я спросил, в чем ты была. Кроме того… Можно было вести себя тактичней…

Я ничегошеньки не понимала, но даже не встревожилась. Какая-то глупость, кто-то ошибся. Кретин… или кретинка. Скорее уж кретин мужского пола, он-то как раз и не заметит, кто во что одет, а баба все высмотрит. Одета я была в обычный простой костюм, темно-серый, юбка, пиджак, бежевая блузка. Мой стандартный служебный наряд, отлично подходящий для осени. Стоп, а косыночка? Такая тоненькая, в черно-серо-бежевые полосочки. Купила я ее на лотке, это не редкость.

– А как я себя вела? – спросила я.

– Ты сама лучше знаешь, – с отвращением ответил муж, сосредоточившись на дуршлаге. Я, похоже, не заслуживала даже взгляда.

– То-то и оно, что не знаю. Ты уверен, что это была я?

– Совершенно. Тебя подробно описали, именно так, как ты выглядела. Не говоря уже о том, что ты громко и чин по чину представилась: прокурор Барбара Борковская. Уж этого ты могла бы не делать, хотя бы ради нас.

– Значит, я совсем потеряла голову, – беспечно ответила я. – Не понимаю, откуда у тебя такие своеобразные сведения. Ты всерьез уверен, что это была я? Просто чушь какая-то.

Муж наконец-то оторвал взор от дуршлага, мрачно посмотрел на меня и быстро перевел взгляд на стакан с чаем. Конечно, я прекрасно знала, что благоверный всегда считал меня способной на что угодно, но даже мое «что угодно» должно иметь свои границы. Принародные вопли о том, что я-де прокурор, не слишком выходят за эти границы. Я пожала плечами: наверняка у него затмение в мозгах, потом пройдет. И переключилась на другую тему. Как раз в то время я вела несколько трудных и очень неприятных дел, совещание в окружной прокуратуре меня очень рассердило, и вообще, я жутко устала. А мне надо было еще ознакомиться с материалами дела.

Недели через две-три, тоже вечером, зазвонил телефон, и бабский голос заявил:

– А пани хоть знает, что ваш муженек с этой Уршулькой загулял, там у них роман, как в бразильском сериале, и вы хоть бы хны?

После чего в трубке что-то зашелестело, словно кто-то рядом возбужденно зашептал, у бабы вырвали из рук трубку, и телефон замолчал. Вместо того чтобы переживать, я занялась хозяйством. Накормила ужином детей, выдраила кухню, приготовила обед на завтра.

Мужа дома не было, он мог в это время гулять хоть с белой медведицей, но я не поверила ни единому слову. Люди постоянно используют телефон для дурацких розыгрышей, я даже словечком не обмолвилась мужу, потому что немедленно забыла об этом дебильном доносе. Анонимок и угроз мне и на работе хватало.

Следующий странный сигнал поступил как раз с работы.

Стояла поздняя осень, и я перешла на темно-серое теплое пальто. В тот день под пальто на мне был надет официальный наряд: синий костюм типа «шанель», со светлой водолазкой. Шарфики и косыночки я меняла постоянно, а костюмов у меня было всего два. Фривольные рюшечки и яркие цвета я считала совершенно неподходящими при допросах свидетелей и подозреваемых и уж тем более в суде.

– Ну ты зажигала позавчера! – съехидничал Яцусь, мой коллега-прокурор, человек талантливый, но слегка легкомысленный и очень бестактный. – Понеслась прямо с работы, даже переодеться не подумала! Ах, как затягивает коварная трясина светской жизни…

Я не поняла, о чем это он. Позавчера вечером я переписывала обоснование приговора, а в стиральной машине тем временем кувыркались одежки моих детей. Может, это и называется «зажигала», потому что я натолкала в машину слишком много барахла и носилась потом по квартире, не зная, где это все развесить. Недосохшее тряпье до сих пор лежало в тазах.

– Ты с ума сошел или как? – вежливо осведомилась я. – Ты о чем говоришь?

– Не отрицай, передо мной можешь не притворяться. Но почему только в баре «Тайфун»?

– Что в баре «Тайфун»?

– Так ведь это же такой шалман! Факт, знакомых там нечасто встретишь, но случается.

– Может быть, – согласилась я. – И что в этом шалмане «Тайфун»?

– Как это – что? Как я понимаю, ты там активно расслаблялась.

– Я?

– Не я же. Меня там позавчера не было, только вчера вечером я туда зашел искать свидетеля.

Свидетель интересовал меня куда больше, чем расслабуха в шалмане, потому что дела друг друга мы знали и временами шли на взаимовыручку.

– Которого?

– Этого лысого, Стемпняка.

– Нашел?

– Бог милостив, нашел! Я чувствовал себя таким дураком: слишком рано его отпустил, а он растворился в тумане, сама понимаешь…

– Надо в другой раз задержать на сорок восемь часов. Он же врет как по нотам!

– Да надо, надо, только я его отпустил, почему и получил при случае красочный рассказ о твоем взрывном темпераменте. Здорово же ты до сих пор маскировалась!

– Хочешь, я на тебя в суд подам за клевету?

– Ты с ума сошла! Ты, прокурор, подашь на кого-нибудь в суд?!

Я опомнилась.

– Нет, ни за что!

– Ну вот, сама видишь. И свидетелей у тебя нет.

– Хорошо, я не подам на тебя в суд, но расскажи мне как следует, в чем дело, – попросила я. – Мне интересно стало. Откуда я взялась в баре «Тайфун»?

– И мне это показалось странным, – признался Яцусь. – Но внимание ты привлекла к себе будь здоров! И нечего отрицать, тебя барменша описала во всех подробностях. Ты и сейчас так же одета, только финтифлюшка на шее у тебя тогда была другая. Она говорила о белом в синий горошек, а тут я вижу голубой, если я не дальтоник.

Я слегка обалдела, потому что позавчера на мне действительно была косынка в синий горошек. За сменой аксессуаров я строго следила, не дай бог два дня подряд появиться в одном и том же.

– Может, я страдаю потерей памяти или раздвоением личности, – сердито огрызнулась я, – но что-то не припоминаю, чтобы я хоть раз бывала в баре «Тайфун».

– Невелика потеря, позавчера ты с ним аккурат познакомилась…

– Ты на самом деле веришь в такую чушь?

– А что, у тебя есть двойники? Насколько я знаю, двух Барбар Борковских прокуратура не держит. Прокурор Борковская, крепко перебрав горячительных напитков и изрядно развеселив зал, слегка неверным шагом его покинула…

– В котором часу это было?

– Рано, свидетели утверждают, что в двадцать один тридцать. Но все равно ты пить здоровак…

– Вот черт, мой муж вернулся только после десяти, я могла и успеть… Ага, а несчастные дети сами все перестирали. Да, а что с машиной? Я в таком жутком состоянии вела машину?

Яцусь захихикал и дал мне понять, что я напрасно оправдываюсь. По его мнению, пребывание в баре «Тайфун» никакой не позор, разве что не стоит особо привлекать к себе внимание.

И все-таки я не желала заниматься всей этой ерундой, пока кружным путем до меня не дошло, что одну из сотрудниц моего мужа зовут Уршуля. Ну Уршуля так Уршуля. Бог с ней, какое мне дело до его сотрудниц. Муж был весьма мелким совладельцем огромной польско-шведской фирмы, они развернули по всей Польше свои филиалы и выпускали различные химические штуки, по-моему, что-то из области косметики. На них по определению работали сотни людей. Собственно говоря, сказочных доходов это пока вовсе не приносило, дело только начиналось, зато времени требовалось немерено, и всякие дурацкие романы муж просто не мог себе позволить.

Я и не вспомнила бы про тот телефонный звонок, если бы не раздался еще один.

Таинственная личность вкрадчиво зашептала:

– А эта Уршулька, знаете ли, прекрасно готовит, куда вам до нее! Она такие кнедлики делает, что просто пальчики оближешь! А ваш муженек так за этими кнедликами несется, что ветер в ушах свистит…

На этом связь прервалась. Единственное, что было во всем этом правдой, так это влюбленность моего мужа в кнедлики, которые я, из-за отсутствия времени, готовила раз в год. В последнее время. В первые годы после свадьбы я их готовила два раза в год. Может, муж у меня и впрямь недокормленный?

Я снова махнула рукой на анонимную доброжелательницу вместе с ее дурацкой Уршулькой, но вскоре уже мой шеф посмотрел на меня как-то странно.

– Вы, разумеется, понимаете, – сказал он после деловой беседы, – что репутация прокурора имеет существенное значение. Слишком много говорится о наших слабостях и ошибках. Было бы очень желательно не марать эту репутацию. Спасибо.

Он попрощался со мной так, что у меня даже не было возможности спросить, в чем дело. Я заподозрила, что это Яцусь распускает мерзкие слухи, и обозлилась. Яцуся я в последнее время почти не видела, он вел страшно запутанное дело, безнадежный «висяк», даже поздороваться с ним не получалось. И снова я махнула на все рукой, и без того дел хватало.

Не обращала я внимания и на то, что муж ведет себя все холоднее и холоднее. Он укоризненно посматривал на меня, в основном молчал, возвращался поздно, сексом не интересовался, разговаривал односложно и очень вежливо, как с чужой. Наконец он не выдержал.

– Где ты оставила машину? – спросил он однажды вечером, когда нам удалось вместе сесть за ужин.

– Стоит перед домом, – удивленно ответила я, потому что из окна машина была отлично видна. – А что?

– Не сегодня, а вчера!

– Тоже перед домом, как обычно. А что случилось?

– Сегодня утром машина действительно была перед домом. Когда ты успела ее пригнать?

Работы у меня было много, но не настолько, чтобы я окончательно поглупела. Но вопроса я почему-то не поняла.

– Я приехала на машине с работы. Ну хорошо, достаточно поздно, но ведь ужин детям я оставила. Потом я никуда не выезжала, так что машина стояла перед домом. Что-нибудь случилось? В чем дело?

– Дело в том, что я приехал еще позже и не озирался вокруг. А ты уже спала…

– Вот именно, – быстро подхватила я. – Куда ты подевался? Я собиралась тебя дождаться, но меня сморило. У тебя много работы, это понятно, но мог бы и позвонить…

– Кому?

– Мне. Я твоя жена, между прочим.

– И где тебя искать?

– Что за дурацкий вопрос! Если не на работе, то дома. Разве я бегаю по лесам-полям?

– Твои излюбленные места ни лесами, ни полями не назовешь. Разве что ты так именуешь кабаки, где собираются подонки общества…

– Ты отстал от жизни, – перебила я, все еще не растеряв спокойствия и даже чувства юмора. – Теперь неизвестно, кого называть подонками общества. Не говоря уж о кабаках, которые сейчас очень даже в моде.