Текст книги "Бабский мотив"

Витек, мой племянник, появился, как по заказу, когда комиссар засобирался уходить.

– Нет, – решительно заявил он. – Никто здесь нигде не валялся, я подъехал с той стороны, слева, и развернулся прямо у помойки. Не может быть и речи, чтобы я такого не заметил. Борковского я одного знаю, это таксист, у него есть сестра, но она замужем, и фамилия у него другая, а еще есть мамаша, насколько я знаю. Мамаше под шестьдесят, таксиста я только что видел и ничего не знаю о том, чтобы его мамаша скончалась. Случись такое, таксист явно был бы не в настроении.

Таксист Борковский мог, конечно, оказаться бесчувственным выродком, глупо хихикающим при известии о кончине родительницы, но по возрасту эта Борковская явно не подходила. Баба на помойке под ивой была куда моложе, лет тридцати с небольшим, никак не старше.

Что поделать, Борковские вокруг меня как-то не уродились. Сведения о покойнице следственным органам придется искать где-нибудь еще.

* * *

Оригинальным убийством у помойки в районе Виланов занялся майор, то есть, прошу прощения, младший инспектор, Эдвард Бежан из столичного комиссариата. Все преступления камерного, если можно так сказать, характера навязывали Бежану, который замечательно с ними справлялся и предпочитал их организованной преступности, коррупции на высшем уровне, политической мафии и наркобаронам. Моя помойка на первый взгляд с мафией никак не связана, поэтому убийство могло произойти на почве личных расчетов.

Протокол комиссара Бежан прочитал, после чего потребовал все данные о владелице участка, перед которым нашли тело. Документы ему принесли молниеносно. Было их не то чтобы много, но отличались они весьма интересным содержанием, скуку не нагоняли. Владелица была личностью известной, криминального прошлого не имела, в отличие от многочисленных контактов с полицией.

– Или слепая невезуха, или у нее не все дома, – вынес приговор Роберт Гурский, помощник Бежана, изучая принесенные материалы. – Просто не верится, чтобы с одной и той же бабой могли приключаться такие истории. Кража, кража, кража со взломом, кража со взломом, замешана в двух… нет, в трех!.. преступлениях, свидетель, свидетель, свидетель… Мать честная, как это у нее получается? В молодости – ну куда ни шло, деятельный характер, но на старости лет?!

– Шизофреники не стареют, – наставительно заметил Бежан. – Даже если и стареют, сумасшествие неизлечимо.

– А с годами прогрессирует?

– Очень может быть…

– Погоди-ка! – оживился Роберт, скользнув взглядом по заголовку протокола с паспортными данными свидетеля. – Я же ее знаю! Лет пять назад я с ней сталкивался. Куда ей до шизофрении?! Очень даже смекалистая гражданка, соображает будь здоров! Только тогда она жила где-то в другом месте… С ней договориться всегда можно.

– Вот и отлично. Давай-ка займемся покойницей.

Гурский переключился на другую литературу.

– Тоже ягодка еще та. Два года назад ее вышибли из прокуратуры, скандалистка и пьянчуга… все-таки работает… то есть работала. Урывками, в разных редакциях. Вот и все. Что-нибудь еще о ней известно?

– Почти ничего, поэтому и нужно порыться. Разведенная, живет одна, дети… где тут выписка из решения суда? Дети у мужа. Бурную жизнь покойница вела. Стоит заглянуть в ее квартиру, нужно поискать мотив убийства.

– Я бы этого мужа посмотрел и родителей ее, если живы, там есть ее девичья фамилия… может, у нее братья-сестры имеются? Да и коллег, подруг, знакомых пощупать надо.

– И соседей, – подытожил Бежан. – Нечего гадать, пока мы ничего не знаем, давай работать. Сперва квартира, иначе потом до нее родня дорвется. Ключ у нас вроде есть?

Однако квартиру покойной им обследовать не удалось, поскольку оказалось, что ключей от нее как раз и нет. При жертве никаких ключей не обнаружилось.

Сумочка лежала под телом жертвы, обыскивать на месте ее не стали, передав Бежану. Содержимое сумочки оказалось на редкость скудным. Паспорт, репортерское удостоверение, дающее право входить практически куда угодно, и выписка из банковского счета трехмесячной давности. Кроме этого имелась косметичка, кошелек с суммой в четыреста двадцать семь злотых и шестьдесят два гроша, шариковая ручка, новый чистый блокнот, упаковка таблеток от головной боли, сигареты, зажигалка, гигиенические салфетки и рецепт косметической маски, вырезанный из какого-то журнала. Больше ничего. Для дамской сумочки что-то маловато.

И никаких ключей. Куртки на жертве не было, только легкая блузка, что для такого времени года тоже выглядело странным. В карманах брюк бренчали две монетки и валялся измятый чек из супермаркета на две французские булки, банку паштета и пакетик перца. Едва разборчивая дата на чеке указывала, что покупки сделаны четыре дня назад. И опять же никаких ключей.

Убедившись, что никто ничего не напутал при осмотре места преступления, Бежан слегка встревожился. Конечно, ключи покойница могла оставлять у соседей или у дворничихи – например, у нее был бзик на почве потери ключей. Но с такой же вероятностью их мог похитить убийца. Или в квартире жертвы кто-то жил и временно пользоваться ее ключами. Во всяком случае, отсутствие ключей выглядело весьма красноречиво.

– Туда она приехала на машине, – неуверенно сказал Роберт. – Может, ключи выпали из кармана…

– Из какого еще кармана? – рассердился Бежан. – Из карманов джинсов ничего выпасть не может, разве что фитюлька какая. Ты как себе это представляешь? Что у нее был малюсенький ключик ко всем входным дверям?

– Из куртки. Может быть, у нее была куртка?

– И она вышла из машины без куртки? В шелковой кофтенке? Ноябрь же на дворе, не май месяц!

– Пристрелили ее и вытолкнули, в чем была…

Действовать следовало быстро и по двум направлениям – осмотреть квартиру и допросить окружение покойной. Так, первым делом отправить в квартиру полицейского слесаря – решил Бежан и взялся за телефонную трубку. И тут принесли результаты вскрытия, которых майор ждал с огромным нетерпением. Слесарь был мигом забыт.

Нужно сказать, что этот полицейский мастер на все руки доводился внуком одному знаменитому взломщику, но в полиции это особенно не афишировали – в конце концов, за грехи деда внук не отвечает. Но дедовский талант внук, несомненно, унаследовал. Невзирая на прогресс, электронику и все более изощренные охранные системы, внук властвовал над всеми замками. Все в полиции знали, что за десять минут он вскроет любую дверь, не оставив на ней и царапины.

Вскрытие показало, что выстрел был произведен сзади, слегка наискось, справа налево, точно в сердце, из неопознанного оружия сорок пятого калибра, из чего следовало, что стреляли из здоровенной волыны, хоть на слона охотиться. Вроде «люгера». Гильзы не нашли, поэтому назвать оружие точнее не было возможности. Убийство произошло за час до первого осмотра тела, примерно между шестнадцатью и семнадцатью тридцатью. Жертва упала на месте, и потом никто ее не трогал.

Кроме того, у покойницы имелись особые приметы: попорченная алкоголем печень, след от давнего перелома руки и залеченное воспаление придатков, по причине которого жертва, наверное, и не рожала.

Почти одновременно с поступлением результатов вскрытия пришли сведения из бюро переписи населения. У проживающей по данному адресу Барбары Борковской, урожденной Мямля, все еще живы родители – Густав и Алина Мямля, проживающие там-то и там-то, а также имеется брат, Влодзимеж Мямля, проживающий по адресу такому-то. А еще имеется бывший муж Стефан Борковский, воспитывающий двоих их детей школьного возраста, Агату и Петра. Кроме того, прилагался огромный список прочих Барбар Борковских, но все они проживали совсем по другим адресам.

– Сколько же на нас работы свалилось? – меланхолично сказал Бежан, уставившись на лежащие перед ним бумаги. – Ничего у меня тут не сходится. Вот скажи, есть у нее дети в конце концов или нет?

– Может, приемные? – так же уныло предположил Роберт.

– И что она, холера, с ключами сделала? Если человек выходит из дома, не бросает же он ключи в канаву! Убийца рылся у нее в карманах? После убийства? Выстрел в упор отпадает, расстояние было два метра, минимум полтора!

– Следственный эксперимент нужен…

– Без излишеств, но на место выехать надо. Погоди-ка. Нам нужно разделиться…

Бежан умолк. Гурский послушно ждал, когда шеф выскажется. И шеф высказался:

– Место убийства нам с тобой надо посмотреть вместе, мне хочется покончить со всеми сомнениями насчет твоей знакомой сумасшедшей, которая там живет, и проверить, как там все вместе выглядит. Потом мы пойдем в разных направлениях: ты возьмешь на себя родителей, а я мужа, а если удастся, то и брата. Еще сегодня вечером. Завтра с утра пройдемся по сотрудникам и подругам. Я надеюсь, что о подругах мы что-нибудь узнаем еще сегодня. На закуску вызовем бригаду в ее квартиру и все там перевернем.

– Прокуратура… – робко начал Роберт.

– Утром они дадут нам данные – по старой дружбе, уже договорился. В случае необходимости сами с ними поболтаем. Давай сначала разберемся с тем, что попроще. Она ведь криминалом занималась, вдруг ей кто-нибудь из уголовников отомстил.

Составив план действий, они отправились на место преступления.

* * *

Мартуся, потратив полдня на работу и наши развлечения, собиралась уехать завтра утром, чтобы после обеда оказаться в Кракове. Я раздумывала, не использовать ли утро для ловли кошки. Для этого мне надо было поставить клетку в соответствующем месте и попозже проверить, пошла ли холера-кошечка спать в кошачий домик или собирается провести ночь черт знает где. Напрасный стресс для десяти невинных котиков будил в моей душе горячий протест. А упустить нужную кошку – это же настоящее горе: она котилась трижды в год, к тому же мамаша из нее была никудышная, отпрысков она бросала на меня, а сама снова мчалась крутить амуры. Я тут кошачий приют не открывала, бездомные кошки должны жить сами. Жратвы я для них не жалела, под свой кров пустила, лекарства выдавала, но демографических безумств мне не нужно!

– Ты с ума сошла, – заявила Мартуся, глядя на мое общение с Черной Пантерой или, может, Черным Пантером, потому как это был котище размером с поросенка, владыка местной территории. – Он же тебя вообще не боится!

– А почему он должен меня бояться? – рассердилась я. – Он должен со мной дружить! Он недавно пришиб котенка, только лапой махнул. И расшугал всю кошачью компанию, а мне приходится следить, чтобы у них еда оставалась. А что до молока, так дай ему волю – выжрал бы дневной удой от двух коров. Упрямый, но я его усмирю.

Черный Пантер лакал молоко, не обращая внимания на мои угрозы.

– Погоди, зараза, я вот тебя поглажу.

Я его гладила, а он хоть бешено шипел и рычал прямо-таки по-собачьи, но ни на волосок не отодвинулся. Я вежливо предлагала ему подумать, кто его кормит-поит. Когда-то он тяпнул меня за палец, заживало больше месяца, но тем не менее я не отступила в своих попытках приручить его. Я тебя, мерзавец, одомашню!

– И ты с ним так ежедневно переговариваешься?

– Ну что ты! Он ходит сам по себе, как настоящий кот. Ко мне заявляется как в ресторан, ночует где-то еще. Я его потчую сухим кормом, а кошачьего рагу из банки не даю – сожрет три банки в один присест и не заметит. Но больше всего он любит молоко, вот на почве молока мы с ним и подпишем мирный договор. Еще годик-другой…

– По мне, собаки лучше, – убежденно сказала Мартуся. – И вообще, у тебя больше тараканов в голове, чем я думала. Слушай, а о твоей покойнице под ивой что-нибудь известно?

– Понятия не имею, – ответил я, оставив кота в покое. – Я вот думаю, не позвонить ли ветеринару, чтобы он на завтра подготовился…

Тут у калитки кто-то позвонил, я пошла открывать.

На дорожке стояли двое полицейских, вчера я их не видела. Довольно симпатичные. Я вдруг поняла, что младшего я знаю. Как же его зовут? Капрал Гурский?

– О, рада вас видеть! – воскликнула я, припомнив мои многочисленные перипетии с полицией. – Вас снова повысили в должности? И как дела?

Бывший капрал Гурский слегка покраснел, из чего я сделала вывод, что деталей нашего давнего знакомства лучше не вспоминать. Я прикусила язык и попыталась настроиться на строгий и сдержанный лад.

Представители власти представились. Капрал Гурский ныне оказался комиссаром, по моей личной табели о рангах – поручиком, то есть в звании на ступеньку выше, чем когда его разжаловали. Видимо, удалось ему все-таки реализовать свои честолюбивые замыслы.

– Мы не хотим вам мешать, – сказал второй, постарше, инспектор Бежан (я быстренько подсчитала, что по-старому это майор), – но мы ведем это дело и должны осмотреть место преступления.

– Может, лучше осмотреть его с той стороны, с которой я смотрела? – подсказала Мартуся, прежде чем я успела открыть рот.

– Можем и с той стороны. И с других тоже.

– Хотите взять ключи от помойки? – обреченно вздохнула я. – Я уже знаю, где они лежат.

– Минуточку. Сначала мы осмотримся снаружи. Вы знаете, как все происходило?

О, мы знали много чего! Мартуся в лицах изобразила сцену своего приезда, я по такому случаю даже запечатлела ее выступление на фотокамеру. Пане полицейские сновали по моему участку, замирали то там, то сям и вглядывались – то в мою помойку, то в землю, тщательно сравнивая мои владения со своей роскошной коллекцией снимков. Между собой они общались односложно и тихо, но мы с Мартусей не глухие и не кретинки, поэтому нам удалось сделать вывод, что жертва, выйдя из машины, шла к моей калитке. Автомобиль стоял за ней, и оттуда раздался выстрел. Пуля попала в спину, слегка развернув тело, и жертва упала на маленький холмик моего, прости господи, садового чернозема, с которого аккуратно съехала как раз под развесистую плакучую иву.

Если стрелял водитель, то легко вычислялось, что автомобиль стоял капотом к жертве и к моему дому. Достаточно было открыть дверь или опустить стекло.

– Особенно если водитель левша, – заметила Мартуся, – потому что иначе ему пришлось бы вот этак вывернуться, правда?

– Он мог просто выглянуть и держать ствол двумя руками, – неуверенно предположила я, пытаясь представить себе сцену преступления. – Можно попробовать. Хочешь?

– А у тебя есть пистолет? Ты же говорила, что нет!

– Я возьму что-нибудь другое. Хоть ветку. Только надо бы сначала выехать из гаража, потому что там жутко тесно.

– На ветку я согласна. Чур, будем пробовать по очереди!

Господа следователи тоже глухотой не страдали, и наши выводы до них донеслись. Ни с чем не споря, они внимательно осмотрели помойку со стороны сада, внутрь заглянуть не пожелали, вернулись в дом и спросили, какое движение на нашей улице.

Я вежливо объяснила, что бывает по-разному. Улица сама по себе проезжая, в нее можно заехать с двух сторон, хотя комфортом она и не отличается: и узко, и шины запросто можно проколоть, и днище повредить, и прочее. Но люди все-таки ездят, хотя в последнее время улицу перекопали. Еще у нас любят поездить автокраны, самосвалы, бетономешалки, экскаваторы и тому подобный строительный транспорт. Но стройка напротив моего дома сейчас простаивает, поэтому по ухабам прыгают исключительно легковушки. С утра намного оживленней, потому что все спешат на работу, а днем и вечером тихо, возвращаются все в разное время. Разве что ко мне днем приезжают по делу, и тогда у моего дома весьма оживленное движение.

– A люди? Я имею в виду прохожих. Пешеходов.

– Ходят, конечно, почему нет. Но редко. Тут местность к променадам не располагает. И время неподходящее. С собаками гуляют пораньше, в магазин идут попозже. Так мне, по крайней мере, кажется.

– Ты совсем не сидишь у окна и не следишь, что делается на улице, – упрекнула меня Мартуся.

– Ах, виновата, исправлюсь!

– Но люди здесь все-таки ходят, – гнул свое инспектор, – и меня удивляет, что эту покойницу никто раньше не заметил. Она же тут лежала минимум час.

– Одежда, – буркнула я.

– Что?

– Ну, она была соответствующим образом одета. Сливалась с окружающей средой.

– На ней были черные джинсы и блузка в широкую полоску, – вмешалась Мартуся. – Она вся была такая… черно-буро-зеленая.

– Совершенно верно, – подтвердила я. – В глаза не бросалась. У Мартуси глаз киношный, наметанный, она и заметила.

Мужчины подумали и, видимо, согласились с нами. Комиссар Гурский вопросительно посмотрел на начальника, инспектор Бежан едва заметно кивнул.

– Стало быть, вы отпадаете, – сказал мне Гурский с явным облегчением. – А вот пани Марта, увы, пока нет.

Мартуся больше удивилась, чем испугалась.

– А почему я? Зачем мне убивать какую-то чужую бабу и притом именно на помойке Иоанны? К тому же каким образом? Раздвоилась я, что ли?

– Я же сказал: пока. Вы обе прекрасно понимаете, что мы должны проверить, где вы находились…

– На телевидении! На Воронича!

– Я надеюсь, кто-нибудь вас там видел?

– Да все! Я там так скандалила!

– Значит, проверить будет легче легкого…

– Это не факт, – зловеще перебила я. – Телевидение – учреждение непредсказуемое. Там могут заявить, что они Мартусю впервые видят и никогда не знали.

– Ну, если Богусь скажет, что меня не знает, я ему глазики-то повыцарапаю!

– Обязательно «глазики»? По-моему, надо говорить «глазки»!

– И глазики, и глазки, и носик, и ушек… то есть ушков… тьфу, уши я ему пообрываю!

– Чтобы упростить дело, скажите, пожалуйста, с кем вы там разговаривали, – попросил Бежан.

Рассвирепев от одной мысли о телевизионной подлости, Мартуся пулеметной очередью выпалила фамилии и даже номера комнат. Я слушала все это без особого интереса. Раз Мартуся там учинила свару и все ее заметили, а менты будут расспрашивать аккуратно и тактично, не рассказывая, зачем…

– Но вы уж им, пожалуйста, так сразу не выкладывайте, в чем вы Марту подозреваете, – предупредила я. – А то некоторые типы начнут Марте назло говорить, что ее там не было. Это вам не ангелочки с крылышками…

– A мы, проше пани, особой болтливостью вообще-то не отличаемся, – вежливо заметил Гурский.

В конце концов они ушли, и мы приступили к нашему личному следствию, поскольку я совсем не была уверена, что подозрения с меня окончательно сняты. Я еще раз пошла осмотреть помойку и спугнула четырех котов, сидевших на иве…

* * *

Назавтра, с утра пораньше, Эдик с Робертом, то есть инспектор Бежан с комиссаром Гурским, уже располагали громаднейшей информацией, вот только полученные сведения казались им слегка противоречивыми. В них постоянно что-то не сходилось.

Брат жертвы, Влодзимеж Мямля, ни в малейшей степени своей фамилии не соответствовал. Человек он был энергичный, смекалистый, с устоявшимися взглядами на жизнь и весть о трагической гибели сестры воспринял с изумлением и недоверием.

– А вы уверены, что это она? – подозрительно переспросил он. – Никакой ошибки тут нет?

Бежан горько пожалел, что не прихватил с собой фотографии жертвы, но полиция и без того запланировала опознание тела, поэтому все еще можно было исправить. Насчет опознания с братом договорились на утро следующего дня.

Кроме того, Влодзимеж Мямля заявил, что о врагах сестры ничего конкретного не знает. Брат с сестрой оба в поте лица трудились в совершенно различных областях, встречались редко – раза три в год, преимущественно у родителей. Не так давно у сестры возникли проблемы: ее уволили из прокуратуры, где она раньше работала, вернее сказать, ее «ушли», потому что атмосфера вокруг нее стала какая-то неприятная. В чем именно эта неприятность состояла, он не помнил, а в суть не вникал. На его взгляд, прокурора по определению не может окружать приятная атмосфера. Зато Мямля сообщил фамилию сестриной подруги, которую знал давно, потому что девочки дружили еще со школьной скамьи.

Разведенный муж, Стефан Борковский, оказался разговорчивее, хотя и видно было, что он всеми силами старается вести себя сдержанно. Оказалось, года три-четыре тому назад его жену обуял какой-то бес, и она принялась вести себя просто скандально. В пьяном виде устраивала публичные скандалы, назойливо терзала чужих людей телефонными звонками, компрометировала и его, и себя, так что муж в конце концов не выдержал. К тому же она врала, отрицала все, что творила, и договориться с ней было невозможно. Как-то раз полиция ее отвезла в вытрезвитель, а она оттуда удрала. До мужа даже доходили слухи, что она где-то что-то украла. В общем, он подал в суд на развод. Он человек порядочный, работает на ответственной должности и таких вещей себе позволить не может.

– A дома? – спросил Бежан.

– Она и дома-то почти не бывала, а если уж бывала, то сидела, уткнув нос в бумаги. Сначала в прокурорские материалы, потом в какие-то статьи, письма, вырезки… Дети у нее на самообслуживании росли. Нет, как мать она потерпела полный провал.

– А дома она тоже напивалась?

– Нет. Дома – нет. Это точно соответствовало ее вранью, что, дескать, все эти слухи – неправда и что она ничего постыдного себе не позволяет. Я себя страшно глупо чувствовал: ведь меня постоянно обманывали.

Фамилию подруги муж подтвердил, но дома подруги не оказалось, и Бежан не успел поймать ее до вечера. Зато Роберт Гурский принес сведения другого рода – от родителей, точнее от отца. Матери Гурский не поверил. По его мнению, каждая мать имеет право выгораживать дочь.

Зато отец, несмотря на потрясение и отчаяние, высказался разумно и решительно.

– Я разговаривал с дочерью. Она много не рассказывала, потому что привыкла свои проблемы решать сама, но все-таки пожаловалась. О ней ходят какие-то слухи, кто-то специально старается ее оговорить, замарать… У нее не было ни желания, ни времени в это все вникать, она ведь много работала, поэтому относилась к подобным вещам с юмором и пренебрежительно, потому что и впрямь все эти слухи были чудовищно дурацкими. Абсурд какой-то. Я не могу представить себе, чтобы моя дочь материла кого-то на улице. Я сам юрист, специалист по гражданским делам, она много раз со мной советовалась по работе, естественно соблюдая профессиональную тайну. Позже, уйдя из прокуратуры, она занималась юридическими проблемами в разных изданиях и снова консультировалась со мной по разным вопросам. Ничего не понимаю… Может быть, ей мстил кто-нибудь из бывших осужденных?

По чистой случайности именно во время беседы Гурского с отцом убитой зазвонил телефон. Какая-то дама из редакции разыскивала Барбару Борковскую. Даме срочно требовалось связаться с Борковской, а ее мобильный телефон не отвечал. Роберт воспользовался случаем и через час допросил и эту даму из редакции.

– Ну и ничегошеньки я тут не понимаю, – раздраженно рассказывал он Бежану, обсуждая утром итоги предварительного следствия. – Профессионал, великолепный юрист, обязательная, интеллигентная, пунктуальная, симпатичная, доброжелательная к людям, но в то же самое время – пьяница, безответственная гулена, нимфоманка, как это сейчас элегантно называют, по кабакам шляется и отравляет людям жизнь. Слушай, на помойке у Хмелевской, случаем, не две бабы лежали? А мы одну проглядели…

– И у меня точь-в-точь такое же впечатление, – подхватил Гурский. – Интересная личность. А посему мотив преступления можно искать по всему миру. Зато я начинаю понимать насчет второй жены этого ее мужа.

– А что такое?

– Я сначала про себя удивился, где это он выкопал такую белую мышь. Бесцветная, тише воды, неразговорчивая, словно ее вообще тут нет. Внешне очень даже ничего, но и красоту в ней трудно разглядеть, потому что она ее не подчеркивает. Неэффектная совсем. На мужа глядит как на икону, для нее жизни без него нет. И с детьми она такая же – вроде как и добрая, но никакая она, и все тут. Теперь мне понятно, что этот тип женился по контрасту. Тихая гавань после бури.

– Ну хорошо, только ведь и ураган этот, можно сказать, недисциплинированный. То расходится от души, то в работу зароется, причем всерьез. Как говорит та бабенция из еженедельника «Закон и жизнь», она в жизни не видела такой золотой журналистки. Просто жемчужина: профессиональная, добросовестная и так далее. И замечательно пишет. Писала то есть, но эта… как ее?… Анна Парлицкая категорически не желала говорить в прошедшем времени и твердо придерживалась настоящего. И еще: Парлицкая сроду не видела, чтобы Борковская выпила хоть рюмку водки!

Бежан задумался.

– То-то и оно, – протянул он. – У нас есть предварительные показания – дай-ка подсчитать! – семи человек, из которых никто не был свидетелем позорных выходок покойной. Все либо пересказывают сплетни, либо подтверждают им лично известную порядочность Борковской. Может быть, отец ее прав и кто-то ей гадил по всем статьям?

– А она не сдалась, поэтому ее убрали? – оживился Роберт.

– Не исключено. Но возникает вопрос: зачем ее убили? Чего преступник ждал от своей очернительской кампании и что у него не получилось?

– Погоди, а брат? Насчет того, что это не она?

– Скорее всего, он сильнее любил сестру, чем кажется, и теперь не хочет верить очевидному. Он врач, хирург, мне уже звонили – правда, не он сам, а медсестра из клиники, чтобы перенести опознание на завтра, потому что у пана доктора четыре экстренные операции подряд из-за автокатастрофы, а еще две плановые. Он умоляет, чтобы на опознание пришел он, а не родители, очень за мать боится.

– Хорошо, пусть завтра приходит. Труп ведь не убежит?

– Завтра даже лучше. Успеют навести ей косметику. За кого бы нам сейчас взяться? А, за подругу!

Подругу застали на работе, она как раз показывала Старо Место иностранцам – окончив факультет истории искусств, трудилась гидом. Заменить ее было некому, и, страшно взволнованная, женщина пообещала, что по возможности сократит поход пилигримов по историческим местам. Избавившись от группы примерно через час, она села в машину Бежана, который вместе с Гурским ждал ее у вала старого города.

– Баська?.. – в ужасе вскрикнула она. – Но ведь это невозможно! Я не хочу!! Я не согласна!!!

Сообразив, что подруга покойной с места в карьер впала в шоковое состояние, следователи доставили ее в дежурную клинику, где с ней запретили разговаривать по меньшей мере ближайшие четыре часа. Следствие хромало и ковыляло. Бежан придумал отправиться в очередное издательство, «Юрисконсульт», рассчитывая, что коллеги Борковской вряд ли попадают в обморок, разве что опечалятся, но это поддается контролю.

Коллеги покойной сообщили Бежану то же самое, что и Анна Парлицкая, а именно, что Барбара Борковская – прекрасный специалист в области права, очень ответственный человек, пунктуальный и солидный, ни разу не задерживала материал, никогда не подводила журнал. Ну да, какие-то там сплетни на тему ее алкоголизма ходили, но работать ей это не мешало, поэтому кому какое дело, напивается она или нет. В пьяном виде она статей не писала, а если и писала, то смыслу и стилю это не мешало. Если бы все алкоголики так писали, проше пане, то мы бы с наслаждением брали на работу одних только алкоголиков. Она никого не соблазняла, не спала с коллегами, никого нецензурной бранью не поливала, хотя вообще-то словарный запас по этой части у нее был неплох. Всякому журналисту знание родного языка весьма полезно.

– Я, должно быть, недоразвитый, но по-прежнему не вижу ничего, кроме дикого хаоса! – в отчаянии воскликнул Роберт Гурский. – Может, я еще глупее, чем кажусь, но я не вижу шансов найти убийцу, не разобравшись сначала во всей этой каше.

– Ты совсем не такой дурак, как кажешься, – рассеянно утешил его Бежан. – У меня весьма похожее представление об этом деле. Человек живет в доме. Покажи мне твою квартиру, и я скажу тебе, кто ты. Давай-ка начнем с истоков. Эта подружка покойной, как ее… Агата Млыняк, может и подождать. Пусть сначала придет в себя. Возьмем бригаду, и айда на квартиру.

Сказано – сделано.

* * *

Я вернулась домой после недельного отсутствия. Мне надо было отдохнуть, заново зарядиться энергией и приспособиться к жизни. Уже на третий день отпуска силы ко мне вернулись, и остальные четыре дня я посвятила отдыху про запас. После чего покатила домой. Приехала я уже на закате, когда только-только начало смеркаться.

Я выволокла сумку из машины, въехала на лифте на четвертый этаж и сунула ключ в замок. В нижний, под ручкой, потому что всегда привыкла открывать квартиру именно так после долгого отсутствия.

Ключ не поворачивался.

Я удивилась, но как-то вяло, потому что уезжала я в спешке и могла что-нибудь проглядеть. Сунув ключ в верхний замок, я убедилась, что он тоже не открывается. Ничего не понимая и не думая ни о чем плохом, я повернула ручку. Дверь оказалась открыта, а за ней я увидела чужих мужиков.

Минимум трое или четверо грабили мою квартиру. В прихожей валялась вся моя обувь, выпотрошенная из шкафчика, из кухни выглядывало чужое рыло, а сбоку от двери маячил откляченный зад копающегося в комоде грабителя. Досматривать я не стала, мигом припомнив все, что я когда-либо слышала о бандитах. Жестокими они бывают без меры. Застигнутые врасплох на месте преступления, они имеют обыкновение убивать, душить, связывать и пытать, чтобы вызнать, где жертва прячет драгоценности или деньги. Так я и разбежалась обзаводиться этим пакетом добрых услуг, тем более что сейфа с сокровищами у меня нет, а бандюги вряд ли мне поверят. Значит, ноги в руки и звонить в ближайшую ментовку!

Я попятилась от порога, захлопнула дверь и тигриным прыжком метнулась к лифту. Лифт, к счастью, никуда не уехал, и двери успели закрыться, прежде чем бандиты меня догнали. Двое выскочили за мной и кинулись вниз по лестнице. В драматических обстоятельствах мозг работает с удвоенной скоростью или, наоборот, каменеет. У меня всегда мысли бегут с ускорением, и я безошибочно нажала кнопку третьего этажа. Когда на третьем этаже я нажимала кнопку седьмого, они уже вылетели на первый этаж, затормозили и поскакали обратно. Однако вниз бежать быстрее, чем наоборот, и, вылетая из лифта на седьмом этаже, я слышала топот ниже четвертого этажа.

Как сумасшедшая, я заколотила в дверь к Мариоле. Она должна быть дома, я же звонила ей с дороги, и она пригласила меня на обед! Звоня и колотя в дверь, я вопила что есть мочи:

– Открывай! Это я!!! Скорее!!!

Дверь распахнулась.

– Так ведь открыто! Я тебя ждала! Господи Иисусе, что случилось?!

Я рухнула в квартиру, только теперь сообразив, что свои спринтерские подвиги я совершала с тяжеленной сумкой в руках. Бросив сумку, я захлопнула дверь.

– Запирай на все замки! За мной гонятся!

Мариоля еще щелкала замками, а я уже схватила телефонную трубку.

Ясное дело, что по мобильному можно было бы позвонить хоть из лифта, если там не пропадает сигнал, но по мобильному дозвониться до экстренной помощи… лучше уж брести пехом до отделения полиции. А у Мариоли имелся самый обычный человеческий телефон.