Текст книги "Бабский мотив"

На мой взгляд, сцену явно недоработали. Я должна была швырнуть деньги в лицо взяткодателю и завизжать, что нищенских сумм не принимаю. Судя по личности, в которую я превратилась, выглядело бы вполне логично.

Выгнали меня очень элегантно и тактично, все-таки шеф крепко сомневался в моей виновности. Ему не понадобилось уговаривать меня писать заявление по собственному желанию в связи с плохим состоянием здоровья, я сама прекрасно сознавала, что другого выхода у меня нет.

Яцусь в своем приватном расследовании почти не продвинулся, хотя очень старался.

– У меня получается, что ты сама из кожи вон лезешь, чтобы оповестить всех вокруг о том, какое ты чудовище, – сказал он в последний мой рабочий день. – Ты представляешься при каждом удобном и неудобном случае, и люди в это верят. А вот мою веру это как раз сильно поколебало. Чтобы такое вытворять, надо сначала рехнуться. По тебе не скажешь, что ты страдаешь шизофренией. Насколько я тебя знаю, ты развлекалась бы куда скромнее.

– Ты нашел какого-нибудь знакомого?

– Ни единой особи. Хотя один раз случилось так, что тебя видел судья Витковский…

– Вблизи? – жадно спросила я. – Может, он со мной разговаривал?

– Во-первых, видел он тебя издали и сзади…

– Тогда как он меня узнал?

– По одежде. Во-вторых, ему стыдно было признаться, что он тебя знает.

– Еще бы! Небось я себя вела как распоследняя шантрапа…

– Вот именно, это одно из твоих удачных выступлений. Я только одного в толк взять не могу: за каким чертом твой двойник так тебя марает? Кому и зачем это нужно? Твоя почетная должность, с которой ты сей момент вылетаешь, не такой уж лакомый кусок. Так в чем же дело? Кому ты так мешаешь? Может, кто-нибудь тебе обещал пожизненную стипендию за строго пуританское поведение, на которую есть другие претенденты? Тогда из-за твоих гулянок стипендия достанется другому.

– Я ни о чем подобном не слышала. И мне ничего не нужно. То есть, конечно, новая работа мне нужна. Та, где не требуется доказательств порядочности. Например, уборщицы в больнице…

– Скорее уж в кабаке, особенно если там гонят самогон.

– Постой, ты только что сказал очень умную вещь…

– Не может быть! – удивился Яцусь.

– Я кому-то сильно мешаю… Надеюсь, тебе не надо напоминать, сколько раз на день мы кому-то сильно мешаем.

– На каждом шагу и на два фронта!

– Вот именно. Но столь выдающихся случаев в моей практике не было.

– Подобную травлю могло вызвать нечто уж совсем из ряда вон выходящее, кому охота связываться с такой морокой? Лучше покопайся в памяти или просмотри старые дела.

Потеряв работу, я тут же потеряла и мужа.

Наверное, о моем увольнении он узнал в тот момент, когда я подписывала заявление об уходе. Доброжелатели тут же обо всем донесли. Домой муж пока еще возвращался, хотя и очень поздно, а праздники проводил вдали от меня, причем забирал с собой детей. Говорил, что они уезжают за город. Я усматривала в этом хорошую сторону – дети дышали свежим воздухом.

В какой-то момент я заметила, что и дети начали относиться ко мне хуже, чем раньше. Вели себя напряженно, разговаривали неохотно, просьбы мои встречали в штыки, хоть и вежливые, и отец был им гораздо ближе, чем я. На родительское собрание в школу пошел Стефан, мне о собрании не сказали ни слова. Подумать только, что я так легкомысленно отнеслась к дурацким слухам!

Поговорить со Стефаном у меня не было никаких шансов, он избегал меня, как чумной заразы, да мне и не хотелось выяснять отношения. Без слов было понятно, что он меня искренне осуждает и не поверит ни единому моему слову. Даже Яцусь, черт побери, в конце концов мне поверил, а родной муж – как камень. Или как враг. Казалось бы, самый близкий человек, с которым я прожила десять лет в счастье и согласии. Хотя последний год вовсе не был ни счастливым, ни согласным…

В конце концов Стефан решился на тот самый шаг, невыносимый для всякого мужчины, – вернулся пораньше и сел вместе со мной за традиционное чаепитие, в кухне. Знай я раньше, куда он клонит, настояла бы на трапезе в гостиной. Куда это годится – узнавать о крахе своей жизни на кухне! Никакой элегантности и никакого трагизма.

– Нам надо поговорить, – заявил Стефан таким тоном, будто собирался сообщить мне, что нам с ним нужно отравить детей, а потом поубивать друг друга.

– Не вижу препятствий, – ответила я с тенью безумной надежды, совершенно бессмысленной, если принять во внимание мужнин тон. – Наверное, давно уже следовало…

– Возможно, я слишком долго медлил. Я хотел тебе сказать, что подал заявление на развод. Думаю, ты этого ожидала.

Я молчала – потеряла дар речи. Нет, вот этого я как раз не ожидала. Претензии, ссоры, скандалы – ради бога, но чтобы такой гром с ясного неба…

– Напротив, – чужим голосом выдавила я. – Совсем не ожидала.

Стефан вздернул брови с самым искренним удивлением, глядя куда-то вдаль поверх моей головы.

– Ты меня удивляешь, – сказал он вежливо. – Принимая во внимание все твое поведение, ты давно уже не дорожишь нашим союзом. Ты сделала все возможное, чтобы его разбить. Мне кажется, что мой уход из твоей жизни не слишком повлияет на твое замечательное самоощущение, так как одиночество тебе, насколько мне известно, не грозит. Заместителей у меня множество. Правда, я не одобряю твоего вкуса, но это уже, в конце концов, не мое дело.

На миг меня обуяло дикое желание разбить о его голову какой-нибудь тяжелый предмет, но ничего подходящего на столе не было. Я сообразила, что у меня якобы сотни хахалей, ведь одного я даже обокрала, а может, и не одного. И Стефан во все это поверил. В такой ситуации отрицать хахалей – где тут логика!

И тут я поняла, что он прав. Что-то во мне сломалось. Может быть, вера в его чувства ко мне, может быть, уверенность в нашем единстве. В один миг я поняла, что передо мной сидит чужой человек, который смотрит на меня не с обидой, не с тревогой, а с обыкновенным омерзением. И ничего не поделаешь, я для него исчезла. Как исчез для меня в этот миг мой настоящий муж, оставив мне взамен этого враждебного, чужого, мерзкого типа, с которым я не хочу иметь ничего общего!

Сердце мое заледенело, несмотря на все доводы рассудка.

– Я ничего не имею против, – сказала я совершенно спокойно. – Делай как знаешь. Ты хочешь получить развод по вине супруги?

– А ты себе представляешь что-нибудь другое? После всего, что ты до сих пор тут натворила? Я пытался тебя образумить, просил, чтобы ты опомнилась, – тебе все как об стенку горох! Ты все отрицала, нагло мне врала. Да тебя это только забавляло!

Вот уж действительно я позабавилась!..

– Ты скомпрометировала меня до последнего, да и себя тоже, не знаю, что с тобой случилось…

– Может, надо было просто расспросить?!

– …и я этого больше не вынесу!

Мне вдруг пришло в голову, что, если Стефан упрется и захочет получить развод по моей вине, ему придется предоставить суду свидетелей моих скандальный деяний. Вот и замечательно, я наконец столкнусь лицом к лицу с этими таинственными гражданами, которые якобы видели меня собственными глазами, потому что реляции типа «одна тетка сказала» ни один суд не примет. Особенно если я стану все отрицать. А я стану все отрицать, уж будьте уверены! Хотя бы для того, чтобы на них посмотреть, на этих сволочей. И, быть может, откроется источник этой безумной травли, увижу хоть одного врага и спрошу: в чем, черт побери, дело? Что он во мне такого нашел?!

Ну вот, даже в такой гадости есть капелька радости.

Однако муж мой, увы, дураком не был, наверняка насчет свидетелей тоже подумал, потому что после взрыва эмоций предложил мне полюбовно уладить дело. Я едва не начала его уговаривать получить развод по вине супруги – так мне понравилась идея оклеветать меня перед судом! Все-таки я опомнилась. Пусть будет, как он хочет.

Он подал заявление на развод, я согласилась.

Не знаю, выяснилась бы когда-нибудь чудовищная истина, если бы не приехала из Канады после двух лет отсутствия Агата, моя лучшая подруга, в честь которой я назвала нашу дочку. Радостные вести обо мне до нее долетели тотчас, и она на ночь глядя примчалась ко мне – удивленная и испуганная.

– Баська, что творится? – спросила она, пристально оглядывая меня со всех сторон. – Что за идиотство тут творится? Почему ты мне ничего не написала, почему не позвонила?! Слава богу, выглядишь ты нормально, ну, немножко похудела, но я не вижу в тебе никаких признаков алкоголизма! И на наркоманку тоже не похожа…

Я с интересом ее перебила:

– Погоди-ка, погоди! О наркомании я пока не слышала, ничего о ней не знаю.

– Зато я слышала! Обо всем, о чем только можно. Ты давно должна выглядеть, как чучело! Морщины, черные мешки под глазами, типичные симптомы, а где они? Я в эту чушь не верю, не верю, что ты себе ищешь троглодитов по кабакам и спишь с ними в канавах, про богатых шведов я тоже не верю! И никогда не поверю, что ты под утро приползаешь домой на карачках!

– Не на рассвете, а вечером, а обокрала я вроде бы араба, а не шведа…

– Дура ты!

Это я должна была закатывать истерики, а не Агата. Успокоилась она только после здоровенной стопки коньяка, да и то не сразу. Коньяк вытеснил из моего дома все спиртное. Стефан уволок весь остальной алкоголь, старательно следя, чтобы ни капельки больше в доме не появилось, а вот коньяк остался. Должно быть, потому, что в моих похождениях фигурировали пиво, водка и шампанское. Коньяком меня поили исключительно состоятельные уголовники.

– Я их выведу на чистую воду, – пообещала Агата свирепо. – Меня в Варшаве давно не было, никто не вспомнит, что нас с тобой связывает. Разве что старые знакомые… А они как?

– С прохладцей, – ответила я, правильно поняв ее вопрос. – У них в голове не умещается, что моя профессия так на меня повлияла. Кое-кто догадывается, что тут форменная травля, и сочувствует, даже желает помочь, но как тут поможешь? Они будут день и ночь на меня таращиться? Ходить за мной как привязанные? Все работают, времени нет.

– А вот у меня пока есть и время, и деньги. У меня в Канаде были частные ясли, это же золотая жила! А еще у меня есть идея. Не знаешь, где и когда ты должна устроить очередной скандал?

– Понятия не имею. Увы, я обо всем узнаю постфактум.

– Погоди, нельзя так сразу лапки кверху. Это же можно вычислить. Есть же какие-нибудь закономерности?

– Есть, – мрачно подтвердила я. – Прежде всего – время. Всякий раз, когда меня никто не видит. И я сразу скажу, что я уже пробовала этому противодействовать. Здесь, дома.

Агата очень заинтересовалась. Она перестала нервно бегать по комнате, согласилась перейти в кухню и спокойно там сесть. Романтическим порывам кухня не соответствовала, но серьезные разговоры очень даже можно было в ней вести.

– Что ты пробовала? Лучше расскажи все по очереди. Где вообще Стефан?

– Понятия не имею. Он мне о своих делах не рассказывает.

Я принялась заваривать чай, потому что коньяк коньяком, а от разговоров у нас наверняка в горле пересохнет.

– Он вообще не приходит? – сурово спросила Агата.

– Кто сказал? Приходит, почему нет, иногда даже раньше меня. Что-нибудь делает, занимается детьми, пока они не помоются и не лягут. Благодаря чему они в последнее время рано ложатся. Потом он покидает зачумленную квартиру и отправляется в синие дали.

– И что?

– И ничего. Иногда возвращается после полуночи, иногда вообще не возвращается. Мне это больше напоминает визиты в гардеробную. Надо сменить костюм или еще что-нибудь в этом роде.

– Вы друг с другом разговариваете?

– Редко, мало, очень вежливо и только на конкретные темы.

– Что за конкретные темы?

– Вежливая просьба, чтобы я сушила зонтик в ванной в раскрытом виде, а не вешала мокрый на вешалку в прихожей…

– Ты что, действительно вешаешь мокрый зонтик в прихожей? – поразилась Агата.

Я тяжело вздохнула и залила заварку кипятком.

– Один раз такое случилось. Обе руки у меня были заняты – накупила замороженных овощей, и нужно было переложить их в холодильник. На секунду повесила зонтик и забыла. Или оставляет мне деловое сообщение, что у нас кончился майонез и надо купить. Или что у Агатки колготки на коленках протерлись и он их выбросил. Или спрашивает, куда девался журнал, который два дня тому назад лежал на письменном столе.

– Вообще-то довольно бесконфликтно, – похвалила Агата. – Хотя в этом явно усматривается зарево мировой войны. Ну хорошо, понимаю…

– Нет, – мрачно перебила я, – ничего ты не понимаешь.

Агата вопросительно смотрела на меня.

– Мне просто трудно об этом говорить, – нехотя призналась я. – Может, пока не станем?

– Хоть намекни…

– Ну ладно. Дети. Меня от них старательно изолируют, и пока не спрашивай ни о чем.

Недаром мы с ней дружили со времен куличиков в песочнице и пронесли нашу дружбу через все школы и институты. Агата поступила на исторический, я – на юридический.

Спрашивать она не стала.

– Вернемся к нашим баранам. У меня есть идея… Даже две, потому что мне в этой истории мерещится двойное дно. Для своих выходок ты упорно выбираешь вторую половину дня и вечер, правильно?

– Да. Так мне рассказывали.

– Что-то в этом есть. Некая странность. Почему не ночью?

Я повторила ей то, что уже говорила Яцусю. По ночам моим главным свидетелем был муж, никто не внушил бы ему, что он не заметил отсутствия жены, которая спит у него под боком. Ночи для моих преследователей не годились.

– Уже одного этого хватит, чтобы сообразить: гадости подстроены! – сердито воскликнула Агата. – Или Стефан впал в полный маразм, или твои выкрутасы были ему страшно на руку, и он хотел в них поверить. За всем этим скрывается какая-то баба, голову даю на отсечение!

Я пожала плечами, потому что теперь мне было плевать на любую бабу. Хоть бы и целый гарем, я для Стефана уже сошла со сцены. А колючий кактус у меня в сердце – это мое дело, с этим я сама как-нибудь справлюсь. Я всегда хотела быть полноценной личностью, а не половиной бесхребетной, не беспомощным плющом, обвившимся вокруг могучего дуба. Ну вот и отлично, отныне я буду полноценной личностью!

В результате Агата мне свои соображения не высказала, но решительно занялась моими делами. Я тоже была занята – искала работу. Органы правосудия сразу отпадали, уволенный прокурор там ни к чему. Я решила использовать накопленные за последние восемь лет практические знания и занялась публицистикой, стала писать фельетоны и статьи на криминальные темы. Пресса охотно за меня ухватилась, потому что неожиданно я оказалась очень даже модным персонажем. Падший ангел или падший прокурор – это поинтереснее, чем, например, раскаявшийся дьявол. Порок и разврат притягивают всех, пусть некоторые в этом и не признаются. Насчет штатной должности пока речи не было, но в качестве свободного художника я шла нарасхват, а действительность доставляла мне обильную пищу для творчества.

На судебном заседании выяснилось, что муж отобрал у меня детей.

Кондрашка меня не хватила, и я как-то владела собой, поскольку в глубине души ждала чего-то подобного. В качестве единственного свидетеля выступила пани Ядзя, которая со слезами на глазах и в безнадежной печали сказала истинную правду. Что как минимум год, а то и дольше, детьми в основном занимается отец, а не мать, отца они любят больше всего на свете, а к матери относятся как-то не очень, хозяин дома очень заботливый, а хозяйка – рассеянная и вечно занятая, но факт остается фактом: детишки могут сами одеться, умыться, поиграть, поесть и убрать за собой. Потому что им приходится так жить. А это ведь малые дети, им забота нужна…

Мне захотелось спросить пани Ядзю, видела ли она меня когда-нибудь пьяной, но я тут же отказалась от своего намерения, вспомнив, что, во-первых, в последнее время Ядзя видела меня неслыханно редко, дай бог раз в месяц, а во-вторых, о моих пьяных и скандальных выходок ей попросту нечего сказать. Ее при этом не было, и сплетен домой она не приносила.

Мои достойные осуждения эксцессы адвокат истца описал довольно тактично, слегка подчеркнув только факт моего увольнения. Себе я адвоката не нанимала, снова преуменьшив размеры проблемы. Я сама была виновата: пришлось бы развернуть следствие, которое вот уже два года не давало никакого результата, и доказывать, что я не верблюд. И куда это годится? Я только энергично протестовала. Напомнила, какую должность я занимала, обратила внимание на общую ситуацию в стране, на отношения между преступниками и прокуратурой, говорила, что меня оклеветали, потому что я не хотела поддаваться мафиозному нажиму. Теперь, когда я ушла с работы, наверняка окажется, что я благородное создание.

Мне никто, естественно, не поверил, хотя все меня вежливо выслушали.

Агата бесновалась, изо дня в день закатывая мне скандалы, требовала, чтобы я вызвала ее как свидетеля. Я ей талдычила, что от этого мы получим только шиш с маслом: Агаты не было на родине два года, да и конкретных фактов нет. Обо всем она только догадывается, но ничего доказать не может. Я не хотела начинать войну из-за детей, на них бы это скверно отразилось, я предпочла право видеться с ними раз в месяц.

В результате я осталась с квартирой, машиной и без денег. Квартира принадлежала мне, ее подарил мне дедушка перед свадьбой, проследил за оформлением всех документов и сразу вслед за этим умер. Остатки его наследства пошли на «Форд Пунто». Больше у меня ничего не осталось. У Стефана имелась собственная «Тойота» – машины экономили нам время, которого вечно не хватало. Машин у нас было две, но на остальное денег оставалось не очень много. Именно безденежьем объяснялась скромность моего гардероба и старательно продуманные служебные наряды.

Правда, Стефан в последнее время начал неплохо зарабатывать. За последние два года его шведская фирма расцвела, «Тойоту» муж сменил на «Мерседес», на каникулы повез детей в Нормандию на целый месяц, купил себе квартиру… А я теперь должна была платить ему алименты. Суд вынес решение: алименты в размере тысячи злотых, я ведь все равно эти деньги пропью, а так хоть на детей пойдут…

Агата совершила свои открытия ровно через неделю после вступления приговора в законную силу. Она примчалась ко мне с бутылкой шампанского.

– С искренним прискорбием я убедилась, что ты вышла замуж за кретина! – сердито возвестила она с порога. – А раз ты от него избавилась, что, как я надеюсь, пойдет тебе на пользу, надо это отметить. Надеюсь, одной бутылки нам хватит.

Я робко предположила, что обычная поллитровка была бы куда уместнее, но Агата со мной не согласилась. Не позволила она и отложить торжество.

– Еще чего! Тут твой бывший со дня на день вступит в новый брак, и не станем мы, черт бы меня побрал, отмечать твое освобождение в один день с его свадьбой. Давай фужеры! Шампанское холодное, я его из холодильника вынула!

– Но на закуску у нас только плавленый сырок и два крутых яичка…

– И оливки! – поправила меня Агата. – С миндалем. Я знаю, что ты дерьмом питаешься, так что и деликатесный закусон прихватила. Шампанское под крутое яичко я еще не пила, надо попробовать!

– На ком он женится? – спросила я, разгребая стол в гостиной: на кухне пить шампанское как-то не годилось. – Спрашиваю только из-за детей.

– То-то и оно! Благодаря уважаемой невесте вылезло шило из мешка!

Оказалось, что мой бывший муж женится на этой королеве кнедликов, заботливой Уршульке с улицы Мокотовской. Он давно уже к ней неровно дышал, хотя роман не завязывал, чтобы не замарать репутацию этого ангельского существа из секретарского сословия. Надо отдать Стефану должное, он никогда не стремился ходить налево, предпочитая законный брак, но если учесть, что единственный законный брак связывал его со мной, следовало от меня как-то избавиться. По мнению Агаты, источником сплетен и причиной травли была именно Уршулька.

В первую секунду я не поверила.

– Но она же все это не из пальца высосала! – возразила я. – В конце концов, Яцусь о моих эскападах в баре «Тайфун» слышал от официантов! И она не могла меня изображать, особенно у подъезда собственного дома! Да и Стефан не дебил: если бы он все это слышал исключительно от нее…

– Дебил! – категорически возразила Агатка и ловко выстрелила пробкой. Я автоматически подсунула ей фужеры. – В некоторых житейских ситуациях глупеет всякий мужчина, а интеллект тут вообще ни при чем, потому что у мужика бродит гормон, и не в голове, а совсем в другом месте. Если перед его носом каждый божий день какая-нибудь нимфа крутит своей очаровательной задницей, смотрит на него собачьими глазами, елей расточает…

– Стефан никогда на женщин-вамп не западал!

– Так она вовсе не вамп, а покорная жрица. Ну ладно, за твое здоровье! Дай тебе бог вторую счастливую молодость!

– И за твое здоровье тоже…

Шампанское оказалось замечательным, с удивительным свойством возвращать душевное равновесие. Мы наконец сели за стол, как люди.

– Расскажи, что тебе удалось выяснить, по порядку, – потребовала я. – Потому что у меня концы с концами не сходятся, а афера гигантская. Валяй!

За долгие годы нашей дружбы у нас с Агатой накопилось дикое количество общих знакомых. Агата добралась до всех, прибавив к ним нынешних сослуживцев моего бывшего мужа. Среди них она нашла старого приятеля своего брата. Химика – а, как известно, мой бывший муж подвизается именно в химической отрасли.

– Я помнила, что Юречек собирался учиться на химика. Когда-то вместе с Казиком они устроили в нашей квартире такую вонь, что мама велела, чтобы ноги Юречека не было в нашем доме, – рассказывала Агата. – Не знаю, что они там устроили, но воняло потом недели три. Мы еще в школу ходили, не может быть, чтобы я тебе тогда об этом не говорила!

Действительно, я смутно вспомнила, что в доме у Агаты тогда случился вселенский скандал. Она сама долгое время жутко воняла какой-то мерзостью, но очень скоро это происшествие выветрилось из наших голов, потому что обе мы переживали драматические события на любовном фронте, куда более важные для нас, чем все вонизмы на свете. Приятель брата, этот самый Юречек, не обращал внимания на соплячек на пять лет младше его, поэтому все очень скоро забылось.

– Я уточнила у Казика фамилию, – продолжала Агата. – Оказалось, что они не потеряли друг друга из виду. Казик разговорился, рассказал, что Юречек в последнее время забурел: сменил фирму и что-то такое делает для твоего Стефана. Ясное дело, он и понятия не имел, что Стефан – твой муж. Казик тоже не сообразил, что давешняя Баська Мямля – это нынешняя пани Борковская, а я не стала ему напоминать. Смотри, какая нам везуха, а я-то думала, что пойду по цепочке, один химик приведет к другому, а тут Юречек словно с неба нам свалился. Ты посмотри, как яичко с оливками под шампанское идет!

Плавленый сырок тоже неплохо шел.

Легко догадаться, что Агата быстро изловила Юречека, старательно срежиссировав случайную встречу.

– Я ему напомнила, кто я, и, представь себе, он меня вспомнил! Разве что он не был уверен, кто из нас кто, но это уже неважно. Мы с ним сердечно посидели в ближайшем кабаке за пивом, и сплетни у нас загудели, просто любо-дорого послушать. Ему только что свеженькое счастье привалило: получил патент на зубную пасту или пятновыводитель для жира… я уж и не помню, да нам это и неважно. Достаточно того, что по этой причине он страшно разговорился. Это я тебе объясняю, чтобы ты потом ни в чем не сомневалась. Баба с бабой всегда сплетничает, мужик с мужиком тоже, но чтобы мужик сплетничал с бабой, для этого нужно нечто особенное. Мужик всегда сделает вид, что он сплетен не слушает…

– И не повторяет, – буркнула я.

– Вот именно. Ну вот, а теперь суть дела. Налей-ка нам еще!

Суть дела оказалась совершенно необычной.

Юречек, работающий только по заказам, тем не менее в фирме Стефана прижился и знал всех, в том числе директора и его секретаршу. Насчет секретарши он высказывался без особого энтузиазма. Ну да, красивая, но какая-то бесцветная. Округлости у нее в нужных местах, но в глаза не бросается. Такая хрупкая лозинка, которая вот-вот надломится и которую надо оберегать. По мнению Юречека, вся эта хрупкость больше для отвода глаз, художественный свист и ничего больше. Снаружи – сплошная кротость, а в середке – пуленепробиваемая сталь и ядовитая гадюка. При этом баба непроходимо глупа – по крайней мере, была такой до самого увольнения, а уволилась она, как только добилась своего – вышла замуж.

– А с чего он взял, что она этого добивалась? – подозрительно перебила я.

– После четвертой кружки пива Юречек признался, что подслушивал, – ответила довольная Агата. – Ты знаешь, мне пиво действует только на мочевой пузырь, так что я была трезвее папы римского. А Юречек, видать, с работы ушел голодный. Подслушал он случайно в дамском сортире. Глубоко задумался о чем-то страшно важном и по рассеянности вошел в женский туалет. И как раз сидел в кабинке, когда в сортир вошли две бабы. Он их узнал по голосам. Ты только подумай, химик, а со слухом! Одна была некая Зеня из бухгалтерии, а другая – Уршулька, секретарша пана директора. Две закадычные подружки. Вот Уршулька и говорит, что она костьми ляжет, а директора захомутает. Эта Зеня сомневалась: мол, мужик женатый, с детьми, не бабник, жена у него приличная и все такое. Как же Уршулька сумеет своего добиться? А Уршулька на это и отвечает, что в гробу она видала и жену его, и деток, а что касается приличности, то это категория не вечная. Может, Юречек слышал и больше, но деталей он уже не помнит, и для нас это не имеет значения. С нас и так хватит, правда?

– Значит, не такая уж она глупая, как казалось, – заметила я.

– А вот и глупая! – заупрямилась Агата. – До самого своего увольнения не научилась не только работать за компьютером, но даже включать и выключать его! И ведь ей выдали инструкцию в письменном виде, для дурака написанную, никаких там «энтеров» и «бэкспейсов», а просто «первая клавиша слева», «вторая клавиша снизу», щелкнуть мышкой на иконке портфеля и так далее. За два года корова научилась бы, а она – нет!

Тут моя задавленная интуиция отозвалась в полный голос. Значит, дело было не в кнедликах, я в точку попала, когда говорила о компьютере!

– Господи помилуй, как Стефан все это выносил?!

– С ангельским терпением и удивительным чувством юмора. Меня гораздо больше интересует, как она делала, что Стефана это просто забавляло!

– А это гибкая хрупкая лозинка так на него подействовала.

– Наверное. Погоди, это еще не все. Юречек был свидетелем того, как расходились сплетни о жене директора. Совсем даже не Уршулька их приносила, у нее просто стояли слезы в глазах и такое святое сочувствие на морде написано было. Просто у бедняжки вырывалось случайное словцо, а уж коллеги потом выпытывали все остальное и разносили по свету. А Стефан, человек деловой, ловил разносчика сплетен и требовал правду. Факты. Конкретные подробности. Директору не откажешь, вот ему и рассказывали. Если учесть, что некоторые делали это с превеликим удовольствием…

До сих пор все было понятно, но техническая сторона дела оставалась непостижимой.

– Постой, но ведь я сама ничего такого не вытворяла. А видели меня. Так как Уршулька все подстроила, если она и есть движущая сила всей аферы?

– Насчет движущей силы – тут двух мнений быть не может, – заверила меня Агата. – Юречек не святой дух, всего знать не может. Но он абсолютно уверен, что кто-то эти фортели и в самом деле откалывал. Он собственными глазами однажды видел, как ты Уршульке угрожала с другой стороны улицы, в темных очках. Он даже полюбопытствовал, что это за жена такая начальнику досталась. Ему в голову не приходило, что он эту жену знает со времен ее ранней юности.

Я сразу оживилась.

– А если бы он меня сейчас увидел, вблизи?

– Ну и фигушки. Он на ту бабу смотрел издали, к тому же она была в очках. Шампанское еще осталось? Не может быть! Мы с тобой выпили только полбутылки?! Ну и отлично, нам хватит до конца. Потому что я еще не все рассказала!

Каким-то чудом Агате удалось выловить техника-электрика, который был влюблен в эту Уршульку много лет, с предыдущего ее места работы. Вдохновленная результатами своего расследования, Агата решила хорошенько порыться в прошлом и нашла строительное предприятие, где прежде трудилась Уршулька. Ныне предприятие находилось на краю банкротства, но кое-какие сотрудники уцелели. На влюбленного техника ей указали в процессе обмена сплетнями. Агата выловила его пьяным в чернозем. В таком состоянии техник исповедовался и плакал в жилетку каждому, кто готов был его выслушать.

– Меня в кабаке приняли за шлюху, малость вышедшую в тираж, – рассказывала мне страшно довольная Агата. – За этакую тертую мадам. Этот тип был в подпитии, а такому и египетская мумия сойдет за королеву красоты. Словом, сегодня я была зрелой куртизанкой в самом соку. Так вот, этот техник чин по чину мне представился, дескать, Метек его зовут, а фамилию он выговорить уже не сумел. Паспорт я у него в кармане не искала, а то бы меня бармен вывел. Так вот, этот техник у меня на плече свою Уршульку оплакивал. Черт знает, почему он в нее втрескался. Она, кстати, ему даже некие авансы давала, но потом у нее все переменилось, и она не захотела его больше знать. Техник за ней таскался, следил даже и в конце концов обнаружил два несомненных факта. Первое: с паном директором она не спала. Он к Уршульке ходил, гостевал, но койка в их отношениях не фигурировала. Второе: эта Уршулька по-прежнему украдкой бывает у какой-то своей подружки на Нижнем Мокотове, во флигельке, где есть четыре входа! Парень ее там долго караулил, пока не убедился, что с этой самой подружкой Уршульку связывают какие-то таинственные махинации. Он и за подружкой подсматривал. Де-факто подружка – форменный уголовный элемент с немалым актерским талантом, способна на что угодно. Вот! Это все, что мне удалось собрать, а теперь у меня в горле пересохло. Ты все поняла?

Я поняла так замечательно, что схватила бутыль и долила нам шампанского. Услышанное не так сильно меня ошеломило, как должно было, потому что идеально укладывалось в мои подозрения. Наконец-то суть дела вышла на свет божий!

– Интересно, – задумчиво протянула я, – как бы на это отреагировал Стефан. Ужаснулся бы или раздулся от гордости, что на него такую охоту открыли…

– Раздулся бы от гордости, – твердо сказала Агата. – Он ведь мужчина, правильно? Женщины уже тыщу лет такие фортели выкидывают, а до мужиков все не доходит. То, что она страшная дура, он еще долго не заметит.

– Погоди, ну почему же дура? Один только компьютер о дурости еще не говорит.

– Ах да, я же не все тебе успела рассказать. Все, ну абсолютно все, с кем я беседовала, твердят одно и то же, почти хором. С ней нельзя по-человечески разговаривать. Обычно она помалкивает, уголком рта улыбается и со всем соглашается. Еще она умеет смотреть с полным восхищением, если ей это выгодно. Еще она может сообщить, что на улице дождь и холодно. На другие эпохальные открытия она не способна.