Текст книги "Психология темной стороны силы"

Нет, спинной мозг не знает письменности и не располагает специальными рефлексами для просмотра фильмов. Но скажите мне: почему мы часто отдаём предпочтение детективным картинам и романам, как бы скверно они ни были поставлены или написаны? Почему весьма многие уважают любовные истории: от анекдотов и сплетен до «Декамерона», читаемого выборочно? Интересно? А почему интересно? Да потому что накрепко записанные в спинном мозгу инстинкты самосохранения и продолжения рода заставляют нас накапливать знания – отчего помереть можно? – чтобы при случае спастись. Как и почему получается счастливая, завершающаяся в наследниках любовь? Как и отчего она разрушается? – чтобы самому не оплошать. И неважно, что такого опасного случая в вашей благоустроенной жизни никогда не будет; и неважно, что любовь состоялась и наследников хоть отбавляй! – спинной мозг знай гнёт свою линию… Я не пытаюсь, подобно литературным критикам, зашельмовать такие устремления читателей и зрителей, как низменные. Нет, почему же? Это здоровые устремления, естественные устремления, полнокровные устремления. Если коровы когда-нибудь в процессе своей естественной эволюции научатся читать, они тоже начнут именно с детективов и любовных историй.

Но вернёмся к студенту, головной мозг которого спасовал перед вопросом экзаменатора. «Эх, молодо-зелено», – как бы говорит спинной мозг своему коллеге, восприняв панический сигнал возбуждения, и начинает действовать. Прежде всего он направляет сигналы по мотонейронам всего тела: мышцы напрягаются в состоянии готовности. Первичные источники мышечной энергии: аденозинтрифосфорная кислота и креатинфосфат разлагаются в волокнах соответственно на аденозиндифосфорную кислоту и креатин с отщеплением фосфорной кислоты и выделением первых порций тепла… И снова хочу обратить ваше внимание на биологическую целесообразность повышения мышечного тонуса. Ведь опасность в древнем смысле требовала быстрых, энергичных движений: отпрыгнуть, ударить, пригнуться, влезть на дерево. А поскольку пока неясно, в какую сторону надо отпрыгнуть или нанести удар, то в готовность приводятся все мышцы.

Одновременно с мышцами возбуждается вегетативная нервная система, начинает командовать всей кухней обмена веществ в организме. Её сигналы достигают надпочечника, он выбрасывает в кровь адреналин, который возбуждает всё и вся. Печень и селезёнка, подобно губкам, выжимают в сосуды несколько литров запасной крови. Расширяются сосуды мышц, лёгких, мозга. Чаще стучит сердце, перекачивая во все органы тела кровь и вместе с ней – кислород и глюкозу… Спинной мозг и вегетативные нервы готовят организм студента к тяжёлой, свирепой, длительной борьбе не на жизнь, а на смерть!

Но экзаменатора нельзя оглушить дубиной или хоть мраморной чернильницей. Убежать от него тоже нельзя. Не удовлетворит экзаменатора, даже если преисполненный мышечной энергией студент вместо ответа выжмет на краю стола стойку на кистях… Поэтому вся скрытая бурная деятельность организма студента завершается бесполезным сгоранием глюкозы в мышцах и выделением тепла. Терморецепторы различных участков тела посылают в спинной и головной мозг тревожные сигналы о перегреве – и мозг отвечает на них единственно возможной командой: расширить сосуды кожи! Теплоноситель – кровь устремляется к кожным покровам (побочно это вызывает у студента рефлекс покраснения ланит), начинает прогревать воздух между телом и одеждой. Открываются потовые железы, чтобы хоть испарением влаги помочь студенту. Рефлекторная цепь, возбуждённая вопросом экзаменатора, наконец, замкнулась!

Я полагаю, что выводы из рассказанного как относительно роли знаний в правильной регуляции человеческого организма в нашей сложной современной среде, так и о роли их в регуляции студенческого организма на предстоящей сессии вы сделаете сами…

Из лекции проф. В. А. Андросиашвили по курсу «Физиология человека»

Вы точно готовы отказаться от такой полезной способности ради дополнительного спокойствия? Ну, я не о «медвежьей болезни».

А ведь надо добавить, что психологически при этом повышается внимательность, отключаются некоторые фильтры восприятия (люди, пережившие сильный страх, рассказывают, что всё как будто замедлилось, что они видели каждую чёрточку, каждую царапинку на источнике опасности, а иногда даже выжили только благодаря этому).

Страх заставляет ответственнее отнестись к своим действиям, лучше думать, точнее действовать.

Да, я знаю, не у всех такая реакция, некоторые просто теряются и замирают (ватные ноги-руки) – это проявление третьего типа реакции – спрятаться. А вы обсуждали с субличностью страха предпочтительную реакцию? А чего вы тогда хотите?

В общем, читатель! Отвергая свою субличность, – любую, – вы поступаете неразумно. А отвергая субличность такую доброжелательную, такую влиятельную, с такими возможностями, как страх, вы лишаете себя мощного и удобного инструмента.

Теперь о том, как этим инструментом пользоваться.

В идеале следует обучаться лично у подходящего человека. Но я понимаю, что не всем это доступно, поэтому кратко объясню словами.

Во-первых, надо помириться.

Страх не обидчив, и, если вы поворачиваетесь к нему лицом и протягиваете руку, он легко идёт на сотрудничество, не вспоминая старое. Да, он достаточно странный, со своими тараканами, но у кого их нет? И вы никуда от него не денетесь, вам всю жизнь жить с ним, и лучше делать это в дружбе, а не во вражде, нервотрепке и недоразумениях.

Да, он несколько параноик. И правильно. Это его роль, его функция. Пользуйтесь ей. Если он начинает беспокоиться о чем-то, значит имеет основания. Рассмотрите его подозрения тщательно, примите решение, стоит ли эти опасения учитывать, и нужно ли подстраховаться, и если да, то как. Или же, хоть и страшно, но надо. Гораздо проще, чем бодаться со страхом, объяснить ему, что да, опасно, да, рискованно, но – надо.

Во-вторых, надо договориться.

Надо пройтись по всем рискам и опасностям, по всему, что его пугает, и раз и навсегда отранжировать их. Что действительно опасно, о чем надо предупреждать лёгкой хваткой за диафрагму: «Эй, ты там ничего не путаешь?»; что просто отмечать ненавязчивым холодком: «Ты там осторожнее»; что доверить разуму, а что принять как опасность ложную, иллюзорную и забить на неё.

В-третьих, полезно завязать физиологические реакции на осознанный вызов дозированного страха.

Так можно повышать точность работы, можно останавливать кровотечения, увеличивать объем внимания. Типа: «Опасности вообще-то нет, но давай немного побоимся».

В-четвёртых, не надо забывать о том, что страх пользуется информацией немного не так, как сознание.

Если вы, уже договорившись с этой субличностью о дружбе и сотрудничестве, вдруг ощущаете какую-то тревожность, то имеет смысл подумать, что такого заметил страх, что прошло мимо вашего внимания. Это может оказаться важным и полезным.

Техники работы с субличностями расписаны достаточно хорошо, не буду здесь их повторять. Могу только предупредить, что именно из-за популярности техник они бывают изложены косноязычно и невнятно, а то и перегружены мистическими фантазиями. Поэтому, если будете искать, не ограничивайтесь одним источником. Предпочитайте профессиональные популярным.

Любите свой страх.

Отчаяние

Что хуже отчаяния, безнадёжного и чёрного, тоскливого и яростного?

Хм… Вообще-то есть, что хуже. Но об этом в другой раз.

Отчаяние – крушение всех надежд крах всех усилий. Бессильный протест против потери того, что было дорого, ради чего жил человек. Финальный крик постижения несправедливости судьбы…

Однако посмотрим: всегда ли вместе с отчаянием заканчиваются жизнь, борьба, счастье? А нет: много, конечно, и таких случаев, но, пожалуй, не меньше тех, когда откуда-то берутся новая цель, новые силы, новый путь…

А если подумать, образовался бы новый путь, не будь отчаяния? Боюсь, что нет.

Не стану искать примеров, вы и сами можете наскрести в памяти горсть-другую.

Обычно к тому времени, как формируются ценности, человек лишается возможности произвольно менять их. Более того, ценности часто считаются основополагающей базой характера, личности. Есть, однако, некий процесс, который приводит к пересмотру ценностей: душевный кризис. Не со всеми он случается. Есть люди гибкие, адаптивные, циничные. Они способны, лишившись цели и радости в жизни, философски пожать плечами и найти себе новое занятие. Но это скорее исключение, нежели правило. Обычный человек держится за status quo, пока диссонанс желаемого и действительного не доходит до градуса, при котором даже он сам не может игнорировать изменения. Тогда разваливается и рушится всё, жестоко и необратимо.

Простейший душевный кризис – возрастной. Человек, – например мужчина, – вдруг обнаруживает, что у него лысина, брюшко, что он не может пробежать километр или крутить «солнышко». Что у него не получается виртуозно разбираться в новомодных гаджетах, ему противна современная музыка. Что длинноногие барышни не только не воспринимают его всерьёз, но и сами не привлекают его своими идиотскими нарядами, макияжами, пирсингами и татутшками, и, в особенности, бессмысленным сленгом. Что выучиться на кого-то он уже не может, да и нет у него ни денег, ни времени на такие авантюры. Что его давно уже не называют на работе «перспективным»: какие уж там перспективы? пора и о пенсии подумать. Что достиг он своего потолка везде – и в личной жизни: у него располневшая целлюлитная жена с отвисшими грудями и двое наглых детей. И в работе: едва тянет то, в чем стремился быть первым. И в спорте: да какой уж там спорт… И жизнь, в общем, прошла. Всё он собирался, собирался что-то сделать, и не собрался. И по Центральной Африке ему уж не поездить, если не считать египетских курортов, и книгу не написать – не обучен, и на гитаре он только припев от «Smoke on the water» умеет.

В общем, всё. И становится ему погано-погано, и не сделать уже ничего, потому что было время, когда можно было сделать, а он только пил, гулял и играл в танчики. Оно и неплохо, в общем, было, но ведь можно же было бы… И катится по его седой щетине скупая мужская слеза, и тянется рука к бутылке, хоть и знает он, что уж не двадцать лет, и желудок, и давление, и не с кем… И выть хочется от безысходности.

Эк я поэтично… Ну, раз так пошло, так и продолжу.

Отчаяние, давая человеку толчок к признанию неактуальности его ценностей, позволяет отбросить их и сделать новый выбор. Как ни крути, а ценности человеческие, даже если они глобальны – всего лишь ограниченный набор из огромного спектра того, что можно было бы любить, к чему можно было бы стремиться.

Если «мужик» не совсем ещё тряпка, то заканчивается это всё скандалом. Жена с детьми посылаются лесом, туда же отправляется работа и дальние приятели. Собирается рюкзак, в котором, в общем, ничего такого, что нельзя было бы добыть на месте, и мчится «мужик» волонтёром в Непал, благо остатки английского ещё есть. Денег на билет хватит, где не хватит – там автостопом, а дальше как-нибудь устроится. Бывает, конечно, что и не устраивается. Но почему бы не устроиться? Когда человек готов к новостям – хорошим ли, плохим ли (чему способствует качественно вызревшее отчаяние!), у него есть серьёзное преимущество перед тем, кто везёт с собой ожидания и картинки, как оно должно быть. Он приспособится. Он будет увлечённо учить непальских детей арифметике, лазить на гору, посмеиваясь над своей слабостью, пока новые приятели будут его подбадривать, с удивлением примет уважение молодых коллег к старшему по возрасту, обнаружит, что в его опыте – знания и умения, которых так не хватает остальным, будет горячо спорить о странных предметах, до которых месяц назад ему не было дела…

А как вы думаете, смог бы он всё бросить и умотать, не случись с ним отчаяния? Тяжкого, мрачного, безысходного? Ему бы и в голову не пришло, что можно как-то, тем более так резко, изменить образ жизни. Бросить семью? Да что он, подлец какой-нибудь? Он же под венцом обязался заботиться, обеспечивать, тащить на шее ярмо, то есть я хотел сказать, нести гордое бремя настоящего мужчины! А работа? Разве можно предать коллектив, начальство, которое на него надеется и, может быть, даст премию? А оставить любимый телевизор гигантского размера, за который ещё не выплачен кредит, и боевики по выходным под пивасик?

Да, был дом. Когда-то это был хороший, светлый, крепкий дом, в котором было весело и шумно, спокойно и уютно. Со временем дом забивался всяким хламом, фундамент подгнивал, стены рассыхались, крыша ржавела, дымоход засорялся… Ставились подпорки там, заплатки сям. На память записывались пометки, что этой дверью хлопать нельзя, а это окно открывается только отвёрткой, а плита дымит, поэтому надо открывать форточку, а козырёк отвалился, поэтому после этого подтирать лужу; что хорошо бы покрасить стену, но для этого надо её отскоблить, а для этого куда-то деть всю мебель, которая стену загораживает, а для этого, наконец, отсортировать содержимое старого шкафа… И приходит время, когда старый дом уже не годится для комфортного жилья. В нем неудобно. Холодно, сыро, сквозняки, плесень, хлам, тараканы, пол проваливается…

До какой степени должно стать неуютно, чтобы в какой-то момент стало не жалко сломать этот дом, полный воспоминаний о том, как в нем было хорошо? Чтобы выкинуть кружевную занавеску, что вышивала ещё бабушка, и в которой так интересно было искать спрятанные узоры, но уже превратившуюся в жалкую, рваную, побуревшую тряпочку?

Нет, конечно, можно заняться серьёзной работой сортировки и отделить то, что уже пора выбросить вон, от того, что ещё постоит/повисит/полежит. Но, по большому счёту, нет ведь там ничего, без чего нельзя обойтись. Есть то, что жалко. Уже не нужно, но всё ещё жалко. Потому что память и привычка. И вот тут-то и требуется отчаяние, чтобы плюнуть и махнуть рукой на всё: «А, гори всё пропадом!» – и начать всё сначала. Не всё, конечно, потому что ВСЁ сначала – это совсем другое, и даже представить это нам трудно. Но чем глубже отчаяние, тем больше можно бросить и с более раннего начала начать, найдя в себе силы сломать старые стены, переставшие быть опорой и оставшиеся лишь ограничениями.

Есть и второй вариант, когда изменения происходят быстро. Бывает, человек теряет ногу. Или руку. Или зрение, слух, полжизни («Осталось вам лет пять…»), плоды многолетних трудов, да мало ли что можно потерять. Всё можно. Нет ничего такого, чего нельзя было бы неожиданно лишиться. И обидно до ужаса, потому что все планы, все надежды, все привычные удовольствия – всё, кончились. И за что ни возьмись – нет доступа.

И опять приходит оно: отчаяние. Спасительное осознание изменившейся реальности. Больно, страшно, грустно, да. Рожать, говорят, тоже больно. В процессе переживания отчаяния человек понимает, что старого уже больше не будет. А в итоге переживания отчаяния человек понимает, что будет что-то другое. И от него зависит, что именно.

Итого: отчаяние – это адаптация к потерям и утилизация растерянности.

Есть и условие: если отчаяние недостаточно глубоко, то вместо революции может прийти смирение. Если пить водку и таблетки, то можно убедить себя, что всё плохо, но так и должно быть, и никуда не денешься.

Не надо. Этот выход у вас есть всегда. Не форсируйте его.

Да, психологи могут мягко провести через отчаяние, кризис, сдемпфировать слезы и вопли, но прямо так ли уж хуже ваш собственный процесс? В нем вы хозяин. Да, у вас останутся какие-то ограничения, которые не сломились под тяжестью обстоятельств, но это не будут ограничения психолога и его метода. В особенности если вы владеете тёмной стороной силы…

О, если вы владеете тёмной стороной силы, вы не станете лечить отчаяние и бежать от него! Напротив, вы усилите его и поднимите до самых вершин, чтобы в этом огне сгорели ветхие опоры, чтобы посреди пепла вам открылись просторы внешнего мира, чтобы можно было выкинуть всё, что вам больше не годится, с жалостью, но и с отчаянной решимостью. Нет процесса – нет результата. Плачьте и беситесь.

Ммм… Чуть-чуть отвлекусь от поэтики: важно не спутать ваше «Прощай, хлам!» с невротическим «Пусть мне будет хуже!» Не от всего надо отказываться. Отчаяние само подскажет вам, от чего именно нужно.

Да, всё потеряно, всё погибло, всё плохо. Всё так плохо, что прямо хуже некуда. И да, я буду выть и стучать кулаком в подушку, потому что хуже действительно некуда, и ничего с этим не сделать. Но раз хуже некуда, значит есть, куда лучше. И, когда я попрощаюсь с тем, что было мне дорого и любимо в прошлом, я пойду искать то, что мне будет дорого и любимо в будущем. Да, я ещё не знаю, что это будет и даже не могу себе представить, на что оно может быть похоже, но других вариантов нет, и отчаяние, мой верный конь, несёт меня к этому мосту и ждёт, когда я перестану смотреть назад и глазами, всё ещё полными слез, взгляну вперёд.

И не надо злиться на то, от чего вам пришлось отказаться. Оно было с вами, и вам было хорошо. Оно кончилось, и спасибо ему за то, что оно было. Спасибо и тому, чего не было – за мечты и радостное чувство надежды. Да, больно и грустно, спасибо и – на фиг. Но, впрочем, это уже о другом.

А пока – воздадим хвалу силе отчаяния.

Злость

Вначале я хотел поставить название «гнев», но подумал, что такой синоним уж больно позитивно звучит. Гнев, в отличие от страха, вполне может быть праведным, благородным. Злость, впрочем, тоже имеет некоторые позитивные коннотации. Например, «злой до работы». Или оборот «И такая злость меня взяла, что я…» вдруг собрался и сделал что-то хорошее.

Суть же одна: злость, гнев, агрессия, ярость, стремление сделать плохо, жажда навредить, разрушить. Тем не менее, буду пользоваться словом «злость», оно как-то пошире будет, и не связано работами видных исследователей, и, кроме того, мне всё же хочется рассмотреть те моменты, когда использование злости себе во благо не ограничивается примитивными и затасканными случаями.

Итак: злость в основе своей – протест. А ещё точнее, форма протеста, когда способом разрешения конфликта видится уничтожение, подавление объекта, его вызывающего. Нет, не сознательно, конечно: это чисто инстинктивное действие. Напал волк? Зло! Убить! Напал враг? Зло! Убить! Обидел сосед? Зло! Ну, не убить, так, покалечить слегка. Упал камень на голову? Зло! Выкинуть на фиг, чтобы больше не падал. Еретик подрывает основы моего авторитета? Зло! Сжечь! Чтобы другим неповадно было.

Кстати, насчёт «неповадно». Злость достаточно часто демонстративна, поскольку состояние гнева заодно даёт человеку и энергию на его (гнева) утилизацию. Знаете состояние «дрожать от злости»? Это в мышцы пошло питание и требование что-нибудь немедленно сделать. Полный энергии человек, активно и деятельно защищающий свои интересы, выглядит выгодно (вплоть до идеализации во множестве голливудских боевиков), повышает свой видимый статус, и потому покрасоваться в боевой форме или с оружием в руках – любимое развлечение большинства мужчин.

Гнев сам по себе не направлен, это состояние, запускаемое ситуацией, а вектор образуется отдельно. Поэтому существует выражение «срывать злость на ком-то». То есть причина какая-то одна, может быть даже непонятная, а выход находится где-то ещё.

Когда я работал в одном НИИ, там был виварий, в котором жили подопытные мыши, крысы, кролики… Работницы вивария временами уходили в отпуск, и тогда сотрудники лаборатории по очереди их заменяли: давали животным корм и меняли подстилку. Как-то, во время моего дежурства, когда я уже всё сделал, что требовалось, я остановился просто посмотреть на клетку с двумя или тремя десятками мышей. Это довольно занятное зрелище: у дверцы клетки самые активные: лазают по прутьям, любопытствуют, выясняют отношения… В середине – поспокойнее: чешутся, гуляют. У задней стенки – сонное царство.

И вот, у одного мыша хвост высунулся между прутьев наружу. Тоненький такой, смешной хвостик. Я взял его и потянул. Мыша прижало попой к клетке, он в панике заверещал, а его товарищи немедленно к нему подбежали, стали интересоваться, что случилось. Испуганный же мышь, продолжая верещать, начал на этих товарищей набрасываться, царапая их и кусая. Ведь ему же ясно, что на него напали, поймали его, обижают, надо же защищаться! А другим мышам непонятно, чего это он к ним так…

И ушёл я из вивария с озарением, инсайтом: «Когда кто-то злится, это означает, что ему от чего-то плохо. И кидаться он при этом может даже на тех, кто пришёл ему помочь.»

Поэтому ситуация, вызывающая гнев – это одно, сам гнев – другое, а то, на что он изливается – третье.

Злость, в принципе, вполне себе эффективный механизм выживания, конкурирующий со страхом. И там, и там триггер – ущерб каким-то интересам, но если страх запускает механизм избегания, то злость – механизм устранения, подавления. Конкуренция между гневом и страхом решается оценкой соотношения уровня опасности и уровня уверенности в своих силах. Эту конкуренцию можно наблюдать, загоняя животное. Пока есть куда отступать, оно может трусить, поджимать хвост, выглядеть жалко… По мере приближения к гнезду (где появляется интерес защиты потомства) или к тупику шансы спастись бегством уменьшаются. Когда они уравниваются с оценкой возможности отбиться, возникают колебания и амбивалентность поведения. А когда снижаются до безнадёжных, животное, загнанное в угол, сражается до последнего, потому что удрать не получится, а так может быть хоть какой-то шанс.

Очень романтично смотрится издалека (в кино или в книге) благородный доблестный самурай, рубящий катаной напополам всякого, кто осмеливается проявить недостаточно почтения к нему (причиняет ущерб статусу). Но, во-первых, вовсе не всякий – самурай, во-вторых, не у всех есть катана и умение ей махать, и, в-третьих, и главных – у нас сегодня не принято. Не поймут. Вплоть до лишения свободы.

Есть, разумеется, социальные слои и группы, субкультуры, в которых до сих пор считается нормальным и даже одобряемым засветить в глаз в порядке выражения осуждения. Но если кто-то станет это делать на собрании, в очереди в посольство за визой, при общении с клиентом, или наоборот, с исполнителем, то либо не проживёт долго, потому что может нарваться на кого-то, кто сильнее (например, на полицию), либо может оказаться в холодной и неудобной местности в холодном и неудобном доме, по той же причине, либо не найдёт себе нормальной работы. Есть исключения, но о них – позже.

Разумеется, как и все другие человеческие качества, способность злиться выдана природой разным людям в разной степени. Интересно, что эта способность делится на три части:

1. Лёгкость запуска (гневливость, раздражительность, вспыльчивость).

2. Сила аффекта (от нахмуриться до разнести всё вокруг).

3. Устойчивость аффекта (от кратковременной вспышки до многолетней ненависти).

В каждом человеке эти три функции представлены в случайном размере. Полярные варианты могут считаться патологическими, несовместимыми с социализацией. Не будем рассматривать случаи, требующие вмешательства полиции и психиатрии, ограничимся чем-то, что может быть интересно и полезно обычному человеку.

Надо сказать, что для каждой из трёх функций крайние проявления обычно неудобны носителю. Если человека невозможно рассердить, то его способности защищать свои интересы ограничены. Если его злость слаба – то же самое. Если мимолётна – тоже. Напротив, раздражительность, неуправляемость, злопамятность могут заставить человека заниматься не тем, что ему полезно и приятно, испортить отношения с окружающими и вообще жизнь. Поэтому, если некто хитрый намерен навредить кому-то вспыльчивому, то часто старается вывести последнего из себя, дабы тот сам наделал глупостей себе во вред. Особенно любят этот метод нерадивые полицейские, которым нечего предъявить задержанному, и надо быстренько что-то организовать прямо на месте.

Проскочило слово «неуправляемость». Да, управление, контроль, владение – то, о чем я всё время твержу в тексте. Управление злостью традиционно сводится к умению молча и бездеятельно сжать кулаки и скрипеть зубами, а потом страдать бессонницей, огрызанием на домашних и несварением. Это, конечно, вовсе не управление. Управление – это когда вы можете запланировано применить нечто себе на пользу.

Я уже намекнул, что состояние гнева может быть полезно в конфликте. Настолько полезно, что берсеркеры искусственно приводили себя в состояние злобного исступления, а Александр Македонский отбирал в свою армию тех, кто в гневе краснеет. Сейчас не имеет значения, почему именно их, а существенно, что он вообще не рассматривал тех, кто не злится.

Итого: чтобы употребить гнев себе на пользу и не получить от него ущерба, нам нужен контроль над всеми тремя функциями: приходить в гнев тогда, когда это полезно и не делать этого в остальных случаях, регулировать амплитуду гнева, контролировать продолжительность.

Как я уже сказал, некоторым людям разозлиться очень трудно, другим, напротив, трудно этого не делать.

В обыкновенном состоянии человек постоянно находится в некотором напряжении. Можно себе представить злость в виде пружины, которая всегда несколько взведена. Какие-то события добавляют завод какая-то активность, наоборот, его спускает, что-то может частично разрядить пружину вхолостую. Но, в общем и целом, всегда есть некий типичный уровень раздражающего события, который может сработать пусковой кнопкой. В результате указанных процессов для каждого человека этот уровень всегда примерно одинаков, хотя в разных ситуациях может несколько колебаться. Это нормально и закономерно.

У одних людей собачка (в данном случае не животное, а защёлка, стопорящая пружину) может отпускать пружину лишь от значительного усилия, а у других – только прикоснись. Чем сильнее завод тем хуже держится собачка.

Пружина может срываться у одних людей только когда взведена до упора, у других собачка соскакивает даже если взвод – пол-оборота. В первом случае во вспышку гнева может вылиться довольно большая энергия (хотя и не обязательно, если нормальный уровень злости в спокойном состоянии высок), во втором этой энергии просто нет.

Пружина может раскрутиться сразу, создавая буйство, а может выдавать энергию постепенно, организуя тот самый случай, когда «месть подают холодной».

Остаётся ещё только одна деталь – маховик. Груз, который приводится в действие пружиной. Если человек силён и властен, то плоды его гнева могут иметь далеко идущие последствия – маховик тяжёл. Гнев же младенца никому вреда не нанесёт. Эта часть метафоры находится чуть в стороне от основного поля, но её следует учитывать.

Первая сложность в том, что уровень злости у каждого человека свой, стандартный, более-менее постоянный, и невозможно копить и сдерживать её до бесконечности, или наоборот, бесконечно высасывать энергию из неё. В любой момент полезно иметь необременительный запас злости в пассивной форме, чтобы применять по надобности. Причём иметь в динамике, чтобы канал выхода не зарастал мхом. То есть, злость надо непринуждённо прокачивать.

Многие люди, особенно с высоким уровнем агрессии, делают это интуитивно, вступая в конфликты по всём возможным поводам (и получая от этого добавочные бонусы в виде уступок). Люди с низким уровнем агрессии конфликтов зачастую избегают из страха осуждения (пусть даже и оппонентом) и меньше рискуют. Помните конкуренцию страха и злости?

Неконфликтные, добрые и незлобивые люди идут на противостояние, только будучи доведёнными до отчаяния, делают это неумело и проигрывают. Оно вам надо?

Итак, о прокачке: каким бы ни был ваш естественный уровень злости, нужно научиться его освобождать и его подпитывать. Поначалу это может быть неприятно и непривычно, в особенности с учётом общепринятого воспитания, может противоречить светлым, альтруистическим установкам никому не причинять зла (читай: дискомфорта), но, во-первых, я вовсе не учу вас здесь терпению и смирению, а во-вторых, никто никогда не может точно знать, добро или зло вы творите, с самыми лучшими намерениями или без оных.

Время от времени нужно участвовать в сварах, от души, с удовольствием, доходя до такой разрядки, чтобы после конфликта чувствовать не взведённость, а облегчение. Понятно, что лучше это делать не с теми, с кем вы вынуждены постоянно взаимодействовать – не с родными, коллегами, соседями, а с людьми случайными, чтобы ваши оплошности, происходящие от недостатка техники, там же и остались – в магазинной очереди, автобусе, форумном скандале, и не повлияли дурным образом на вашу повседневную реальность.

Вторая сложность состоит в том, что управление пусковым механизмом у нетренированного человека развито слабо. А вам нужно уметь спускать собак (собачку, ага?) не тогда, когда они порвут цепь, а тогда, когда вам это удобно или выгодно. Рекомендую начать тренировки в сети, где причинить реальный вред довольно трудно. Почти в любой сетевой тусовке случаются скандалы. Зарегистрируйтесь, обживитесь, поймите, кто из противников вам сейчас по зубам, и начинайте. Ваша задача состоит в том, чтобы, улучив подходящий момент, разозлиться на противника и от души полить его ушатом кипящего дерьма. Формулировки должны быть такие, чтобы, излив их, вы ощущали торжество и удовлетворение. Это целевой внутренний результат. Во время процесса вам следует испытывать азарт, стремление загнобить противника, беспощадность. Вначале вас будут часто банить, но после некоторой практики вы сможете исполнять это упражнение, не преступая местных правил. Правильное, заданное вами, поведение вашего противника должно быть следующим: сначала он должен вести конфликт против вас, пытаясь найти ваши больные точки (оскорбления и обвинения, которые были бы достаточно близки к вашим слабым местам, чтобы вызвать у вас обиду), возмущение вашим бессовестным поведением, жалобы администрации тусовки и, наконец, истерики. Если вы достаточно стабильно вызываете такое поведение, можно переходить в реальность.

В реальности есть дополнительные ограничения. Если в сети вы принципиально можете безнаказанно отсылать почти любые последовательности символов (изучите предварительно уголовный кодекс), то в реальности возникает опасность получить по морде физически. Это неприятно и обычно ощущается как ненужные издержки. Поэтому появляется необходимость в первую очередь оценить противника, и во вторую – убедить его подсознание, что давать вам по морде небезопасно. Впрочем, тренировочные конфликты на начальном уровне практически никогда не развиваются до такой амплитуды.