Текст книги "Николай I"

Воспитатель Ламздорф

«Отец мой нас нежно любил», – утверждал Николай Павлович, добавляя, что и дети «очень любили отца и обращение его… было крайне доброе и ласковое». Но тем не менее, подыскивая для своих сыновей воспитателя, император Павел Петрович остановил свой выбор на человеке, мало подходившем для этого. В 1800 году он назначил на эту должность генерала Матвея Ивановича Ламздорфа, предупредив: «Не сделайте из моих сыновей таких повес, как немецкие принцы». И верный служака исправно выполнил приказ, приложив все усилия к тому, чтобы Николай Павлович вырос в Николая «Палкина».

Происходил Ламздорф из древнего дворянского рода, переселившегося в XV веке из Вестфалии в Ливонию – историческую область на восточном побережье Балтийского моря. «Матвей Иванович» – это русификация, а по-немецки его имя звучало как Густав Матиас Якоб Фрайхерр фон дер Венге, граф Ламбсдорф. На военной службе он состоял с восемнадцати лет, принимал участие в русско-турецкой войне, был адъютантом графа Салтыкова, затем командовал кирасирским полком. Он занимал эту должность десять лет, а в 1795 году был произведен в генерал-майоры. После присоединения к России Курляндского герцогства, Ламздорф стал правителем этой новой области.

Ламздорф был женат, и супруга родила ему девять детей, но сам бравый генерал, постоянно занятый делами службы, в их воспитании почти не принимал участия. К тому же он не отличался ни острым умом, ни хорошим образованием. Поэтому внезапное назначение его директором шляхетского кадетского корпуса, а спустя год – воспитателем великих князей выглядело по меньшей мере странно. Однако, учитывая любовь Павла к казарменной дисциплине, решение было по-своему логичным.

Ламздорф понимал задачи педагога просто: если ребенок чего-то хочет, это необходимо запретить. Целью его методики было одно: сломать волю своих воспитанников, «переломить их на свой лад», по образному выражению мемуариста барона Модеста Андреевича Корфа.

Так, к примеру, оба маленьких великих князя очень любили икру и мороженое. Почему-то Ламздорф запретил давать эти кушанья младшему – Михаилу. Тогда Николай сам, добровольно тоже от них отказался.

Воспитатели не раз жаловались на его врожденное «желание повелевать»: еще маленьким мальчиком Николай предпочитал чего-нибудь лишиться, но поступить по-своему. Так, когда врач по причине расстройства желудка запретил ему есть жирную жареную баранину, заменив ее котлетами, мальчик вовсе отказался от обеда, объявив себя сытым.

Корф писал: «Неизвестно, на чем основывалось то высокое уважение к педагогическим способностям генерала Ламздорфа, которое могло решить выбор императора Павла… Ламздорф не обладал не только ни одной из способностей, необходимых для воспитания особы царственного дома, но был чужд всего того, что нужно для воспитания частного лица. Он прилагал старанья лишь к тому, чтобы переломить его (воспитанника. – И. Р.) на свой лад. Великие князья были постоянно как в тисках. Они не могли свободно и непринужденно ни встать, ни сесть, ни ходить, ни говорить, ни предаваться обычной детской резвости и шумливости; их на каждом шагу останавливали, исправляли, делали замечания, преследовали морально и угрозами… Николай Павлович особенно не пользовался расположением своего воспитателя. Он действительно был характера строптивого, вспыльчивого, а Ламздорф, вместо того чтобы умерять этот характер мерами кротости, обратился к строгости, позволяя себе даже бить Великого князя линейками, ружейными шомполами и т. п. Не раз случалось, что в ярости своей он хватал мальчика за грудь или за воротник и ударял его об стену, так что он почти лишался чувств».

Сам Николай Павлович тоже вспоминал, что Ламздорф его «наказывал тростником весьма больно среди самих уроков».

И надо заметить, что наставник отнюдь не скрывал от императрицы своих педагогических методов и находил у нее полную поддержку. Как-то, выслушав рассказ об очередном избиении своего сына, Мария Федоровна подарила садисту перстень со словами: «Продолжайте ваши заботы о Николае, ваши поистине отеческие заботы».

По мнению императрицы, ежедневное битье было «совершенным воспитанием». Сам Николай Павлович вспоминал: «Сей порядок лишил нас совершенно счастия сыновнего доверия к родительнице, к которой допущаемы мы были редко одни, и то никогда иначе, как будто на приговор». При этом, упоминая свою мать, он всегда присовокуплял эпитет «нежнейшая». Таково было воспитание: критика в адрес родителей даже не могла прийти на ум будущему императору. И все же несоразмерность проступков и наказаний отнимала у великих князей само «чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное».

Однако в жизни детей был человек, которого они любили – графиня Шарлотта Карловна Ливен. Николай называл ее «уважаемой и прекрасной женщиной», «образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям». Ее выбрала на роль воспитательницы еще Екатерина Вторая, а Павел оставил в этой должности, «которую она и исполняла с примерным усердием».

Даже злобный и едкий мемуарист, князь Петр Владимирович Долгоруков, любитель перемывать косточки и возводить напраслину, признавал, что Шарлотта Карловна имела «предобрейшую душу», а ее главным недостатком было то, что она не стеснялась ходатайствовать за своих друзей и знакомых, получая в благодарность от них подарки. «С воспитанниками своими она нимало не церемонилась и говорила им резкие истины», – добавляет князь. Прямоту графини отмечал и сам Николай Павлович, который ценил это ее качество.

Образование великих князей заключалось в изучении экономики, истории, географии, юриспруденции, инженерного дела и фортификации. Обязательным было изучение иностранных языков: французского, немецкого и латыни. Немаловажным пунктом воспитания был дворцовый этикет, привычку к которому необходимо было привить императорским отпрыскам с раннего детства.

Маленького Николая учили нотной грамоте, игре на флейте и давали ему уроки рисования и гравирования царской водкой на меди. Сейчас кажется странным, что ребенку давали в руки опасную смесь азотной и соляной кислот, но в те времена это считалось совершенно нормальным и даже полезным. Известно, что в Императорской публичной библиотеке долгое время хранилась коллекция гравюр, изображавших военных в форме. Гравюры эти были подписаны: «Николай, третий Романов», то есть они были выполнены самим юным великим князем.

Надо признать, что в выборе педагогов императрица совершила большую ошибку: она пригласила лучших специалистов, каждого – в своем деле, но не в педагогике. Они занудно читали великим князьям свои предметы, но даже не трудились объяснить, зачем нужны эти знания и как они могут пригодиться в жизни. Поэтому большую часть их нудного бормотания мальчики пропускали мимо ушей. В учении Николай и его младший брат Михаил видели лишь одно принуждение и занимались без охоты. Действительный статский советник, экономист и историк Андрей Карлович Шторх преподавал им политическую экономию, коллежский советник, поэт и драматург Нестор Васильевич Кукольник – естественное право[7]7
  Естественное право – это совокупность принципов, прав и ценностей, продиктованных самой природой человека и не зависящих от законодательного признания или непризнания их в конкретном государстве.


[Закрыть], а коллежский советник, правовед и экономист Михаил Андреевич Балугьянский – историю права. Преподавали мальчикам и физику, на этих занятиях они ставили много опытов. Учили они и английский язык. У Николая было прекрасное произношение, но разговаривал он по-английски не без труда.

Латынь он терпеть не мог, считал ее бесполезной и так этот мертвый язык и не выучил. Императрица желала, чтобы детям преподавали также греческий, но педагоги ограничились лишь курсом греческой мифологии, необходимым для рассматривания и понимания произведений изящных искусств. Гуманитарные науки оставляли Николая равнодушным, зато все, что было связано с инженерией и военным делом, привлекало его внимание.

Примечательно, что в перечне предметов, которые преподавались двум младшим великим князьям, присутствовала «мораль», а вот естественных наук не было. Лишь в 1803 и 1804 годах Николай получил в подарок два «кабинета», то есть коллекции минералов. Он рассматривал их лишь как собрание диковинок, не задумываясь об их научной ценности.

Цареубийство

1 (13) февраля 1801 года Павел Петрович переехал в новый дворец – Михайловский замок. Чуть позднее за ним последовала его семья.

С переездом явно поспешили, так как стены только что выстроенного замка еще не успели просохнуть. В комнатах от сырости стоял густой туман, а на стенах кое-где виднелись полосы льда. На подоконники приходилось класть свежеиспеченный хлеб, чтобы он впитал влагу и уменьшил сырость. Прислуга роптала, сожалея о своих прежних помещениях в уютном и обжитом Зимнем дворце. Конечно, все это говорилось шепотом, но, по выражению Николая Павловича, «детские уши часто умеют слышать то, чего им знать не следует, и слышат лучше, чем это предполагают».

У детей перемены вызвали радостное оживление. «Когда нас туда перевезли, то поместили временно всех вместе, в четвертом этаже, в анфиладе комнат, находившихся на неодинаковом уровне, причем довольно крутые лестницы вели из одной комнаты в другую. Отец часто приходил нас проведывать, и я очень хорошо помню, что он был чрезвычайно весел. Сестры мои жили рядом с нами, и мы то и дело играли и катались по всем комнатам и лестницам в санях, т. е. на опрокинутых креслах; даже моя матушка принимала участие в этих играх», – вспоминал Николай Павлович.

Затем он пишет: «Однажды вечером в большой столовой был концерт, во время которого мы находились у матушки и подсматривали в замочную скважину; после же того, как отец ушел, мы, поднявшись к себе, принялись за обычные игры. Михаил, которому тогда было три года, играл в углу один, в стороне от нас; англичанки, удивленные тем, что он не принимает участия в наших играх, обратили на это внимание и задали ему вопрос, что он делает; он, не колеблясь, отвечал: «Я хороню своего отца!» Как ни малозначащи были такие слова в устах ребенка, они тем не менее испугали нянек. Ему, само собою разумеется, запретили эту игру, но он все-таки продолжал ее, заменяя слово «отец» – «семеновским гренадером». На следующее утро моего отца не стало…»

Павел I Петрович был задушен и забит насмерть тяжелой табакеркой в собственной спальне в Михайловском замке 11 марта 1801 года. Лицо императора было так изуродовано, что труп пришлось несколько часов гримировать, чтобы было можно выставить его для прощания. Покойник в гробу выглядел раскрашенным, как кукла.

В заговоре против Павла I участвовало около 60 человек, в числе которых были его личный адъютант Аграмаков, опытный политик и царедворец Никита Иванович Панин, фаворит Екатерины Платон Александрович Зубов, его брат Николай Александрович Зубов, генерал-губернатор Петербурга Петр Алексеевич Пален и многие другие. Но самое страшное, что о заговоре знал и наследник престола – старший сын Павла Александр.

Все участники заговора впоследствии утверждали, что не имели намерения убивать императора, а предполагали, что тот будет лишь арестован и перевезен в Шлиссельбург. То же утверждал и Александр Павлович. Известие о смерти отца он воспринял истерически и дважды падал в обморок.

Новость императрице Марии Федоровне сообщила графиня Ливен. Императрице стало дурно, но она быстро пришла в себя и заявила, что должна теперь царствовать, раз была когда-то коронована. Однако в планы заговорщиков это не входило: власть должна была перейти к Александру, который явно был не готов ее принять. Мария Федоровна попыталась пройти к телу мужа, но ее не пропустили, причем в довольно грубой форме. В это время труп спешно приводили в порядок: причесывали и гримировали.

Более других сохранила присутствие духа графиня Ливен. Мемуарист князь Долгоруков так описывал события той страшной ночи: «С невозмутимым хладнокровием разбудила она своих воспитанников и воспитанниц: Марию, Екатерину и Анну Павловну, пятилетнего Николая Павловича и трехлетнего Михаила Павловича; одела их, велела заложить карету; потребовала военный конвой и под прикрытием конвоя отвезла их в Зимний дворец, куда в ту же ночь было перенесено пребывание двора. С этой минуты Шарлотта Карловна вышла из разряда подданных и стала, можно сказать, членом царского семейства; великие княжны у нее целовали руку, и, когда она целовала руку у Марии Федоровны, императрица подавала вид, будто хочет поднести к губам своим руку Шарлотты Карловны, которая, разумеется, спешила отдернуть свою десницу».

Цесаревичу Николаю не исполнилось на тот момент и пяти лет, однако он запомнил и понял многое: «События этого печального дня сохранились… в моей памяти, как смутный сон, – писал он позднее. – Я был разбужен и увидел перед собою графиню Ливен. Когда же меня одели, то мы заметили в окно на подъемном мосту под церковью караулы, которых не было накануне; тут был весь Семеновский полк в крайне небрежном виде. Никто из нас не подозревал, что мы лишились отца; нас повели вниз к матушке, и вскоре оттуда мы отправились с нею, сестрами, Михаилом и графиней Ливен в Зимний дворец. Караул вышел во двор Михайловского дворца и отдал честь. Моя мать тотчас же заставила его молчать. Когда мы были уже в Зимнем дворце и туда вошел, в сопровождении Константина и князя Николая Ивановича Салтыкова, Император Александр, моя матушка лежала в глубине комнаты. Он бросился перед нею на колени, и я еще до сих пор слышу его рыдания… Ему принесли воды, а нас увели. Для нас было счастьем опять увидеть наши комнаты и, должен сказать по правде, тех деревянных лошадок, которых мы, переезжая в Михайловский дворец, забыли».

Ранним утром следующего дня Мария Федоровна вместе с сыном Александром вернулась в Михайловский замок и вошла в комнату, где лежало тело ее мужа. Тогда Александр впервые увидел лицо отца – изуродованное, раскрашенное, словно у куклы. Императрица-мать обернулась к нему и презрительно произнесла:

– Теперь вас поздравляю – вы император.

Александр повалился без чувств, как сноп, а придя в себя, принялся отказываться от внезапно свалившейся на него императорской власти.

– Я не могу исполнять обязанностей, которые на меня возлагают. У меня не хватит силы царствовать с постоянным воспоминанием, что мой отец был убит. Я не могу. Я отдаю мою власть кому угодно. Пусть те, кто совершил преступление, будут ответственны за то, что может произойти, – умолял он.

– Полно дурачиться, ступайте царствовать! – будто бы ответил ему Пален.

Однако тягостные раздумья, муки совести преследовали Александра всю жизнь.

Народу объявили, что император Павел I Петрович скончался скоропостижно от апоплексии, в ответ послышались громкие возгласы «Ура, Александр!», приветствующие наследника престола: Павел был крайне непопулярен в народе, узнав о его кончине, люди радовались и поздравляли друг друга, словно это был праздник.

Неизвестный художник. Русская армия входит в Париж в 1814 году. 1815

Василий Голике. Портрет великого князя Николая Павловича. 1820-е

Юность императора

Орест Кипренский. Портрет Великого князя Николая Павловича. 1814

Царствование Александра I

Александр Павлович был старше Николая на 20 лет. На момент восшествия на престол ему исполнилось 24 года. Он получил прозвание Благословенный, а также второе прозвище – Сфинкс; было и третье, семейное прозвище – Ангел.

Император Александр был высок ростом и очень хорош собой, хотя и глуховат на одно ухо: в его младенчестве недалеко от детских комнат стояли пушки, из которых палили. Таков был приказ Екатерины: по ее мнению, царские дети должны были расти в естественных условиях и привыкать к внешним раздражителям. А вот характер у нового императора был сложный, и это признавали все. «Он был красив и добр, но качества, которые можно было заметить в нем тогда и которые должны бы были обратиться в добродетели, никогда не могли вполне развиться. Его воспитатель, граф Салтыков, коварный и лукавый интриган, так руководил его поведением, что неизбежно должен был разрушить откровенность его характера, заменяя ее заученностью в словах и принужденностью в поступках. Граф Салтыков… внушал Великому Князю скрытность. Его доброе и превосходное сердце иногда брало верх, но тотчас же воспитатель пытался подавить движения его души. Он отдалял его от Императрицы и внушал ему ужас по отношению к отцу. Молодой князь испытывал поэтому постоянную неудовлетворенность своих чувств», – написала о нем графиня Варвара Николаевна Головина.

Французский историк Антонен Дебидур, автор труда «Дипломатическая история Европы», так характеризовал этого правителя: «Человек нерешительного и путаного ума… Страстный, но нерешительный и слабый, эгоист, не лишенный в то же время и великодушия, он подпадает, или по крайней мере кажется подпадающим, одновременно под самые противоположные влияния. Он хочет и в то же время не хочет… Он самодержец и хочет остаться таковым; божественное право царей для него – догмат; а между тем он настроен либерально или по крайней мере считает себя либералом. Следствием подобного состояния является то, что он никогда, ни в одном направлении не доходит до конца намеченной им программы: он всегда колеблется в момент принятия окончательного решения. Он не осуществит ни одного из своих планов».

Характеристика жестокая, но, к сожалению, точная.

В первую половину своего царствования Александр стремился реформировать Россию, сделать страну более современной. К существующему Московскому университету добавилось еще несколько новых высших и средних учебных заведений, включая знаменитый Царскосельский лицей, в котором учился А.С. Пушкин.

Петровские коллегии были заменены на министерства.

В попытке ослабить крепостное право Александр издал «Указ о вольных хлебопашцах». По этому указу помещик мог за выкуп освобождать своих крестьян, наделяя их землей. Воспользоваться этим правом смогли немногие, но это была первая законодательная попытка наделить крестьян правами и предоставить им землю. В дальнейшем именно этот указ был положен в основу реформы 1861 года.

В царствование Александра I проявил себя талантливый государственный чиновник, законотворец Михаил Михайлович Сперанский. Он составил капитальный план преобразования государственной машины. Но когда по его завершении Сперанский принялся настаивать на реформах, на ограничении самодержавия, Александр засомневался в их необходимости и отправил законотворца в ссылку.

Вторая половина царствования Александра I отличалась крайней реакционностью. Советником императора стал граф Аракчеев – человек, буквально помешанный на армейской дисциплине, которую он стремился распространить на всю страну, на все сословия. Его детищем стали «военные поселения» – деревни, состоящие исключительно из солдат. Такие поселения жили по строгому расписанию: их жители по сигналу вставали, по сигналу обедали, по сигналу ложились спать. Это была попытка разгрузить бюджет страны: Аракчеев полагал, что солдаты, занимаясь сельским хозяйством, станут сами себя обеспечивать. Однако фактически военные поселения напоминали концлагеря. Их порядки шокировали как дворян, так и крестьян, то и дело вспыхивали восстания. Но упразднены военные поселения были лишь в 1857 году, с началом «великих реформ».

Нерешительность, неспособность добиваться поставленных целей крайне отрицательно сказались и на личной жизни императора Александра Павловича. В 16 лет бабушка Екатерина II женила его на тринадцатилетней принцессе Луизе-Марии-Августе Баденской, после принятия православия ставшей Елизаветой Алексеевной. Их свадьба вызвала всеобщее умиление. Говорили, что молодые напоминают двух ангелов, сравнивали их с Амуром и Психеей… Однако ничего хорошего из этого брака не вышло: «он любит ее любовью брата» – кратко, но емко обрисовала их отношения фрейлина Головина.

Вскоре холодность великого князя к красавице жене заметили все, и о молодой чете стали распространяться самые неприятные слухи. Вот несколько цитат из дневника той же Головиной: «Самая ужасная клевета сумела уверить некоторых несчастных, готовых поверить всему дурному, что Государыня поощряла страсть Зубова к Великой Княгине Елизавете, что у ее внука не было детей, а она желала этого во что бы то ни стало». В другом месте Головина писала, что сам Александр «поощрял страсть Чарторижского к своей жене», хотя ту мысль о супружеской измене поначалу приводила в ужас. Сломить упрямство Елизаветы взялась графиня Шувалова – женщина низкой нравственности. Она устраивала их встречи и даже специально подсовывала Великой Княгине книги, считавшиеся в те времена эротическими, например «Новую Элоизу».

Далее по некоторым признакам Головиной можно заключить, что Чарторижский добился своего: Елизавета родила дочь – брюнетку. Увидев внучку, Павел поморщился:

– Как может у блондина отца и блондинки матери родиться черноволосый ребенок? – спросил он.

– Все в руках Божьих… – пробормотала в ответ смущенная фрейлина.

Вскоре Чарторижского отправили послом то ли в Швецию, то ли в Сардинию… Фактически это была ссылка.

Сам Александр тоже завел любовницу. Ею стала бывшая пассия графа Кутайсова – актриса Шевалье. Но настоящая любовь была у него впереди. Внимание императора привлекла блистательная красавица Мария Антоновна Нарышкина (1779–1854), урожденная Четвертинской, происходившая из польского княжеского рода. Ее связь с императором длилась 15 лет, и за это время Нарышкина родила троих детей: двух дочерей и сына. Их биологическим отцом она считала императора. Фактически Александр имел две семьи: одну официальную, но фиктивную и другую, где он любил и был любим.

Мария Антоновна отличалась умом и большим тактом, что в течение долгого времени помогало ей сдерживать толки и пересуды в обществе. Поэт Державин, утешая красавицу, даже посвятил ей стихотворение «Всех Аспазия милее», где сравнивал ее со знаменитой любовницей афинского архонта Перикла. Но в конце концов ее терпение закончилось: уж слишком часто ее муж подчеркивал, что ее дети – не его, а Александра. Нарышкина попробовала настоять на расторжении брака императора с Елизаветой Алексеевной, но тот, как обычно, не решился. Тогда Мария Антоновна уехала за границу якобы для поправки здоровья своей младшей дочери.

Александр утешился: сначала с княгиней Багратион, потом с графиней Эстергази, потом еще с кем-то… Только не с законной супругой.

Елизавета сильно переживала. После смерти дочери, которую она обожала, ее депрессия еще больше усугубилась. Однажды в ее жизни забрезжило счастье: молодой и красивый кавалергард Алексей Яковлевич Охотников полюбил ее и сумел вызвать у государыни ответное чувство. Но роман их длился недолго: осенью 1806 года при выходе из Большого театра (он находился на месте нынешней Консерватории) подозрительная толпа окружила Охотникова, и кто-то нанес ему удар кинжалом в бок. Больше двух месяцев офицер боролся за свою жизнь, но рана оказалась смертельной[8]8
  Версия насильственной смерти Охотникова не поддерживается некоторыми исследователями. Так, Е. Лямина и О. Эдельман в статье «Дневник императрицы Елизаветы Алексеевны» доказывают, что кавалергард умер от обострившейся чахотки.


[Закрыть]. Беременная Елизавета, рискуя своей репутацией, дважды посетила возлюбленного – до и после его смерти.

Вскоре Елизавета родила вторую дочь, но она, как и первая, оказалась слабенькой и быстро умерла. После этих событий молодая женщина потеряла всякий интерес к жизни. Она стала часто болеть и медленно угасала, впрочем, прожив еще целых 20 лет.

Под конец жизни супруги сблизились и простили друг друга. Умерли они в один год с разницей в несколько месяцев. Со смертью обоих связаны легенды и многочисленные слухи.