Текст книги "Спецслужбы мира за 500 лет"

В тот же период в Европе, а затем и в России получило распространение короткоствольное огнестрельное оружие: пистолеты (пистоли) с колесцовым, а позднее кремневым замком; оно пользовалось популярностью не только у военных, но и у горожан. Во многих странах и отдельных городах Европы власти, обеспокоенные возможностью применения «дьявольского оружия» для осуществления политических убийств, запрещали владение пистолетами без специального разрешения; карой служило публичное отрубание руки. Однако повсеместное распространение нового оружия сдерживали не столько репрессивные меры, сколько его высокая стоимость: даже в армиях крупных государств того времени лишь в отдельные привилегированные кавалерийские подразделения поступали на вооружение пистолеты.

Уже в XVI в. изготавливались многозарядные пистолеты. В указанной «Описи…» числится «револьвер германский, XVI в., о трех выстрелах…».[25]25
  Опись Московской оружейной палаты. Часть пятая: Огнестрельное оружие. – С. 71.


[Закрыть] Указанный образец имел трехзарядный барабан, вращающийся на специальной оси. Калибр оружия – 6,5 линий (16,5 мм), длина ствола – 9,5 дюймов (240 мм). Чаще всего истинные возможности короткоствольного (особенно многозарядного) оружия наиболее адекватно оценивались в большинстве тех государственных и «не совсем государственных» структур, которые в настоящее время определяются как «специальные».

Что касается борьбы с «врагами внутренними», то уже в 1559–1560 гг. царь использовал главу Посольского приказа Висковатого в качестве противовеса Адашеву и Сильвестру. Как это часто бывает и в наши дни, через десять лет преданной службы они были подвергнуты опале. Иван IV впоследствии писал, что они-де «государилися, как хотели», а с него «государство сняли», что он был государем на словах, а не на деле. Возможно, в основе решения об опале лежало стремление царя проводить абсолютно самостоятельную – самодержавную – политику. Также вероятно, что опала была следствием интриг со стороны родовитых бояр, недовольных политикой царских фаворитов. В 1560 г. Сильвестр был отправлен в ссылку, а Адашев арестован и при малоизвестных обстоятельствах умер в 1561 г.

В области сыска также происходили структурные изменения. Разбойная изба перестала быть монополистом. В 1564 г. был создан Земский приказ, рассматривавший разбойные и «татейные» дела по Москве и Московскому уезду, в обязанности приказа входило и наблюдение за безопасностью и порядком в столице и окрестностях. В селе Коралово (ранее Караулово), которое принадлежало одно время возглавлявшему «татейный» сыск дьяку Бухвостову, в XVIII в., при перестройке дворов князьями Васильчиковыми, новыми владельцами земель, была обнаружена подземная церковь и напоминающие камеры для заключенных кельи времен Ивана Грозного. Можно предположить, что в них, в условиях строжайшей тайны даже от ближайшего окружения царя, содержались лица, обвиненные в государственной измене; не исключено, что там же происходили секретные допросы, чинились секретные казни, а отпевали казненных в тайной подземной церкви.

В 1564 г. один из воевод, князь Андрей Курбский, командовавший русскими войсками в Ливонии, переходит на сторону врага, выдает агентов царя и участвует в наступательных действиях поляков и литовцев. Измена Курбского укрепляет Ивана IV в мысли, что против него составлен заговор, а бояре не только желают прекращения войны, но и замышляют его убить. Страх заговора, а также постоянные междоусобицы в царском окружении и сопротивление представителей старинных боярских родов, препятствовавших выдвижению новых людей, убеждают правителя в необходимости сломать устоявшиеся порядки.

В декабре 1564 г. Иван с семьей, в сопровождении заранее отобранных бояр и дворян, направился в летнюю резиденцию – Александровскую слободу, – откуда послал в Москву две грамоты. В первой, адресованной боярам, духовенству и служилым людям, он обвинил всех перечисленных в изменах и потворстве изменам, во второй объявил московским посадским людям, что у него «гневу на них и опалы нет». После публичного прочтения грамот на Красной площади посадские потребовали, чтобы царя уговорили вернуться на престол, грозя в противном случае истребить «лиходеев и изменников». Через несколько дней Иван Грозный принял делегацию духовенства и боярства и согласился вернуться, выдвинув следующее условие: одних «изменников» подвергнуть опале, других – казнить и «учинити» опричнину.

По этому поводу у историков есть два взаимоисключающих мнения: первое – опричнина обусловлена личными качествами царя и не имела политического смысла (В. О. Ключевский, С. Б. Веселовский, И. Я. Фроянов); второе – опричнина направлена против социально-политических сил, противостоявших усилению самодержавия (С. М. Соловьев, С. Ф. Платонов, Р. Г. Скрынников).

Опричнина (по В. Далю – отдельность), особая форма царского управления, отсекавшая представителей старой боярской элиты от принятия важнейших государственных решений, была установлена в 1565 г. Отметим, что политическое обеспечение новой формы правления выполнено блестяще. Введение нового института было подготовлено мнимым удалением Ивана IV от государственных дел и созданием с помощью царских грамот и доверенных людей общественного мнения, что самоустранение царя есть гибель его подданных. Таким образом, опричнина вводилась повелением правителя, но при широкой поддержке социально значимых слоев населения, включая духовенство, бояр и армию. Мы полагаем, что в данном случае следует говорить о проведении специальной психологической операции, направленной на формирование необходимого царю общественного мнения. Напрашивается вывод, что уже в XVI в. при выполнении важнейших государственных специальных операций использовалась серьезная система подготовки, включающей формирование общественного мнения и проведение активных мероприятий.

Взятые в опричнину «князья, бояре, дети боярские, дворовые и городовые» стали новой царской ближней дружиной, которая наряду с гражданскими государственными обязанностями выполняла специальные функции. Особый корпус опричной стражи сочетал функции личной охраны (вместо рынд Ивана III), оперативно-следственного и карательного аппарата по отношению к заподозренным в государственной измене вельможам и отборного военного подразделения. Первоначально в опричное войско взяли тысячу служилых людей и представителей некоторых старых княжеских и боярских родов. Для устрашения недовольных опричники привязывали к седлу собачью голову и метлу, показывая всем, что они грызут «государевых изменников» и выметают измену. Во главе корпуса опричников царь первоначально поставил воеводу А. Д. Басманова.

Одним из основных опорных пунктов Ивана IV (по сути, резервной столицей «опричного удела») становится Вологда. Вологодские краеведы, опираясь на исторические и археологические исследования, так повествуют об истории вологодского кремля:

«На участке, выбранном для нового кремля, в 1565 г. начинаются грандиозные земляные и строительные работы: „Великий государь царь и великий князь Иван Васильевич в бытность свою на Вологде повелел рвы копать, и сваи уготавлять, и место чистить, где быть грацким стенам каменного здания“ (ПСРЛ.[26]26
  ПСРЛ – Полное собрание русских летописей.


[Закрыть] – Т. 37. – С. 196). Строительство осложнялось необходимостью подведения во рвы проточной воды <…>. Это было достигнуто за счет изменения русла речки Содемы в нижнем ее течении. В настоящее время этот участок называется рекой Золотухой. В 1566 г. Иван Грозный „повелел заложить град каменный, и его, великого государя, повелением заложен град апреля 28 день на памяти святых апостолов Иассона и Сосипатра“ (ПСРЛ. – Т. 37. – С. 196–197). <…> Историк Р. Г. Скрынников отмечает, что в Вологду привозят 300 пушек (!!!), отлитых на московском Пушечном дворе, а в гарнизоне крепости, кроме дворян, постоянно присутствуют 500 стрельцов. В работах участвуют выписанные из Англии специалисты. Есть основания считать, что Иван IV не чувствовал себя в достаточной безопасности даже в возводимой крепости. Предпринимается строительство флотилии на случай экстренного отъезда царя в Англию – об этом упоминается в местном летописце. <…>

Ниже кремля по р. Вологда часть города, где находились склады товаров и строились корабли, отделяется от напольной стороны рвом, известным ныне как р. Копанка. Он имел в длину 1,8 км и соединял р. Шограш и ров Золотуха. К настоящему времени часть Копанки засыпана. Судя по рельефу местности, она не могла быть водоводом, а являлась рубежом обороны нижней части города. Длина рвов с трех сторон кремля составила 2,2 км, с четвертой крепость проходила по правому берегу р. Вологда. Общая длина стен составляла более 3 км, они проходили по берегу Вологды, левому берегу Золотухи и далее – по направлению современных улиц Октябрьской и Ленинградской. Задуманная в камне крепость не была построена. Каменными были стены по берегу Золотухи, частично по улице Ленинградской, остальные – деревянные. По реконструкции Н. В. Фалина, в пояс стен входили 23 башни, из которых семь были проездными. Есть и другие мнения по вопросу о количестве башен. Высота каменных стен была от 2 до 8 м, деревянных – 5–9 м. Поверх каменных стен были нарублены деревянные „тарасы“. Примерно в таком виде крепость просуществовала сто лет. <…> В настоящее время от Вологодского кремля времени Ивана Грозного, в два раза превосходившего по площади современный Московский Кремль, остались только следы древних рвов».[27]27
  Кукушкин И. П., Никитинский И. Ф. Указ. соч. – С. 59–60.


[Закрыть]

В 1569–1570 гг. Иван IV предпринял карательную экспедицию против Твери и Новгорода. Историки до сих пор спорят по поводу причин, побудивших царя предать тверские и новгородские земли «огню и мечу». Доминируют две точки зрения:

1) поход связан с очередным «безумством» царя, решившим потешить себя кровавыми оргиями;

2) поход предпринят для наказания непокорных земель…

У авторов есть собственная версия этих событий. Как доказывают исторические документы, даже после введения опричнины государь не чувствовал себя в абсолютной безопасности. В 1567 г. он отправил в качестве посла к королеве Англии Елизавете с секретным поручением упоминавшегося выше Э. Дженкинсона. Посол доложил своей королеве:

«Далее царь просит убедительно, чтобы между им и ея корол[евским] вел[ичест]вом было учинено клятвенное обещание, что если бы с кем-либо из них случилась какая-либо беда, то каждый из них имеет право прибыть в страну другаго для сбережения себя и своей жизни, и жить там и иметь убежище без боязни и опасности до того времени, пока беда не минует и Бог не устроит иначе, и что один будет принят другим с почетом. И хранить это в величайшей тайне».[28]28
  Цит по: Толстой Ю. Первые сорок лет сношений между Россиею и Англиею. – СПб., 1875. – С. 40.


[Закрыть]

Таким образом, в царском послании речь идет о взаимном предоставлении политического убежища.

Обращают на себя внимание два момента: поручение дано английскому подданному; посол передает слова царя, обращенные к королеве, устно. Эти факты указывают на необычайно высокий уровень секретности царского послания. При этом Дженкинсон сильно рисковал. Будь он перехвачен недругами русского царя и расскажи им о своей миссии, его, скорее всего, объявили бы изменником, а русский царь имел бы полное право потребовать у своей царственной «сестры» голову хулителя, поскольку никаких письменных подтверждений своим словам последний предоставить не смог бы.

Поскольку сообщение передавалось устно, Елизавета усомнилась в его правдивости. Было ли это искреннее сомнение или только политическая игра мудрой дамы, неизвестно, но оно нашло отражение в наставлениях, данных Елизаветой специальному послу Томасу Рандольфу в июне 1568 г.:

«И вы скажите, что упомянутый слуга наш Антон Дженкинсон под великою тайной сказал нам о желании царя иметь с нами такую дружбу, что если бы по какому-либо бедствию одному из нас случилось искать убежище вне наших собственных стран, то в таком случае другой должен принять защиту его. По этому предмету вы скажите, что мы подумали, что упомянутый наш слуга Ант. Дженкинсон не уразумел слова царя. Ибо, хотя мы полагаем весьма достоверным, что царь мог сделать сказанному нашему слуге предложение о содержании между нами дружбы и любви, но с одной стороны, уповая на милость Божию, всегда нам являемую, мы ни мало не сомневаемся в продолжении мира в нашем правлении, не опасаясь ни наших подданных, ни кого-либо из иностранных врагов; с другой стороны, нам не известно что-либо противное сему и о положении царя, о могуществе и мудрости которого получаем лучшия донесения от наших подданных, торгующих в его государстве. Поэтому мы полагаем, что упомянутый слуга наш ошибочно понял значение сказанных ему царем речей. Тем не менее, однако, для яснейшего уразумения его намерений мы повелели вам повторить ему это дело, точно узнать его волю и уверить его, что если бы в правление его произошло какое-либо несчастье (так как все под небом, по воле Божьей, подвержено переменам), мы уверяем его, что он будет дружески принят в наших владениях и найдет в нас надежную дружбу для поддержания всех его справедливых исканий, столь же верно, как если бы он имел от нас нарочныя о сем грамоты и обязательства, подписанные нашею рукою и припечатанные нашею печатью».[29]29
  Там же. – С. 47–48.


[Закрыть]

Из приведенного отрывка следует: несмотря на сомнения, Елизавета дала послу четкое указание о своем согласии предоставить Ивану IV политическое убежище. Согласие также было передано устно, что позволяло сохранить сообщение в тайне даже от ближайшего окружения русского царя.

В 1569 г. Иван IV направил в Англию с тайным посольством дворянина Андрея Григорьевича Совина. Летом 1570 г. тот привез царю грамоту от 18 мая, подтверждавшую предоставление убежища для самого Грозного, его семьи и его приближенных во владениях английской королевы.

Этот документ чрезвычайной государственной важности приводим как яркий образец тайной дипломатии:

«Отправив в другой грамоте (где речь идет об отказе в заключении военно-политического союза. – Примеч. авт.), отданной посланнику вашего выс[очест]ва благородному Андрею Григорьевичу Совину, на большую часть поручений изустных и письменных, привезенных и объявленных нам тем посланником, мы сочли за благо, во изъявление нашего доброжелательства к благосостоянию и безопасности вашего выс[очест]ва, отправить к вашему выс[очест]ву сию нашу тайную грамоту, о которой кроме нас самих ведомо только самому тайному нашему совету. Мы столь заботимся о безопасности вашей, царь и вел[икий] князь, что предлагаем, чтобы если бы когда-либо постигла вас, господин брат наш царь и вел[икий] князь, такая несчастная случайность, по тайному ли заговору, по внешней ли вражде, что вы будете вынуждены покинуть ваши страны и пожелаете прибыть в наше королевство и в наши владения с благородною царицею, супругою вашею, и с вашими любезными детьми, князьями, – мы примем и будем содержать ваше выс[очест]во с такими почестями и учтивостями, какия приличествуют столь высокому государю, и будем усердно стараться все устроить, в угодность желанию вашего вел[ичест]ва, к свободному и спокойному провождению жизни вашего выс[очест]ва со всеми теми, которых вы с собою привезете. Вам, царь и вел[икий] князь, предоставлено будет исполнять Христианский закон, как вам будет угодно; и мы не посягнем ни в каком отношении на оскорбление вашего вел[ичест]ва или кого-либо из ваших подданных, не окажем никакого вмешательства в веру и в закон вашего выс[очест]ва, ни же отлучим ваше выс[очест]во от ваших домочадцев или допустим насильное отнятие от вас кого либо из ваших.

Сверх того мы назначаем вам, царь и вел[икий] князь, в нашем королевстве место для содержания на вашем собственном счете на все время, пока вам будет угодно оставаться у нас.

Если же вы, царь и вел[икий] князь, признаете за благо отъехать из наших стран, мы предоставим вам со всеми вашими отъехать в ваше ли Московское царство или в иное место, куда вы признаете за лучшее проехать через наши владения и страны. Мы не будем никоим образом останавливать и задерживать вас, но со всякими пособиями и угождениями дадим вам, любезный наш брат царь и вел[икий] князь, пропуск в наши страны или иное место по вашему благоусмотрению.

Обращаем сие по силе сей грамоты и словом Христианского Государя, во свидетельство чего и в большее укрепление сей нашей грамоты, мы, корол[ева] Елисавета, подписываем оную собственною нашею рукою в присутствии нижепоименованных вельмож наших и советников <…> и привесили к оной нашу малую печать, обещаясь, что мы будем единодушно сражаться нашими общими силами противу наших общих врагов и будем исполнять всякую и отдельно каждую из статей, упоминаемых в сем писании, дотоле пока Бог дарует нам жизнь; и сие государским словом обещаем».[30]30
  Там же. – С. 99–101.


[Закрыть]

Таким образом, летом 1570 г. Иван Грозный получил секретный документ, гарантирующий ему, членам его семьи и приближенным предоставление политического убежища в Англии. Но получить согласие на прибытие в другую страну – только половина дела. Кроме этого следует определить точный (литерный) маршрут и провести достаточно сложные организационные и оперативные мероприятия по реализации задуманного плана.

В XVI в. из Москвы на север можно было попасть только по рекам Вологда, Сухона и Северная Двина. Иван Грозный приказал строить корабли в Вологде. Верфи и корабли возводились под строжайшим секретом, в строительстве принимали участие английские специалисты. Служащий Английской торговой компании Джером Горсей вспоминал о беседе с Иваном IV, состоявшейся в конце 1579 – начале 1580 г.

Царь «спросил меня, видел ли я большие суда и барки (barcks) у Вологды. Я сказал, что видел.

– Какой изменник показал их тебе?

– Слава их такова, что люди стекались посмотреть их в праздник, и я с толпой пришел полюбоваться на их странные украшения и необыкновенные размеры…

– Хитрый малый, хвалит искусство своих же соотечественников, – сказал царь стоящему рядом любимцу. – Все правильно, ты, кажется, успел хорошо их рассмотреть. Сколько их?

– Ваше Величество, я видел около двадцати.

– В скором времени ты их увидишь сорок, не хуже, чем те».[31]31
  Горсей Дж. Записки о России. XVI – начало XVII в. – М., 1990. – С. 72–73.


[Закрыть]

Вопрос царя о количестве судов вовсе не праздный и был задан не из желания похвастаться перед гостем. Английский торговый агент М. Локк писал, что в первой половине 1570-х гг. только из одного царского дворца было вывезено до четырех тысяч телег с драгоценностями. Горсей в «Записках…» также свидетельствует, что Иван Грозный «построил множество судов, барж и лодок у Вологды, куда свез свои самые большие богатства, чтобы, когда пробьет час, погрузиться на суда и спуститься вниз по Двине, направляясь в Англию, а в случае необходимости – на английских кораблях».[32]32
  Там же. – С. 63.


[Закрыть]

Вышесказанное подтверждает, что Вологда являлась не только резервной царской ставкой и местом хранения государевой казны, но, базовым центром основного (литерного) маршрута эвакуации царской семьи из России в Англию. Мы полагаем, что поход Ивана Грозного в 1569–1570 гг. на Тверь, Медный, Торжок, Вышний Волочёк и Новгород одной из основных целей имел устранение потенциальной угрозы флангового удара по литерному маршруту в случае бегства царя из Москвы с небольшой дружиной. Жесткие карательные меры должны были максимально оградить царя и его немногочисленное окружение во время возможной эвакуации от столь реальных смут и заговоров удельной оппозиции. Нельзя забывать и о том, что Новгород долго оставался оплотом свободомыслия и самоуправления, и на него внимательно смотрели соседние русские города, стараясь сориентироваться в сложной политической конъюнктуре того времени.

Превентивные меры по переселению «поближе к руке» наиболее ретивых оппонентов самодержавной власти, предпринятые за столетие до этого предками Грозного, и его карательные экспедиции содействовали укреплению безопасности престола, позволяли хитрому и подозрительному государю рассчитывать на успех в случае внезапной эвакуации из Москвы, делая невозможным повторение ситуации с Василием Темным.

Подготовка и проведение мероприятий, рассчитанных на обеспечение собственной безопасности и концентрацию власти в одних руках, красной нитью проходят через всю жизнь Ивана IV. Поэтому мы считаем высказанную версию вполне вероятной для тех условий, в которых осуществлялось управление российским государством во второй половине XVI в.

Таким образом, в царствование Ивана Грозного были не только заложены основы организации тайных маршрутов эвакуации представителей правящей фамилии, но и проработаны на международном уровне варианты тайных соглашений с дружественными государями. А строительство с помощью иностранных специалистов в «великой тайне» достаточно представительного флота и отправка части казны в надежные хранилища на случай внезапного отъезда лишний раз подчеркивают серьезность намерений правителя Московии и его «великое тщание» о безопасности собственной персоны как олицетворения государства.

На практике, как это часто повторялось в истории, репрессиям подвергались не только виноватые, но и совершенно невиновные. Разделавшись с земской оппозицией, государь переключился на поиск «врагов» среди приказной бюрократии. При дворе заметно набирали силу братья Щелкаловы, которые сыграли не последнюю роль в опале И. М. Висковатого. В 1570 г. Иван Михайлович открыл печальный список руководителей и сотрудников секретных служб России, получивших в качестве награды за верную и безупречную службу «высшую меру». В том же году в опалу попал и дьяк Посольского приказа О. Г. Непея, который, к счастью, не погиб, а «всего лишь» был сослан в Вологду.

Жертвами наветов или подозрений царя стали многие люди, причем не только из боярского сословия. Перепады от царской милости к опале могли быть следствием конкуренции среди групп опричников, принадлежащих к разным оперативным подразделениям. Не избежали репрессий и многие из опричников, в том числе высокопоставленные. Так, А. Д. Басманова в 1570 г. по приказу царя убил собственный сын, Ф. А. Басманов.

Во главе корпуса опричников встал Г. Л. Скуратов-Бельский, а младший Басманов вошел в круг доверенных людей царя. Еще одним приближенным опричником был В. Г. Грязной.

В числе опричников были не только русские подданные, но и иноземцы, в первую очередь выходцы из «немецких земель», например Краузе, Таубе и Г. Штаден.[33]33
  См.: Штаден Генрих. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. – М., 2003.


[Закрыть]

Опричнина утвердила неограниченную власть царя – самодержавие, но в области военного дела она показала свою полную неэффективность, проявившуюся во время нашествия крымского хана Девлет-Гирея, что привело к ее отмене Иваном Грозным в 1571 г.

В том же царь поручил М. И. Воротынскому и боярину Н. Р. Юрьеву (деду первого царя из династии Романовых) провести съезд служилых людей из пограничных городов и выработать план защиты южных границ.[34]34
  См.: Акты Московского государства; в 3 т. – СПб., 1890–1901. – Т. I. – С. 1.


[Закрыть] Для регламентации деятельности пограничной охраны 16 февраля 1571 г. был составлен «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе», «чтоб воинские люди на государевы окраины войною безвестно не приходили».[35]35
  Там же. – С. 2.


[Закрыть]

Поскольку степняки придерживались стратегии опустошения, а не завоевания, основной задачей русских являлось перекрытие коммуникаций маневренного противника. Система пограничной охраны и обороны опиралась на базовые крепостные укрепления, между которыми возводилась полоса из валов и засек, препятствовавшая перемещению конных орд. Для наблюдения за противником в Дикое поле, за линию укреплений, направлялись посты (заставы и «сторожи») и подвижные наряды (станицы, станы). Служба начиналась с 1 апреля и продолжалась до тех пор, пока не ляжет снег. Посты несли службу в три смены, сначала по шесть недель, затем по четыре, чтобы «сторужи без сторожей не были во весь год ни на один час».[36]36
  Там же. – С. 4.


[Закрыть]

Станичники высылались в дозор на 15 дней и проходили до 200–250 верст. Если станицу «разгоняли» враги или станичники попадали в плен, на их место немедленно высылались другие. Служебные обязанности предписывалось выполнять в конном строю, каждый из станичников должен был иметь «справного» коня. Все крепостные гарнизоны, летучие отряды, заставы и население порубежья составляли единый военно-административный организм, функционировавший в соответствии с условиями пограничной жизни.

Подобная организованность пограничной службы была бы невозможной без подробной регламентации, вобравшей многолетний практический опыт и предписывавшей крайнюю осмотрительность. Расположение застав следовало хранить в тайне, запрещалось делать станы и устраивать остановки в лесах и дважды разводить огонь в одном и том же месте. Эти меры позволяли вводить врага в заблуждение относительно численности и расположения постов охраны и приучали пограничников к бдительности. При обнаружении неприятеля дозорные должны были оповестить об опасности ближайший город или заставу и зайти в тыл противника для определения его численности и тактических намерений. Добытые сведения надлежало доставить по команде и продублировать соседним заставам. За недобросовестное отношение к служебным обязанностям охранники подвергались телесным наказаниям и денежным штрафам. «А которые сторожи, не дождавшись себе отмены с сторожи отъедут <…> быти казненными смертью».[37]37
  Там же. – С. 3.


[Закрыть] Постепенно, от рубежа к рубежу, создавалась глубоко эшелонированная система активной охраны и обороны Московского государства, одной из задач которой являлось заблаговременное выявление угрозы и предупреждение об опасности.

Параллельно шло структурирование системы управления «специальными институтами» государства. В 1571 г. был учрежден Стрелецкий приказ (приказ Надворной пехоты), ведавший стрелецкими полками. Термин «надворной» (по одному из толкований – «придворной») указывал на высокий статус стрелецких полков, которые несли службу при дворе. А несколько позже появились Бронный (в 1573 г.) и Пушкарский (в 1577 г.) приказы.

В 1571 г. Разбойная изба была преобразована в Разбойный приказ, в состав приказа входили боярин или окольничий, дворянин и два дьяка. Приказ заведовал делами о разбоях, грабежах и убийствах, палачами, тюрьмами; ему были подчинены губные старосты; он заботился о поимке убийц, воров и разбойников во всей России, кроме Москвы. Дьяками Разбойного приказа были В. Я. Щелкалов, К. С. Мясоед (Вислово), У. А. Горсткин и Г. М. Станиславов. Тогда же был организован Холопий приказ для рассмотрения судебных дел холопов и ведения розыска беглых.

Но… ревностная и преданная служба государю не избавила от подозрений в измене даже М. И. Воротынского. В 1573 г. на него донес собственный слуга как на «чародея», злоумышлявшего против Ивана IV. Князя схватили, пытали и полуживым отправили в ссылку на Белоозеро; по пути туда он скончался. Остается неизвестным, явилась ли его смерть следствием чрезмерного усердия «пытошных дел мастеров» или верного царева слугу умертвили в пути по тайному приказу.

Обострившийся конфликт с внутренней оппозицией заставляет царя в 1575 г. фактически возродить опричнину. Грозный вновь отрекается от трона, на который сажает татарского хана Симеона Бекбулатовича, а себя объявляет «князем московским» и разделяет страну на земщину и «удел». Пост кравчего получает Борис Федорович Годунов, сменивший казненного Ф. А. Басманова. Руководителями «новой» опричнины становятся и новые фавориты: Б. Я. Бельский и А. Ф. Нагой.

Примерно в то же время в составе российского войска появляется подразделение, состоявшее из иностранцев. Д. Горсей пишет, что он был одним из инициаторов создания подразделения наемников:

«Я отважился устроить так, чтобы царю рассказали о разнице между этими шотландцами, теперешними его пленниками, и шведами, поляками, ливонцами – его врагами. Они [шотландцы] представляли целую нацию странствующих искателей приключений, наемников на военную службу, готовых служить любому государю-христианину за содержание и жалованье, [я говорил, что] если Его Величеству будет угодно назначить им содержание, дать одежду и оружие, они могли бы доказать свою службу, показать свою доблесть в борьбе против его смертных врагов – крымских татар. <…> Вскоре лучшие воины из этих иностранцев были помилованы и отобраны, для каждой национальности был назначен свой начальник, для шотландцев – Джими Лингет (Jeamy Lingett), доблестный воин и благородный человек. Им дали деньги, одежду и назначили ежедневную порцию мяса и питья, дали лошадей, сено и овес, вооружили их мечами, ружьями и пистолями. <…> Двенадцать сотен этих солдат сражались с татарами успешнее, чем двенадцать тысяч русских с их короткими луками и стрелами. Крымские татары, не знавшие до того ружей и пистолей, были напуганы до смерти стреляющей конницей, которой они до того не видели, и кричали: „Прочь от этих новых дьяволов, которые пришли со своими метающими паффами“».[38]38
  Там же. – С. 70–71.


[Закрыть]

Как мы полагаем, тактические приемы, использовавшиеся принятыми на русскую службу иностранцами, являлись прямым следствием опыта, приобретенного наемниками в многочисленных европейских войнах между Англией, Испанией, Священной Римской империей и Францией первой половины XVI в.

Судьба иностранных наемников весьма поучительна для потомков. Горсей пишет: «Позднее они получили жалованья и земли, на которых им разрешили поселиться, женились на прекрасных ливонских женщинах, обзавелись семьями и жили в милости у царя и его людей».[39]39
  Там же. – С. 70.


[Закрыть]

Как мы видим из приведенных воспоминаний, политика царя по отношению к служилым иностранцам заключалась в том, чтобы постепенно сделать их полноправными российскими подданными. Не будучи связаны кровными узами со старой боярской знатью, своим благополучием они были полностью обязаны царю. Эту традицию продолжил Борис Годунов, а в Российской империи Романовых она существовала на протяжении нескольких веков.

Но были и другие иностранцы. Так, у царя служил придворный аптекарь и астролог Елисей Бомелий, по некоторым данным, родившийся в Вестфалии и обучавшийся в Кембридже. Он умел готовить яд, который действовал не сразу, а спустя некоторое время. Это не давало установить причинно-следственную связь между бокалом вина и смертью выпившего его человека. По сведениям немецких наемников Таубе и Краузе, служивших в те годы московскому царю, Бомелий отравил по приказу царя до ста опричников. В 1580 г. лейб-медик решил покинуть царя и предпринял попытку сбежать из Москвы, но неудачно. Его поймали, вернули в столицу и жестоко казнили в назидание другим. Приведенный пример показывает, что люди, допущенные к сокровенным государевым тайнам, находились под неусыпным контролем, пренебрегать которым было крайне рискованно.

Во второй половине XVI в. значительно усилилось влияние иезуитов в Польше, где они основали несколько учебных заведений и издали около 350 теологических, философских, катехизических и проповеднических сочинений – мощнейшая подпитка для идеологического обеспечения информационной войны. А в 1577 г. папа Григорий XIII из дал буллу об образовании Греческой коллегии, в которой должны были обучаться воспитанники из восточнославянских земель: Польши, Ливонии и Московии. И все это в условиях продолжавшейся Ливонской войны.