Текст книги "Спецслужбы мира за 500 лет"

Директор Императорской публичной библиотеки А. Ф. Бычков опубликовал в 1878 г. отрывки из «росписи» самозванца, относящейся к маю 1606 г. В ней действительно указывается, какому из поляков убить или пленить того или иного русского князя, боярина, дворянина или купца.[74]74
  Бычков А. Ф. Описание славянских и русских рукописных сборников Императорской публичной библиотеки. – Вып. 1. – СПб., 1878. – С. 156.


[Закрыть]

Скорее всего, бояре через своих информаторов получили сведения о намерениях Лжедмитрия и назначили свое выступление на 17 мая. Руководители заговора, В. Шуйский, В. Голицын и И. Куракин, обязались друг другу: «А кто <…> будет из них царем, тот не должен никому мстить за прежние досады, но по общему совету управлять Российским царством».[75]75
  Цит. по: Соловьев С. М. Указ соч. – Кн. I V. – Т. 7–8. – С. 437–438.


[Закрыть]

Бояре склонили на свою сторону новгородские и псковские войска численностью 18 тысяч человек, стоявшие под Москвой в ожидании похода на Крым. Не исключено, что ратникам обещали вместо дальнего похода отпустить по домам.

Шуйский успокаивал тех, кто испытывал определенные сомнения: «Если будут все заодно, то бояться нечего: за нас будет несколько сот тысяч, за него – пять тысяч поляков, которые живут не в сборе, а в разных местах».[76]76
  Там же. – С. 438.


[Закрыть]

В заговор оказались вовлечены не только бояре, но и некоторые купцы, а также сотники и пятидесятники московских стрелецких полков. Иностранных наемников, верно служивших Годунову, а после него самозванцу, решили не трогать. И тому были веские причины:

1) после смерти царя наемники автоматически освобождались от присяги, поскольку служили не царствующей фамилии, а определенной персоне;

2) загонять организованные высокопрофессиональные подразделения в «угол» было неразумно и чрезвычайно опасно.

После 10 мая 1606 г. среди московского люда началась массированная информационная война против самозванца. Его не без оснований обвиняли в намерении искоренить православие и уничтожить русское дворянство. Слухи распространялись с завидной быстротой, вовлекая в процесс все новых и новых представителей практически всех социальных слоев. Атмосфера накалялась.

К Лжедмитрию поступали отрывочные сведения о настроениях в Москве. Немецкие алебардщики привели одного из агитаторов во дворец, но самозванец послушал бояр, уверявших, что не стоит обращать внимания на слова пьяного. Лжедмитрий был настолько уверен в своей безопасности, что проигнорировал донесения охраны, трижды (!) письменно докладывавшей ему об опасности.

Между тем, солдаты польской пехоты не разделяли беспечности «царя». Они доложили Юрию Мнишеку, который был у них воеводой, что москвичи не продают им больше оружия и пороха. Самозванец уверил тестя, что полякам бояться нечего, и для их успокоения велел расставить по улицам стрелецкую стражу. Других дополнительных мер безопасности ни он, ни его охрана не предприняли, а дежурное подразделение драбантов насчитывало не более ста человек.

Хорошо вооруженные польские отряды могли организовать серьезный отпор и сорвать планы московских заговорщиков. (Последним было известно, что послы поставили на своем дворе стражу, а Мнишеки разместили у себя всю польскую пехоту.) Поддержать самозванца могли также не участвовавшие в заговоре стрельцы Стремянного полка и отдельные москвичи.

Заговорщики придумали простой, но эффективный план, суть которого заключалась в том, чтобы пустить слух: «Ляхи бьют государя!» Простой люд откликнулся бы на него непременно, и оставалось только воспользоваться случаем, чтобы осуществить все свои замыслы, вплоть до убийства Лжедмитрия.

Был предусмотрен и вариант «тихого» устранения самозванца: дьяку Осипову надлежало тайно проникнуть в царские покои и заколоть «царя». В случае удачного покушения в роли виновных выставили бы поляков.

К вечеру 16 мая подготовка к перевороту была завершена. В Москве сосредоточились вооруженные сторонники заговорщиков, в город никого не впускали и не выпускали. Дома, где ночевали прибывшие на свадьбу Лжедмитрия и Марины Мнишек иноземцы, пометили условными знаками.

Караул наемников численностью в сто человек, несший службу у царского дворца, получил от имени Лжедмитрия приказ разойтись по домам. По разным данным, на посту осталось от тридцати до пятидесяти человек.

В четвертом часу утра (это время часто называют «часом переворотов») 17 мая 1606 г. колокольный звон возвестил о начале восстания. Все ворота Кремля были блокированы войсками. Василий Шуйский призвал идти на «злого еретика» во имя Божие, и через захваченные Спасские ворота заговорщики проникли на территорию царского двора. П. Басманов, пытавшийся защитить «царя», погиб от руки М. Татищева, возвращенного Лжедмитрием из ссылки. Стрельцы внутреннего караула, не участвовавшие в заговоре, вначале отогнали нападавших, но последние пригрозили истреблением стрелецких семей в слободах. Мария Нагая прилюдно объявила, что царь – не ее сын. После этого самозванца выдали толпе, убившей его: открытый суд над ним мятежным боярам был невыгоден, так как на суде вскрылись бы факты многократных предательств «родовитых придворных мужей».

Призыв «Смерть ляхам!» сработал: на улицах Москвы было убито свыше двух тысяч иностранцев, сторонников Лжедмитрия. Избежать смерти смогли только те, кто, как Вишневецкий со своим отрядом, храбро оборонялись или своевременно успели бежать из Москвы. Иноземных послов для исключения международных скандалов и связанных с этим проблем, заговорщики заранее взяли под защиту, выделив для этого 500 стрельцов. Успели уйти от расправы и некоторые русские сторонники Лжедмитрия, такие как дворянин Молчанов; убежище они нашли в Речи Посполитой.

Иностранные наемники на русской службе (не путать с подданными польского короля, прибывшими в Москву) практически не пострадали, поскольку сумели не только организованно отойти из Кремля, но и наладить серьезную охрану мест своего проживания. Попытки разношерстной самоуправляемой толпы «лихих московских людишек» поживиться в иноземной слободе получили сильный вооруженный отпор. Следует отметить, что охрану мест проживания иноземных наемников и их семей обеспечили и руководители заговора, с тем чтобы сохранить для нового государя надежных союзников. Некоторые из них впоследствии опубликовали воспоминания об этом времени, как, например, офицеры охраны К. Буссов и Я. Маржерет.

После удачного завершения заговора тело самозванца сожгли, пеплом зарядили пушку и выстрелили в сторону Польши, как бы символизируя конец грандиозного обмана. Некоторые представители духовенства предупреждали бояр о пагубности глумления над прахом, предрекая грядущие несчастья, но их не послушали.

Мятежники не предусмотрели всех негативных последствий своих вероломных действий. Боярский «верховой» заговор отнюдь не способствовал единению народа, разделившегося на многочисленные группировки приверженцев того или иного «царя» или претендента на трон. Интересы общества в очередной раз были принесены в жертву личным амбициям некоторых представителей российской правящей элиты.

Девятнадцатого мая на Красной площади сторонники Шуйского «выкрикнули» его новым царем; впоследствии они стремились представить это «избрание» общенародным делом.

Понимая незаконность захвата власти, Шуйский предпринял активные меры для создания своего положительного образа. Шагом в этом направлении стало некоторое ограничение самодержавной власти. Во-первых, царь не мог никого лишить жизни без приговора Боярской думы. Во-вторых, отменялась практика преследования целого рода (семьи) за проступок одного его члена в делах политических. В-третьих, было обещано не верить доносам без расследования и наказывать доносчиков за несправедливые наветы.

Нет сомнений в том, что все эти нововведения были предложены под давлением московских вельмож в обмен на поддержку в заговоре против Лжедмитрия I, кроме того, они служили боярам страховкой от возможных репрессий со стороны самого Шуйского. Однако Шуйский не собирался терпеть рядом с собой бывших соратников: уже в июле многих из них отправили в почетную ссылку. Так, князь Рубец-Моссальский был назначен воеводой в Карелию, боярин М. Салтыков – в Ивангород, боярин Б. Бельский – в Казань, князь г. Шаховской – в Путивль.

Приняв присягу, Шуйский начал рассылать грамоты с одной целью – доказать законность замены царя Дмитрия царем Василием. Выстраивалась следующая цепь доказательств: свергнутый царь был самозванец – Шуйский же имеет права на престол, как Рюрикович, и избран законно. Грамоты отправлялись от имени Шуйского, бояр и инокини Марфы (царицы Марии Нагой). Особый упор делался на обоснование справедливости боярского переворота. В одной из грамот говорилось, что Лжедмитрий намеревался вывести за город наиболее известных бояр, дворян и думных людей под предлогом военных учений и там их «побить». Как мы видим, в этой грамоте боярская «революция» была достаточно грамотно представлена в качестве превентивного удара, нанесенного с благородной целью спасти жизнь «уважаемых людей» от «проклятых ляхов» и сохранить истинную православную веру.

В мае 1606 г. лжепартиарх Игнатий был низложен и заточен в Чудов монастырь, а вместо него патриархом избрали митрополита Казанского и Свияжского Гермогена. Одним из доказательств самозванства Лжедмитрия I стала канонизация «истинного царевича» Дмитрия и торжественный перенос его мощей из Углича в Москву в июне 1606 г. Религиозный обряд использовали как средство политического убеждения россиян в правоте и «истинности» (легитимности) нового царя.

И все же меры, предпринятые правительством Шуйского, особого успеха не имели: слишком одиозной была личность человека, неоднократно менявшего свою позицию. Не очень доверяли и словам Марии Нагой. Старшинство рода Рюриковичей практически потеряло свое значение в глазах народа, и воцарение Шуйского могла оправдать разве что поддержка Земского собора. Но легитимным способом получения верховной власти Шуйский пренебрег, заменив его банальным «выкрикиванием» на площади 19 мая. Захватив трон насильственным путем, он, по сути, придал новый импульс самозванству со ссылкой на «исторические анналы», бунтам и междоусобицам. Масштабы гражданской войны и усиления внутригосударственной напряженности в его царствование значительно возросли.

Уже в июле 1606 г. в Москве начались мятежи, к которым подстрекали Нагие и их родственник боярин Шереметев. Волнения охватили весь юго-запад России. Лжепетр узнал об убийстве Лжедмитрия в Свияжске, после чего повернул на юг и сжег Царицын, а затем опустошил низовья Дона и разорил Царев-Борисов. Затем он направился на северо-запад, к ставленнику Лжедмитрия князю г. Шаховскому. Тот признал Лжепетра как племянника и наместника Лжедмитрия.

Воевода Путивля Шаховской объявил жителям, что московские изменники убили не Дмитрия, а «немца» и что настоящий сын Ивана Грозного «чудесным образом спасся и ныне скрывается в Северской земле». Это извечное заклинание о «чудесном спасении» послужило сигналом к новому мятежу в тех же городах, что добровольно присягали при Лжедмитрии. Население ожидало нового самозванца, личность которого уже не играла особой роли. Желание свергнуть московского царя Василия овладело массами и стало доминирующим политическим лозунгом, объединившим не только разные социальные слои, но и прежних непримиримых врагов.

Ярким примером сотрудничества различных политических сил стало движение, в недавнем советском прошлом называвшееся «крестьянской войной» под руководством И. И. Болотникова. Признаем, что доля истины в этом названии, несомненно, есть.

Иван Исаевич Болотников, первым возглавивший в 1606 г. вооруженную борьбу против Шуйского, – уникальная личность. Считается, что он был боевым холопом князя А. А. Телятевского, затем казаковал на Дону и Волге, стал атаманом. Попав в плен к крымским татарам, был продан в рабство на турецкие галеры, после освобождения европейцами Болотников через Венецию и Германию попал в Польшу, что называется – в нужное место и в нужное время.

Похождения Ивана Болотникова в Европе нельзя доподлинно проверить. Возможно, он был ставленником иезуитов, которые через посредников выкупили его у османов, должным образом подготовили, а затем отправили в Россию с определенной миссией. В Самборе Болотников, вызвавший подозрение как русский, был задержан и доставлен к человеку, который назвался «царем Дмитрием». В роли мнимого «государя» выступал М. Молчанов, один из приближенных Лжедмитрия, участник ликвидации семьи Бориса Годунова.

На наш взгляд, участие в ликвидации и тот факт, что Молчанов сумел ускользнуть из Москвы в ночь переворота, позволяют практически однозначно считать его причастным к секретной службе Лжедмитрия I (а точнее, иезуитов). Говорит это и о сети информаторов, своевременно предупредивших его о заговоре. Хотим заметить, что подавляющее большинство представителей папского престола пережили переворот без существенных потерь и благополучно добрались до Речи Посполитой и других европейских стран.

Известно, что по пути в Речь Посполитую Молчанов распространял слухи о спасении самозванца. Задолго до названных событий этот человек проводил в Самборе работу по поиску приемлемой кандидатуры на роль нового «царя Дмитрия» и параллельно вербовал сторонников будущего московского «государя». Болотников, который произвел на Молчанова выгодное впечатление, был послан в Путивль и назначен «большим воеводой» «царя Дмитрия».

После победы болотниковцев под Кромами в сентябре 1606 г. и начала осады Москвы в октябре в правительственных войсках началось массовое дезертирство. Так, набранные в Перми войска сначала устроили маленькую междоусобную войну, а затем попросту разошлись по домам. Число противников Шуйского, наоборот, продолжало увеличиваться, а восстания на юге России сделались повсеместными. Боярский сын сотник Истома Пашков взбунтовал Тулу, Венев и Каширу; в Рязанском княжестве подняли мятеж воевода Г. Сунбулов и дворянин П. Ляпунов.

О Прокопии Ляпунове следует сказать особо. После смерти Бориса Годунова он перешел на сторону Лжедмитрия, затем в составе отрядов Болотникова воевал против Шуйского, но в ноябре 1606 г. повинился перед царем. В 1607 г. Ляпунов стал думным дворянином. В 1608–1610 гг. руководил движением служилых людей против пособников Лжедмитрия II в Рязанском крае. В июле 1610 г. выступил организатором свержения царя Василия. После захвата Москвы польскими интервентами в 1611 г. Ляпунов возглавил Первое народное ополчение. Когда летом 1611-го в ополчении возникло Земское правительство, он стал его главой. Принятый по инициативе Ляпунова «приговор 30 июня» сводил на нет данные казакам обещания «воли и жалованья». Нетрудно догадаться, какая участь ожидала вдохновителя «приговора».

Характерно, что один из братьев Ляпуновых – Захар – еще в 1603 г. проходил по розыску о нелегальной торговле оружием для донских казаков, за что был бит кнутом.

В Астрахани Шуйскому изменил воевода – князь И. Хворостинин.

Таким образом, большинство «повстанческих армий» возглавляли люди, которые в силу не только присяги (крестного целования), но и долга служилого человека перед Отечеством были обязаны бороться с мятежниками.

Московские мятежи и заговоры получили логическое продолжение – пример незаконного захвата верховной власти в стране оказался заразителен. Смутное время хорошо иллюстрирует, к каким тяжелым последствиям может привести недооценка руководителем государства роли секретных служб, призванных обеспечивать безопасность Отечества и его личную безопасность.

После того как в октябре 1606 г. Болотников, Ляпунов и Пашков захватили Коломенское, положение Шуйского стало критическим. Правительственная армия практически распалась, провинциальные служилые дворяне разъехались по своим городам. Ядро царской армии составляли дворяне «московского списка»: стольники, жильцы, стряпчие. Их число в описываемый период составляло не более тысячи человек. Кроме того, в столице имелось несколько тысяч боевых холопов московских бояр, однако их надежность была сомнительной. Часть стрельцов московского гарнизона перешла на сторону повстанцев.

В Москве отсутствовали достаточные запасы продовольствия, поскольку многие коммуникации перерезали казаки и другие «разбойники». Не выплачивалось жалованье ратным людям. Войско «царя Дмитрия» насчитывало около 20–30 тысяч человек. В этих условиях московское правительство было вынуждено принимать экстренные меры для защиты столицы. И. Масса пишет, что в Москве провели перепись всех жителей старше шестнадцати лет, которым выдали оружие. В результате число защитников города возросло примерно на 10 тысяч человек. Всех москвичей, имевших оружие – не только пищали и сабли, но и рогатины с топорами, – записали «в осаду». Во многие города разослали грамоты с призывом к служилым людям собираться для обороны Москвы. Войско, сосредоточившееся в Замоскворечье, возглавил молодой талантливый воевода князь М. В. Скопин-Шуйский.

Однако наибольшую помощь защитникам принесла не тотальная мобилизация, а раскол в мятежных войсках. Болотников проявил неосмотрительность: в его грамотах, обращенных к московскому низшему сословию, содержались следующие призывы:

«Велят боярским холопам побить своих бояр, жен их, вотчины и поместья им сулят, шпыням и безыменникам-ворам велят гостей и всех торговых людей побивать, именья их грабить, призывают их, воров, к себе, хотят им давать боярство, воеводство, окольничество и дьячество».[77]77
  Там же. – С. 457.


[Закрыть]

Что это? Банальная глупость или целенаправленная политика иезуитов по дальнейшей дестабилизации внутрироссийской обстановки и дальнейшему разжиганию гражданской войны?

Ляпунов и Сунбулов позицию Болотникова не поддержали и решили явиться с повинною к царю Василию. В середине ноября 1606 г. часть рязанских дворян, детей боярских, стрельцов и казаков перешла на сторону Шуйского. Последний изменников принял, простил и даже наградил. Ляпунов, в частности, как мы уже указывали выше, получил чин думного дворянина. Второго декабря, во время битвы под Коломенским, на сторону Шуйского перешел со своим отрядом Истома Пашков. Как полагал С. М. Соловьев, позиция Шуйского по отношению к изменникам базировалась на следующем:

«Наказать первых раскаявшихся изменников значило заставить всех других биться отчаянно и таким образом продлить и усилить страшное междоусобие…»[78]78
  Там же.


[Закрыть]

Вынужденная терпимость к изменникам и перебежчикам принесла должные результаты.

Вероятно, переход дворянско-служилой части войска мятежников на сторону правительства мог быть обусловлен предварительной работой секретной службы Шуйского, обрабатывающей наиболее неустойчивых сообщников Болотникова. Нельзя исключить также, что столь одиозные, с точки зрения отталкивания от себя широких масс, грамоты Болотникова к москвичам были инспирированы московской тайной службой. Потерпев поражение, Болотников отступил в Коломну, затем в Тулу.

Однако опасность, угрожавшая Московскому государству, не ослабла, а усилилась. Зимой 1607 г. в Литве объявился новый «царь Дмитрий», вошедший в историю как Лжедмитрий II, или Тушинский вор. В мае он перешел русско-польскую границу, объявился в Стародубе и был признан населением. Шуйскому пришлось вести войну на два фронта. Царя Василия спасла от стратегического поражения только слабость личности Лжедмитрия II, формировавшего войско крайне медленно (лишь в сентябре он двинулся на помощь Лжепетру и Болотникову).

Летом 1607 г. против Шуйского действовали отряды и других самозванцев. Терские казаки, поддержавшие Лжепетра, выдвинули нового самозванца – «царевича Ивана-Августа», «сына» Ивана Грозного от брака с Анной Колтовской. Ему покорились Астрахань и все Нижнее Поволжье. Вслед за ним появился «внук» Грозного, «сын царевича Ивана Ивановича, царевич Лаврентий». В казачьих станицах множились «дети» царя Федора: «царевичи» Симеон, Савелий, Василий, Клементий, Ерошка, Гаврилка, Мартынка. Все эти «царевичи» вынуждали правительство распылять силы. Смута порождала множество временных «героев», каждый из которых хотел получить свою часть власти в условиях слабости центральной власти и полного разброда в национальном сознании подавляющей народной массы.

Шуйский, желая прекратить сопротивление болотниковцев, принял предложение «некоего немца» Фидлера отравить Болотникова в Калуге. Фидлер поклялся:

«Во имя Пресвятой и Преславной Троицы я даю сию клятву в том, что хочу изгубить ядом Ивана Болотникова; если же обману моего государя, то да лишит меня Господь навсегда участия в Небесном блаженстве; да отрешит меня навеки Иисус Христос, да не будет подкреплять душу мою благодать Святого Духа, да покинут меня все ангелы, да овладеет телом и душою моею дьявол. Я сдержу свое слово и этим ядом погублю Ивана Болотникова, уповая на Божию помощь и Святое Евангелие».[79]79
  Там же. – С. 462.


[Закрыть]

Фидлеру выдали сто рублей и в случае успеха обещали сто душ крестьян и 300 рублей ежегодного жалованья. Однако тот, прибыв в Калугу, тотчас рассказал все Болотникову и отдал ему зелье.

Приведенный пример показывает, что использование случайных людей для проведения тайных специальных мероприятий без предварительной проверки и тщательной подготовки просто недопустимо. Разоблачение таких агентов может быть использовано противником, в том числе в политических целях. По нашему мнению, Фидлер мог быть как банальным авантюристом, так и агентом Болотникова, специально направленным для организации фальшивого покушения, чтобы предотвратить покушение настоящее.

В этих условиях у Шуйского был один выход – сконцентрировать силы и попытаться разбить противников поодиночке, не дав им соединиться.

И. Масса писал: «Царь по усердной просьбе московских бояр решил самолично выступить в поход (против Болотникова. – Авт.) с началом лета и повелел отписать во все города, чтобы все дети боярские (diti boiaersci) или дворяне, жившие спокойно в своих поместьях и не приехавшие нести службу, были высланы, а нетчиков велено переписать и лишить поместий, отчего многие отовсюду стали приезжать на службу, так что множество ратников выступило в поход…».[80]80
  Масса И. Указ. соч. – С. 168.


[Закрыть]

Как мы видим, предпринятые московским правительством решительные меры экономического воздействия по отношению к нетчикам (дезертирам) оказались достаточно эффективными.

В конце июля 1607 г. правительственные войска начали осаду Тулы. Но руководство осадой было некомпетентным, а сопротивление болотниковцев – активным и профессиональным, они прекрасно понимали, что поражение для них равнозначно истязаниям во время «сыска» и последующей мучительной смерти во время казни.

На этот раз Шуйского спас Иван Сумин, сын Кровков, муромский «сын боярский», предложивший запрудить реку Упа и затопить Тулу. Вначале царедворцы посмеялись над этим предложением, потом вынуждены были согласиться. То, что не смогли сделать бездарные воеводы, сделали вода и голод – именно они победили осажденных, и те решили сдаться.

Шуйский хотел как можно скорее избавиться от Лжепетра и Болотникова, потому пообещал им помилование. Десятого октября Болотников приехал к царю и, встав перед ним на колени, сказал:

«Я исполнил свое обещание, служил верно тому, кто называл себя Димитрием в Польше: справедливо или нет – не знаю, потому что сам я прежде никогда не видывал царя. Я не изменил своей клятве, но он выдал меня, теперь я в твоей власти: если хочешь головы моей, то вели отсечь ее этою саблею, но если оставишь мне жизнь, то буду служить тебе так же верно, как и тому, кто не поддержал меня».[81]81
  Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. – Кн. I V. – Т. 7–8. – С. 465–466.


[Закрыть]

Несмотря на обещание «милости», Лжепетр был повешен, Болотников ослеплен и утоплен в Каргополе, а Шаховской сослан.

С. М. Соловьев так характеризовал события тех лет:

«В страшное время Смуты, всеобщего колебания, человек, подобный Болотникову, не имевший средств узнать истину касательно событий, мог в самом деле думать, что исполнил свой долг, если до последней крайности верно служил тому, кому начал служить с первого раза. Но не все так думали, как Болотников; другие, не зная, кто царь законный – Шуйский или так называемый Димитрий, – считали себя вправе оставлять одного из них тотчас, как скоро военное счастье объявит себя против него; иные, считая и Шуйского и Лжедимитрия одинаково незаконными, уравнивали обоих соперников вследствие одинаковой неправоты обоих и вместе с тем уравнивали свои отношения к ним, считая себя вправе переходить от одного к другому: и тех и других было очень много».[82]82
  Там же. – С. 466.


[Закрыть]

Лжедмитрий II, в отличие от своего предшественника Лжедмитрия I и Болотникова, ни организаторскими, ни военными талантами не обладал. В октябре 1607 г. он был в пятидесяти километрах южнее Тулы, но на помощь Болотникову не спешил, а узнав о падении города, начал поспешно отступать на юго-запад. В числе его сторонников были и русские, и поляки, и донские и запорожские казаки, и волжские татары; их всех объединяли ненависть к Шуйскому и стремление к личной наживе. Каждая из партий, соперничавших в Тушинском лагере самозванца, созданном летом 1608 г., стремилась использовать его в своих интересах.

Самозванца поддержали многие знатные католики: Вишневецкий, Тышкевич, Меховецкий, Зборовский, Казановский, Бартош Рудский (Руцкий), Лисовский, Ян Сапега (двоюродный брат канцлера). Главную угрозу для Москвы в 1608–1612 гг. представляли сильные польско-литовские войска, во главе которых стояли решительные и честолюбивые военачальники: те же Лисовский, Сапега, Рожинский, Жолкевский и др. При всех внутренних противоречиях у этой партии была общая цель – посадить на московский трон польского ставленника. И только продолжавшаяся польско-шведская война не позволила полякам привлечь под Москву в 1608 – начале 1609 г. более значительные военные силы.

Лжедмитрий II умел изображать ревностного православного, знал церковнославянское богослужение и продержался дольше предшественника. А в 1608–1609 гг. для него были подготовлены специальные инструкции, в которых излагалась стратегия контроля над Москвой со стороны Речи Посполитой. Также в них содержались рекомендации, как следует поступать царю, чтобы обеспечить личную и государственную безопасность.

ИНСТРУКЦИЯ 1

«1) Хорошо, если бы государственные должности и сопряженные с ними преимущества раздавались не по древности рода; надобно, чтобы доблесть, а не происхождение получало награду. Это было бы для вельмож побуждением к верной службе, а также и к унии. Однако при этом должно смотреть, чтобы не возникли раздоры между старыми и новыми сенаторами. Не худо бы это распоряжение отложить до унии, а тут раздавать высшие должности в виде вознаграждения более приверженным к ней, чтобы сам государь вследствие унии получил титул царский, а думные его сановники – титул сенаторский, то есть чтобы все это проистекало от папы; должно обещать и другие преимущества, чтобы скорее склонить к делу Божию.

2) Постоянное присутствие при особе царской духовенства и бояр влечет за собою измены, происки и опасность для государя: пусть остаются в домах своих и ждут приказа, когда явиться. А вместо них Его Величеству иметь советниками мужей зрелых и доблестных как для суда, так и для дел государственных; пусть он беседует преимущественно с теми из них, от которых зависит спокойствие государства и любовь народная к государю, не оставляя совершенно и прочих, но попеременно имея при себе то тех, то других. Притом беспрестанные угощения бояр и думных людей, долгое пребывание с ними влекут за собою трату времени, опасность и ненужные издержки, порождают неудовольствие и, вероятно, [они] были причиною нынешней трагедии. Однако надобно иметь в виду и то, чтобы эти бояре вдали от глаза государева не замышляли чего-нибудь опасного. Надобно запретить всякие собрания. Государь должен кушать иногда публично, а иногда в своих покоях, по обычаю других государей.

3) Недавний пример научает, что Его Величеству нужны телохранители, которые бы без его ведома, прямо как до сих пор бывало, никого не пропускали во дворец или где будет государь. Нужно иметь между телохранителями иностранцев, хотя наполовину со своими, как для блеска, так и для безопасности. <…> В телохранители и комнатные служители надобно выбирать таких людей, которых счастье и жизнь зависят от безопасности государя, или, говоря ясно, истинных католиков, если совершится уния. Из москвитян брать в телохранители приверженных к унии, которые, обращаясь и разговаривая с нашими, желали бы видеть наше богослужение, слушать проповеди и прочее.

Таким образом, от самих подданных, а не от государя возникнут разговоры об унии; государь будет скорее посредником и судиею, чем действователем и поощрителем: это нужно для отвращения ненависти, особенно теперь, вначале. Притом надобно выбрать расположенных к дому Ее царского Величества (Марины Мнишек. – Авт.). Надобно обращать внимание и на то, что верность людей, которым незачем возвращаться в отечество, бывает подозрительна. Между здешними нашими, кажется, много таких, которые по безнравственности и буйству в великой ненависти у москвитян. Надобно смотреть, чтобы поведение католиков, находящихся при их величествах, не навлекало порицания святой вере и унии.

4) И москвитян не очень должно отдалять от двора государева, ибо это ненавистно и опасно для государя и чужеземцев. Эти приближенные к царю москвитяне могут примером своим поощрять других к унии. Государь только посредством них может сноситься с подданными в делах, необходимых для государства. Наконец, они доказали свою верность тем, что при открытии недавнего заговора подвергали опасности жизнь свою за государя. Надобно остерегаться, чтобы не подать повода к новым заговорам, в противном случае должно было бы держать всегда иноземное войско, но все насильственное недолговечно. Как трудно без русских получить предостережение на случай бунта, крамолы и прочего, долженствующего быть известным государю, то изведано на опыте. Притом не должно забывать о положении государства по смерти государя: если все будет делаться силою и страхом, то надобно опасаться, что благие намерения государя относительно преобразования веры, народа и государства обратятся в ничто. Потом надобно позаботиться о Ее Величестве и о дворе их величеств (Марины Мнишек и ее малолетнего сына Ивана. – Авт.). Важнее всего было бы сближение наших с москвитянами и дружественные беседы их, особенно при дворе государевом. Пусть наши держат слуг и мальчиков из московского народа, но они должны смотреть внимательно, сколько и в чем доверять каждому. Не худо, если бы царица из вельможных семейств московских имела при дворе своем несколько лиц обоего пола. Полезно, чтобы поляки, если возможно, взяли с собою в Польшу сыновей знатных бояр: это послужило бы к перемене нравов и веры и было бы ручательством за безопасность наших здесь. При раздаче должностей дворских весьма полезно давать полякам более приближенные, а москвитянам – почетнейшие, чтоб оградить жизнь и безопасность государя.