Текст книги "Пуговицы (сборник)"

…Меня всегда удивляло, что даже самые иронически настроенные граждане воспринимают телевизионщиков как неких небожителей, сами рвутся на телеэкраны и на следующий же день после участия в каком-нибудь ток-шоу уже гордо поглядывают по сторонам: узнают ли их прохожие. Я достаточно наобщался с этим миром и давно уже понял, что все вокруг постепенно превращается в профанацию. Важно одно: честно признаться в этом. Я, например, мог заявить совершенно откровенно: то, чем занимаюсь все эти годы, и есть профанация – достаточно талантливая (этого у меня не отнять), но все же – профанация. Я мастерски агитирую народ раскупать отбеливающие средства, жевательные резинки от кариеса, йогурты, шины и прочее. Мне необходимо всучить всю эту продукцию как можно большему количеству людей – от этого зависит, смогу ли сам пользоваться всем этим. Это – то, о чем я думал, собираясь принимать участие в фестивале, и то, чего, естественно, вслух не сказал бы никогда. Разве что за рюмкой ракии с себе подобными, если таковые, конечно, найдутся. Я знаю, Лика поняла бы меня. Только теперь я начинал и сам что-то понимать: на фоне всего этого подобия жизни у меня появилось НЕЧТО – женщина, любящая меня бескорыстно, таким, каков я есть, со всей ерундой, накопившейся внутри. Она любила меня – любого. Не героя, не мудреца, не богача. Она просто любила. И, не дав мне осознать этого, неожиданно исчезла из моей жизни. Страшно, бесследно и тихо. Тихо, как и любила. Она будто бы жила во мне, как песчинка в моллюске, – мозолила мое нежное эгоистичное нутро, пока не выкатилась наружу. И теперь я думаю о ней так, как она бы того хотела. Знаешь ли ты об этом, Лика? Ау…

…Побывав на церемонии открытия фестиваля рекламистов и клипмейкеров, я решил, что делать здесь совершенно нечего. Тем более что обязательного присутствия никто и не требовал. Зато бейдж давал право на бесплатное посещение всех музеев. И я решил воспользоваться этим правом, вместо того чтобы каждое утро садиться в микроавтобус и ехать к месту проведения фестиваля. Организационно все выглядело так: машину подавали к отелю в восемь тридцать утра. В ней уже сидели две продвинутые девицы в коротких джинсовых шортах, врезавшихся в круглые смуглые ягодицы (форма одежды участников этой тусовки была совершенно свободная) и трое операторов-итальянцев. По ходу следования мы забирали из отелей еще пару-тройку собратьев по бизнесу и всей развеселой компанией ехали в Цетин (или Цетинье, как говорили здесь). И там, в конференц-зале одного из пятизвездочных гранд-монстров, нас – человек сто – парили до вечера с перерывами на обед, ужин и пятнадцатиминутными «кофе-брейк» через каждый час. После двух-трех выслушанных докладов и просмотренных роликов я тихо улизнул в город. И с тех пор делал так каждое утро.

Монтенегро (мне почему-то приятно называть Черногорию именно так) – небольшая страна, не так давно входившая в состав Югославии, частично расположенная в горах. Несмотря на то что официальной столицей Монтенегро считается Подгорица, Цетинье – ее сердце. Этот игрушечный городок мало отличается от других – несколько улиц, множество кафе, вымощенные желтой плиткой площади, обилие ореховых деревьев и потрясающе помпезные здания-дворцы, в которых располагаются посольства.

Я бродил наугад, делая длительные остановки в кафе, чтобы выпить большую кружку местного светлого пива, которое пришлось мне по вкусу, и намеренно не пользовался услугами гидов. Однажды сам набрел на монастырь, в котором (об этом я, конечно же, знал заранее) хранится рука святого Иоанна Крестителя. Я смотрел на иссохшую темно-коричневую конечность и в который раз спрашивал себя: что сказала бы Лика? Думаю, ей это зрелище не понравилось бы…

Возвращался в Котор своим ходом. Причем приветливые водители, ехавшие в ту сторону, не брали с меня ни копейки.

Так прошла неделя, под конец которой меня совершенно убаюкала тихая, почти деревенская жизнь с ее медленными, растянутыми во времени вечерами, пропитанными запахом кофе. Усатые господа, изо дня в день просиживающие в «кафанах» (так здесь назывались питейные заведения) за стаканчиком ракии, казались мне не менее древними, чем синеющие вдали горы. И вообще впечатление было такое, что попал в табакерку турецкого паши, – настолько застывшим и размеренным было существование этого маленького города. И тем необычнее воспринималось любое движение и странноватая музыка с примесями восточных мелодий. Однажды, стоя на балконе, я наблюдал за «черногорской хорой»: четверо мужчин стали в кольцо, взявшись за руки, им на плечи взобрались еще четверо, и столько же влезло на «третий этаж». Под музыку, исполняемую оркестром ресторана, вся эта человеческая конструкция начала медленно кружиться, умудряясь еще и выделывать всяческие коленца. И от этого танца повеяло чем-то настоящим, древним и вечным.

 
…Цин-ци-лин-цы!
Драги клинцы!
Моя главна занимация —
То е быстра цинциляция!
 

«Клинцы» – это барабанные палочки, «цинциляция» – что-то вроде «барабанить». Я сидел в кафане, пил пиво и слушал незатейливую песенку. Я уже исходил весь город вдоль и поперек, до отъезда оставалось три дня. И я не знал, чем бы заняться еще. Допив пиво, спустился вниз по улице к озеру. На набережной, как пауки в своих сетях, под плетеными навесами сидели представители маленьких частных турагентств. Они не навязывали своих услуг, как это бывает в Турции или Египте, за их спинами располагались объемные стенды, залепленные рекламными фотографиями. Над каждой группой таких снимков была надпись: «Дайвинг», «Серфинг», «Морская прогулка», «Посещение монастырей» и соответствующая цена. Я никогда не рассматривал эти стенды. Не люблю коллективных мероприятий, уж лучше бродить одному. Но тут меня посетила мысль, что неплохо бы напоследок размяться дайвингом. Я подошел к хозяину стенда и присел за стол, он тут же отбросил газету и приветливо уставился на меня:

– Что пан желает?

Я объяснил, что пан желал бы поплавать с аквалангом, но так, чтобы это было отдельно от других.

– Пан хочет персональный дайвинг?

Да, пан хотел именно этого.

– Нет проблем! – воскликнул хозяин. И начал объяснять, как будет проходить мероприятие, сколько это будет стоить и в какую бухту меня могут отвезти хоть сейчас. – О, это очень красивое место! Вот как оно выглядит!

И он развернул передо мной альбом с очередной порцией красочных фотографий, на которых были изображены счастливые туристы (в основном женщины), позирующие под водой в окружении рыб. Очевидно, хозяин покупал у фотографа дубликат наиболее удачных снимков, экономя на художественной съемке. Что, в общем-то, было понятно. Красотки на фото смотрелись не хуже настоящих моделей. Я пролистнул альбом пару раз, непроизвольно возвращаясь к одной и той же странице: яркая блондинка с длинными прядями волос, вздымающимися над головой подобно змеям Медузы Горгоны. Сквозь стекла маски глаза смотрят в объектив слишком серьезно, трубка, зажатая в зубах, скрывает нижнюю часть лица, рука вытянута вперед ладонью вверх и над ней – желтая рыбешка…

– Пан берет экскурсию? – Голос хозяина вывел меня из некоторого оцепенения (со мной такое случалось довольно часто).

– Что? Да… Я подумаю…

Я встал и пошел вперед по набережной.

Дошел до поворота. Закурил. Осмотрелся. Каждая вторая или по крайней мере пятая девушка даже в этом крошечном отдаленном месте могла быть похожей на Лику. И в этом, пожалуй, не было ничего странного. Когда я замечал такую схожесть, мысленно радовался, мне казалось, что Лика точно жива – дышит, ходит, смеется так же, как и эта похожая на нее незнакомка.

Я быстрым шагом вернулся к палатке хозяина дайвинга.

– Могу ли я еще раз взглянуть на фотографии?

– Конечно! – И он протянул мне несколько альбомов.

Я выбрал тот, где была блондинка, – сразу же раскрыл на этом снимке и впился в него глазами. Как она похожа на Лику! Смущал только цвет волос и еще, пожалуй, некоторая спортивность, накачанность фигуры, четкость всех линий. Я хотел поблагодарить и вернуть альбом. Но не мог оторваться от взгляда, скрывающегося за стеклом маски и за пеленой голубоватой воды. «Бред какой-то… – подумал я. – Этого не может быть…»

– Скажите, что это за снимки? Откуда они у вас? – спросил я.

– Снимки подлинные! С места дайвинга! Можете не сомневаться! Там очень красиво. Не пожалеете…

– Я не о том. Я хотел бы узнать, кто делает подобные фотографии.

Хозяин окинул меня удивленным взглядом.

– Эти делал Влайко, мой напарник. Пан чем-то взволнован? Я могу помочь?

– Да, – поспешно сказал я. – Продайте мне этот снимок.

Мне хотелось унести его с собой и рассмотреть поближе.

– Да берите так! – улыбнулся хозяин. – Пану понравилась дама?

– Еще не знаю… Она просто похожа на… одну женщину, которую я ищу.

– Бывает…

Я взял снимок и оставил на столе монетку в один евро.

– Спасибо, – кивнул мне хозяин. – Удачи вам!

– Как вы думаете, фотограф может знать, что это за женщина, откуда, как ее имя?

– Ну что вы, пан! У нас не принято задавать лишние вопросы. Впрочем… – Он задумался. – Влайко – парень общительный. Но ведь этот снимок годичной давности – он о нем забыл давно.

– Где я могу найти этого Влайко? – спросил я и положил на стол еще одну монетку.

– Э-э… С парнем давно уже неладно, – покачал головой хозяин, – он у меня больше не работает после несчастного случая в море. А живет он в Будве. Сейчас напишу адрес…

По дороге в отель я зашел в антикварную лавку и купил лупу. В номере было прохладно и тихо, я задернул тяжелые портьеры, включил все лампы и бра, вынул из кармана пиджака фотографию и лупу. Лицо аквалангистки приблизилось ко мне настолько, что я смог разглядеть цвет ее глаз. Они были зеленоватыми, как у Царевны-лягушки…

У меня оставалось еще два дня… Я ни в чем не был уверен. Но если бы я был экстрасенсом, мог бы поклясться, что от фотографии, которую не выпускал из рук, исходило тепло. Умом я понимал, что это – не она, что такого не может быть, потому что… А собственно, почему?!

Утром я собрался в Будву – курортный город на побережье.

Я выехал рано утром и прибыл туда около полудня, когда солнце уже жарило вовсю, а пляжи кишели людьми. Я взял такси и назвал адрес (хорошо, что почти все здесь понимали по-английски). Водитель повез меня куда-то на окраину, где не было отелей и море еле просматривалось из-за всевозможных курортных построек. Дом, в котором жил фотограф, оказался вполне приличной многоэтажкой, правда, в подъезде, как и у нас, было достаточно мрачно, на стенах красовались надписи, сделанные краской-аэрозолем. Я поднялся на четвертый этаж и нажал кнопку звонка. К двери долго не подходили, а потом я услышал какой-то деревянный звук, перемежающийся с шуршанием, будто кто-то шел, сильно подволакивая ногу. Парень, открывший дверь, действительно был на костылях.

– Вы – Влайко? – спросил я.

– Да, – ответил он. – А что вам нужно?

Я достал из кармана фотографию.

– Этот снимок делали вы?

Он неловко оперся рукой о косяк и взял фотографию, поднес ближе к глазам.

– Может быть… Но я давно уже не фотографирую. А что вы хотите?

– Можно мне войти? – спросил я.

Парень отодвинулся и запрыгал на костылях вглубь комнаты, я двинулся за ним. Мы прошли на кухню.

Влайко опустился на стул, поставил возле себя костыли и указал мне на кресло, стоящее напротив.

– Что с вами произошло? – решил спросить я.

– А… Попал под винт пару лет назад, да как-то неудачно – до сих пор лечусь. Уже три операции было. Так о чем вы хотели спросить?

– Хозяин дайвинга сказал мне, что этот снимок делали вы, – начал объяснять я, волнуясь, что он плохо поймет мой английский – Может, вы могли бы припомнить, что это за женщина, откуда, как ее имя? Я понимаю, что это несколько странно, но…

– Конечно, странно! – насупился Влайко. – Как мне запомнить всех, кого фотографировал? Знаете, сколько их было за день? А за месяц? А за весь сезон?!! Что, я их всех обязан помнить? Такое скажете!

– Да, конечно, я понимаю…

Очевидно, вид у меня был расстроенный.

– Ну-ка, – сжалился Влайко и протянул руку. – Дайте еще раз взгляну…

Он с сомнением уставился на фото.

– У меня тысячи таких дамочек отснято… – приговаривал он, разглядывая фотографию. – Эта такая же хорошенькая, как и другие… Я не могу вспомнить даже всех тех, с которыми… Что теперь об этом вспоминать?.. Белый купальник… белые волосы… желтая рыбка. Пошлая композиция… А снимок хороший, качественный. Не будет у меня больше такой работы, это уж точно… Нет, я не помню! – наконец вернул снимок он. – Ничем не могу помочь! Сами подумайте – как мне всех запомнить?! А что, она вам очень нужна, эта дамочка?

– Она похожа на мою жену…

– А-а… Ну тем более ничего вам не скажу. Тут их знаете сколько отдыхает таких, с чужими мужьями?! Вы вот у нее сами спросите, с кем она тут была… Я в эти игры не играю. Мне плевать. Тем более теперь.

Я поднялся. Конечно, на что я мог рассчитывать?

– Извините, что побеспокоил.

Очевидно, вид у меня был удрученный, потому что Влайко решил меня подбодрить:

– Не огорчайтесь. Уж мое-то положение намного хуже вашего. Иногда так худо, что выть хочется. А вы еще найдете себе женщину. Эта бы вам точно не подошла – она, кажется, американка…

– Значит, вы все-таки что-то можете вспомнить? – воспрял духом я.

– Как говорил мой дедушка Милан – две стопки виноградной водки, и я вспомню, какого цвета были глаза у седьмой дочери Адама…

Какой же я болван! И как сразу не догадался?! Я выскочил в ближайший маркет, вернулся с бутылкой ракии и вакуумной упаковкой брынзы. Влайко заметно оживился. После третьей рюмки, которую мы выпили «за любовь», я, как поисковую овчарку, ткнул его носом все в ту же фотографию. Он, осознавая ответственность момента, поводил над ней рукой.

– Кажется, это была американка, – сказал он после этих пассов. – Да. Точно: американка!

– Ну, это я уже слышал. А что еще?

– Да что ты так переживаешь, друг?! – Его явно начинало развозить. – Мы ж – славяне! А Америка знаешь где? Ого-го!.. А это была американка – голову даю на отсечение… Беленькая такая, симпатичная… А знаешь-ка что? – вдруг вскинулся он. – Я ее, кажется, припоминаю… Это было примерно год назад. Тогда-то меня и шибануло. А возили мы группу из «Санта Рио» – это гранд-отель в Будве, – и, когда меня шибануло, эта дама все держала меня за руку, пока в госпиталь везли… – Он зажмурился, потом снова посмотрел на фото. – Точно! Неблагодарная я скотина! Мне тогда не до того было, но я помню, что она села в «скорую». Я еще подумал, что глаза у нее, как у ангела, и руки мягкие, маленькие… В больницу меня отвезла, деньги оставила на лечение. Я потом все думал: зачем я ей сдался?..

– Да ты не врешь? – спросил я. Уж слишком складно он все вспомнил.

– Не вру! – обиделся фотограф, – У меня память – профессиональная, можешь не сомневаться! А то, что сразу не сказал, – так мало ли вас тут, ревнивцев, ходит… А еще больше – из частного сыска, все неверных жен или мужей разоблачают.

– Имени ее не помнишь?

– Нет. Но ведь это можно выяснить в отеле. Там есть книги регистрации…

Действительно! Мне уже не сиделось в мрачноватой квартире фотографа-калеки, я оставил ему несколько купюр, поблагодарил и выскочил на улицу. Как на раскаленную жаровню ступил…

Гранд-отель «Санта Рио» находился на самом побережье. Море поблескивало совсем рядом, переполненное купальщиками, орущее и повизгивающее, рычащее моторами водных мотоциклов. Его природный шепот и шорох был похоронен под какофонией разнообразных звуков. Я вошел в холл и тотчас оказался в прохладной тишине, которую нарушало только легкое журчание фонтана, расположенного внутри. Я подошел к администраторской стойке, и колоритного вида черногорец с длинными, аккуратно закрученными в несколько колец усами уважительным взглядом окинул мой бейдж, который я носил на кармане футболки. Я вынул фотографию.

– Не могли бы вы мне помочь? Я ищу вот эту женщину. Она была здесь год или полтора назад… – без долгих предисловий сказал я.

Лицо администратора несколько вытянулось. И все же я подсунул ему под нос снимок. Он вежливо взял его в руки, но вначале пристально посмотрел на меня:

– За один сезон у нас бывает несколько тысяч гостей…

– Я надеюсь на вашу профессиональную память, – решил польстить я и не ошибся.

Администратор обратил свой взор на фотографию, усы его смешно затопорщились.

– Возможно… – забормотал он. – Возможно…

Я ждал. Я не мог его торопить. Сердце работало, как отбойный молоток.

– Ну конечно! – просияло лицо администратора. – Господи, это же наша любимица – Энжи Маклейн! В прошлом году она тут отдыхала с мужем и всех просто очаровала!

Чужое иностранное имя отрезвило меня. Я стоял как истукан, чувствуя, как глупа вся эта затея, как глуп и ничтожен я сам, потерявший контроль над собой.

– Вот как… Значит, я обознался… Простите.

– Миссис Энжи – художница, – продолжил свои восторги администратор. – Да вот же, взгляните, какую картину она нам подарила! – Он взмахнул рукой, указывая вглубь холла.

Я оглянулся. И снова сердце дало такой мощный толчок, что я едва удержался на ногах. Этого не может быть! Знакомая, такая любимая мною, манера письма, прозрачность и точность линий, чистые краски… Я едва смог взять себя в руки.

– Вы что-нибудь знаете о ней?

– Если вы так интересуетесь этой художницей, вам лучше поговорить со Зденкой – это горничная. Она тогда работала на третьем этаже… А от себя могу сказать, что миссис Маклейн – настоящий ангел. Такие встречаются редко. Всегда улыбается, всегда расспросит, посочувствует… За какие-то пару дней выучила сербский. Ее здесь многие запомнили.

– Так она американка?

– Муж у нее точно оттуда. А вот она… Не уверен. Я американок видел, они – другие. Да вы со Зденкой поговорите, она сейчас как раз здесь, на том же третьем…

– Спасибо. Но еще один вопрос: вы ведь, должно быть, записываете адреса постояльцев?..

– Да. Если вас интересует ее адрес – я поищу визитку. Кажется, она оставляла. – И администратор начал долго и утомительно рыться в ящике бюро. Я смотрел на него, как на фокусника в цирке. Казалось, что еще секунда – и он вытащит что-то очень мне знакомое – ленточку, заколку, записку… Но он протянул мне небольшую картонную карточку, на которой английскими буквами было выведено незнакомое имя и адрес электронной почты.

Я поблагодарил и, следуя его указаниям, поднялся на третий этаж, разыскал комнату для горничных. Там действительно сидела полнотелая брюнетка в кружевном кокетливом фартучке, звали ее Зденка… Едва я сказал, что от нее хочу, Зденка, округлив глаза, рассыпалась в дифирамбах этой Энжи Маклейн и, конечно же, сразу признала ее на фотографии.

– У меня есть точно такая! – сказала она. – Энжи мне ее подарила по моей просьбе. Вообще-то нам не велено вступать в разговоры с гостями, но Энжи… Она такая… Вы не представляете! Мой сын, Цэка, – сорванец еще тот, я вам скажу! – в тот год напросился в музыкальный класс. Он просто поведен на музыке, а скрипки-то у нас не было. Стоит она дорого – мне не под силу. Я просто случайно (не подумайте ничего такого – я не просила!) сказала об этом, так миссис Маклейн лично повела его в магазин и выбрала самую хорошую скрипочку. Я так плакала тогда. Я ведь Цэку, негодяя эдакого, сама воспитываю – уже с ног сбилась. Думала, пропащий мальчишка, а она ему – скрипочку! И, знаете, он сейчас самый лучший ученик в классе. Вот недавно концерт давали в самой Подгорице! – Глаза Зденки наполнились слезами, она достала платок, вытерла их и снова заговорила. – Я теперь как услышу, как он играет, – так мне сразу голосок миссис Маклейн и представляется. Недаром у нее имя такое – Энжи, ангел то есть…

Я закашлялся. Зденка со знанием дела постучала мне по спине.

– Что еще пан хотел услышать? Пан знает Энжи? Если знает – скажите ей, что Зденка за нее Бога молит.

– Нет… – охрипшим голосом сказал я. – Я не знаю Энжи…

Я поблагодарил, попрощался. В холле кивнул администратору, бросил последний взгляд на картину… И быстро вышел на шоссе. Завтра утром у меня самолет. Нужно вернуться в Котор, собрать вещи… Всю дорогу я держал картонную визитку в руке, подносил к глазам, читал чужое имя, чужой адрес, написанные на чужом языке. «Энжи Маклейн». Абсурд какой-то. Энжи – «ангел». Может, все-таки – Анжелика? Но ведь она так не любила это имя!

Я отбросил все слезливые формулировки и рассуждения типа «не может быть!». Сейчас мне было не до восклицаний. Мне нужно было собраться с мыслями и выяснить все до конца. И все-таки… И все-таки – не может быть!

На следующий день около пяти вечера я уже открывал дверь своей квартиры. Есть мне не хотелось. Хорошо, что в доме оставалась банка хорошего кофе. Я выложил на стол визитку и фотографию и снова, как баран, уставился на них. Как это все могло произойти? Почему? Я ведь хорошо знал Лику – она не могла просто сбежать. Тем более – с каким-то мужчиной, пусть он даже и иностранец. Все это было из области фантастики.

Потом мои мысли заработали и в другом направлении, и это было еще больнее. Как странно: совершенно случайные, посторонние люди запомнили ее, отзывались как о какой-нибудь «матери Терезе»… Почему же я ничего не замечал? Нет, конечно, я умилялся ее отзывчивости, наивности. Но чаще всего это меня раздражало… Теперь я готов был застонать. Рядом со мной жила уникальная женщина, она меня выбрала для своей такой преданной и тихой любви. Я бы мог быть с ней счастлив и спокоен. Я впивался глазами в фотографию и отчетливо видел еще и другое: она была необычайно хороша, сексуальна, притягательна. Я вспомнил каждую деталь из нашей прошлой жизни и все больше убеждался, что Лика – теперь уже совершенно недосягаемая, непонятная, пропавшая – это то, что я искал всю жизнь. Что же все-таки произошло?

Я сжал голову руками. Что было в тот день? Утром я буквально выставил ее за дверь, сунув деньги. Я был рад, что она уезжает… Но ведь она так этого не хотела! Что же могло произойти? Что было после того, как я застегнул на ней курточку и закрыл дверь? Этот глупый разговор с ее матерью, эта жуткая ночь после многочасовой изнурительной прогулки по всем кабакам, которые попадались мне на пути. Что еще? Ах, да. Этот шкаф, который я с ужасом наконец-то заметил в комнате. Конечно, я думал о нем, даже не упустил эту деталь, давая показания для протокола. Тогда на это никто не обратил внимания. Понятно, что Лика его купила. Когда? Утром до отъезда. Кто привез его? Скорее всего, она же. Значит, она возвращалась домой? Тогда почему, если хотела сделать сюрприз, не оставила даже записки?

«А разве я искал?» – вдруг осенило меня.

Я вскочил из-за стола и кинулся в комнату. Было уже довольно-таки поздно, многоуважаемый шкаф маячил в темноте, как «Титаник», поглотивший с собой все ее вещи, которые я так и не решался пересмотреть. Я начал судорожно вытаскивать их из шкафа, перетряхивая каждую… Кроме боли и учащенного сердцебиения, поиски ничего не принесли. Когда все содержимое вразброс уже лежало на полу, я еще раз заглянул в объемное днище этой громадины и в дальнем углу обнаружил… пуговицу. Ту самую пуговицу с ее курточки! «Этот ангел любит, этот – обожает, а этот – немного сердится…» Да, я ведь сам застегнул на ней все эти пуговицы! И вот теперь одна из них каким-то чудом оказалась на дне шкафа. Я зажал ее в ладони. Звук, вырвавшийся из моего горла, мог бы перевернуть землю…