Текст книги "Прощай, полуостров! Она"

Глава 10

Дарина училась жить с поселившимся внутри нее чувством одиночества, тесно переплетенным со страхом, ожидая, что тени в доме могут внезапно заговорить, материализоваться и причинить страдания. Она боялась пожаловаться отцу, понимая, что страхи ее беспочвенны и что самое главное – отец делает все, чтобы беды не случилось. Как она, ребенок, понимала это, было загадкой даже для нее самой, но Дара не хотела беспокоить отца и отвлекать от важных дел. Дарина превратилась в тихое привидение, блуждавшее по комнатам и подслушивавшее все разговоры, которые случались в доме. Пусть двери были глухими и массивными, но для девочки не существовало преград: она знала каждый темный уголок в доме, каждую плотную штору, за которой можно было спрятаться, каждую щель, пропускавшую звуки, и умело пользовалась этими знаниями.

Она научилась думать, что мама в соседней комнате, на кухне или в саду, что она никуда не уходила и всегда рядом. Пусть мама невидима, но тот, еле слышный звук из ванной – это она, брошенные в саду инструменты – забыла она, приглушенный голос из кухни – мамин. Прислушиваясь к звукам и шорохам, Дарина искала мать, но непрестанно слышала разговоры отца и охраны. Эти беседы, не всегда понятные ребенку, откладывались в памяти, и, когда она стала старше, вырисовались в ясные картины.

Когда Дара, спустя несколько дней, отправилась в школу, к ней подошла Юля и, как ни в чем не бывало, позвала ее с собой на улицу. Девочки вновь сидели за одной партой, списывали друг у друга и ходили вместе в столовую. Дарина была удовлетворена и совсем не желала знать, каким образом отцу это удалось. В конце концов, они оба заплатили высокую цену. В школе она была спокойной и молчаливой, но благодаря Юле не одинокой, а дома Дарина даже получала удовольствие от того, что может подсматривать и подслушивать, но при этом оставаться на безопасном расстоянии и не быть участницей событий.

* * *

Менялись времена года, все ускоряя свой темп. Как долго длилось то лето после «происшествия», так же быстро пролетело следующее, а потом и зима, и весна и снова лето… Дарине казалось, что она созерцает все это из окна своего дома, который все более с годами стал походить на крепость. Он менялся день ото дня, отец все больше укреплял его и достраивал, делал внешний и внутренний ремонт, наводил лоск, и вырыл бассейн. Когда он наткнулся на подземные пещеры, то радовался как ребенок и заразил своим энтузиазмом и Дарину, которая уже и не помнила, как отец умеет улыбаться. На заборе появились охранники с оружием, и Дарина полюбила наблюдать за парнями, ставшими обязательным атрибутом ее жизни. Теперь она могла делать это прямо из окна своей комнаты. Они и не подозревали, что девочка непрестанно смотрит на них. Все эти мужчины были для нее словно тени, многократно размноженные, но не имевшие отличий, почти все время она видела лишь их крепкие спины, облаченные в одинаковую одежду.

Поначалу Дарина не доверяла охранникам, сопровождавшим ее, но постепенно привыкла и даже полюбила. Теперь она не мыслила своей жизни без этих молчаливых и спокойных парней. Ей казалось, что она окружена забором, когда они были рядом.

Однажды девочка выходила из дверей школы, и за ней выбежал одноклассник, чтобы отдать учебник. Охрана ждала свою подопечную у дверей школы, и Дарина направилась к машине, лишь слегка кивнув ребятам. Она услышала резкий вскрик, и сердце ушло в пятки, Дара остановилась и с опаской повернула голову. То, что она увидела, заставило девочку рассмеяться в голос, чего с ней уже давно не случалось. Ее одноклассник болтался в воздухе, размахивая ногами, а один из парней отца держал его за шиворот, как щенка. Охранник рассматривал мальчишку, не зная, что с ним делать, а тот извивался и вопил:

– А ну отпусти! Отпусти меня!

Ситуация была комичной, напоминая «Ералаш», и еще несколько школьников имели возможность наблюдать за этой картиной.

– Отпусти его, это мой одноклассник, – отсмеявшись, сказала Дара.

И пусть после этого случая многие обходили Дару стороной, ей было плевать. Она почувствовала себя в безопасности, наполнилась уверенностью, что никто не подойдет к ней незамеченным, и в тот же день поблагодарила отца за заботу. Дарина пришла к нему в кабинет и рассказала о забавном случае в школьном дворе, заметив, как папа словно сбросил с себя заботы прошедших лет и смеялся вместе с ней. «Вот бы побольше таких случаев, – подумала Дарина, – я бы обязательно делилась ими с отцом».

– Может, тебе чем-то помочь, папа? – робко спросила она.

– Помочь? – Корсаков удивился. – Даже не знаю.

– Ну, вот чем ты был занят сейчас? Ты о чем-то думал, грустил?

– Нет, дочка. Я не грустил, просто задумался.

– О чем?

Корсаков на миг замешкался, а потом сказал:

– Один человек мешает мне. И я думаю, убрать его или нет.

Он сказал это дочери как человек, не верящий в гадания и предсказания, решается разложить пасьянс в тупиковой ситуации. Просто чтобы убить время и положиться на волю случая.

– А ты можешь его убрать?

– Думаю, что могу.

– Если у меня в пальце заноза, я же обязательно ее выну, потому что она болит и мешает.

Корсаков притянул дочь к себе и поцеловал в макушку.

– Ты права, Даринка. Устами младенца…

Довольная девочка проворчала:

– Я не младенец.

– А все равно истину говоришь.

Дарина спохватилась:

– Но тебе ничего не будет угрожать? Это не… больно?

– Что именно?

– Убрать занозу, то есть человека…

– Надо постараться, чтобы все прошло… безболезненно, – Корсаков улыбнулся, получая удовольствие от такого общения с дочерью.

– Папочка, ты постарайся, – Дарина погладила его гладко выбритую щеку.

– Обещаю.

И Корсаков постарался, убирая людей очень тщательно и осторожно, как и просила его дочь, чтобы не дай бог не навредить ей и не оставить одну в жестоком мире.

Глава 11

Если бы Дарина Корсакова была проблемным ребенком, требовательным, хулиганистым, или, быть может, болезненным, ей уделяли бы намного больше внимания, наняли бы репетиторов и старались бы занять все ее свободное время. Но Дара всегда была послушной и спокойной, она подолгу могла сидеть одна, рисуя что-то в альбоме или играя в куклы. После смерти матери девочка перестала рисовать и играть, но оставалась тихой, неприметной и беспроблемной. Потому никто в доме не обращал на хозяйскую дочь внимания. У нее были няни, которые по большей части занимались собой и своими делами; кухарки, которые только и думали, как провести на кухню своих родственников, чтобы незаметно покормить; и мальчишки-охранники, молчавшие, словно воды в рот набрали. Эти последние никак не могли привыкнуть к умевшей внезапно появиться из ниоткуда Дары, потому она вызывала у них противоречивые чувства долга и ревности. Словно старшие братья, они не видели с ней ничего общего, но должны были защищать ее любой ценой, а вся любовь папы доставалась девчонке, а не сыновьям.

Влияние отца с каждым годом все увеличивалось во всех сферах жизни полуострова. Не могло это не коснуться и школы, в которой училась его дочь. Корсаков не придумал ничего нового, используя проверенные методы кнута и пряника. Он держал директора школы под колпаком, пугая того одним своим видом, но, в то же время, оказывал неоценимую помощь школе, покупая новые парты и делая ремонт в спортзале. Конечно, при таких обстоятельствах учителя хвалили Дару все чаще и все за меньшие проявления ее прилежания и, в конце концов, это привело к тому, что она перестала заниматься вообще. К книгам Дарина стала чувствовать отвращение, потому что они напоминали о маме и о резких высказываниях отца, о том, что до добра они не доведут. И ведь отец оказался прав!

Несколько человек создали группу поддержки Корсаковой, во всем подражая ей, следуя за Дарой повсюду, и даже всеми любимая Юля отошла на задний план на фоне успехов Корсара, о котором, наконец, заговорил весь полуостров. Сама Дара как раз не стремилась к повышенному вниманию, но чем больше она избегала людей, тем больше они искали ее расположения. Мальчишки присылали ей записочки, объясняясь в вечной любви, но вызывали лишь недоумение в ее душе.

– Неужели ты не рада? – удивленно спрашивала Юля свою подругу, после того как она выкидывала в мусорное ведро очередное любовное послание.

– Чему?

– Тебя обожают. Ты всем нравишься.

– Я так не думаю, – уклончиво отвечала девочка. – Скорее, они любят отца.

– Это не твоему отцу признание, которое ты бросила в мусорное ведро.

Дарина упрямо мотала головой.

– Это такие глупости. Просто противно.

– Странная ты, Дара. Любая на твоем месте загордилась бы, сходила в кино с мальчиком, попробовала бы им вертеть.

– А зачем?

Юля впервые задумалась, а ведь действительно, зачем? Зачем девчонки так себя ведут? Чтобы почувствовать себя значимой и нужной? Самоутвердиться? Но ведь Дарине не надо этого, ее и без того убедили, что она лучшая.

– Неужели никто из мальчишек тебе не нравится? Ты не хочешь поцеловаться? Попробовать?

Дарина помолчала, потом решила открыться подруге. А иначе, зачем она нужна, если самое сокровенное ей не рассказать?

– Мне кажется, Юлька, что я не могу никого полюбить. Мне никто не нравится. Даже немного.

– Ты считаешь их недостойными тебя, – Юля слегка переборщила с осуждающей интонацией, но Дара не обратила на это внимания.

– Нет. Я вообще о них не думаю. Ни о ком. Мне кажется, что нужно думать, анализировать, кто и что сказал и как посмотрел на меня. Я слышу твои разговоры с другими девочками и вам это важно… А мне нет… Мне кажется, что все во мне умерло. Я никого не люблю. Ничего не чувствую.

– А отца? – Юля завороженно смотрела на подругу, содрогаясь от ее признаний. Они вступили в ту пору, когда все только и делают, что влюбляются, хоть по сто раз на дню, переживают из-за прыщей, боятся не понравиться, а тут такое откровение.

– Отца… Он – часть меня… как рука, например. Как можно любить свою руку? Но если ее потеряешь, то испытаешь сильную боль, станешь калекой.

Дара не совсем понимала свои чувства, потому сейчас, произнося все это вслух, и сама поражалась не меньше Юли.

Юля несмело спросила:

– А меня? – возможно, она хотела услышать отрицательный ответ, рассориться с Дарой и больше не слышать этих выходящих за рамки ее понимания признаний. Но Дара была все же дочерью своего отца и манипулировать училась на протяжении всей жизни. Понимая, к чему может привести Юлин вопрос, свела все в шутку:

– Ты и есть моя единственная любовь в этом мире.

Напряжение спало, и Юля рассмеялась. Скорее всего, она просто избалована, решила Юля. Они были еще слишком юными, чтобы подолгу думать о серьезных вещах.

Какой-нибудь «мозгоправ» наверняка нашел бы в отношениях Дары и ее отца что-то неправильное, пожелай кто-то из них обратиться к таковому. Он уверял бы, что в доме нужна женщина, что подобные отношения отца и дочери не приведут ни к чему хорошему, и что Дарина не может увлечься мальчиком, потому что никто из них не в силах соперничать с ее отцом, таким властным и всемогущим. Но кто осмелился бы сказать Корсару подобное? Какой сумасшедший психолог? Даже психотерапевт Анна Сергеевна не решилась бы давать советы. Она сделала свое дело – вытащила Дарину из прострации и удалилась. Какое-то время после прорыва они еще встречались, все реже и реже, пока Корсаков не решил, что довольно. Ему не нравилось, что Дара ездит в больницу, слухи не прекращались, и мысль о том, что его дочь больна и уязвима была ему невыносима. Он прекратил ее визиты к врачу и не услышал ни слова против, ни от дочери, ни от доктора, и посему решил, что его решение верное.

Да, Дарине нравилось быть вместе с отцом в кабинете, вдыхать запах его одеколона, когда он порой прижимал ее к себе, слушать его голос, всегда такой твердый и уверенный. Она ни разу не слышала в его интонациях неуверенности, не представляла, что отец может дать слабину. Девочка обожала слушать его разговоры по телефону, додумывать смысл непонятных фраз, а после подражать ему, представляя, как она сама решает столь же важные вопросы.

С годами у Дары рождалось понимание того, что отец решает не только, что купить и куда вложить деньги. Он решает, кому жить, а кому умереть, кого возвысить, а кого убрать. Это возбуждало любопытство и пугало одновременно, она не могла не слышать о стрельбе и взрывах, понимая, что ее отец не был в стороне, когда подобные вещи творились на полуострове.

Дарина все время слышала такие слова как «правосудие», «возмездие», «воздаяние по заслугам». Отец всегда наказывал «нехороших людей», предателей и подлецов, помешавших в чем-то его планам. Естественно, что она принимала за чистую монету праведность отца и его приближенных и подлость всех остальных. Разве могла маленькая девочка представить себе, те страшные вещи, которые своими руками делал ее отец? Тем более, что своими руками он делал это когда-то давно, в прошлом, сейчас же он был мозгом, а не исполнителем. Поддержку он находил в дочери, которая словно благословляла все его дурные поступки, кивая своей маленькой головкой и во всем соглашаясь с отцом. Наказать, убрать, избавиться – она его одобряет.

Вот в чем крылось их семейное счастье.

Глава 12

Где-то вне дома в жизни Корсара происходили яркие события. Он менялся, завоевывал положение, захватывал власть и совершал преступления. Но стены дома не видели ничего подобного, умей они разговаривать, рассказ о жизни Корсакова оказался бы скучнейшим. Даже праздников практически не бывало здесь: Корсаков опасался приглашать к себе приятелей и партнеров, не доверяя никому. Здесь была его крепость (он твердил это как заклинание) и допустить в нее возможных врагов было бы непростительной ошибкой. Он встречался с ними в ресторанах или офисах – в местах, которые считал безопасными. Лишь многократно проверенная охрана и пара слуг переступала порог его дома. Правда, был еще один человек, которому Корсар не то чтобы особо доверял, но знал с самого детства и до сих пор они вроде оставались единомышленниками и вели общие дела. По сути, его друг – Сашка, был его правой рукой. Однако, хоть Саша и не был столь решителен в делах, как Корсар, его уважали и ценили, скорее всего за то, что боялись намного меньше самого Бориса Владимировича. Только о нем мог поведать скучающий дом, лишенный дружных компаний, и лишь несколько раз он стал свидетелем задушевной беседы между хозяином и его другом.

Весь полуостров готовился к Новому году, люди суетились и уже начали тратить те малые гроши, что накопили к празднику, покупая подарки и еду. Дарина, почти оправившаяся от трагедии в нынешнем году, решила, что имеет право на небольшой праздник. По большей части ее подбила на это новая повариха – Вера, которую все ребята чуть ли не в первый день прозвали мамой Верой. Скорее всего потому, что добрая женщина ко всем обращалась «сынок», а к Дарине – «дочка». Слышать из ее уст такое обращение было непривычно, но Дарина прислушавшись к своим чувствам поняла, что слова Веры не вызывают в ней неприятных эмоций и даже нравятся. Потому она приняла кухарку и привязалась к ней довольно быстро, как не привязывалась еще ни к одной из своих воспитательниц. Мама Вера только и говорила, что о Новом годе, о праздничном ужине и украшении дома. Женщину вовсе не волновала беда, случившаяся здесь когда-то, не пугали слухи о хозяине и не казались странными многочисленные охранники.

– Ты сказала отцу привезти тебе самую красивую елку? – спросила мама Вера у Дарины, как о самом простом деле на свете.

– Нет, – девочка была удивлена.

– Дочка, остается всего каких-то десять дней до Нового года, а ты еще не решила этот вопрос?

Дарина не знала, что и сказать.

– А игрушки? Много у тебя украшений на елку и для дома?

– Я не знаю. Может, где-то на чердаке?

– Вот и занятие тебе на сегодня, – сказала мама Вера. – Полезай-ка ты на чердак и посмотри, что есть. Может, надо что-то докупить и обязательно смастерить что-то своими руками.

– Хорошо.

Дарина послушно отправилась на чердак. Почему бы и нет? Она поняла, что готова праздновать, что может открыть сердце, что тоска отступила и позволит ей повеселиться. Она заглянула к отцу и спросила:

– Папа, ты купишь елку?

– Елку? – Корсаков удивленно взглянул на дочь. – Ах, да. Новый год. Ты хочешь елку?

– Да, очень!

– Хорошо, скажу ребятам чтобы притащили тебе самую лучшую.

– Спасибо, пап! – воскликнула Дара и, уходя из кабинета отца, столкнулась с дядей Сашей.

– Здравствуйте, – пробормотала она.

– Привет, Даринка! – весело воскликнул он, провожая взглядом убегающую девочку. – Растет!

– Растет, – согласился Корсаков. – С чем пожаловал?

– А просо так! – улыбнулся Сашка. Предпраздничное настроение у меня.

– Не рановато? – Борис не верил в беспричинное веселье. «Что-то тут неладно», – немедленно закралась мысль.

– Боря, Боря весь ты в работе. Давай посидим вечерком, выпьем коньячку, поговорим по душам.

– Если есть такая потребность, я всегда поддержу тебя, друг мой, – ответил Борис Владимирович.

– А может, прямо сейчас и начнем? Дело к вечеру уже. Бросай ты все, сейчас нет ничего важного. Я все проверил, перетер с ребятами.

– Да? – Корсаков вышел из-за стола и достал из бара бутылку коньяка. – Присаживайся, брат, – указал он на мягкое кресло. – И о чем ты перетер с ребятами? – Корсаков изо всех сил старался выглядеть добродушным, когда разливал коньяк по бокалам, но друг слишком хорошо его знал, и от Саши не могли ускользнуть металлические нотки в голосе Бориса.

– Да расслабься ты. Дело у нас общее.

Корсаков улыбнулся, и улыбка получилась искренней. Саша хлебнул из бокала, по всей видимости, далеко не первую порцию, потому что доверительно сказал:

– Вот от этой твоей подозрительности нет спасения. Люди боятся делать дела с тобой.

– Не вижу в их страхе ничего плохого для меня.

– Можно ведь и по-другому договариваться, Боря. Вот меня, вроде, не так боятся как тебя, а иной раз я убедить могу кого-то намного лучше. Страх не всегда хороший советчик. Конкуренты они ведь как звери перепуганные, будут кусаться и поди такого присмири. А если он лежит, как кот разнеженный, и не волнуется ни о чем, вот тогда можно брать его голыми руками.

– А зачем он мне нужен? Делить с ним прибыли?

– А затем, что не хотят люди работать из-под палки.

– Очень даже работают.

– Но намного более эффективно они работали бы, будь они совладельцами бизнеса. И прибыли бы наши возросли и потери уменьшились бы. Много чего мы не можем просто захватить, выгнать всех и самим дела вести. А ежели к этим людям подход найти, поговорить по душам, войти в долю, вот тогда всем было бы хорошо.

– А мне не надо, чтобы хорошо было всем.

«Зачем мне, – думал Корсаков, – позволять кому-то иметь деньги и власть? Это ослабит меня. Доходов лично мне и так хватает, а кому не хватает, это не мои проблемы».

– Тебе плохо, Саша? – вкрадчиво спросил Борис.

– Я не том, Боря. Мое внутреннее чутье подсказывает мне, что придет конец нашей жизни. Что надо что-то менять. В ведении дел, в отношениях с людьми.

– С каких это пор ты заделался таким демократом? Помнится, как собственноручно топил того несговорчивого хозяина винного магазина в его же бочке с вином.

Саша хлебнул коньяку, вспоминать прошлое ему явно было неприятно.

– Хочется забыть, кто ты? Откуда вылез? Думаешь, получится у тебя начать все с белого листа? Стать благородным Робином Гудом? Вот Борька – злодей, не перевоспитался, так и остался душегубом. А я стану честным бизнесменом. Только бизнес-то свой получил ты таким же способом. Хоть десять раз нацепи на себя личину добродетели, ты тот, кто ты есть – бандит.

– Ты сердишься, что ли, брат? – пьяно спросил Саша.

– Вовсе нет. Даже рад, что увидел твое настроение. Пользуясь случаем, хочу спросить, как там дело обстоит с отводом земли? Уж месяц прошел, а я что-то не увидел на своем столе разрешения на строительство.

– Там такое дело, – замялся Саша, – уперся эксперт, как баран. Земля там непригодна для строительства, какие-то подземные воды…

– И что, месяц упирается? – удивился Корсаков.

– Да. Как я только не уговаривал его, такие деньги носил… принципиальный какой-то.

– Чего? Ты что, брат, не можешь решить вопроса с каким-то слюнтяем? До этого тебя довела твоя новая жизненная философия? – казалось, Корсаков сейчас рассмеется – так весело звучал его голос.

– Да я разберусь, – промямлил Сашка.

– А знаешь, что? Приходи к нам на новогодний ужин. В эту ночь случаются разные чудеса. – предложил Корсаков.

– Друг! – Саша, хлебнув еще коньяка, расчувствовался. – Спасибо тебе за приглашение. Как в старые добрые времена. Обязательно приду.

– Вот и славно. А теперь иди-ка ты домой и поспи.