Текст книги "Сборник рассказов о странностях любви"

Проходил день, другой, следующий. Таяли надежды, что кто-то уедет раньше срока, и для меня освободится номер. Ничего не оставалось, как найти «модус вивенди» в сложившихся обстоятельствах. Я старалась как можно реже находиться в «номерах». Этому объективно способствовал режим лечебных процедур, назначенных мне врачом: ванны, бассейн, грязи, массаж и т. д. Даже в столовой мы с Камилой редко виделись: у диабетиков были свои столики, расписание и меню. После ужина я еще долго гуляла по прекрасному сосновому парку, где был расположен санаторий, стараясь вернуться как можно позже, чтобы избежать или свести к минимуму встречи с соседкой. Ее энергетика меня угнетала, или наоборот, вызывала непростительное раздражение и нервозность. Кто общался с людьми не совсем нормальными, наверное, знают, что они обладают какой-то повышенной способностью воздействовать на психику здорового человека. Я старалась быть толерантной, но иногда не выдерживала и начинала донимать Камилу ненужными вопросами и советами, раздражаясь на нее, а на себя еще больше.

– Ты так и лежала целый день? Даже в бассейн не ходила? – Спрашивала я, застав ее снова в постели среди дня.

– Я же вам говорила, что не люблю, когда воды много и она льется. Да и у меня купальника нет, а в трусах нельзя, – отвечала Камила, не отрывая взгляда от экрана телевизора, где крутился очередной мультик.

– Ну, хоть почитала бы. Здесь библиотека не плохая.

– Я не люблю читать, да и не понимаю, про что там пишут. Глаза быстро устают, буквы прыгают, строчки путаются. Я и в школе, когда училась, не читала. Трудно мне было, и мама меня взяла из школы в седьмом классе, когда я заболела.

– А процедуры тебе так и не назначили?

– Диабетикам ничего нельзя, никаких процедур, разве вы не знаете? «Только диета», – укоризненно сказала Камила. – Мне воду, минералку здешнюю сказали, пить надо, только я все время про это забываю.

– А по основному заболеванию, тоже ничего не назначили?

Камила оторвала взгляд от экрана, посмотрела на меня с испугом.

– А у меня в карте ничего про это не написано. Мама сказала, коли напишут, меня в этот санаторий не возьмут. Никто не знает, только вы. Вы уж не говорите никому, что у меня… голова болит. – Камила при этих словах даже перестала смотреть на экран, поднялась с кровати, схватила меня за руку и еще раз попросила. – Не говорите, ладно? А то меня вдруг отошлют отсюда, а мама сказала, чтобы я обязательно здесь отбыла весь срок до отъезда. А сигаретку мне не дадите? Последнюю, обещаю…

– На, бери, только ты уже который раз обещаешь. Мама твоя просила, чтобы я тебе не давала сигарет. Да и у меня тоже уже заканчиваются.

Действительно, мои московские сигареты тонкие с ментолом заканчивались. Я направилась в сельскую лавочку, хотя еще с первого раза заметила, что сигарет моей марки там нет. Дорога в магазинчик от санатория проходила сначала через сосновую рощу, потом через мостик над небольшой живописной речушкой, сейчас скованной льдом, а дальше начиналась деревня. Там на пересечении трех главных улиц и стояла небольшая продуктовая лавка, рядом – почта.

От старой русской деревни осталось одно название «Кузнецы». Когда-то здесь останавливались ломовые извозчики на знаменитом «радищевском» пути между Питером и Москвой, отдыхали, ночевали, а главное, здесь можно было перековать лошадей. Долгое время деревня пребывала в запустенье. Но в постперестроечные времена деревня стала преображаться. Дубовую рощу на холме вырубили, и первый губернатор области отгрохал себе усадьбу, настоящие хоромы по «новорусскому» образцу. Вслед за ним, само собой, потянулись остальные местные чиновники. На деревенских улицах появились мощные кирпичные дома с мансардами, балконами, «зеркальными» окнами, гаражами, банями, бассейнами. Все эти роскошества закрывались высоченными заборами, над которыми виднелись верхушки сосен и разросшихся яблонь. Смещались губернаторы, уходила одна «команда», появлялись новые, выкупив терема прежних владельцев по непомерно вздувшимся ценам. Не в последнюю очередь привлекательным фактором для нуворишей стало и наличие рядом, в санатории целебной воды. Отдыхали старшие чины, наверняка в других «палестинах», но их вассалы часто приезжали сюда для оптовых закупок воды.

Я купила в лавке пачку сигарет для Камилы, отдала ей и твердо сказала: «Все. Вот тебе пачка, хочешь – кури, хочешь – бросай. Я больше не верю твоим обещаниям. А у меня не проси, не дам. Поняла?».

Камила схватила пачку, молча кивнула мне, отошла в сторону, сунула сигарету в рот и долго шарила по карманам куртки и брюк в поисках зажигалки, которую я ей отдала в первый день. Я смотрела на нее и злорадно думала: «Конечно, потеряла. Сейчас будет просить у меня». Камила, действительно, перестала бесполезно залезать в карманы, однако и не стала просить меня прикурить. Резко повернувшись, она пошла большими шагами по главной алле. Я проводила ее взглядом, вздохнула, недовольная собой, злясь, что опять не смогла быть доброй и милосердной к больной девушке.

Я вошла в гостиницу. В холле, как всегда, сидели несколько парней и девушек. Доступ к бесплатному Интернету, пресловутый «вай-фай», был только здесь, на первом этаже. Молодые люди, склонившись над своей электроникой с наушниками в ушах, были серьезны и сосредоточены. Не так давно картина такой отрешенности от внешнего мира, могла бы навести на мысль, что молчаливое сообщество погружено в расчеты какой-то сложнейшей задачи, решения, к примеру, бинома Ньютона, как минимум. Нет, конечно. Каждый из сидящих в креслах по периметру холла, находился в виртуальном мире музыки, игр, «чата», крутого фильма и т. д. Я ни разу не заметила, чтобы ребята, отложив ай-фоны, ай-пады, планшеты и прочие «игрушки», просто начнут говорить, общаться, хохотать, рассказывать анекдоты или пусть даже вместе выпьют пива или кофе. Ничего подобного. В холе стояла тишина: живой голос доносился только из всегда включенного телевизора для коллективного пользования.

Меня окликнула администратор. Они менялись через сутки, выставляя на стойке табличку со своим именем – отчеством. Я успела прочитать: Екатерина Васильевна.

– Инна Николаевна, подойдите, пожалуйста. Вы все еще хотите переехать в отдельный номер?

– Конечно, а что, нашелся? Вот спасибо, Екатерина Васильевна, большое спасибо. – Я не верила своему счастью.

– Возьмите ключ, идите, посмотрите. Номер шикарный, на пятом этаже. Он у нас был закрыт, ремонт шел, немного краской еще пахнет, – быстро и почему-то шепотом, оглядываясь, говорила дежурная.

– Спасибо, спасибо, – лепетала я, радостная, сжимая в руках, как буратино, заветный «золотой ключик». Не дожидаясь лифта, забыв про боли в коленках, я быстро преодолела пять пролетов. Открыла дверь, вошла. Просторная комната была залита прозрачным светом зимнего солнца. Окна выходили на главную аллею, обсаженную моими любимым соснами. На их игольчатых зеленых кисточках искрились снежинки, а высокие янтарные стволы казались теплыми даже в этот морозный день. Чуть справа виднелась спортивная площадка. Там стоял парень со шлангом и заливал каток. На моих глаза происходило одно из чудес воды, этой таинственной земной субстанции, ее превращения, стремительный переход из жидкого состояния в твердое. И вот уже ледяная поверхность засверкала, отражая и золотистые солнечные лучи, и голубое сияние неба. Я стояла, вдыхая чистейший прозрачный, тоже ледяной воздух, замерзая, но не в силах оторваться от завораживающей красоты вокруг. С моего балкона на пятом этаже угловой комнаты просматривалась почти половина всей территории. Была видна не только вся центральная аллея, но и дальше, где за пограничным забором начинался лес, окружающий санаторий. Здесь на опушке леса по периметру санатория шла лыжня. Я смотрела туда, раздумывая, не взять ли и мне на прокат лыжи, когда вдруг заметила Камилу. Ее ярко оранжевая куртка резко выделялась среди сугробов на расчищенной дорожке. Она возвращалась от дальней части санаторской территории, там, где были только старые хозяйственные постройки и сараи. Недавно там же появились и рабочие бытовки. От кого-то я слышала, что новые акционеры начинают, наконец, делать ремонт насосной станции, их «кормилицы».

Камила приближалась к главному корпусу гостиницы, поспешно докуривая сигарету. Перед входом она остановилась, выбросила окурок, застегнула распахнутую куртку, натянула шапку, вытащив ее из кармана, и, воровато оглянувшись, поднялась по ступенькам. Я недоумевала: Камила раньше никуда не выходила, кроме как в столовую. Она не посещала бассейн, никогда не прохаживалась чинно после обеда или перед сном по аллеям, как это делало большинство, и ей не было надобности по нескольку раз в день бегать по процедурным кабинетам. Иногда она сидела в холле среди других девушек, молчаливая и отрешенная, как они, с одной разницей, что у нее не было проводков в ушах, тянущихся от электронного устройства.

Мне надо было перетащить свои вещи в новое жилище, и я пошла на второй этаж забрать их. Камилла, как всегда, лежала на кровати и смотрела телик. Если бы я не видела ее несколько минут назад поспешно возвращающейся с дальнего конца аллеи, я бы решила, что она так и не вставала с места. Подозревая уже, что она не скажет правду, я все-таки спросила.

– Так и лежишь, не двигаясь? Как же ты похудеешь, если только ешь и лежишь?

– Скучно мне у вас, – только и ответила Камила.

– А на танцах была? Каждый вечер здесь танцы в зале, знаешь? Ты же хотела на танцы ходить…

– Да была я вчера, посмотрела. Одни тетки старые танцуют, шерочка с машерочкой, кадриль какую-то, – насмешливо, но без улыбки, сказала Камила, как всегда, не отрывая глаз от драматического момента мультяшной истории кота и мышонка.

Я стала собирать чемодан, тщательно проверяя все полки в шкафу и тумбочке, чтобы ничего не забыть и не возвращаться еще раз, рискуя вновь вести никчемный разговор с девушкой Камилой. На всякий случай дотянулась до верхней полки шкафа, хотя точно помнила, что ничего туда не клала. Провела ладонью, и к своему удивлению, достала оттуда две пачки сигарет. Нет, не моих, а коротеньких, толстых, без фильтра. Часто такие курят работяги на стройке.

– Твои? – Спросила я, держа в руке пачки.

Камила вскочила с кровати, лицо покрылось красными пятнами. В больших глазах, обычно спокойно-равнодушных, как у жующей коровы, появилось выражение гнева, почти ненависти, направленной на меня.

– Мои, а что? Вы же мне не даете больше, а я не могу без курева. Как вас зовут, забыла. Зачем вы полезли туда? Там вашего ничего нет. А мне подарили добрые люди, и сказали, еще дадут.

Я никак не отреагировала на ее вспышку агрессии, закрыла чемодан и направилась к двери.

– Простите меня, пожалуйста, – вдруг услышала я за спиной. – Простите, я виновата. Мама не разрешает мне сердиться на людей… Не обижайтесь на меня. Знаете ведь, что у меня с головой не все в порядке.

– Ладно, Камила, не переживай. Я тоже виновата, что обещание не выполнила. Ты таблетки хоть принимаешь? Не забывай. И помни, что курить тебе очень вредно.

– А мне теперь другую женщину поселят? Я к вам привыкла. А вы в каком номере жить будете? Я к вам в гости зайду, ладно?

– Ладно, – сказала я и поспешно хлопнула за собой дверь, не сказав номер своей комнаты. Впрочем, она все равно его бы не запомнила.

Я вошла в свою новую комнату, поставила чемодан и тут же спустилась вниз, чтобы доплатить за одноместный номер и поблагодарить еще раз Екатерину Васильевну, положив за высокой стойкой коробку шоколадных конфет, заранее припасенную для такого случая.

– Ну, я тоже рада, что вы, наконец, переехали, а то ведь с этой намаялись, поди. Не знаю, как вы терпели, – вздохнула женщина и заговорщицки взглянула на меня.

Я сделала вид, что не понимаю, о чем идет речь.

– Разве вы не заметили? – подозрительно спросила Екатерина Васильевна. – Ваша соседка Все уж поняли, не я одна. И другие. Она же не в себе немного. Мы даже к ней и подселять никого не будем. Вы, правда, ничего такого не заметили?

Притворяться дальше было уже глупо.

– Нет, конечно, заметила. Камила не совсем обычная. Но она добрая и безобидная.

– Необычная…, – насмешливо протянула Екатерина Васильевн. Как раз обычная. Шиза она, самая обычная. Вчера, к примеру, на танцы явилась в пижаме, грудь на распашку, волосы нечесаные, напугала прям всех. Постояла и ушла. Ко всем мужчинам пристает, сигареты стреляет. А они почти все некурящие, да и лечиться ведь приехали. Пожаловались нам. Мы ей строго запретили. Теперь она к нашим гостям не пристает, боится. И знаете, куда стала шмыгать? В подсобку к мужикам – строителям. Там ремонт начался насосной станции, большая бригада рабочих приехала. Вот она туда и ходит каждый день, вечер, то есть. Днем-то они работают. У них и выпрашивает, да еще с ними, говорят, и выпивает. – Женщина сделала паузу, оглянулась, перешла на шепот и выдохнула, как самую ужасную тайну. – Цыганка она. Она и у нас, дежурных, все время выпрашивает то деньги, чтобы позвонить, то телефонные карточки. Гости, когда уезжают, оставляют нам эти карточки, а там почти всегда чуть остается, хватает еще на один звонок. Вот за ними Камила и охотится. А тут мне Галина, ну с которой мы сменой меняемся, рассказывала. В ее дежурство совсем к вечеру, после ужина, Камила устроила гаданье по руке и деньги брала. Народ стал собираться, чуть ли не в очередь вставали. Что здесь было! Галя, говорит, ей пришлось главного врача вызывать.

– Вот тебе и на, – промелькнуло у меня в голове. – А я-то со своими вечерними прогулками допоздна ничего и не знала, а Камила, конечно, про это не рассказала.

Екатерина Васильевна замолчала, смотрела на меня призывно – торжествующе, уверенная, что я «поведусь» на ее откровения, и мы вместе продолжим обсуждать Камилу и ее поступки.

– Знаю, что она цыганка, – сказала я спокойно, давая понять, что никак не придаю особого значения данному факту. – Извините, я пойду, спешу на процедуры. Еще и еще раз, спасибо за переезд.

Женщина пробормотала «пожалуйста», обиженно сложила губки в форме куриной гузки, села, склонилась за стойкой и стала деловито перебирать бумаги.

Я пошла к лифту и пока поднималась, твердо решила не встревать ни в какие разговоры о Камиле, ни с Екатериной Васильевной, ни с ее сменщицами. Я не хотела выслушивать от них новые подробности неадекватного поведения Камилы, подтверждающие ее психическое заболевание. Но и с Камилой у меня тоже не было никакого желания встречаться, а тем более, разговаривать, как всегда, ни о чем, или обо одном и том же: как здесь скучно, как она хочет замуж, как ей хочется кушать и где бы достать сигарету.

Мне очень нравилось мое новое жилище: прекрасный вид с балкона, наличие электрочайника, лампы у прикроватной тумбочки (чего не было раньше), хорошо работающий душ. А самое главное, я была одна и наслаждалась одиночеством. Дни были приятно однообразными, вызывали ощущение гармонии, особенно разительной после московской суматохи и первой недели пребывания. Мне было так хорошо и спокойно, что я стала гораздо меньше гулять, предпочитая залечь с книжкой в руках, задремать, посмотреть новости, неспешно пройтись по аллее к столовой, поужинать и снова вернуться «домой». Но однажды я преодолела свою лень, взяла на прокат лыжи и пошла покататься. Навык остался с детства, когда зимой занятия по физкультуре проводились на лыжах в ближайшем к школе парке. В студенческие годы мы выезжали большой веселой компанией в Подмосковье. Позже по моей инициативе внедрили эту традицию в семью, и нам удавалось ее поддерживать долгое время. Ну а потом, когда заскрипели коленки, конечно о лыжах пришлось надолго забыть, но все равно хоть раз за зиму, мы с мужем, тряхнув стариной, выползали в Измайловский парк и неспешно топали вокруг прудов, то и дело, уступая лыжню молодым и быстрым.

Я вошла в лес и двинулась вокруг санатория, по периметру которого была проложена основная лыжня. От нее в сторону леса расходились еще три лыжни, менее накатанные. Я шла медленно, то и дело останавливаясь, но не от усталости. Останавливалась, чтобы полюбоваться красотой зимнего леса, игрой солнечного света на заснеженных полянах и сугробах причудливых форм, на яркую легкомысленную зелень иголок среди строгой белизны, на золотисто-коричневые шишки, разбросанные по блестящему насту. Обойдя по кругу весь санаторий, я свернула на боковую лыжню, которая привела меня к знакомому мостику через речушку, на другой стороне которой находилась деревня «Кузнецы». Не снимая лыж, я проехала по центральной улице, благо там не было ни машин, ни людей и снова вошла в лес. К удивлению, обнаружила, что прямо от деревенской улицы уходит вдаль, куда-то в глубину леса еще одна лыжня. И я двинулась по ней. Шла я довольно долго, взяв за ориентир выпуклую железную крышу какой-то башни, которая то просматривалась, то пропадая среди стволов. Мне было любопытно, что за внушительное сооружение могли построить среди леса. За моей спиной кто-то весело крикнул: «Лыжню!». Я отошла в сторону, оглянулась. Ко мне подъехала Людмила, – женщина, с которой мы сидели за одним столом в ресторане. Разрумянившаяся, со смеющимися сияющими глазами, в красивом спортивном костюме и яркой шапочке с помпоном, она выглядела восхитительно помолодевшей, о чем я ей и сказала.

– Спасибо. Люблю лыжи, с детства. Я же здесь выросла, в этих лесах. Никаких спортивных секций в селе, конечно, не было. Все просто катались на лыжах, дешевеньких деревяшках, часто самодельных. Ну что, махнем до водокачки? – предложила Людмила, надевая перчатки, готовая двинуться дальше.

– А, так это водокачка среди леса выросла? А я как раз стояла и размышляла, что бы это могло быть.

– Ну да, там когда-то тоже деревня была, даже несколько развалюх осталось. Мрачное местечко, своеобразный «сталкер». Готовая съемочная площадка для фильма – ужастика.

– А вы имеете отношение к кинематографии?

– Немного. У нас в области часто что-нибудь снимают, сейчас реже, конечно. Я, как местный старожил, помогаю натуру выбрать, знаю здесь много интересных мест. Ну и вообще, встречаю группы столичные, размещаю, кормежку организую. С местной администрацией посредничаю. Ну, так едем?

– Нет, Людмила, я домой. Для первого раза с меня хватит. Колени мои скрипят и жалуются. Кстати, как вам чудо – вода, помогает?

– Еще как, я раз в год сюда обязательно приезжаю, глушу свои гастриты с колитами. Ну ладно, встретимся за обедом.

Я смотрела вслед Людмиле, пока она не скрылась за деревьями, залюбовавшись ее свободным легким шагом, ладной фигурой, четкими ритмичными движениями.

Я разглядела лыжню, отходящую от основной, едва заметную, занесенную снегом. По моим расчетом, она сократит мне путь до санатория. Так оно и оказалось. В полном соответствии с классической формулой я вернулась в гостиницу усталая, но довольная. Приняла душ, сварила кофе и вышла на балкон покурить. Лечение, воздух, вода явно шли мне на пользу. Я была рада, что поехала в санаторий. Мне было хорошо спокойно. Размеренная санаторская жизнь ничуть не была в тягость.

Проходил день за днем. Я все реже встречала Камилу, я не видела ее в столовой, не говоря уже о бассейне или процедурных кабинетах. Иногда только я замечала ее с балкона. Мелькнув оранжевой курткой, она исчезала в конце главной аллеи, за пределами «цивильной» части санатория, скрываясь там, где стояли хозяйственные постройки и насосная станция. Однажды, по пути в магазин и почту, я с удивлением обнаружила ее на деревенской улице. Камила была не одна. Рядом шел парень, крепкий, с широкими плечами, но не высокий, ростом значительно ниже девушки. «Наверное, поэтому он и держит ее не за плечи, а за талию», – зачем-то сделала я вывод.

Парочка удалялась, свернула на соседнюю улицу и пропала из вида. Я купила журнал с кроссвордами на почте, в магазине сливок для кофе и любимых пряников с вишней и пошла в обратную сторону.

В этот же день ближе к вечеру я еще раз встретила Камилу. Она сидела в холле, в кресле рядом с лифтом. Проскочить мимо незамеченной, было невозможно, тем более что она, оказалось, ждала меня. Едва я вошла, она вскочила и бросилась мне на шею, обнимая и бормоча на ухо: «Я вас ждала. Я вас давно не видела. Мне хочется поговорить. Мне больше не с кем, а я разговаривать люблю. Я хотела рассказать вам. Можно с вами поговорить?»

– Здравствуй, Камила. Конечно, можно, – сказала я преувеличенно радостным тоном. – Давай, сядем и будем говорить. Что случилось? Рассказывай. – Я очень старалась быть снисходительной, терпеливой, сочувствующей. Но первый же ее вопрос застал меня врасплох.

– А как знакомятся и потом замуж потом выходят? Вот у вас много женихов было?

– Господи, это так давно было. При чем здесь я? О себе расскажи. Я тебя видела сегодня с молодым человеком. Вот, ты и познакомилась. Замуж зовет?

– Да там многие зовут, – хитро улыбнувшись, ответила Камила и махнула рукой куда-то в сторону. – Я им сама сказала, что замуж хочу…, хочу по любви. Но я ничего не знаю, не умею. У меня никогда не было жениха. Я и целоваться не умею. Они меня учат. Но вы мне скажите, кто-нибудь полюбит меня взаправду? Мама мне говорит, что я красивая, и кожа у меня гладкая, волосы хорошие…

– Конечно, Камила, девочка моя, конечно. Ты красавица, – искренне подтвердила я и погладила ее по смуглой щеке, по черным густым волосам, сжала ее ладонь, маленькую и пухлую, как у ребенка.

– Спасибо, Инна Николаевна, вы добрая женщина. Вы очень добрая.

Я замолчала, удивленная, что она в первый раз без напоминания произнесла мое имя – отчество, но и порядком смущенная определением меня как «доброй женщины».

– Брось, Камила. Насчет доброй женщины ты преувеличиваешь. Была бы я доброй, следила, чтобы ты не курила, принимала таблетки свои, ходила бы в бассейн, не лопала бы конфеты, вообще сладкое. Тебе при диабете нельзя.

– Я знаю, но мне все время кушать хочется, и я с других столов собираю, кто не съест, булочки и печенье. А добрая вы, потому что говорите со мной. Общаетесь. Я ведь очень общительная. Я очень хочу общаться, разговаривать. Камила помолчала, оглянулась на дежурную, которая делала вид, что очень занята и шепотом сказала. – Давайте, я вам погадаю.

– Да мне уж рассказали, что ты как-то открыла здесь целый салон, говорят, много желающих было, – улыбнулась я. – Ты правда гадать уме ешь?

– Конечно. Я ж цыганка. Меня мама научила. Она этим тоже зарабатывала. К ней все соседки и их родственники ходили. Давайте, не бойтесь, я плохого людям не говорю, хоть и вижу иногда.

Не получив от меня ни явного согласия, ни категорического отрицания, она взяла мою левую руку и стала внимательно разглядывать линии. Я была крайне удивлена быстрой переменой выражения ее лица. Взгляд, обычно рассеянный, туповато – равнодушный, вдруг стал сосредоточенным и осмысленным.

– Вы перенесете болезнь, долго лечиться будете, но все пройдет, хорошо потом станет, – начала Камила, готовясь к дальнейшим предсказаниям. Но я ее перебила.

– Э, подруга, дело не хитрое. Что здесь гадать? Понятно, что я сюда лечиться приехала и надеюсь на успех. Мне уже значительно лучше.

– У вас встреча с мужем и дочерью скоро совсем будет, продолжала она, не отрывая взгляда от линий на моей руке.

Я уже открыто смеялась над ее пророчествами.

– Камила, естественно, мой санаторский срок заканчивается через несколько дней, и я возвращаюсь домой. Конечно, я встречусь с дочерью и мужем. Ладно, хватит. Спасибо. На вот, купи себе что-нибудь, только не сладостей, а фруктов, – сказала я и протянула ей сотенную бумажку.

Камила не обратила внимания на деньги Она снова взяла мою руку, приложила к ней ребром свою маленькую, пухлую ладошку и стала внимательно смотреть, переводя взгляд с моих линий на свои.

– Инна Николаевна, а знаете, что мы с вами будем дружить долго, всегда. Мы вместе будем Вы меня не забудете…

Я решительно отдернула свою руку, резко поднялась с кресла, но постаралась сказать вежливо, без раздражения и сарказма.

– Конечно, Камила, мы останемся друзьями. Конечно. Я тебя не забуду.

Камила медленно и неловко, путаясь в рукавах, надела свою оранжевую куртку, накинула на плечи полосатый шарф, натянула почти до бровей шапку. Нарисованный на ней заяц оказался посередине лба между глаз, которые смотрели на меня в ожидании ответа. Но вопрос не был озвучен, и я сама спросила.

– Камила, ты еще хотела что-то сказать мне, спросить о чем-то?

– Нет, я пойду. Мне идти надо, меня ждут. А, да, хотела попросить. Если мама вам позвонит, вы не говорите ей, что я вино пила. Она расстроится, папка-то у нас пьяница был.

– Камила, я тебе и без звонка маминого скажу, ведь я тоже мама, у меня дочь старше тебя. Не ходи к тем мужчинам, парням. Ты молодая, красивая, но как ребенок. Они могут обидеть тебя. Знаешь что? Если не послушаешься, я сама твоей маме позвоню, у меня же остался в мобильнике ее номер.

– Меня там никто не обижает. Они добрые, и конфеты мне дают, и тортики, булочки с вареньем.

– Ах, Камила, ты уже большая, взрослая девочка. Должна понимать, что, если хочешь выздороветь, нельзя ни курить, ни пить, не есть сладкого. Ты ведь хочешь семью, детей? Хочешь?

– Очень, очень, – сказала Камила, зажмурила глаза, закрыла лицо ладонями и часто задышала, повторяя «очень, очень хочу». – Не говорите маме. У нее столько забот. – Сказала, быстро поднялась и пошла к выходу. Открыла дверь, оглянулась, улыбнулась мне, помахала рукой. Дверь закрылась.

Больше я Камилу не видела ни вблизи, ни издалека. Выходя на балкон, я по привычке пыталась различить ее среди отдыхающих, разгуливающих по дорожкам или направляющихся в столовую, но ее не было. Прошел день, второй. У меня появилось тревожное чувство, и как-то за завтраком я поделилась своим беспокойством с Людмилой.

– Без паники, – спокойно сказала Людмила. – Для начала надо проверить, во-первых, появляется ли она в столовой. Где ее столик?

– В другом зале для «режимников», ну, у которых особый режим питания. Она ведь диабетик.

– Вот сразу и пойдем.

Людмила тут же поднялась, не допив свой чай с молоком.

В зале уже почти никого не было. Завтрак заканчивался. Мы обошли столы, за которым еще оставались люди, спрашивая о Камиле. Нет, никто ее сегодня не видел, и вчера тоже. Отвечали коротко без комментариев, без встречных вопросов. Только один одутловатый синюшный мужик засмеялся беззубым ртом и, и не прожевав что-то, с набитым ртом, громко сказал: «На вольных хлебах теперь цыганочка. Что ей наша монастырская каша?» Кое-кто хмыкнул и уткнулся в тарелку.

Мы пошли к раздевалке, чуть задержались у доски объявлений, где было вывешено расписание экскурсий на ближайшую субботу и воскресенье.

– Извините, хорошо, что догнала вас, – услышала я за спиной голос с характерным астматическими хрипами. – Извините, я насчет Камилы.

Мы с Людмилой одновременно повернулась. Женщина, еще совсем не старая, но очень бледная, с впалыми щеками, высоким лбом, смотрела на меня огромными на узком худом лице глазами, с выражением какой-то библейской затаенной печали, доброты и мудрости.

– Вы про Камилу спрашивали, беспокоитесь. Я тоже, очень. Она уже третий день, как не появлялась ни к завтраку, ни к обеду. Ужин она и до того часто пропускала, но вот сейчас. Я Антонина, можно без отчества.

– Третий день, вы сказали? Примерно так. Я ее как раз и видела дня три-четыре назад.

– У меня номер по соседству. Мне не один раз приходилось просить Камилу сделать потише телевизор. Обычно он был у нее включен не только допоздна, но и всю ночь. Наверное, Камила и засыпала, не выключив. А тут несколько дней в комнате тихо, а мне она говорила, что без телевизора просто жить не может. Я и забеспокоилась. Значит, думаю, она дома не ночует. А куда она могла деться? День стучу, второй, третий. Не открывает. Хорошо, что вы занялись поисками. Я и сама уж хотела куда-нибудь бежать, кому-нибудь сказать… Девушка ведь не совсем здорова психически. Я сразу это поняла. Я-то знаю, проработала пять лет санитаркой в реабилитационном центре для душевно больных. Она могла выйти за территорию, в лес и заблудиться. Такие больные плохо ориентируются, ну, кроме всего прочего.

– Ну да, кроме прочего, у нее еще и диабет, как я поняла. «Без медикаментов нельзя», – сказала Людмила.

– И что делать? Где искать? – Спрашивала я скорее риторически, но Людмила ответила вполне конкретно, сразу обозначив свое лидерство в организационных вопросах – Прямо сейчас пойдем к ней в номер. Может, заболела…

– А может, просто валяется, она ленивка порядочная. Я удивлялась: сутками валялась на кровати и смотрела мультики. Никуда не ходила, ни в бассейн, ни гулять. – Весь недолгий путь к главному корпусу я намеренно беззаботно частила словами, как бы заговаривая тревогу.

Комната Камилы была заперта. Дежурная, Галина Николаевна, сказала, что ключи ей не сдавали. Мы попросили открыть дверь, объяснив причину нашего беспокойства. Галина быстро нашла в связке дубликатов нужный ключ, и мы все вместе пошли на второй этаж. В комнате было пусто, и стояла особая тишина нежилого помещения. Об этом свидетельствовала и обстановка: неубранная кровать, вещи, разбросанные там и сям, давно высохшее полотенце в ванной, тонкий слой пыли на экране телевизора, немытые чашки и стаканы на столе, надкусанные куски хлеба, так и не раскрытый пакетик с лекарствами на тумбочке, желтые окурки в блюдце на подоконнике, пол, усыпанный конфетными фантиками. Галина Николаевна вызвала по мобильному некую Настю. Та явилась мгновенно. На строгие вопросы администратора испуганная девушка оправдывалась, что она как раз сегодня хотела убраться в этой комнате, а еще раньше, дня три назад, стучалась, но Камила крикнула из-за закрытой двери, что хочет спать, у нее все чисто и убираться не надо.

– Вы можете сказать точно, когда вы с ней разговаривали? – спросила Людмила.

– Сегодня, что, понедельник? Ну вот, как раз в пятницу было мое дежурство, я работаю через два на третий, – поспешно сказала Настя.

– В субботу и воскресенье у нас нет уборки, только по вызову. У нас остаются две уборщицы на пять этажей, – пояснила Галина.

– Настя, а вечером в пятницу вы видели Камилу, или только слышали ее голос через дверь? Не заметили, она выходила куда-нибудь? Не помните, когда вернулась? – все так же спокойно и обстоятельно задавала вопросы Людмила.

Девушка опять испуганно взглянула на свою начальницу – администратора, замотала головой, повторяя: «Нет, нет, не видела ничего. На третьем этаже в люксе мужчине плохо с сердцем стало, и я помогала дежурной сестре, потом с ним сидела, главврач пришел, пока скорая приехала, потом его увезли. Я все время там была. А потом пошла в подсобку чаю попить».