Текст книги "Сборник рассказов о странностях любви"

– Ладно, ступай, – милостиво разрешила Галина и обратилась к нам. – Что делать-то будем? Надо пойти у охранников поспрашивать. Может они видели, как она с территории уходила, с кем, когда. Я не могу свой пост оставить. Сходите, пожалуйста, поспрошайте. Я пока повременю директору докладывать. Чего панику поднимать? Может ничего, все обойдется. – Галина метнула на нас вопросительный взгляд, надеясь на поддержку.

Мы обошли все три входа-выхода с территории, расспрашивая охранников. Как я и думала, по описаниям они легко узнавали Камилу. Одни, посмеиваясь, рассказывали, что она часто приходила «стрелять» сигареты, другие видели, как она выходила с каким-то парнем, направляясь в сторону сельского магазина, третьи помнили, что пару раз она возвращалась в санаторий поздно, приходилось открывать калитку, уже запертую на ночь. Молодые мужики, охранники, рассказывали, ухмыляясь, с некоторой иронией, но беззлобно. Они не скрывали, что замечали странности в ее поведении, но относились снисходительно: среди пациентов санатория встречались, мол, и почуднее.

Мы, добровольные сыщики, престарелые «скауты», стояли, размышляя, что делать и куда идти. Мне пришлось рассказать им, что я несколько раз видела, как Камила направлялась в сторону хозяйственных построек. Людмила тут же определила это место как следующий объект поисков. Так и решили: после процедур и обеда пройти туда, к дальней части санатория, к насосной станции.

В условленное время мы встретились на главной аллее, у так называемого гювета, красивого павильона с зимним садом, скамейками и маленькими фонтанчиками среди гипсовых нимф и просто девушек с кувшинами. Сюда два раза в день, перед обедом и ужином, по рекомендации главного врача, приходили мы, санаторские пациенты, и медленно, неспешно, с наивной верой в исцеляющую мощь воды, выпивали рекомендованный стаканчик теплой и неприятной на вкус минералки. Я забежала туда и спросила у заведующей о Камиле. Та недоброжелательно ответила, что вас, мол, больных много, она одна, и не ее дело следить, да еще запоминать, кто пьет минералку, кто не пьет. Другого ответа я и не ожидала, – заглянула так, на всякий случай.

Мы прошли всю длинную аллею, которая заканчивалась у проезжей части дороги, по которой въезжали и выезжали автомобили персонала, грузовички с продуктами и экскурсионные автобусы. А дальше, почти вплотную к границе санаторской территории, среди многочисленных деревянных времянок, хозяйственных построек и сараев, находилось одно бетонное сооружение, длинный унылый ангар. Это и была насосная станция, которая качала из недр земли минеральную воду, а с ней и основной доход предприятию ЗАО «Сосновый бор». Я еще чуть ли не в день приезда обошла все большое хозяйство санатория и обратила внимание на обшарпанные, давно не крашеные стены этого строения: окна, с наполовину выбитыми стеклами, закрытыми кое-как не струганными досками, а то и просто кусками железа, ржавые ворота и тусклую серую крышу из старого шифера. Под убогим сводом этого сооружения находилась знаменитая скважина с чудодейственной водой. К железным воротам прямо от главной проходной лечебного заведения чуть ли не ежедневно подъезжали блестящие иномарки. Охранник, уважительно кивнув водителю или пассажиру, поднимал шлагбаум для проезда автомобиля очередного оптового покупателя. Выходили солидные дядьки, деловито и быстро скрывались в здании, а спустя немного, возвращались и грузили в багажник пятидесяти литровые жбаны с водой.

Когда мы вышли к насосной станции, я ахнула от удивления. Меньше чем за две недели, прошедшие с моего приезда, здание преобразилось. Стены были покрыты ровным слоем благородного сурика, широкие окна с белыми рамами и наличниками сверкали на солнце чистыми прозрачными стеклами, распахнутые новые двери – ворота с мощными перекладинами, открывали обзор на внутренний инженерно-технический дизайн станции. Логическим завершением преображенного строения являлась ярко-зеленая крыша «под черепицу». Не менее разительной была и перемена на всем пространстве вокруг станции. Исчезли времянки рабочих, снесли сараи – развалюхи, а те, что остались, были обшиты «вагонкой», к дверям пристроены крылечки с навесами. В стороне от станции расчистили небольшую парковку для оптовых покупателей, ограничив ее бетонными столбиками.

– Ну и ну, умеем, когда хотим, – улыбнувшись, заметила Людмила, выслушав мой рассказ о прежнем убогом состоянии здания.

– И когда деньги есть, и их не воруют, – добавила Антонина.

– Значит, правильно мне говорили, что главные акционеры сменились. Новая «метла». Авось и остальное в порядок приведут…

– Понятно, после ремонта они из этой насосной станции будут «накачивать» больше. Путевки подорожают, – снова усмехнувшись, сказала Людмила. – Ладно, пора приступать к опросу. С чего или кого начнем?

Мы стояли, оглядываясь по сторонам, но вокруг не было ни одного человека.

– Пойдемте внутрь станции. Должна же быть какая-нибудь контора, диспетчерская, офис, где начальство сидит, инженер, оператор. Сооружение-то серьезное, без присмотра нельзя оставлять. Кто-то обязательно должен быть на месте, – разумно предложила Людмила.

Только мы подошли к воротам станции, как тут же невидимый снаружи, нарисовался охранник, остановил нас.

– Сюда нельзя, дамы. На объект не пускаем посторонних.

– У нас серьезное дело, очень важное. Мы хотели бы поговорить.

Людмила замялась, не зная в точности, с кем нам полезнее будет поговорить.

– Да хоть с вами, – бодро встряла я. – Скажите, вы не видели здесь девушку в оранжевой куртке, смуглую, черноволосую…?

Я не успела закончить. Охранник хохотнул, вытащил пачку сигарет, достал одну, затянулся и сказал, все еще посмеиваясь.

– Камилу, что ли? Конечно, видел. Мы ее все здесь видели, и не раз. Она у всех покурить просила, и у меня тоже. Чудная девчонка. В вагончике у работяг сидеть любила. У нас здесь две бригады по найму работали. Видали, какую красоту навели?

– Видали, видали, – поспешно проговорила я. – А вы, лично, когда видали Камилу? – От волнения я почему-то повторяла его дурацкое словечко «видали».

Охранник докурил, бросил бычок, сплюнул.

– А что случилось-то? Вообще-то я со своего места не схожу. Она мимо меня проходила, брала сигарету и шла туда. – Охранник махнул рукой в сторону забора и уточнил – Ну, туда, где строительные вагончики стояли, бытовки. А что уж там она делала, с кем была и когда спать уходила, не знаю, не знаю, – снова хохотнул охранник. – Извиняйте, дамы, мне на объект пора. Поспрошайте еще кого-нибудь.

Парень готов был скрыться за воротами станции, но неожиданно Антонина рванулась к нему, схватила за рукав и взглянула на него своими «библейскими» печальными глазами.

– Молодой человек, эта девушка пропала. Ее нет в санатории уже третий день. Мы разыскиваем ее.

– А я-то при чем? – Возмущенно спросил парень и резко сбросил руку женщины со своей форменной куртки. – Я с ней не пил, не курил. Если уж хотите знать, я ее предупреждал, чтобы она не ходила одна, да тем более поздно, к этим… – Он снова показал в сторону забора, где стояли раньше бытовки. – Работяги могли бы сказать, да все разъехались. Ищи теперь…

– Разыщем, – спокойно и строго сказала Людмила. – Мы пойдем к вашему начальству. У кого-то должны были остаться паспортные данные рабочих. Договор ведь составляли с ними.

– Послушайте, дамочки, – развязно, явно раздраженный, прошипел парень, закрывая перед нашим носом ворота – Вы кого ищете? Пропавшую девушку? Вот и ищите. При чем здесь адреса и паспортные данные работяг? А насчет начальства, докладываю: сегодня никого на объекте не будет. В городе общее собрание акционеров, там все наше начальство. Все, я закрываю ворота, у меня вообще обед сейчас.

При этих словах Антонина охнула, посмотрела на часы и заторопилась.

– Простите, ради Бога, – у меня сейчас ингаляция. Не могу пропускать. Астма замучила. Встретимся. Пока. Я побежала.

Мы с Людмилой вернулись в гостиницу, сели в холле, выпили из автомата «эспрессо» и снова стали размышлять, что делать дальше. Обратиться к директору? Но он вполне резонно может ответить, что некоторые гости, особенно местные, уезжают на выходные домой или к знакомым: все равно в эти дни процедур практически нет. Написать заявление в милицию? Но мы – не родственники. От нас и заявление не примут. В любом случае, заявление, как известно, принимают на третий день после исчезновения, а мы не можем точно сказать, когда пропала Камила. Вывесить объявление в санатории в разных местах? Опять же потребуется разрешение администрации. А там наверняка будут возражать, боясь, что такая информация спровоцирует нежелательные слухи и волнения среди отдыхающих. Вызвать маму Камилы? Это уже крайний случай. А вдруг мы напрасно потревожим женщину? Она потратится на дорогу, приедет, а тут Камила явится, как ни в чем не бывало. Перебрав несколько таких же сомнительных вариантов, мы решили еще раз обежать весь санаторий и поспрошать у обслуги, когда, где и с кем тот или та видели Камилу. Так и сделали. Но разговоры с молодым мужиком, который заливал каток, расчищал дорожки, делал еще массу дел на территории, не дал результатов. Он припомнил, что однажды к нему, действительно, подошла какая-то девушка в оранжевой куртке и спросила покурить. Он ей сказал, что некурящий. На этом разговор и кончился. Вот и все. Больше он с ней не разговаривал, да и вообще не обращал внимания. Заглянули в мастерскую к парню, который управлял малой механизацией – траком для прокладки лыжни, снегоочистителем, точил в своей мастерской коньки и ножи поварам, всегда что-то ремонтировал. «Сами видите, занят я с утра до вечера, даже в выходные, – объяснил он, вздохнув. – Снегу в этом году. Напарника уволили, вот один и кручусь. – Потом улыбнулся и добавил. – Некогда мне за девушками приглядывать». Сбегали мы и к печнику, который три раза в неделю топил русскую баню на березовых дровах, – что в рекламных проспектах служило добавочным аргументам в пользу правильного выбора указанного санатория. Здоровенный мужик с окладистой бородой, русыми волосами и румянцем во всю щеку, прямо герой русских народных сказок, прищурив голубые смеющиеся глаза сказал: «Видел вашу барышню, и не раз. Я ее даже в баньку зазывал, но она сказала, что не любит мыться и не переносит жару. Она у меня сигаретки все спрашивала, а я ей в ответ всегда говорил, что не люблю табачного дыма и ей не советую курить». А последний раз он видел ее еще на прошлой неделе, когда топил мужскую баню. Обежали мы на всякий случай и все процедурные кабинеты, косметический салон, бассейн и отделение для прочих водных процедур. Часть кабинетов была закрыта, в других производилась генеральная уборка. Но там и вовсе Камилу не то что в последний раз, а и в первый никто не видел, хотя поняли, о ком идет речь: слухи о ненормальной девушке витали в воздухе. Опросили мы и незначительный мужской состав отдыхающих. Все опять говорили примерно то же самое: да, видели, подходила, просила, и не только сигареты, но и деньги, или телефон позвонить. Но когда встречали последний раз, никто из них не мог сказать точно.

Тогда мы отправились в деревню расспросить местных жителей, зайти на почту и в сельпо. Но и там никакой новой и полезной информации мы не узнали. Почта была закрыта. Стучались мы в дома, но никто не откликался, а редкие прохожие, какие-то смурные мужики и замшелые бабки коротко отвечали «не видели», «не наше дело», «ничего не знаем». Одна лишь продавщица в магазине охотно подтвердила: да, к ней заходила несколько раз странная девушка в яркой оранжевой куртке, долго расспрашивала, что и сколько стоит, покупала дешевую шоколадку и уходила. Больше продавщице сказать было нечего.

Было заметно, что большинство опрошенных отвечали нам, не скрывая ухмылки, иронической усмешки, а то и явного пренебрежения.

Не очень удивило меня, что молодые ребята и девушки, которые ежедневно часами просиживали в холле, уткнувшись в планшеты, вообще не могли сказать ни слова о своей сверстнице: они даже не заметили ее присутствия, а тем более, отсутствия.

Итак, если Камила, действительно, не уехала вдруг куда-нибудь, с кем-нибудь, то возникало самое худшее предположение: она могла пойти в лес и заблудиться. Долго раздумывать было некогда. Мы с Людмилой решили идти в лес, оставив Антонину в качестве связного. Мы обменялись между собой номерами телефонов, узнали и записали номера телефонов администрации. Кроме того, будучи местным жителем, Людмила снабдила Антонину полезными телефонами экстренного вызова отделения полиции и службы скорой помощи.

У Людмилы были свои лыжи, я взяла на прокат, и через полчаса мы уже входил в лес. Договорились созваниваться каждые 20 минут, даже если не будет явных результатов поиска. Сверив часы, мы разъехались в разные стороны. Я направилась по знакомой лыжне вокруг санатория, где каталась несколько дней назад. Людмила, как более опытный ходок, выбрала маршрут сложнее и намного длиннее моего. Ее лыжня проходила сначала через лес, потом поднималась на холм, спускалась к берегам замерзшей речушки, огибала вместе с ней высокие заборы местных нуворишей и снова уходила в лес.

Я оттолкнулась и поехала, внимательно глядя по сторонам. Подморозило, было ветрено. Обильные снегопады на прошлой неделе прекратились, оставив на память мощные пласты снега, закрывшие мелкий кустарник, пеньки и даже молодые ростки елей и сосен. Лыжню, видимо, проложили заново. По обеим сторонам возвышались сугробы, а весь остальной снег покрывал сверкающий на солнце плотный наст.

Странная тишина стояла в лесу. Не было слышно ни стука дятла, ни карканья ворон, ни шума упавшей ветки, скрипа деревьев; не раздавался лай громкоголосых деревенских собак или отдаленный гул с автомагистрали, – те звуки, которые я различала во время прежней прогулки. В этом необычном молчании леса чувствовалась опасность. Возрастающее ощущение тревоги заставило меня остановиться, еще и еще раз внимательно осмотреться, не пропустила ли я следы человека на снегу, повалившейся сугроб, а то и какую-нибудь вещь, прямую улику пребывания здесь Камилы. Но вокруг ничего не было, кроме снежного безмолвия среди высоченных еловых стволов с разлапистыми новогодними ветками, где одна цеплялась за кончик другой, образуя своеобразный хоровод.

Через условленное время я позвонила Людмиле. Как я и думала, она тоже пока не обнаружила ни одной «зацепки», да и вообще не встретила ни одной живой души.

Я продолжила свой путь, прошла всю лыжню по периметру санатория, вернулась к началу и стояла, раздумывая, куда двинуться дальше. Я запомнила место, где от основной лыжни уходили две другие. Они были запорошены, едва различимы, но пройти по ним казалось возможным. Взглянула на мобильник узнать время: прошло полтора часа, как мы вошли в лес. Только я хотела набрать номер Людмилы, чтобы сообщить о своем намерении идти дальше по новому маршруту, как она сама позвонила. Я слушала ее лаконичное сообщение, сжимая трубку до боли в пальцах. Сжималось и сердце от жуткого предчувствия, от того, что я услышала.

– Я прошла почти до соседней деревни, – сказала Людмила. – И недалеко от речки справа от лыжни обнаружила углубления в сугробах, явные признаки падения тела, взрыхленный снег, беспорядочные зигзаги возможного движения человека по целине. Рядом валялся женский шарф в полоску, что-то красное с розовым. По-моему, это шарф Камилы. Она его накидывала поверх куртки. Потом следы внезапно кончаются. Но я все-таки иду дальше, ждите, буду звонить. Все, отбой.

Я стояла, не в силах двинуться: горло сдавило, как будто не хватало воздуха в лесу, среди сосен, пронизанных солнечными зайчиками, среди белого чистого снега под высоким голубым небом. Преодолевая ступор, сделала шаг, другой, а потом вдруг понеслась вперед по заснеженной лыжне, быстро и неуклюже, падая и поднимаясь, потеряв ритм, втыкая палки то слишком близко к себе, то слишком далеко в сторону или прямо перед собой, и снова падая, заметно теряя силы и окончательно сбив дыхание. Я спешила, торопилась, боялась не успеть. Мне казалось, что я могу потерять именно сейчас очень важные минуты, которые остались, чтобы спасти Камилу.

Я углублялась в лес, удаляясь от санатория. Неожиданно лыжня резко повернула влево и соединилась с той, где впереди виднелась странная башня. Тогда, в первый раз, я не дошла до нее, но сейчас решила идти прямо к ней, позвонила Людмиле, обозначив как можно точнее ориентиры. Я забыла, что она знает это место.

– Так это и есть старая водокачка, я вам говорила. Рядом увидите брошенные дома с заколоченными окнами. Хорошо, там и встречаемся, а я еще здесь похожу, потом пройду по короткой дороге сквозь деревню и выйду к вам. До встречи отбой.

Я еще раз оценила умную сдержанность Людмилы. Лучшего товарища в этой ситуации трудно придумать. Ей удавалось, не паникуя, без истерики заключить эмоции в русло разума и внушить это другим, мне в данном случае. Я сбавила темп, тем более, сказывалась накопившаяся усталость, и направилась прямо к башне, не забывая осматриваться по сторонам. Узкая лыжня с крепким ледяным настом под тонким слоем снега поднялась на холм, а там неожиданно закончилась. Передо мной была просека с торчащими пеньками и уложенными по обеим сторонам стволами спиленных деревьев. Просека была изрезанная вдоль и поперек следами от трактора, снегохода или еще такого же рода механизма. Но не только. Прямо по центру просеки шли следы человека, не одного, нескольких, судя по отпечаткам разных по размеру и глубине вдавливания. А между ними пролегала странная дорожка, похожая на узкую колею, которая тянулась туда, где возвышалась уже вполне различимая ржавая водокачка. Я отряхнула снег с ближнего пенька, села, воткнула палки, отстегнула крепления, сняла ботинки и растерла занемевшие от холода и непривычной нагрузки ступни и пальцы. Снова зашнуровала ботинки, достала из рюкзака бутылку с водой, сигареты, нашарила какой-то сухарь на дне и рассыпавшиеся леденцы. Закурила, попила воды, погрызла сухарь, развернула фантик. Я перестала спешить, медлила, оттягивая момент оказаться первой, одной у этой ржавой водокачки. Меня сильно знобило, стучало в висках, сердце щемило от нарастающего чувства тревоги. Интуиция подсказывала мне, что там, у мрачного ржавого памятника покинутым домам и давно сгинувшей деревне, меня ждет страшная находка. На меня наваливалась тоска и смертельная усталость. Преодолевая боль в плечах, коленях, запястьях, во всех суставах, я с трудом поднялась и пошла. Прошло более трех часов, как мы бродили по лесу. Ноги еле слушались, озноб усилился, сердце бухало куда-то вниз, нехотя возвращалось на место и снова падало, после чего мне едва удавалось восстановить дыхание. Который раз за эту «прогулку» я клялась бросить курить.

Когда я подошла к водокачке, то даже и не удивилась, обнаружив на сверкающем снежном покрове знакомую оранжевую куртку, шапку с помпоном, короткие зимние сапожки и зеленую пластиковую сумку с веселым рисунком. Повсюду валялись пустые или полные пачки сигарет, много, разных марок и много окурков. А в снежном углублении, как в саркофаге, лежало неподвижное замерзшее тело Камилы. Длинные черные волосы наполовину закрывали лицо, бледное до голубизны.

Я полезла в карман за сигаретами, с трудом достала их скрюченными от холода пальцами, сунула в рот, зажгла, затянулась. И вдруг меня затрясло от жесточайшего приступа рвоты. Меня выворачивало наизнанку, по всему телу проходили волнами судороги. Одеревенелые ноги хрустнули, подкосились, и я рухнула, провалившись в сугроб на обочине просеки, не в силах подняться, не желая и делать этого. Я попыталась подняться раз, другой, но не находя опоры, проваливалась еще глубже. Я лежала, нелепо скрестив ноги, на которых, тоже скрестившись, торчали лыжи; палки упали, откатились, стали недосягаемы. Я лежала, замерзая, совсем близко от давно замерзшей Камилы. Я слышала звонок мобильного, но уже не смогла вытащить его из рюкзака, висевшего за спиной. Я слышала приближающийся скрип лыж, голос, зовущий меня, но не откликалась. А потом вообще больше ничего не слышала и не чувствовала. Мне стало хорошо и спокойно. Очень хотелось спать.

Я очнулась в палате областной больницы с легким обморожением верхних и нижних конечностей и с острым приступом ревматоидного артроза. Все это объяснил врач, вызванный сестрой, которая пришла вставить мне иглу очередной капельницы. К вечеру меня навестили Людмила и Антонина. Людмила рассказала, что и как происходило потом, когда я отключилась, а она увидела два недвижимых тела в снежных ямах. Шокирующее зрелище подорвало даже ее необыкновенную выдержку. Она не сразу опомнилась и позвонила Антонине, сказала о «находке» и попросила немедленно вызвать «скорую», полицию, МЧС и конечно, сообщить дирекции санатория о случившемся. Затем, поняв, что Камиле уже не поможешь, она отстегнула мои лыжи, сняла ботинки, старалась разогреть мне руки и ноги, пыталась вытащить меня из ямы, поднять, тормошила, пробуя новь и вновь привести в чувство.

Антонина, получив звонок от Людмилы, стала набирать один за другим нужные номера телефонов. Больших трудов оказалось не только дозвониться до местной полиции и скорой помощи, но и объяснить им происшедшее. Тогда она пошла прямо в кабинет директора санатория и рассказала о случившемся. Тот, растерянный, испуганный, начал переспрашивать, требовал подробностей. Антонина взялась было рассказывать все по порядку, но осознав, что теряется драгоценное время, осмелела и закричала: «Скорей, там человек может умереть, а один, одна уже мертвая лежит. А вы все спрашиваете. Вызывайте, кого нужно из службы спасения, немедленно». Директор притих и стал действовать. Вызвал начальника охраны, главного врача, еще кого-то. Звонил, куда следует от своего, директорского имени и требовал действий. Но даже на официальные запросы откликались не сразу. Приходилось убеждать, уговаривать приехать к санаторию. Наконец, необходимые службы были оповещены, получено подтверждение на «производство действий», как выразился по телефону дежурный опер. Не теряя времени на ожидание, директор с подчиненными решали техническую проблему: как проехать к водокачке по снежной целине, не застряв и не провалившись в сугробы. Стали разыскивать трактор или снегоход, но хозяев ни того, ни другого, не нашли. Тогда взяли в мастерской механизатора санки, и уже с приехавшей бригадой полицейских отправились к месту происшествия, ступая по лыжне в сапогах. Людмила оставалась около меня и дождалась появления спасателей. Бригада состояла из полицейских, медработников и добровольцев мужского пола, пациентов санатория. Меня достали из сугроба, усадили на санки, закрепили, повезли к парковке, а оттуда на «скорой» до областной больницы.

Тело Камилы вывезли намного позже, когда прибыла группа следователей, освидетельствовала место происшествия, осмотрела тело, записали необходимые данные для составления протоколов. Труп поместили в морг той же областной больницы. Вот так мы с Камилой опять оказались совсем рядом, по соседству…

Члены оперативной группы долго проводили опрос пациентов санатория, администраторов, обслуживающий персонал, лечащего доктора и главного врача. Все опрошенные указывали на очевидную неадекватность поведения потерпевшей, приводили примеры, рассказывали случаи ее странного поведения в разных обстоятельствах. Все показания были внесены в протокол.

У Людмилы, коренной жительницы этих мест, нашлись друзья среди сыщиков. Не раскрывая особых тайн, они сказали, что тщательный осмотр трупа не выявил следов насильственной смерти. Не было обнаружено ни огнестрельных или ножевых ранений, ни следов жестокого избиения. Первичное расследование опергруппы привело к предварительному выводу: смерть произошла раньше обморожения. К водокачке тащили уже мертвое тело. Заключение медэкспертизы также исключило переохлаждение как причину смерти. Подтвердив диагноз, записанный в медицинской карте о том, что девушка страдала сахарным диабетом, был сделан вывод: у потерпевшей случилась диабетическая кома. Смерть наступила в результате неполучения своевременно инсулиновых препаратов. Анализ крови выявил повышенное содержание сахара в крови, а также наличие мощной дозы алкоголя и убойный процент никотина. Кроме того, было установлено, что Камила перед смертью имела несколько половых контактов с разными мужчинами. Но опять же указывалось на отсутствие следов насилия. Не было обнаружено никаких характерных признаков в виде синяков на бедрах, груди, шее. На руках девушки тоже не нашли никаких признаков борьбы и сопротивления. Таким образом, получалось, что отсутствовала юридическая основа выдвигать обвинение в умышленном убийстве. Преступления фактически вроде и не было. Впрочем, в предварительном заключении оперативников указывалось, что возбуждение уголовного дела возможно по статье «оставление человека в опасности без оказания помощи для спасения». Прокуратура приняла дело к рассмотрению и дальнейшему расследованию. Надо было выяснить, с кем Камила провела последние часы, как она оказалась ночью у заброшенной водокачки, кто ее вывез в лес и бросил здесь. Следствие будет проведено и в отношении мужчин, причастных к групповому сексуальному использованию психически нездоровой девушки. Были взяты образцы спермы и потожировые следы, оставленные неизвестными на теле потерпевшей.

Вызвали мать Камилы. Она призналась, что ее дочь еще до заболевания менингитом с детства страдает умственной отсталостью, состоит на учете в псих – диспансере с синдромом вялотекущей паранойи. Но она всегда была спокойной, тихой и доброй девочкой, без вспышек агрессии и не представляла опасности для окружающих. Женщина объяснила, что упросила участкового врача не указывать это в курортной карте, боялась, что могут не дать бесплатную путевку в санаторий.

Закончив обстоятельный рассказ, Антонина а и Людмила попрощались со мной: их срок пребывания, как и мой, кстати, закончился. На следующее утро первой электричкой они возвращались домой. Я пригласила их в гости. Мы договорились созвониться и встретиться в Москве.

Ко мне должны были приехать на машине дочь и муж. Врачи обещали, что дней через пять – шесть меня выпишут, родные смогут забрать меня, перевезти в Москву и поместить в клинику для дальнейшего лечения. Как только я оклемалась немного, ко мне разрешили пропустить оперативников для дачи показаний. Я осталась единственным неопрошенным «свидетелем», самым важным, поскольку несколько дней проживала в одном номере с потерпевшей, была первой, которая обнаружила труп девушки.

В палату вошли два молодых парня-оперативника. Они поставили портативный диктофон и стали задавать вопросы. Мои ответы были лаконичны и конкретны, без эмоциональных «красителей». Да и зачем им было выслушивать мои запоздалые сожаления о том, что я часто с подчеркнутым нежеланием общалась со своей недоразвитой соседкой. Я не призналась, что потерпевшая раздражала меня, что я всячески старалась избегать встреч с ней, а когда это было невозможно, сокращать до минимума разговоры; что мне надоедало по десятому разу выслушивать ее рассказы о болезни, о семье, о том, как она хочет замуж, как хочет иметь детей. Конечно, я не покаялась и в том, что, когда мне дали одинарный номер на пятом этаже, я вообще редко вспоминала о ее существовании. Я подтвердила лишь, что иногда, стоя на балконе, замечала, как где-то в дальней части санатория у хозяйственных построек мелькала ее оранжевая куртка.

Наверное, опера не узнали от меня ничего нового, какие-то детали, которые можно было бы, как говорится, «пришить» к делу. Вежливо поблагодарив меня и пожелав скорейшего выздоровления, сыщики ушли.

Я осталась одна, выключила свет и приготовилась засыпать. Но сон не шел. Я лежала на спине – единственная и позволенная мне поза, уставившись в потолок, где назойливо мигал красный глазок пожарной опасности. Со всеми подробностями я вспомнила хронику своего пребывания в санатории, с первого дня, когда на рассвете в комнату вошла Камила, и до последнего, когда я увидела ее замерзшее мертвое тело.

– Да это я, а не какие-то мужики-работяги оставила ее без оказания помощи, моя вина, моя, – проговорила я, озвучив крамольную мысль, давно вертевшуюся у меня в голове. – Я переехала, оставив ее одну, зная, что она плохо ориентируется во времени и пространстве. Я с первого дня знала, что она забывает самые простые вещи, что она доверчива и наивна; знала, что она раньше редко находилась вне семьи, дома, и здесь впервые оказалась среди множества незнакомых людей, не имея малейшего навыка или опыта общения. Она не замечала их равнодушия, подозрительности, недружелюбия или даже агрессии. У нее отсутствовало не только чувство опасности, ослаблен был и всемогущий инстинкт самосохранения. Я, одна я, знала об этом, но отпустила ее, бросила без помощи и поддержки. И никто не обвинит меня, никто не догадается. Опера даже не задали мне вопроса, казалось бы, логичного: «Почему вы, Инна Николаевна, не взяли под свою опеку больную девушку, почему ни разу не поинтересовались, куда она ходит, зачем, с кем проводит время. Почему не приходит на ужины и почему так поздно возвращается?» – Нет, ничего такого они не спрашивали. Я могу спать и просыпаться спокойно, не испытывая угрызений совести. Могла бы…, да видно, не получится.

С тех пор прошло уже три года. Мне не удается забыть Камилу. Наоборот, все чаще я вскакиваю среди ночи от вновь воспроизведенной картины ее замерзшего мертвого тела у ржавой водокачки. Еще тогда я бросила курить, и не держу дома сигарет, но когда я вспоминаю случившееся и не могу заснуть, я выхожу на улицу и спрашиваю у первого попавшегося прохожего: «У вас не найдется сигаретки?». Черт его знает, почему я это делаю.