Текст книги "Рубль – не деньги"

Бездарное кино

– Ну какой из тебя пенсионер?! Не выдумывай!

Я говорила эти слова мужу по нескольку раз в день, но взбодрить его все равно не удавалось. За свою жизнь я не раз наблюдала, как мужчины тухнут и начинают сдавать, даже заболевать после наступления сакраментального пенсионного возраста. Особенно это относилось к кадровым военным – настоящая трагедия. А сейчас, когда в стране крутится полный хаос и беспредел, именуемые перестройкой, военное министерство издало и вовсе убийственный, а главное, до невозможности глупый приказ – отправлять в запас офицеров, достигших сорокапятилетнего возраста.

Муж прекрасно понимал, что никуда ему не пристроиться, ибо никакой особой специальности после окончания Высшего общевойскового командного училища им. Кирова у него нет. Умеет красиво под козырек брать и носок тянуть – куда с такими навыками идти? Разве что в охранную фирму… Их сейчас развелось немерено, оно и удивления не вызывает: вокруг бандюги, ну и охраняются друг от друга. Только этот фокус муж испробовал с самого начала – понеслась круговерть! Работа охранником оказалась цикличным мероприятием. Счастливый муж приносил домой деньги, по-прежнему чувствуя себя добытчиком, месяц, второй… Потом его начинала разъедать изнутри мысль о том, что он, здоровый, молодой и неглупый мужик, бегает в холуях. Чувствовать себя ночным сторожем было совсем некомфортно, и он увольнялся. Лежал на диване, пил горькую и грыз себя. Догрызал до основания и опять устраивался непонятно что охранять, и начиналось все сначала. В те периоды, когда он сидел, а вернее лежал, дома, его раздражало все вокруг, я – в первую очередь. Выяснилось, что я не так варю борщ, не так жарю мясо, то есть не устраивало то, что в предыдущие двадцать лет казалось нормальным. Если б у нас были дети, он бы отрывался на них, но жизнь сложилась так, что жили сначала для себя, а когда захотели для кого-то, было поздно – поезд ушел.

Я делала вид, что у нас полный ажур, и подбадривала мужа, как могла. Сейчас он в очередной раз находился в страданиях и без работы, а я порхала вокруг, стараясь изо всех сил повысить его самооценку. Получалось не очень, хотя навык за годы семейной жизни у меня был выработан. Во-первых, муж был ценен для меня сам по себе: если он был удостоен моего избрания, значит он самый лучший, самый необыкновенный, в общем, самый-самый. А во-вторых, у меня никого, кроме него, не было. То есть, конечно, была сестра-близнец, но это ничего ровным счетом не значило. Как в старом анекдоте: «Дуюспик инглишь? Иес, ай ду, а фиг ли толку!». Вот и у меня – «фиг ли толку»… Сестрица сразу после окончания института вылетела белым лебедем замуж за норвежца и укатила с ним город-герой Берген, где до сих пор и проживает. Теперь она фру Ньюквист и звонит мне два раза в год – на рождество и день рождения. Ее детей, как и мы, девочек-близнецов, я знаю только по фотографиям. Мы никогда не ругались, но и не дружили. Просто в моей жизни есть факт под названием «сестра».

То ли муж долежался на диване до логического конца, то ли допился до него же, но я предпочитала думать, что мне удалось сдвинуть ситуацию с мертвой точки. Однажды он решил, что пора приходить в себя и начинать надо с полноценного отдыха, причем в одиночестве, хотя мы всегда проводили отпуск вместе. Для приличия муж предложил:

– Давай смотаемся, например, в Париж.

– У нас деньги появились?

– Хочешь упрекнуть в том, что я безработный?! – тут же взорвался он.

– Ни боже мой, только если мы сейчас отвалим больше, чем на три дня, безработной буду уже я.

– Нет, если не хочешь в Париж, давай съездим к Ньюквистам в Берген. – Муж как-будто меня не слышал, его занимали собственные мысли. – Да, конечно, надо поехать в Норвегию! Я уже забыл, как твоя сестрица выглядит, а ее мужа – встречу на улице, не узнаю.

– Лешенька, чтобы вспомнить мою сестру, просто посмотри на меня, а что касается ее мужа, то встретить его тебе нигде не предстоит, так что не заморачивайся. Кроме того, нас в Берген никто не звал.

– М-да, – сокрушенно произнес муж и снова лег на диван, – надо еще подумать…

– Вот ты и думай, а я пошла на работу.

– Будешь возвращаться, прихвати что-нибудь покрепче.

– Булочек к чаю, – съязвила я.

Как ни странно, к моему приходу Лешка сочинил план действий, который заключался в очень милой и необременительной по деньгам поездке в Прагу: если лететь только с ручной кладью, без багажа, то сущие копейки.

– На сколько полетишь? – поинтересовалась я.

– Дней на десять, чтоб ты без меня тут не загуляла.

И правда, через четыре дня отчалил. По истечении десяти дней не приехал, а позвонил, чтобы сообщить, что он встретил девушку своей мечты.

Я сначала не поняла.

– Она чешка?

– Не тупи, она русская, просто мы жили в одной гостинице.

– Ну это, конечно, повод, – согласилась я, – чтобы ради нее сломать налаженную жизнь.

– Зая, это у тебя она налаженная, причем за счет меня, – заметил мой благоверный.

– Да-а-а? – я безмерно удивилась.

– Зойка, сама ведь говорила, что я всем удался и тебе повезло. Лучше собери мои вещи, а я на днях зайду.

Вот когда я прокляла себя! Это же надо было этого кобеля двадцать лет нахваливать, чтобы он теперь, уверившись в своей исключительности, ушел к первой подвернувшейся девке! В груди грохотало так, что казалось, сердце вот-вот выскочит наружу, сломав грудную клетку. А может, оно там уже разбилось и грохочут осколки? Однако, кисло улыбнувшись телефонному аппарату, я продолжила разговор более или менее спокойным голосом.

– Ты хорошо подумал?

– Да, – нагло сказал муж. – Она просто красотка, тебе понравится.

– Мне? Ты сбрендил! Я не собираюсь знакомиться с твоими профурсетками!

– Фу, заяц, как некрасиво, она замечательная девочка.

– Девочка? И сколько ж ей лет?

Лешка немного подумал и сообщил:

– Лет двадцать пять или семь, что-то в этом роде…

Тут я уже не сдержалась и заорала:

– В каком роде, идиот?! Ты ее паспорт хоть видел?!

– Зачем мне паспорт, – возразил муж, – если она ждет от меня ребенка?

– Ну ты и козел, Лешечка… Какой ребенок, ты с ней десять дней знаком! Вещи соберешь сам. Я видеть тебя больше не хочу, – и я с силой швырнула трубку мимо базы.

Теперь надо было думать, как жить дальше. Я не знала, что делают в таких случаях, как-то ни разу меня еще не бросали. Не покидало впечатление, что я смотрю бездарный фильм, и все это не со мной, а на экране. Вспомнила курс лекций по психологии, главу «Выход из стрессовой ситуации». Там было написано, что первым делом надо выговориться. Гениально! Но кому? Я набрала норвежский номер сестрицы, даже не посмотрев на часы. Трубку никто не взял. Тогда я уселась к интернету и по электронной почте стала посылать SOS в Берген. Отзвонилась мне моя близняшка, когда я уже спала под действием флакона вылерианки.

– Зоя, он подлец! Я спасу тебя, только ничего не предпринимай!

Я плохо соображала.

– А что я могу предпринять?

– Мало ли, – уклончиво ответила сестрица. – Жди меня, вместе разрулим ситуацию. А хочешь, приезжай к нам.

– Куда?

– Я же говорю, к нам! Нет, лучше сиди дома, я сама приеду, – и добавила: – тем более девочки не видели Ленинград.

– Он уже Петербург, – вяло поправила я.

– Не успеешь уехать, как все меняется, – возмутилась родственница с другого конца света. – В общем, жди, только напомни мне номер квартиры.

Утром я с ужасом поняла, что не отклонила Райкино предложение приехать. А с другой стороны… Что я буду делать в пустой квартире? Лелеять планы мести? Не хочу! Плакать? Не буду! Странно, конечно, что Раиса вот так сразу явится меня утешать после того, как мы полжизни не виделись, но сермяжная правда в ее порыве есть. К подругам я со своими печалями не побегу, родная кровь – совсем другое дело. Буду их кормить, гулять и город показывать. Жаль, что билеты в театр не взять: девчонкам будет непонятно и неинтересно.

Оформив на работе пару недель за свой счет, я стала готовиться к приезду Райки с выводком. Муж за вещами так и не приехал, да и вообще пропал с горизонта.

Родственники прилетели через неделю, я их встретила в Пулково. Картина была как-будто специально для мелодраматической передачи «Жди меня», но когда переступили порог моей квартиры, сестрица сделала строгое лицо.

– У тебя грязно.

– Побойся бога, я вчера до утра тут все драила, – начала оправдываться я.

Раиса достала телефон и поворачиваясь вокруг своей оси стала фотографировать стены и косяки. Потом отснятое сунула мне под нос.

– Видишь, какие разводы?

Я, честно говоря, ошалела, но решила не обращать внимания на ее выходку. Беспечно махнула рукой и пошла показывать, где можно помыться и расположиться. Девчонки, визжа и отталкивая друг друга, пробовали на мягкость диван, а потом помчались в ванную. Были они обе рыжие и кудрявые, как их папа Ньюквист.

– Совсем как мы в детстве, – сказала Райка счастливым тоном.

Все проголодались и я быстро накрыла на стол. Но как только я произнесла «Приятного аппетита», сестрица тут же тормознула процесс.

– В чем дело?

– Надо сначала сфотографировать, – объяснила она.

– Есть же хочется – возразила я.

– Ничего, мы же должны показать папе, что мы здесь едим.

– А папа думает, что я вас здесь змеями гадючими кормлю?! – возмутилась я.

В тот момент я и представить даже не могла, что запечатлеваться будет любая и всякая еда, причем в любом месте, будь то дома, в ресторане или забегаловке. Папа Ньюквист должен быть в курсе всего.

После обеда Райка отправила дочек на балкон и принялась за расспросы о моих соседях. Я не понимала, причем тут они, но честно отвечала.

– Да не делай ты таких глаз! Я пытаюсь понять, кто тебе годится в мужья из живущих рядом…

– Рая, остановись! Я некоторым образом еще замужем.

– Уже почти нет, – объяснила практичная сестра, которую, видимо, хорошо поднатаскали по части матримониальных отношений друзья-норвежцы. – Нужно найти кого-нибудь приблизительно приличного, но со своей жилплощадью. Кстати, твоя квартира на кого записана?

– Почему «кстати»?

– Чтоб Алексей сюда новую жену с ребенком не привел! – резонно заявила сестра.

В этом, к сожалению, она была права. Откуда мне знать, какие еще забавы придут моему мужу на ум?

– Квартира приватизирована пополам.

– Что такое «приватизирована»?

Райка многое упустила за последние двадцать лет.

– Долго объяснять. В общем, общая с Лешкой квартира.

– Ну и дура! – победно воскликнула моя утешительница. – Все остальное потом, а сейчас пошли гулять. Вечером будем чемоданы разбирать.

Вышли на Невский. Девчонки крутили головами и показывали пальцами на женщин, идущих на каблуках. Они довольно прилично говорили по– русски – хоть в этом моя легкомысленная сестрица постаралась. В остальном был полный ахтунг: ни одной книги детки не прочли, а о театре знали только по слухам, и то неотчетливо. Я пыталась что-то там блекотать по поводу Росси и Монферана, но Раиса велела мне замолчать:

– Им это неинтересно. Не мне же ты будешь рассказывать!

Я совсем скисла: таскаться по шумному Невскому среди иногородних было сомнительным развлечением. Теплилась надежда, что все великое и прекрасное еще впереди. Однако перспектива оказалась еще ужаснее, чем я предполагала. Весь следующий день девочки спали, а Райка сосредоточено перекладывала на места, удобные ей, мои вещи. Вечером мы по-быстрому обежали Летний сад и вышли на Марсово поле. Около Вечного огня я попыталась опять что-то питюкнуть про мемориальную значимость, но сестрица ностальгически закатила глаза и объявила неожиданно густым басом:

– Вот здесь меня принимали в пионеры!

– Нас вместе принимали, – поправила я.

– Ну вместе, – неохотно согласилась Райка, – здесь.

– Не здесь, – упорствовала я.

– Я же помню, – с угрозой предупредила сестра.

Я замолчала. Зачем портить отношения, если видишься раз в двадцать лет? Но на следующий день история повторилась.

Стоя около памятника Ленину работы Козловского в Смольном садике, Райка широко повела рукой и сообщила:

– Вот здесь меня принимали в пионеры!

– Определись, наконец! Сколько раз и где именно тебя принимали!

– Меня – здесь, тебя – не знаю, – твердо ответила Райка.

По дороге к Аничкову мосту я еще пыталась бормотать насчет того, что в пионеры мы вступали в Музее революции всем классом, но меня никто не слушал. В течение прогулки и до вечера я старалась молчать. Даже когда сестрица проводила экскурсию по рекам и каналам города своими силами, я не реагировала. Сжав зубы, приходилось смотреть и слушать, как около каждого водоема Райка объявляла: «А вот и Нева!». И неважно, что это было, Крюков канал или Лебяжья канавка. Только вечером, перед сном, я посоветовала ей проехаться по мостам и под ними.

Каждый день, с утра и вечером, звонил Ньюквист. Меня это удивляло: что же с такой переодичностью? Девчонки объяснили:

– Папа скучает.

– А что тогда папа с вами не приехал? – еще больше удивилась я.

– Он боится.

– Чего?! Чего у нас можно испугаться? Звери дикие по улицам не шастают, в милицию на пустом месте не забирают…

Я была потрясена.

– Вы очень грозные, – сказали девочки всерьез, – мы вас все опасаемся.

Это уже было смешно.

– И чего вы опасаетесь?

– Вы можете напасть.

– На вас?

– На нашу страну, – оказывается, близняшки мыслили глобально.

– А зачем вы нам? – поинтересовалась я, уже заинтригованная.

Девочки перешли на шепот.

– У нас есть нефть!

Я поняла, что окончательно офигеваю.

– Деточки мои, у нас этой нефти, хоть залейся, и не только нефти. Зачем нам ваша Норвегия, если она величиной с Карельский перешеек?

– Что такое Корейский перешеек?

– У мамы спросите, я устала от всех этих глупостей.

Еще неделю я прожила в вынужденном молчании, только отвечала на вопросы. Мало того, вставала и ложилась я по заведенному Райкой режиму. Курить было строго воспрещено. В свободное от санкций время я выслушивала нотации сестрицы и чувствовала себя в дурно снятой передаче «За стеклом». Особенно моя утешительница напирала на тему одиночества и приличий в моей жизни.

– Нельзя в твоем возрасте быть не замужем, это непристойно, – поучала она.

– То есть надо обязательно называться фру, а не фрекен? – вяло уточняла я.

– У нас такого уже нет! – возмущалась Раиса. – К друг другу обращаются по фамилии и на «ты».

Я уточняла:

– Как при военном коммунизме.

– Не опошляй. Можешь даже Алексея простить, чтоб не быть одной.

– Что-то я не слышала, чтоб он обратно просился, – усмехалась я невесело. – Вот ты бы своего простила в подобной ситуации?

– Ньюквист такой ситуации не создал бы, – отрезала она. – А ты собаку себе, что ли, купи, все веселее будет.

Я интенсивно замахала руками.

– Ни в коем случае! Никаких животных!

И все-таки перед отъездом Райка приволокла в квартиру щенка карликовой таксы. Это был финиш! Не то чтобы я не любила животных… Я относилась к ним абсолютно индифферентно. Кроме того, я их не понимала: их жесты, взгляды, ужимки, звуки, которые они издают…Откуда я знаю, что это? Жажда ласки, жажда пожрать или жажда укусить?

– Смотри, какая хорошенькая, – сепетили племянницы, – она мраморная, это редкость, а какая маленькая – всего один килограмм триста грамм!

– Смотри, Зойка, не перекорми девочку свою.

– Свою?! – я была в ужасе. – Я думала, вы себе купили…

– Во-первых, мне детей хватает. Во-вторых, ты считаешь, что я из Бергена сюда ехала, чтобы на Кондратьевском рынке таксу купить? А тебе собачка будет очень к месту.

– Рая, опомнись, к какому «месту»?!

– Тебе без нас будет скучно, – сказали племянницы со слезой во взоре, – и ты будешь ее ласкать.

Никогда я не была так счастлива, как в день отъезда родственников. Кое-что, конечно, омрачало безоблачность ситуации – полный бардак в квартире и напутственная речь сестрицы.

– Мыть двери и унитаз будешь каждый день, готовить так часто не обязательно – перекусить можно в кафе, гулять с таксой по три раза, не меньше, и квартиру перепиши на себя.

Я решила заострить внимание на уборке.

– А ты каждый день моешь?

Ответ был беззапеляционным.

– Разумеется.

– Видать, от большой любви к Ньюквисту.

Сестрица хмыкнула.

– А чего ж ты тогда в Норвегию смотала?

– Когда тебе стало плохо, я приехала, – ответила она не в тему, но меня этот ответ если не устроил, то примирил и с бардаком, и с тем, что по дому с подтявкиванием бегает кило триста на коротких ножках.

Оставшись одна, я вдруг вспомнила, что муж так и не приехал за вещами. Вздохнула и легла спать. Утро началось с того, что я отключила оба звонка: дверной и телефонный.

Рубль – не деньги

Телефон заходился так, что его звонки были похожи на канонаду. Господи, кто же это придумал аппараты, которые не отключаются от сети хотя бы на время?! Я посмотрела на часы: девять утра. А так хотелось выспаться!.. Мысленно чертыхаясь, с закрытыми глазами, поволоклась в коридор.

– Да!

В ответ на мое рычание веселый мужской голос сообщил:

– Доброе утро!

– Было, – припечатала я.

Он удивился.

– Что было?

– Утро было добрым, пока вы не позвонили.

– А, так ты еще не проснулась, – закудахтал мой собеседник. – Давай, рыбонька, уже пора, я к тебе на утренний кофеек еду, через полчаса буду.

И не дожидаясь ответа, повесил трубку.

Что это за сюсюканье с утра раннего? «Рыбонька», «кофеек», «через полчаса буду»? Кто будет? Он и адреса не уточнил. Фигня какая-то! Наверное, номером ошиблись. Этим я себя успокоила, но решила уже не ложиться. Влезла под горячий душ, потом пошла на кухню. Уж коли такая неудача, придется использовать библиотечный день по назначению, а не прогуливать, как было запланировано.

Допиваю вторую чашку кофе, раздается звонок, но только уже в дверь. Запахнув поплотней халат, иду открывать. На пороге – о боже! – кратковременный любовник моей институтской подруги, которого в последний раз я видела лет пятнадцать назад. Кстати, подругу – ровно столько же, она за это время успела выйти замуж, переехать в Ригу и нарожать детей, а герой-любовник, как скрылся с нашего горизонта, прихватив дорогущий тренажер, так мы его и видели. Как ни странно, все данные застряли у меня в памяти.

Сейчас он во всей своей красе стоял на моем пороге. В руках – какие-то фиолетовые цветы, длинные мокрые стебли которых покачиваются подобно русалочьему хвосту, свисая чуть ли не до полу, на лице – счастливая улыбка.

– Цвиркин, – выдохнула я.

– И фамилию помнишь? Значит, должна помнить, что меня надо называть… Ка-а-к? По имени!

Нет, ей-богу, просто дурдом какой-то! Сваливается, можно сказать, мне на голову невесть кто, невесть откуда, а я еще что-то там помнить должна! Хотя помню, если честно. Этот тип приветствовал только, когда к нему обращались по полному имени, все остальное его почему-то унижало.

– Ладно, проходи, – строго сказала я. – Тренажер привез?

– Какой тренажер?

– Который ты у Наташки спер.

– Что ты, Марьяша, ничего я ни пер ни у кого, ты путаешь меня с кем-то.

– Угу. Путаю. Считаешь, тебя я помню, а эту махину, которую Наташка на последние деньги купила, не помню.

Цвиркин бочком протиснулся в коридор, продолжая удивляться, и направился в кухню. От его экзотических цветов на полу оставались мокрые следы. Я вздохнула и пошла за ним.

– А где обещанный кофеек? – И гость плотоядно потер руки. При этом его жесте фиолетовый букет рухнул на пол влажной кучей. – Вот… – огорчился он.

Я подобрала эти «цветы душистых прерий» и бросила в раковину.

– Садись, рассказывай.

Пока завтракали, бывший герой-любовник сообщил, что он у нас по важному делу и просит приютить его на парочку дней. Я молча слушала о том, как в Москве замечательно и шумно, что он в жизни не поехал бы никуда, но дела… дела… деньги…

– Какие деньги? – я вздрогнула.

– Большие деньги. Ты что, меня не слушаешь?

– Слушаю, конечно, – соврала я на голубом глазу. – Просто думаю, как твои дела могут быть связаны с финансами. Ты ведь, если я ничего не путаю, играешь на кларнете в ТЮЗе?

– Ты все пропустила, – возмущается Феликс. – Во-первых, я уже давно ушел из ТЮЗа, а во– вторых, это был не кларнет, а гобой.

Я с большим трудом изображаю сильную заинтересованность.

– И теперь ты играешь в Большом театре?

– Издеваешься, да? Я уже полчаса толкую, что у меня крупный бизнес!

– А чего ж такой крупный бизнесмен в гостинице не остановился? – спрашиваю.

– Вот не поверишь, Марьяша, стал в последнее время таким сентиментальным. Подъезжаю к Петербургу – вы ведь теперь Петербург? – вспоминаю про тебя… Ну, думаю, не прощу себе, если не увижу. Я ведь тогда был влюблен в тебя…

– Минуточку, – останавливаю я его, – я тут причем? Ты с Натальей хороводился.

Он тут же возражает, глядя мне прямо в глаза.

– Ты же была замужем! У тебя и дочка маленькая была, ты ее еще так ласково «крыской» называла. Кстати, она где?

– Ты совсем идиот? Я ее не крыской, а Криской называла. Кристина. И сейчас она в лагере.

В каком?

он подозрительно прищуривается.

Господи, какая злая планида мне Цвиркина через пятнадцать лет подсунула?

– Не на зоне, не волнуйся. Она в международном студенческом лагере, в Крыму.

– А-а… – он облегченно кивает. – А муж где?

– В поле муж, он же геодезист. В бизнесмены не выбился.

– Бывает, бывает, – откликается Цвиркин с сочувствием в голосе. – Хочешь, я вам помогу по старой дружбе?

Я даже умилилась: надо же, кто-то кому-то еще помогает от щедрот душевных. А Феликс продолжил.

– Надо только стартовый капитал найти. Я вам немного, например, цезия уступлю по льготным расценкам, а вы потом его втрое дороже загоните. Или хочешь, фильтры для воды от самого Петрика?

Тут до меня стало доходить, что-то я про этого Петрика читала. Какой-то он аферист – то ли из Житомира, то ли из Жмеринки, но с европейским размахом, и выпустили его из тюряги совсем недавно. Ох, думаю, лучше бы ты, Феликс Цвиркин, на своем гобое и дальше играл! А сама интересуюсь:

– От Петрика? От Виктора Ивановича?!

И такой восторг на лице изображаю при этом, что ни один бизнесмен не устоит, мой визави тем более.

– Да, – подтверждает он, а сам лоснится от удовольствия, – мы с ним прокручиваем некоторые дела. Я иногда советом ему помогу или просто денег подброшу.

Куда денег? В камеру? А сама делаю вид, что верю.

– Тут недавно Петрик красную ртуть предложил. Кстати, тебе не надо грамма два?

Это был уже явный перебор. Думаю, надо с этим цирком закругляться.

– Значит так, дорогой товарищ, на этой трепетной ноте заканчиваем «встречу в верхах». Если ты приехал через пятнадцать лет, чтобы проворачивать махинации с несуществующей красной ртутью, то живи где-нибудь в другом месте, а если действительно по делам, то увидимся ближе к вечеру. Мне пора уходить.

– Марьяша, – засепетил он, – конечно, до вечера, ты мне только скажи, где у вас тут какая-нибудь деревенька поближе к Сестрорецку и на чем доехать.

– Деревенька? – изумляюсь я. – Здесь тебе не Псковщина или Новгородчина. Сестрорецк – вполне цивильный район, там такая же инфраструктура, как и в Петербурге, разве что без Эрмитажа и Кунсткамеры, зато Финский залив и вообще курортные места. Это же Карельский перешеек – то, что мы у финнов в 1939-м отвоевали.

– Да-а-а? – Лицо у Цвиркина вытягивается. – А я читал…

– Где? – перебиваю я.

– В интернете.

– Тогда понятно. Достойный источник информации! Доедешь на метро до Финляндского вокзала, оттуда до Сестрорецка – полчаса на электричке. Заодно купишь какой-нибудь туристический буклетик, по дороге ознакомишься.

А сама отправилась, куда и влек мой долг, – в публичку. Заказав нужные книги в читальном зале, я поудобней уселась за стол и стала думать о Феликсе. То что он не тренажер приехал отдавать, это уж точно, но что за странный интерес к Сестрорецку, про который он ничего не знает? Два дня я, конечно, потерплю – из гуманитарных соображений. И все-таки надо выяснить, что этому аферисту надо через столько лет. Хотя, что я так взволновалась? Может, они с Петриком решили под Петербургом залежи красной ртути искать, или где она там в природе располагается… Тьфу, нет же ее. Ладно, решила я, пусть делает, что хочет и едет обратно в Москву. С этим генеральным решением я сдала книги, так их и не открыв, и поехала домой.

После 22:00 заявился мой постоялец, очень довольный и очень голодный. Поужинал. Сообщил, что ему завтра рано вставать, и залег на диван в дочкиной комнате. Действительно, когда утром я поднялась, его и след простыл. Трижды плюнув и похвалив себя за то, что не снабдила Феликса ключами от квартиры – так далеко мое человеколюбие не простиралось – я собралась уходить на работу. Однако, не доехав на лифте до первого этажа, вернулась.

Диковатая мысль о деревнях на подступах к Сестрорецку не давала мне покоя, и я уселась за компьютер, даже не зная, что буду искать в Google. Когда около полудня позвонило обеспокоенное начальство, я просипела в трубку, что у меня пропал голос, а сама продолжила изыскания. Ближе к двум часам дня пазл сложился. Странный и фантастический, но сложился: я поняла, что ищет Цвиркин на Карельском перешейке! Не веря себе самой и своей удаче, я преписала обнаруженные мною сведения на первый попавшийся под руку листок. Картина вырисовывалась прелюбопытная. Я рванула опять в публичку, но теперь уже не в зал для научной работы, а в журнальный. История выходила аховая!

Из ролика, выложенного в интернете, любой легковерный идиот (в данном случае Цвиркин) узнает байку про то, как некая (непроименованная) деревня под курортным городом Сестрорецком просто до отказа забита раритетными рублями, чеканенными на Сестрорецком ружейном заводе в 1769–1871 годах по приказу Екатерины Второй для обмена ассигнаций на монеты. Потратили на их изготовление два пуда пушечной меди (пушечки остались после русско-турецкой войны) и на выходе получили всего двадцать монет. Зато каких! Такой денежкой пришибить ничего не стоит: цилиндрическая чушка весом почти в килограмм, а точнее 986 граммов, и в диаметре 101 миллиметр. Аверс выполнен из серебра. Все это богатство в мифической деревне использовалось в самых разнообразных целях – преимущественно как гнет для квашеной капусты. Безобразие было подтверждено статьей в совершенно официальной газете «Ленинградская здравница» от 1987 года. Несмотря на то что доподлинно известно, что Сестрорецкие рубли хранятся только в Эрмитаже и в Смитсоновском институте, сиречь всего два экземпляра в природе (и это уже не курортная газетенка, а архивные данные!), охота за раритетом идет с присвистом по всем населенным пунктам Сестрорецкого района. Никто ничего, правда, не нашел, но ищут. Людям нужны легенды.

За увлекательным чтением я обнаружила отсутствие Цвиркина слишком поздно. Может, уже приобрел искомое сокровище по сходной цене, а может, похитил и вернулся в Москву? На черта ему я сдалась при таком богатстве? Еще раз подивившись человеской глупости и неблагодарности, легла спать. Да видно, не судьба: с появлением Феликса начался период, полный мистики, неудобств и хлопот.

Среди ночи позвонили из 40-й больницы с «приятным» сообщением, что к ним поступил «гражданин без документов».

– А я тут причем?

– Он просил именно вам позвонить.

– И именно в четыре утра?

– Ну, как попросил, так я и позвонила, – пояснила девушка на другом конце провода.

Я задумалась. Больница № 40 – это Сестрорецк. Да что ж это дачное местечко меня все время преследует?! Конечно, Цвиркина им доставили – больше некого. Кладоискатель чертов!

В телефонной трубке заволновались:

– Алло, алло! Вы меня слышите?

– Слышу. Не орите мне в ухо.

– Уф, а я испугалась!

– И правильно испугались, – сказала я мстительно, – звоните ночью с такими сообщениями… А вдруг у меня сердце слабое и я тут от ужаса взяла и окочурилась?

– Что ж вы меня так пугаете… – заныла девица.

– Экая вы пугливая, – поставила я диагноз и поинтересовалась: – Что-то еще?

– Он вас так ждет…

– Если ждет, значит, не так плох, – констатировала я. – Утром приеду. Какое отделение?

– Травматалогия, – отрапортовала девица, – палата № 3.

– Сестрорецкий рубль с кем-то не поделил, – высказала я вполне вероятную гипотезу.

– Что-что?

Но я уже повесила трубку.

Ровно в 9 Утра я уже была в палате. Вид у московского гостя был, прямо скажем, еще хуже, чем я предполагала. Если его и побили, то делали это компанией, с применением кастетов или кистеней. Или чем там еще бьют, так чтоб уж сразу насмерть?

– Феликс, – жалостливо спросила я, – что болит?

– Все.

– Почему у тебя лицо такое синюшное? Ты голодный? А диагноз какой? Кто тебя так?

– Ох, Марьяша, слишком много вопросов, – прошелестел он.

Я стала вынимать из пакета разнообразную снедь, которую привезла. Повернуться к нему было страшно. Всего два дня назад был такой лощеный, уверенный в себе, да просто наглый, а сейчас… как будто даже ссохся, уменьшился в размерах, несмотря на отечность.

– Феликс, ты немножко полежишь, а потом я тебя заберу и ты мне все расскажешь.

И вдруг этот лишенец мне заявляет довольно осмысленно:

– Эта тайна умрет вместе со мной.

– Ты что, спятил от побоев?! Э-э, Цвиркин, – я несколько раз пощелкала пальцами у него перед носом, – ты не в гестапо. Будешь тут Зою Космодемьянскую из себя строить, я сразу уйду.

И я привстала со стула, чтоб доказать серьезность своих намерений.

Феликс прикрыл глаза, то ли от слабости, то ли от испуга, а из под зажмуренных век по небритым щекам медленно ползли слезы. Я тихонечко похлопала его по руке.

– Зайду к врачу. Ты не грусти – я вернусь.

В ординаторской сидело трое в белых халатах и один в кожаной куртке – уж явно не медработник.

– Господа, кто из вас лечит инкогнито из палаты № 3? – обратилась я ко всем сразу.

– А вы ему кто? – ответили они хором вопросом на вопрос.

Привстал самый молодой.

– Очень хорошо, – заявил он, чуть пришепетывая, – консилиум собрался, сейчас все выясним.

Я несказанно удивилась.

– Причем тут консилиум? Вы, я так понимаю, врач, я – знакомая больного…

– А я тот, которого ваш знакомый пытался обокрасть, – вклинился «кожаный».

В момент этого торжественного заявления у меня подкосились ноги и я рефлекторно ухватилась рукой за дверной косяк. Вроде, как потерпевший довольно крепко подхватил меня под локоток и распорядился:

– Доктор идет к больному, а мы с девушкой в милицию. Скоро вернемся с ОМОНом. – Подмигнул окружающим и развернул меня лицом на выход.

По больничным коридорам мы шли молча, а потом сели в новенькую «Ниву».

– Сейчас поедем на место преступления, – ввел меня в курс дела «кожаный», – тут недалеко.

– А если я не хочу?

– Хочешь-хочешь, – радостно заверил он, – а то в ментуру отвезу.

Пока ехали, я все думала: куда же Цвиркин меня втянул? Может, это бандиты и мне сейчас голову оторвут? Но тогда бы они не угрожали правоохранительными органами и не светились бы в ординаторской… В общем, было о чем призадуматься. Вышли минут через двадцать возле красивого бревенчатого дома, стилизованного под русскую избу, но в три этажа.