Текст книги "Истории, которых не могло быть"

Мы разбудили его. Он отоспался и чувствовал себя прекрасно.

– Ты помнишь, что делал ночью?

Он помнил. "Это анекдот, – весело начал рассказывать он. – Оставили меня без очков, и я полночи туалет искал. Нашел наконец дверь, вхожу, руками стену ощупываю – холодная, как из металла! – прошел так по кругу – по размерам, вроде туалет – снова к двери вышел. Думаю: туалет с предбанником! Снова зашел… Так раза два… Потом понял, что в кладовку или шкаф попал… Если бы меня после этого до туалета не проводили, так бы и помер…

– Кто? Кто проводил? – заорали мы хором. Вадим задумался. Чувствовалось, что этим вопросом он не задавался – не до того было.

Он так и не смог вспомнить, кто же был его спасителем в эту ночь. Помнил, что кто-то взял его за руку, сказал: «Пойдем, покажу», помнил, что выходил на улицу и что был в деревянном домике деревенского туалета…

Но мы-то знали, что никто из нас не был с ним! … А от крыльца точно по указанному маршруту и обратно шли следы – отпечатки ног мужчины и кошачьих лап, чуть припорошенные утренней поземкой…

История третья (продолжение второй)

История о Домовом, проживающем на даче Большаковых, стала популярной «байкой» в кругу наших знакомых. Мой кот стал предметом общественного внимания. Первый вопрос ко мне всегда был: «Как поживает Тихон Вадимович?» Тихону же было совершенно наплевать, в чем его подозревают. Он упивался сытостью, теплом, нашей любовью, и отвоеванным в первый же день правом понукать нашей собакой, которая по всем собаче-кошачим правилам должна была «командовать парадом» – ведь она до него уже 6 лет жила в этом доме. Но Санька сдалась сразу, и до последних своих дней в течении девяти лет любила его верно и преданно.

Ранней весной у Алексея был день рождения, и это стало достойным поводом снова побывать на даче. Нас прямо с поезда и отвезли туда. И снова дружная компания готовила пельмени, звенела гитарами, выкатывала друг друга в подтаявшем и потемневшем снегу. Первая ночь прошла без приключений. «Нет Тихона – нет чудес!» – резюмировал кто-то и… ошибся.

Вечером Саше пришла в голову блажь спать на печи. Хозяева отговаривали, резонно ссылаясь на то, что для этого придется разбирать и выносить залежи старых вещей, годами там собиравшихся. Но Саша, как всегда, был непоколебим в своих решениях. Он залез на печь и стал выгребать и сбрасывать на пол слежавшееся барахло. В комнате резко запахло кошками. Это был тяжелый запах немытых барачных подъездов.

– У вас кошки жили?

Лика была удивлена не меньше нас. «Никогда!» Родители восемь лет назад дом купили, с тех пор ни одной кошки здесь не было – у матери на них аллергия!" Запах был такой, что говорить об одной случайной кошке, даже сверхнечистоплотной, не приходилось. Чтобы создать такое амбрэ кошка должна быть размером с львицу и прожить на печи, как минимум, сезон.

О том, чтобы заталкивать вещи обратно, не могло быть и речи. Их выбросили на проветривание и, ругаясь на Сашку, начали «моечно-дезенфекционные работы». Сашка, естественно, сердито огрызался: «Скажите спасибо, что хоть чисто будет!» В процессе уборки в самом дальнем углу за печкой обнаружили дыру. Она была небольшого размера, сантиметров пять в диаметре, уходила в стену, но не насквозь. Засунутая проволока, изогнувшись, так ни во что и не уперлась, но наружу не вышла. Из дыры не дуло, но именно оттуда исходил этот удушающий запах. И мы ее «зашпаклевали» – заткнули тряпкой и заклеили бумагой. После проветривания в комнате снова стало свежо, пахло весной и лесом.

Саша устроил себе на печи лежбище. Мы все улеглись по своим местам и приготовились спать. Но не тут-то было. Из темноты раздался голос Саши: «Ребята, прекратите!» Он утверждал, что кто-то из нас, пользуясь темнотой, стаскивает с него одеяло. Мы зажигаем свет – одеяло было на месте, гасим – опять возмущения. Не выяснив, кто из нас этот уже надоевший всем шутник, мы решили спать при свете…

Утренняя картина привела нас в состояние истерического веселья. Саша спал, свернувшись от холода калачиком, а одеяло свисало с потолка в центре комнаты, одетое на торчащий из него крюк для лампы!

По сей день для нас остается загадкой, как этот трюк можно было исполнить практически. Достать до потолка реально лишь стоя на столе, но чтобы перенести стол в центр комнаты, надо было тащить его над двумя диванами, на которых лежали мы. При этом практически невозможно было на кого-нибудь не наступить и уж совсем невероятно проделать это так тихо, чтобы кого-нибудь не разбудить – стол был старый и разваливался буквально в руках.

Ни лестницы, ни других предметов, которые могли бы ее заменить, в доме не было. Можно было, конечно, проделать истинно акробатический трюк: один человек должен встать на плечи другого (так мы, кстати, и снимали одеяло). Но для этого пришлось бы сначала отодвинуть диван – он стоял точно под крюком. «Следственный эксперимент» показал, что стоя сбоку до крюка не дотянуться, а устоять на пружинистой поверхности , держа кого-то на плечах, невозможно – подушки проваливались, все ходило ходуном, и даже один человек, чтобы удержаться, должен был все время балансировать руками.

Эту загадку мы так и не смогли разгадать.

История четвертая – последняя тайна дачи

Наступило лето. По многолетней традиции первые выходные дни июля несколько десятков тысяч людей со всех концов страны съезжаются на Грушинский слет. В последние годы его стали показывать по телевидению, и теперь мало кто еще не в курсе того, что есть на Волге место, где летом поют песни, а на волнах качается огромная гитара, служащая сценой для поющих. Но раньше об этом знал только определенный круг людей, приезжавших туда еще и затем, чтобы увидеться с друзьями.

Большаковы и Саша жили по московским меркам недалеко от этого места – часа три на машине. И после слета мы с Вадимом собрались к ним на пару деньков, а оттуда уже домой в Москву. К нам присоединились еще несколько человек – из Казани, Томска и Целинограда. И вся эта команда оккупировала любимую нами дачу. Выглядела она уже совсем иначе: обе комнаты с веселыми цветными занавесками приобрели жилой вид, зелень и цветы на участке пестрым покрывалом спрятали от людских глаз мрачность и таинственность ее зимнего облика. Мама Лики, продемонстрировала незаурядные кулинарные таланты, накормив нас так, что захотелось навеки остаться жить с ней вместе в этом сказочном месте. А оно было действительно сказочным. Ромашки размером с блюдце белели над озером. Лесная клубника не уступала величиной тщательно ухоженной домашней. Укроп и петрушка тянулись почти до пояса… «Вот такая у нас плодородная земля!» – с гордостью говорила Анна Николаевна.

Несколько соседних домов тоже были обжиты, в озере купались, из леса выходили ягодники с полными кузовками.

Алеша потащил нас в лес. «Сейчас я вам одно местечко покажу!» Мы совсем немного прошли по лесу, потом стали подниматься вверх. С этого момента растительность начала меняться. Сочные веселые краски сменились на бурые оттенки, зелень померкла, теряя изумрудный оттенок. Деревья стали напоминать декорации «дремучего леса» из детской сказки. Ровных стволов почти не было – как будто закрученные руками великанов, они приняли самые невероятные формы. Листьев на ветвях было мало, и они были словно усыпаны тончайшим слоем белой муки…

Все чаще стали попадаться крупные валуны, и чем выше мы поднимались, тем больше и причудливей они становились.

И вот мы на вершине. Она представляла собой нагромождение огромных камней, хаотически лежащих друг на друге. Не знаю даже, с чем соизмерить их величину. Глупое сравнение, но по габаритам они были примерно с машину «Запорожец».

Перебираясь с одного валуна на другой, мы обнаружили между ними широкую щель, в которую можно было спуститься. Ее дно было гладким и каменным. И, топнув по нему ногой несколько раз, мы поняли, что стоим не на очередной глыбе, а на «пластине», под которой находится гулкая пустота.

Выбравшись из расщелины, мы добрались до самой верхушки и обозрели окрестности. Оказалось, что наша деревушка стоит у самого подножия холма почти правильной круглой формы, центром которого и является место нашей дислокации. Далее идут леса, кольцом охватывающие центральную груду камней, а за нижним кольцом лесов начинается новое, тоже покрытое деревьями, но возвышающееся над предыдущим…

В плавном подъеме от нижнего кольца к верхнему менялись краски – от яркой летней пестроты до темно-зеленых.

Что-то нереальное было во всей этой картине. Нереален был даже воздух – он был видим, как будто вокруг нас шел очень мелкий неощутимый дождь. И струи этого дождя двигались вертикально от камней к небу…

Мы вернулись утомленные, но в романтически приподнятом настроении, полные любви ко всему миру, друг другу, к каждой травинке и букашке.

Только утром мы вспомнили про Домового. И Анна Николаевна ошарашила нас: «Мне Лика с Лешкой все уши прожужжали! Даже страшно было сюда ехать. Я пригласила батюшку, и он освятил дом – так что теперь можете спать спокойно!».

Замечательный пирог с лесной клубникой встал у меня поперек горла. Все безмолвно посмотрели друг на друга. «Мама, как ты могла!» – прошептала Лика…

Ночью не спалось. Все с надеждой прислушивались к каждому шороху. Ничего…

Я вышла на крыльцо. Хотелось уйти из атмосферы тоски, которая вдруг возникла в доме. Открылась дверь и следом за мной вышли еще двое – наши друзья из Казани. Потом вышел Саша. Предложил: «Давайте на машине покатаемся по ночной дороге? Все равно не спится…».

Мы сели в машину, отъехали метров двести и резко затормозили: в темном небе над лесом, оттуда, где мы были днем, высветилась оранжевая полоса света. Она была похожа на луч прожектора, уходящий в небо. Это продолжалось недолго – странное свечение померкло, словно светящаяся лента, вырывающаяся из вершины холма, вдруг закончилась и ее мерцающий край стремительно скользнул в низкие ночные облака. Стало очень тихо и холодно. И как то очень грустно. Это было последнее чудо, увиденное нами на даче. Никогда больше с нами не происходило там ничего удивительного.

БЫВАЮТ В ЖИЗНИ ЧУДЕСА

О невероятных событиях своего детства рассказывает Гордеева Т.И. из посёлка Купрос-Вольска, Юсьвинского района Пермской области.

Первая история, похожая на сказку, произошла когда мне было лет семь или восемь. Я уже в школу ходила. Сейчас мне 76, но вот все еще помню.

Жили мы в Б. Онях, отдельно от стариков, т.е. от бабушки и деда. Они же жили в М. Онях за пару километров от нас. (Теперь эти деревни соединились и получилось село Они.) Надумала я как-то в выходной день сходить к бабушке в гости. Дело было зимой.

Очень я любила пресную брагу пить. Ее готовили из солода и бражки, она была словно мед – сладкая-пресладкая. И когда бабушка ее процедит, еще горячую, густую, то я могла зараз два стакана выпить, а потом отдохнуть немного – и еще третий вдогонку. От всех сладостей мне плохо бывало – болела голова, болел живот, рвало. И от сахара, и от конфет, и от фруктов, и даже от морковки. А вот от бабушкиной браги – никогда ничего такого!

Мать брагу не делала и нас гоняла. Она городская была, из Перми, в деревне нашей учительствовала, и считала, что детям брагу пить – последнее дело.

Так вот, после уроков в субботу я побежала к бабушке. Знала, что дед домой явится на выходной, а значит бабушка к его появлению брагу замешает. Дед преснуху не пил, только когда заквасится. А я очень охоча к ней была.

Дед зимой всегда на лошади грузы всякие возил из Майкара в Чермоз и наоборот. Тогда в Майкаре домна работала, завод был.

Бабушка жила только с сыном Толей. Он был старше меня всего года на 3-4. Но был мне почему-то дядей.

Бабушка меня ждала и напоила преснухой до отвала. А вечером улеглись мы с бабушкой на печку спать. Дядька мой Толик залез на полати.

Среди ночи я отчего-то проснулась и услыхала какие-то звуки. Словно кто-то прял, а веретено шуршало и постукивало о пол. Я испугалась, подтолкнула бабушку: «Ой, кто это?» А бабушка зажала мне рот и шепчет на ухо:.

– Тшш… Это домовой прядет. Помогает мне – ведь у меня уже руки старые, болят, а тетки твои все замужем…

– А посмотреть нельзя в щелочку?

– Нельзя. Он испугается и убежит. Закрой глаза и спи. Пусть прядет, пускай мне помогает.

Я так разволновалась, что мне было не до сна. Лежала, лежала, и когда бабушка захрапела, я украдкой глазом к щелке приникла, через нее кухня видна. Ночник мы на ночь не зажигали, керосин берегли, но месяц кухню немного освещал. И правда: сидит перед печкой какое-то странное существо и прядет. На голове бабкина шашмура (чепчик), на плечах бабкина клетчатая шаль. Я испугалась, зажмурила глаза, прижалась плотней к бабушке. Вскоре уснула.

Утром бабушка показывала напряденное. «Смотри-ка, нитка ровная, гладкая. И ни одного узелка. А вначале-то что было – и смех, и грех – напутает, напутает, навертит, навертит, насилу распутаю. Научился, видишь. Человеку – и то надо учиться, а ему-то тем более. Без навыка ничего не делается».

– Бабушка, а он не злой?

– Нет – нет. Ежели он полюбит хозяев, то завсегда помогает им. А любит он только честных, трудолюбивых.

– А лентяев?

– Ой, не говори… Таким старается навредить. То печь заставит дымить, то пряжу перепутает, то нужную вещь спрячет, да так, что насилу отыщешь.

– А что он кушает?

– А ничего не ест. Ну, я-то его угощаю. На ночь пирог морковный оставлю, а то кусок сахару. Пусть полакомится.

Толик сидел за столом и улыбался. Я его потом по секрету спросила:.

– Дядя Толя, ты домового видел?

– Не. Я сплю, как убитый…

– А я видела. Он надевает бабушкину шашмуру и шаль на плечи…

– Да ну? – удивился Толька. – Но ты молчи…

Ну, я, конечно, по секрету всем подругам рассказала про Домового. Вскоре обе деревни уже знали, что у нашей бабушки живет Домовой и прядет ей. Смеялись. Не верили. Думали, что я во сне это увидела. Но бабушка при спросе не отрицала, показывала пряжу и хвалила Домового.

Каково же было мое разочарование, когда я впоследствии узнала, что прял вместо Домового… Толька. А он оправдывался: «Ну, что ты? Ведь я не девчонка, чтобы прясть – засмеют. А у бабушки твоей, моей мамки, руки больные, надо было ей помочь. Вот я и решил это делать ночами. Бабка-то твоя вначале не понимала, кто пряжу путает, мотает. На котят думала. Но потом догадалась, что это я от неуменья, но виду не подавала. Дед-то твой тоже догадывался, но только крякал. А подглядела это дело в окно одна баба-соседка. Притащило ее зачем-то, дверь закрыта, она в окно стучать. Ну и увидела, глазастая.»

Это, конечно, было не настоящее чудо. Но долго я в него верила, так и осталось в памяти как Первое чудо.

Довелось мне столкнутся и с подлинными чудесами.

Одно произошло, когда я училась в третьем классе в заводском поселке Майкар. Это от нашей деревни в девяти километрах. И у нас в деревне был третий класс, но моя мать – сама учительница – хотела видеть свою дочь образованной, а в той школе уже с третьего класса изучали немецкий язык. Да и отец в Майкаре работал бухгалтером на заводе. Поэтому отдали меня туда.

Жили мы на квартире у татарской семьи – тогда там много татар работало на заводе. Уходили в Майкар на целую неделю. Иногда дед подвозил (зимой он работал в извозе), но чаще всего добирались пешком. А на субботу возвращались домой. Я дожидалась отца после уроков, и домой мы шли вместе. Но в тот злополучный день я решила не ждать, и после уроков пошла домой одна. Погода была хорошая, чуть-чуть сыпал снежок. Не холодно. Иду и песенки напеваю. С отцом тоже всегда пели – он такой певун был, песен знал штук триста.

Прошла километра четыре. Вот и Бусыгинская гора показалась, а на ней татарское кладбище. Их не хоронили вместе с христианами в общем могильнике, который был за Майкаром. Нехристей и басурманов хоронили отдельно. Крестов не ставили. Если кто не знает, то и не заметит, что это могильник. Но я знала – отец как-то сказал.

Дошла я до этого могильника и забоялась. Вспомнила легенду о том, как приказчик заводской погубил одного парня-татарина из-за его невесты. И еще вспомнила, как люди рассказывают, что ночами на Бусыгинской горе лошади танцуют, и гармошка татарская играет. Говорили, что души умерших татар превращаются в лошадей.

Испугалась я, но назад не побежала. Перекрестилась и пошла под гору мимо татарского погоста. Иду и шепчу: «Господи! Помилуй! Господи, помилуй!» Спустилась с горы и облегченно вздохнула. Пошла по дороге дальше. И надо же мне было оглянуться! Глянула назад – а за мной бегут шесть или семь жеребят. Я с перепугу в снег забрела, достала из сумки пенал и вокруг себя пеналом круг очертила. Жеребята добежали до меня и начали по кругу бегать. Обежали несколько раз и поскакали назад за Бусыгинскую горку. Ни один жеребенок меня не лягнул, не укусил. А я стояла ни жива, ни мертва. Когда жеребята скрылись за горой, я перекрестилась, вышла на дорогу, вытряхнула из валенок снег и пошла потихоньку домой. Скоро меня нагнала подвода. Мужик с пареньком подвезли меня до самого дома.

Мать не поверила моему рассказу. Да и никто не верил. Никаких жеребят там быть не могло. Говорили, что я все это во сне увидела. Но я же хорошо помню, что не спала. Да и как тут вблизи могильника уляжешься спать в сугроб? И пенал потерялся…

Я до сих пор это странное явление не могу понять. Знаю, что чудес на свете не должно быть, но если они случаются, то что уж тут делать?

Участницей ещё одного невероятного приключения мне довелось стать, когда я временно жила у тетки в Березниках. Училась я тогда уже в четвертом классе.

Дело было летом. По Каме ходили пароходы, баржи, плоты. В выходной день решили мы с теткой поехать в Уголье. Надо было через Каму на другой берег переправиться. Туда-то мы на речном трамвайчике перебрались, да там и задержались у одной тетиной подруги. Пошли по магазинам и на трамвайчик опоздали.

Нашлись перевозчики с лодкой. Нас собралось человек семь пассажиров. Перевозчики – два здоровых мужика. Лодка большая. Сели все в лодку и поплыли. А тут пароход, за ним баржа на канате. Перевозчики пьяные, не увидели, направили лодку между баржей и пароходом. А волны вот-вот опрокинут лодку. Все испугались, старухи крестятся. Перевозчики хохочут – вот, мол, пойдете на корм рыбам. Я протянула руки к Березникам и кричу: «Не хочу на корм к рыбам! Не хочу!» И вдруг лодку подхватил какой-то вихрь и понес к противоположному берегу поверх волн. Нас выбросило на берег.

Тут и гребцы перепугались. Глаза вытаращили и кричат: «Что это? Что это?» Старухи – на колени и молиться. Мы с тетей тоже последовали их примеру. Одна старуха говорит: «Есть среди нас кто-то, сильно праведный человек…».

Я тогда подумала, что это я. Ведь тогда у меня еще не было никаких грехов. И даже стала верить в Бога, хотя отец (безбожник) объяснил это явление какими-то перемещениями воздуха. Вот такие чудеса в жизни бывают.

НОЧЬ В ГОРАХ

Москвичка Ирина Игоревна М. была свидетелем невероятных событий, которые, как она считает, вряд ли кто-нибудь сможет объяснить.

Ольга никогда не была в горах. Молодая, красивая, смелая, с дурной репутацией, прошедшая огонь, воду и медные трубы, она оказалась в цейтноте: депрессия душила ее. Я была старше, понимала, что за ее бесшабашным прожиганием жизни кроется не нашедшая своего места в жизни неординарная личность. И мне захотелось показать ей другие отношения и других людей. Я предложила пойти с нами в горы.

Ольга увлеклась. Сборы, подготовка, покупка снаряжения вывели ее из апатии, которая держала ее месяц в доме, слоняющуюся из угла в угол, ненавидящую весь мир и спящую по десять – двенадцать часов в сутки.

Она шла, как настоящий боец. Изнеженная, не боялась никакой работы, никаких неудобств. Ее полюбили все. Ей прощали все. У нас не принято было говорить бранные слова (я никогда не слышала их ни от кого из своих товарищей). Мы только молча сносили, когда наш инструктор за что-нибудь очень серьезное (ведь жизнью иногда за ошибки приходится отвечать!) распекая виновного, произносил слишком эмоциональные слова. Но когда Ольга впервые в своей жизни, повиснув на сорокаметровой высоте и вцепившись мертвой хваткой в страховочный конец, на все ущелье кричала: «… ваши горы, … ваш альпинизм!», – мы хохотали без малейшего чувства неловкости и обнимали ее, когда она, пересилив страх, разжала пальцы и решилась спуститься вниз.

Она была счастлива с нами. Сила новых ощущений и новых отношений и стала, видимо, тем толчком, который внес в ее жизнь нечто, не имеющее никакого реального объяснения.

Вечером все было прекрасно. Мы пели у костра, звенела гитара, звезды висели, казалось, в метре над головой, временами детским плачем кричал шакал, загорались и гасли огоньки светлячков в окружающих нас темной стеной кустах.

Потом мы лежали в зашнурованной палатке и сквозь опущенный полог смотрели на освещавший его догорающий костер. Задняя и боковые стены нашего убежища были черные – за ними сгустилась мартовская ночь. Неожиданно между нами и костром возникла темная тень – чей-то силуэт. Мы уже засыпали, поэтому даже пошевелить губами, чтобы поделиться мыслями о том, кому из наших не спится, не было сил. Так прошло несколько минут. И вдруг сон у меня, как рукой сняло. Я поняла, что этот силуэт маячит не между костром и палаткой, а заслоняет светлый полог, сидя на корточках внутри нее! Нас было четверо. Вернее, в этот момент уже пятеро. И этот пятый сидел в ногах у Ольги. Я вскрикнула. И он исчез. Мы стали делиться впечатлениями. Оказалось, что его видели все, но так же, как и я вначале, думали, что кто-то сидит у костра. И тут мы обнаружили, что в дискуссии не участвует Ольга. Она спала. «Во дрыхнет! Измаялась с непривычки», – пожалели ее. А она забормотала, потом застонала и заметалась в своем спальнике. Я положила руку ей на лоб – она вся горела. Мы испугались. Кто-то понесся за мокрым полотенцем, начали вскрывать аптечку (до этого ни разу не пригодилась), включили фонарь под потолком. Ольга еще пару раз вскрикнула и затихла. Принесли лекарства, воду, полотенце. Она спала! Попытались разбудить. Не просыпалась. Потрогали лоб – температуры, как не бывало. И все же снова и снова пытались ее разбудить. Она дышала ровно, спокойно, но ни тряска, ни холодная вода, которой ей протерли лицо – ничего не действовало. Будить передумали.

Прошло около часа. Нас подбросил крик Ольги. Все началось сначала: она снова горела, металась и… проснулась. А проснувшись, зарыдала. Захлебываясь слезами рассказала, что только что вернулась в палатку после страшной ночной прогулки. «Почему вы отпустили меня одну?! Почему никто не пошел со мной?!»

И мы выслушали историю. Среди ночи ее кто-то разбудил, приложил палец к губам: «Молчи! Тихо!», взял за руку и вывел из палатки. Она почему-то не могла ни кричать, ни сопротивляться. Шла за ним. Он привел ее к скале и сказал: «Подожди, сейчас они спустятся, и я тебя познакомлю». Она со своим ночным проводником стояла на каменной нише и ждала. Была легко одета (ведь из спального мешка вылезла), но не замерзла. Прошло немного времени, и вдруг раздался взрыв. Сорвавшиеся сверху камни посыпались вниз, едва не задевая ее, вжавшуюся в каменную нишу. А проводник отпустил ее руку и выкрикнув на прощанье: «С тобой ничего плохого не случится! Сейчас камнепад закончится, и беги к своим – дорогу ты помнишь. У нас беда – авария!» Бросив ее одну, он прошел сквозь падающие камни.

«Господи, что я пережила! Я боялась, что меня засыплет, я боялась ночью идти одна. Я около лагеря сознание от страха потеряла! Кто меня нашел? Кто в палатку принес?».

Никто ее не находил, никто не приносил по той простой причине, что нигде она не была, а мирно спала. Ни на минуту всю эту ночь она не исчезала из нашего поля зрения.

Но Ольга настаивала. Потребовала бумагу и нарисовала маршрут, по которому шла ночью. Чтобы успокоить ее, да еще потому, что мы были не отдохнувшими и вряд ли смогли бы выдержать нагрузку следующего дня, инструктор принял решение: отложить на день запланированный переход, а Ольге с сопровождением сходить по нарисованному ею маршруту и убедиться, что это был всего лишь сон.

Мы прошли чуть больше километра. Перед нами была скала с каменной нишей. У подножья груда камней, а на скале свежие следы от их падения. Вот и все. Я не знаю, и никто из нас не знает, что это было. Сон? Явь? Ясновидение? Телепортация? Наверное, еще есть какие-то слова и какие-то квазинаучные гипотезы. Мне этого не понять.

А в качестве эпилога хочу добавить, что через три года я и еще один из участников этой истории оказались снова в тех местах. И нас потянуло к Ольгиной Скале. Мы поднялись наверх и нашли там следы давнего пожара с выжженной в центре землей.

Любопытное совпадение. Может быть это связано с последними словами Ольгиного проводника: «… У нас беда – авария!», и с тем взрывом, о котором она нам рассказала?

Не знаю. Ничего не знаю.

ПРОЩАЛЬНЫЙ ЯБЛОНЕВЫЙ ЦВЕТ

Тамара Свиридова, город Лесной Свердловской области

Я с детства уверена в том, что хорошие и добрые желания непременно сбываются. Еще в школе со мной произошел такой случай: отец хотел срубить в саду старую яблоню, которую я очень любила. Дерево уже не плодоносило несколько лет. Естественно, что его надо было убрать с нашего крохотного участка. Но я умолила отца подождать до весны, а сама каждый день после занятий подолгу гладила высохший ствол и просила: «Ну, оживи, миленькая!» И весной случилось чудо. Во-первых, на этой яблоньке прорезались зеленые листочки. Во-вторых, она расцвела. А уж осенью мы с нее собрали такой урожай, какого не бывало ни разу. Долго мы ели яблочное варенье удивительной вкусноты. Отец не трогал это дерево еще два года. Но оно больше не только ни разу не зацвело, но даже не зазеленело. Словно той весной в ответ на мою просьбу отдало все свои последние силы…

ДОБРОЕ СЛОВО И «ЛАДЕ» ПРИЯТНО

Инженер из Костромы Эдуард Петрович Ч. утверждает, что нашел общий язык со своей автомашиной.

Два года назад я считал, что мне круто не повезло с машиной. Предыдущая мне практически никаких хлопот не доставляла, а эта – что ни день, то подарочек. То одно, то другое, причем без всяких причин. Автомеханики в мастерских только руками разводили: никаких причин найти не могли. И, как всегда в таких случаях, предлагали делать одну замену блоков за другой. Я покупал, менял, но бесполезно. Больших материальных потерь мне это не приносило, так как снятое тут же уходило шурину, машина которого давно уже пережила саму себя. И тем не менее, его старушка пахала вовсю, а снабженная «непригодными» частями моей машины – молодела на глазах. А я, к примеру, новый замок зажигания поставлю – через неделю опять халтурит, а у него мой старый, вообще отказавшийся служить – на пять баллов!

Уж какими только словами я ее не крыл! «Стерва, – говорю, – ты долго надо мной издеваться будешь? Меня от тебя с первого дня тошнит! Лучше бы я свою старушку оставил – ведь верой и правдой служила – так нет, позарился на молодуху. У, уродина!» – и еще ногой по колесу пну.

Однажды ехал я со своей знакомой, опаздывали, дождь проливной шел, дорога плохая – не погазуешь. И начала моя «Лада» фортели выписывать. После каждого светофора не заводится, рычит, скачет как лягушка. Я озверел просто. Покрыл ее всеми словами, которые только на ум пришли. А она совсем встала. Стою в единственном ряду, где поворот разрешен, тронуться не могу, сзади очередь собралась, гудят, меня матерят, а я что могу?

И тут моя знакомая говорит: «Хорошо еще, что она замки в дверях не ломает, чтоб ты сесть в нее не мог, чтоб духу твоего поганого близко не было. Да она же тебя просто ненавидит!»

Я аж опешил – как о живой, о машине говорит. «Ты что, – говорю, – совсем сбрендила?» А она, как будто меня рядом нет, давай ладошкой по рулю, по торпеде, по дверце гладить, и приговаривает: «Хорошая девочка, очень хорошая! А красавица какая! А умница! Ну, не обижайся на него – все мужики олухи! Он больше не будет тебя обижать, а я ему все объясню, ему стыдно будет, он извинится перед тобой. А сейчас – выручай, очень надо, прошу тебя!» И ко мне: «Извиняйся!» Я, как дурак, сам не понял, как губы произнесли «Извини!» «А теперь заводи!» – скомандовала моя подруга. Я повернул ключ… Как ни в чем не бывало, как будто не было всех предыдущих фокусов, без фырканья, рычания и скачков «Лада» завелась, и мы поехали. Потом лекцию выслушал, смысл которой такой был: у всех вещей, как у людей, характер есть. Мне машина гордая досталась. Орать на нее нельзя, оскорблять нельзя. С ней, видите ли, ласково надо. «Они, как женщины: одна все стерпит, лишь бы не бросил, а другую любить и уважать надо, и тогда она за тебя жизнь отдаст. Вот тебе такая и досталась. Обидел ты ее, наверное, сильно, когда у нее что-то с первого раза не получилось, вот и не прощает она обиды. А ты заслужи прощение. Ей ведь всего-то и надо – доброе слово!»

Я, конечно, посмеялся. Но когда остались мы с машиной один на один, заговорил с ней. «Ты уж меня прости, подружка, характер у меня паскудный, язык поганый. Не буду больше тебя обижать, но только и ты меня из себя не выводи. Нам, чтобы ужиться, друг к другу надо добрей быть».

А утром, как пришел в гараж, поздоровался с ней. В салон сел, заговорил ласково. С тех пор так и живем. Я «Ладушку» не обижаю, она меня не подводит. И все наши неприятности кончились.

Я и с женщинами теперь иначе разговариваю. Даже жену себе нашел. А до этого лет пять после развода холостяковал.

Смешно, наверное, все это. Но чистая правда.

КАК ДЕД ФЕДОР В АДУ ПОБЫВАЛ

Тамара Васильевна Гудкова (г. Воронеж).

Эта невероятная история приключилась с моим дедом. Однажды он в очередной раз явился домой пьяный, и бабушка заперла его в темном чулане (без окон – одни стены), навесив на дверь большой амбарный замок. «Эй, кто-нибудь, заберите меня отсюда!» – причитал дед. Так под его бесконечное бормотание все и заснули. Проснулась бабушка, как обычно, на рассвете и встревожилась: в доме было непривычно тихо. Наш дед после попойки обычно еще засветло начинал скандалить вновь. Проверила замок на чулане – на месте. Да не случилось ли с дедом чего, не помер ли часом? Открыла дверь, а там – никого… Забегала бабка по двору, оглядела сад. Пусто. Тут у калитки телега остановилась.

«Принимай своего драгоценного,» – крикнул сосед. Бабушка глянула, а там спит на соломе в белой рубахе и кальсонах еще не протрезвевший дед.

– Господи, Афанасий Иванович, где ж ты его нашел?.

– Да под Владимирским около дороги. Маячил как привидение, крестился все и причитал, что не хочет обратно в ад…