Текст книги "Битва за Францию"

Глава 11: Ловушка захлопнулась.

Пока Уолтер Монтегю сидел в Бастилии, французские заговорщики окончательно растеряли уверенность в успехе заговора. После ареста господина д'Орнано, об убийстве Ришелье уже никто не помышлял, более заботясь о спасении собственной жизни. Все это Монтегю сообщила герцогиня де Шеврез, которая и не думала скрывать радость, что видит любовника живым и невредимым. Но, как только первые восторги от встречи улеглись, пришел черед политических интриг, которые занимали прекрасную герцогиню не меньше, чем любовные приключения. Из всех заговорщиков она одна не потеряла присутствия духа, и, видя всевозрастающую панику в рядах бывших единомышленников, приняла решение их образумить, назначив свидание в доме, принадлежавшему господину де Лувиньи.

– Так что, дорогой друг, Вы пришли вовремя, чтобы помочь мне успокоить наших друзей, – весело произнесла герцогиня, которая все это время отнюдь не бездействовала. – Сейчас, когда мне и господину де Шале удалось заручиться поддержкой инфанты Изабеллы и короля Филиппа, не время топтаться на месте. Нужно действовать, и чем скорее, тем лучше.

Но ее пылкие речи не разожгли огня в расчетливой душе англичанина, который был полон решимости вернуться в Лондон, и настойчиво призывал герцогиню последовать его примеру.

Тем не менее, в назначенное время встреча состоялась. Кроме герцогини де Шеврез и Монтегю, на ней присутствовали принц Конде, братья Вандомы, граф Суассон и все тот же господин Лувиньи. Уолтер удивился такому доверию неизвестному ему господину, но, оказалось, что услужливый молодой человек ранее состоял на службе у Генриетты Французской еще до ее замужества с королем Англии, и пользовался полным доверием молодой принцессы. Успокоеный Монтегю тут же забыл о господине Лувиньи, полностью сосредоточившись на других гостях герцогини.

– Я не вижу Анжуйского, – отметил герцог де Бофор, оглядев всех присутствующих. – Впрочем, чему я удивляюсь! Этот трус теперь и носа не высунет из Лувра,

– Придет, – махнул рукой граф де Суассон. – Хотя бы для того, чтобы встретиться со мной.

– Зачем? – нахмурился принц Александр.

– Гастон желает, чтобы я помог ему бежать из Франции…

Граф не договорил, потому что на пороге появился сам герцог Анжуйский. Принц был бледнее обычного, и вошел в комнату, прихрамывая на левую ногу.

– Проклятая парижская мостовая, – пожаловался он, кривясь от боли. – И шагу нельзя ступить, чтобы не утонуть в грязи или же не сломать себе шею, споткнувшись о булыжник.

Великий Приор громко захохотал.

– Да, братец, с вывихнутой ногой ты далеко не убежишь. Впрочем, со сломанной шеей бежать было бы еще труднее!

Гастон укоризненно взглянул на Суассона.

– Луи, я же просил тебя хранить тайну… Ты даже не представляешь, чего мне стоило выбраться из Лувра! Шпионы кардинала следят за каждым моим шагом.

– Прекратите истерику, Ваше Высочество! – прикрикнул Великий Приор, и, обратившись ко всем собравшимся, продолжил уже спокойнее. – Вот уже несколько недель мы с Вами, господа, словно крысы, сидим в своих замках, трепеща перед неизвестностью, и пугаем друг друга нелепыми выдумками. Чего молчите, Монсеньор? – подмигнул он Гастону. – Не Вы ли первый начали паниковать?

– А что мне оставалось? – оскорбился герцог Анжуйский. – Мы планировали убить Ришелье во Флери, его собственной резиденции, не так ли? Следуя нашему плану, я организовал охоту в тех местах, чтобы принудить кардинала оказать мне гостеприимство. Господин де Шале, который клялся, что заколет Ришелье своей собственной шпагой, поскакал во Флери, чтобы сообщить кардиналу о моем визите. И что же? Граф застал в неукрепленном прежде замке целый гарнизон солдат, а Ришелье принял его, окруженный вооруженными до зубов телохранителями…

– Да твой Шале просто струсил, – бросил Великий Приор. – А тебе, братец, все же следовало поехать во Флери, и закончить начатое дело.

– Но как? – возмутился Гастон. – Ришелье сообщил графу, что предоставляет весь замок в мое распоряжение, а сам возвращается в Париж, чтобы не стеснять меня своим присутствием. Конечно, я тут же отменил уже бесполезную охоту. Что, чёрт возьми, мне ещё оставалось делать? А маршал д'Орнано? Ты же не будешь утверждать, что его арест – простая случайность?

– Если Ришелье действительно знает о заговоре, то среди нас, господа, завелся предатель, – вскочил принц Конде. – И если я узнаю, кто он, то этому мерзавцу не поздоровиться. Я не так давно вышел из Бастилии, где провел четыре года по милости «красного дьявола», и не собираюсь туда возвращаться!

Принц окинул свирепым взглядом всех собравшихся, а его седые усы угрожающе зашевелились.

– Вы кого-то подозреваете, Ваше Высочество? – вмешалась Мари де Шеврез.

– Всех, – заявил тот, сжимая эфес шпаги. – Вот Вы, милорд, какого дьявола до сих пор торчите в Париже, рискуя снова оказаться в Бастилии? Я так и не понял, как Вам удалось благополучно из нее выбраться?

Монтегю, который уже устал повторять, что освобождением он обязан вмешательству английской королевы, только вздохнул и красноречиво взглянул на герцогиню де Шеврез. Та нежно ему улыбнулась.

– Хватит! – воскликнул Великий Приор. – Здесь нет предателя, потому что Ришелье ничего не знает. Довожу до Вашего сведения, господа, – продолжил он уже тише, видя, что глаза заговорщиков устремлены на него, – Вчера я сам, желая убедиться в том, что нам ничего не грозит, поехал к кардиналу. Я попросил у Ришелье должность командующего морскими силами королевства, и кардинал милостиво пообещал мне ее.

Сказав так, Великий Приор торжествующе уставился на Монтегю, желая убедиться, какое впечатление произвели на него эти слова.

– Вот как? – нахмурился Уолтер. – Но обещать – еще не значит сделать.

– Что Вы хотите этим сказать?

– Только то, что сказал, Монсеньор. Но если указ о Вашем назначении уже у Вас в руках, то я с радостью заберу свои слова обратно.

– Ришелье непременно дал бы мне его, но, к сожалению, такая бумага должна быть подписана королем. Поэтому, после визита к кардиналу, я сразу же поехал к Людовику, чтобы просить его об этой милости.

– И Его Величество принял Вас не менее любезно, чем Его Преосвященство, – усмехнулся Монтегю.

– Разумеется, – отрезал Великий Приор. – Король выговорил мне, что мы с братом избегаем его общества, и пригласил на ближайшую охоту в окрестностях Блуа, так как королевский двор, устав от парижской духоты, собирается предпринять небольшое путешествие по Бретани. А когда я заметил, что Сезар боится гнева Его Величества, потому что враги нашего Дома распространяют досужие сплетни о его участии в каком-то заговоре…

– Ого! Вот это смело! – воскликнул Конде.

– И умно, – вставила герцогиня.

– … то король сказал мне следующее: «Пусть приезжает! Пусть смело приезжает, я даю Вам свое королевское слово, что ему сделают не больше зла, чем Вам". Так что, господа, мы с Сезарем едем на королевскую охоту, а Вы можете и дальше дрожать от страха.

– И я могу остаться во Франции? – радостно спросил Гастон.

– Разумеется, братец. Ты, хоть и не король, но все же наследник французского престола. И рано или поздно все же наденешь корону, потому что Людовик вряд ли озаботит себя рождением сына.

– Я полагаю, что Англия с радостью даст приют Вашему Высочеству, – задумчиво проговорил Монтегю. – Я не доверяю Ришелье, и если Вы, Монсеньор, решитесь принять мою помощь, я ручаюсь, что…

– …что наследник престола превратиться в государственного преступника, – отрезал Великий Приор. – Послушай, Гастон, ты что, не понимаешь, какую роль тебе уготовил этот англичанин?

Воцарилось неловкое молчание. Уолтер уже открыл было рот, чтобы убедить принца последовать его совету, но вовремя спохватился.

– Принц Субиз уже много сделал для того, чтобы убедить Бэкингема объявить бесполезную войну Франции, и если на английском берегу появиться еще и принц Анжуйский, герцог наверняка последует его совету, – подумал он. – И Генриетта вряд ли поблагодарит меня за вмешательство. Поэтому, предоставим Его Высочество своей же глупости и королевскому милосердию. Впрочем, я уверен, что никакая опасность ему не грозит…

Пока господин Монтегю предавался размышлениям, остальные заговорщики согласились с мнением Вандомов, невзирая на призывы соблюдать осторожность, исходящие от принца Анжуйского, который, по всей видимости, совершенно потерял голову от страха.

Так, не придумав ничего нового, все разъехались по домам, оставив Уолтера Монтегю наедине со своими мыслями…

* * *

А через два дня произошло событие, которое подтвердило правоту господина Монтегю и герцога Анжуйского – братья Вандомы были арестованы. Об этом Уолтеру сообщила Шевретта, которая примчалась на улицу Ада, получив записку от принца Конде, где тот рассказал о последствиях роковой охоты в Блуа.

– Вандомы арестованы, а герцог Анжуйский находится под домашним арестом,– дрожащим голосом произнесла Шевретта, протягивая ему письмо. – Уолтер, Вы были правы. Кардинал знает все…. Почему Вы смеетесь? – недоуменно спросила она, увидев улыбку на лице Монтегю.

– У короля Франции прекрасное чувство юмора, – ответил тот. – Жаль, что не все способны оценить его. Герцог Бофор, например, – улыбнулся он герцогине.

– Людовик – ничтожество, – зло ответила Шевретта. – Он же обещал, что и волос не упадет с головы принцев.

– Король обещал герцогу, что причинит его брату не больше зла, чем самому Великому Приору, – мягко поправил ее Уолтер. – И, будь я проклят, если он нарушил свое обещание. Разве они сейчас не смеются над шуткой Его Величества… в Амбуазе? – добавил он, заглянув в письмо.

Но Мари по понятным причинам было не до смеха.

– Нам необходимо срочно ехать в Блуа, – заявила она. – Я хочу знать, что происходит в этом королевстве. Конде был прав. Среди нас действительно есть предатель!

Монтегю тоже подумал об этом.

– Видимо, мое возвращение в Англию откладывается до лучших времен, – сказал он себе. – Я должен разоблачить изменника.

Глава 12: «Преступление и наказание»

В Нантском замке, куда временно переехал королевский двор, устав от красот Блуа и его окрестностей, царила всеобщая растерянность, вызванная арестом сводных братьев короля. Пока герцогиня де Шеврез встречалась с королевой Франции, Монтегю, не теряя зря времени, посетил господина де Шале, который, как гардеробмейстер короля, был обязан повсюду следовать за Его Величеством.

Разумеется, встреча соперников за сердце прекрасной герцогини была лишена какой-либо сердечности. Впрочем, Монтегю на нее не рассчитывал. Ему нужна была правда, и он собирался получить ее любой ценой.

– Да! – в конце концов, сознался Шале. – Это я сообщил Ришелье о Вашем приезде во Францию…

– И выдали д'Орнано, – бесстрастно продолжил Уолтер. – Странно, что принц Анжуйский до сих пор считает Вас своим другом.

– Анжуйский? – переспросил Шале и громко расхохотался. – Наверное, Ришелье и ему пообещал, что никто из заговорщиков не будет арестован.

– Значит, крысы бегут с тонущего корабля? – многозначительно произнес англичанин, для которого отступничество принца Гастона стало неприятной неожиданностью.

Шале потупил взор.

– Узнав об аресте Вандомов, я сообщил Ришелье, что не желаю больше иметь с ним никаких дел…

– Вы сделали огромную глупость, – оборвал его милорд. – Послушайтесь доброго совета – бегите из Франции, если дорожите жизнью.

– И оставить Вам герцогиню? Ни за что!

Не сумев переубедить графа, Монтегю ушел и еще долго удивлялся человеческой глупости и самонадеянности.

Уже на следующий день господин де Шале был арестован. Поводом для ареста графа послужил донос господина Лувиньи, который обвинил Шале в организации покушения на короля Франции.

Узнав такие новости, Монтегю долго молчал. На герцогиню де Шеврез было страшно смотреть – она посылала такие проклятья на голову Лувиньи, что тот неминуемо должен был провалиться сквозь землю. У Уолтера и самого чесались руки разобраться с мерзавцем, но, увы! Тот был препровожден в Нантскую тюрьму вместе с господином Шале, и Монтегю подозревал, что этим арестом Ришелье решил спасти жизнь своему информатору.

– Я полагаю, мне нужно бежать, – произнесла Шевретта.

– Англия всегда готова приютить Вас, мадам, – отозвался Уолтер. – Боюсь только, если Вы сейчас покинете Францию, то никогда больше сюда не вернетесь.

– Вы предлагаете мне сидеть дома и дожидаться ареста? – зло поинтересовалась герцогиня.

– Ну что Вы, моя дорогая, – лукаво улыбнулся Уолтер, уверенно привлекая ее к себе. – Это время можно провести гораздо приятнее.

– Вы способны думать о любви в такую минуту? – удивилась Мари.

– О чем же мне еще думать в Вашем обществе, герцогиня? – возразил молодой человек, которому, впрочем, тоже было не до любовных утех.

Поэтому, кое-как успокоив Шевретту, он примирительно произнес:

– Прежде чем принимать решение, нужно выяснить, что именно известно кардиналу. И, кажется, я знаю человека, который нам в этом поможет.

* * *

К удивлению Монтегю, вызвать принца Анжуйского на откровенный разговор оказалось куда легче, чем добиться аудиенции у Его Высочества.

– Вижу, Ваше Высочество, Вы не очень-то рады нас видеть? – заявила Мари де Шеврез, когда, сломив сопротивление охраны, они с Уолтером, наконец-то, добрались до герцог– ской спальни.

– А, это Вы, Шевретта? И лорд Монтегю с Вами? – равнодушно отозвался Гастон, который, несмотря на позднее время, все еще лежал в постели, меланхолично разглядывая пухлых купидонов на разрисованном потолке. – И чему же я должен радоваться? Тому, что проклятый кардинал с моим братцем все же женят меня на этой Мон-пан-сье[58]58
  Мари де Бурбон-Монпансье (15.10.1605 – 04.06.1627 г.) – жена Гастона Орлеанского


[Закрыть]… чёрт бы ее побрал!

– Как это женят? – воскликнула герцогиня. – И Вы так легко согласились? Но ведь этот брак не сулит Вашему Высочеству никаких политических выгод.

– Вот поэтому Людовик так торопиться его устроить, – проскрежетал зубами Гастон. – Но,

возможно, брак с мадемуазель для меня лучший выход, чем женитьба на женщине, которая на восемь лет меня старше, и к тому же, является женой моего брата! Не эту ли участь Вы мне готовили, а, прекрасная Мари?

– Кто Вам это сказал? – вмешался Монтегю, заметив, что щеки герцогини покрываются красными пятнами.

– Ришелье, кто же еще – пожал плечами принц.

– Утешьтесь, Монсеньор, – усмехнулся Уолтер. – Женившись на мадемуазель де Монпансье, Вы заручаетесь поддержкой Гизов, и получаете впридачу огромное состояние. Черт возьми, да Вы будете богаче самого короля!

Принц задумался.

– Мерзавец! Негодяй! – воскликнула Мари, заметив его колебание. – А что будет с Шале? Вы подумали о нем?

– И подумал, и попросил короля помиловать графа, – вздохнул Гастон. – Я даже включил соответствующий пункт в свой брачный контракт. Но король сам вычеркнул его…

– О, Боже!

– Молитесь, Мари, молитесь, за этого несчастного, и за его длинный язык, которому мы так обязаны, – усмехнулся принц. – Я утешать Вас не буду, и без меня желающих будет предостаточно. Не правда ли, милорд?

Уолтер усмехнулся.

– Перед своим арестом Шале намекнул мне, что не один он страдает излишней болтливостью, и что Вы, Ваше Высочество также исповедовались перед Его Преосвященством.

– Что такое? – воскликнула герцогиня.

Гастон поднялся с кровати. Он уже не улыбался.

– А Вы, мадам! – крикнул он. – Если бы Вы не стремились уложить в свою постель всех мужчин, способных носить шпагу, все могло бы окончиться так, как мы и планировали. Не станете же Вы отрицать, что если бы не Ваше легкомыслие, Лувиньи не стал бы переписываться с кардиналом, желая с его помощью избавиться от соперника?

Герцогиня бросилась на принца, словно разъяренная кошка, так что Монтегю едва успел заслонить его собою.

– Ну, хватит, хватит, – примирительно проговорил милорд. – Все наши ссоры идут на руку господину кардиналу. Ваше Высочество, – обратился он к Анжуйскому. – Не могли бы Вы рассказать нам, что именно известно Его Преосвященству? Мне кажется, Вы осведомлены об этом лучше всех.

– В конце концов, я не так уж и виноват, – помолчав, ответил Гастон. – Ришелье показал мне копии писем от испанского короля и любимца эрцгерцога маркиза де Леска, а, также, известный Вам договор, предусматривавший нападение на Францию.

Шевретта тихо вскрикнула.

– Но как к кардиналу попали эти бумаги? – быстро спросил Монтегю, делая знак герцогине, чтобы та взяла себя в руки.

– На этот вопрос я, пожалуй, могу ответить, – кивнул принц. – Я лишь недавно узнал об этом благодаря случаю. Дело было так. На днях меня навестил месье де Шаньи – камердинер любимца инфанты Изабеллы – маркиза де Леска, который привез письма для Анны Австрийской. Так как в окружении Ее Величества немало кардинальских шпионов, о чем инфанта прекрасно осведомлена, гонец обратился ко мне с просьбой устроить ему секретную аудиенцию у королевы. Мне, конечно, очень не хотелось этого делать, так как Ришелье следит за каждым моим шагом, но Вы же знаете мое доброе сердце! Итак, мне пришлось сопровождать Шаньи к Ее Величеству. И, представьте себе, в коридорах дворца мы наткнулись на Рошфора… Шевретта, Вы должны помнить этого кардинальского прихвостня… Тут Шаньи краснеет, Рошфор бледнеет. Я отвожу моего попутчика на безопасное расстояние и вытягиваю с него, что вот этот самый Рошфор, нарядившись капуцином, посещал Брюссель. Там граф, выдавая себя за урожденного валлонца, поступил в монастырь, где налево и направо рассказывал о своей ненависти к Франции. Таким образом, он сумел войти в доверие к аббату монастыря, который рекомендовал его своему другу – маркизу Леску как подходящего кандидата для поездки в Париж. Рошфор и привез нам письма, в которых испанский двор выражал полнейшую готовность поддержать дворцовый переворот.

– Но ведь мне исправно доходили вести из Брюсселя! – воскликнула Мари.

– Думаю, прежде, чем отдать Вам оригиналы, Ришелье позаботился о снятии копий, – вмешался Монтегю. – Письма из Брюсселя адресовались адвокату Лапьерру, не так ли?

Шевретта громко вздохнула.

– Да, адвокат сам забирал их у какого-то монаха, присланного во Францию из Брюсселя. Кто бы мог подумать, что под этой личиной скрывался граф Рошфор!

– В таком случае, Мари, отрицайте подлинность копий. И если Ришелье захочет обвинить Вас в заговоре против Франции, обвините самого кардинала в том, что, он, желая захватить власть, сам написал эти письма, дабы поссорить короля с его семьей.

– Черт возьми, – растеряно проговорил Гастон. – Где же Вы были раньше со своими советами, друг мой? Впрочем, герцогине не о чем беспокоиться – вся переписка с Мадридом и Брюсселем осуществлялась от имени Шале. А я не рассказал Ришелье ничего такого, о чем бы он сам не узнал бы без моей помощи. И ни словом не упомянул ни Вас, ни Анну.

– Благодарю Вас, Ваше Высочество, – с некоторой иронией ответила герцогиня.

– Так что Вы отделаетесь лишь легким испугом, – невозмутимо продолжил Гастон. – А вот я… Я даже не могу сбежать из Франции, чтобы отделаться от женитьбы, так как граф де Суассон – единственный человек, способный организовать это предприятие, сам имел виды на мадемуазель Монпансье. И, узнав о том, что я дал свое согласие на брак, он прекратил со мной всякое общение.

Не имея никакого желания утешать расстроенного принца, Шевретта и Монтегю наскоро покинули его дворец.

– Я возвращаюсь в Лондон, – заявил Уолтер. – Все кончено, и во Франции мне делать нечего.

– И Вы способны бросить меня в такую минуту? – возмутилась герцогиня. – Я не допущу, чтобы несчастный Шале заплатил своей жизнью за любовь ко мне. Я спасу его. А Вы мне в этом поможете!

Она была так убедительна в своем отчаянии и гневе, что Монтегю ничего не оставалось, как согласиться.

Глава 13: «Сломанные стрелы Амура»

Элен де Сент-Люс была очаровательной и жизнерадостной молодой женщиной. Ее веселый нрав и доброе сердце снискали ей любовь не только королевы Генриетты, которая считала баронессу своей лучшей подругой, но и чопорного английского двора. Ее любовником был Джон Вилльерс – брат могущественного герцога Бэкингемского, и сам министр снисходил до того, что называл себя поклонником прекрасной Элениты. Девушка была так счастлива, что желала одного, чтобы та сказка, в которой она жила до сих пор, никогда не заканчивалась. Увы! Мечты не всегда сбываются, и баронессе было суждено скоро в этом убедиться.

Все началось с того, что Генриетта Французская, которая всегда относилась к Элените, как к своей сестре, решила упрочить ее положение при дворе, выдав замуж за любимого человека. Поскольку, Джон Вилльерс до сих пор не догадался сделать баронессу своей женой, королева решила ускорить события, и намекнуть пылкому влюбленному о необходимости осчастливить возлюбленную предложением руки и сердца. К удивлению Генриетты, всегда сообразительный виконт оказался непроходимым тупицей, когда дело, коснулось его собственного счастья, и никак не мог понять, чего именно желает королева. А потом, видимо, устыдившись собственной недогадливости, стал избегать общества Ее Величества.

В другое время, Генриетта наверняка бы озаботилась причинами такого странного поведения Джона, но сейчас ее больше заботила личная жизнь: король, следуя советам Бэкингема, уже несколько недель не навещал жену. Правду сказать, королеве муж был до того безразличен, что она не сразу заметила его отсутствие, но, заметив, смертельно обиделась. И, когда Чарльз все же решил осчастливить ее своим вниманием, его ожидал совсем не тот прием, на который он рассчитывал. Ледяное выражение лица Ее Величества охладило любовный пыл короля не хуже, чем ведро холодной воды. Чарльза так смутила собственная неудача, что он не сразу решился взглянуть в глаза супруге. Но, когда король осторожно скосил глаза, чтобы посмотреть, не слишком ли расстроил Генриетту этот афронт, и увидел на ее лице не слезы, а презрительную усмешку, он не на шутку рассердился, и тут же высказал свое недовольство, которое тщательно скрывал все месяцы совместной жизни:

– Бэкингем и лорд Гамильтон говорят, что, будь они на моем месте, они бы чаще пользовались правами мужа, чем это делаю я! Учитывая, как мало я от Вас требую, Вы ведете себя невыносимо!

Генриетта в ответ демонстративно зевнула. Глубоко оскорбленный король покинул спальню жены и до утра не сомкнул глаз. Утром он пожаловался на поведение королевы первому же человеку, который вошел к нему в спальню. Им оказался лорд Бристоль, который, казалось, был возмущен услышанным еще больше, чем сам король, и тут же посоветовал Его Величеству, не теряя времени, развестись с королевой. Такой же совет дал Его Величеству и Джон Элиот, который, выйдя из Тауэра, посетил короля вслед за Бристолем, и, дав понять, насколько непопулярна в народе королева-католичка, предложил заменить ее протестантской принцессой.

К счастью для Генриетты, вслед за этими господами к королю пожаловал и Бэкингем, который тоже поинтересовался, чем вызвано ужасное состояние духа Его Величества. Чарльз, вздыхая, рассказал другу о ссоре с Генриеттой.

– Бристоль и Элиот считают, что я должен развестись с королевой, – напоследок сказал он. – Стини… ты тоже так думаешь?

Герцог вскочил, как ошпаренный кипятком. Он даже не представлял, что его старания поссорить королевскую чету будут иметь ТАКОЙ успех! Используя все свое красноречие, Бэкингем запретил королю даже думать о разводе, и, пообещав образумить королеву, не теряя времени, направился к ней.

* * *

Генриетта совсем не обрадовалась, увидев герцога в своих покоях, о чем и сообщила ему с присущей ей откровенностью. Но у Бэкингема не было ни времени, ни желания спорить.

– Довольно вести себя, как капризный ребенок, Мадам! – перебил он королеву. – Вы пока еще королева Англии. Вы выслушаете меня, если не хотите вернуться во Францию, и, заметьте, по собственной глупости. Выбирайте!

– Почему «пока еще королева?» – гневно сверкая глазами, поинтересовалась Генриетта.

Она собиралась отправить министра ко всем чертям, но что-то в его взгляде заставило ее прикусить язык. И тут же убедилась, что поступила правильно.

– Потому что граф Бристоль убедил короля дать Вам развод, – уже спокойнее произнес Бэкингем.

– Нет!

– Да. Вы – католичка, и это оскорбляет чувства протестантских подданных Его Величества. А еще Вы презираете английские законы и традиции, не любите короля и ненавидите меня самого.

– Насчет себя Вы ошибаетесь.

Герцог улыбнулся.

– И все равно, моя прекрасная королева, я сам не понимаю, почему я так решительно возражаю против развода. Он помог бы мне вернуть былую популярность и даже примириться с оппозицией, поддержав либо план Бристоля о возобновлении брачных переговоров насчет руки испанской инфанты, либо плана Элиота о женитьбе короля на протестантской принцессе. Ох, если бы Вы не были так прекрасны…

– Значит, Вы мне не враг? – облегченно вздохнула Генриетта.

– Если Вы до сих пор в этом не убедились, то я могу охрипнуть, убеждая Вас в обратном. Поэтому, я лучше помолчу.

– Помолчите, – улыбнулась королева, кокетливо протягивая к нему руки.

Герцог поочередно поцеловал их, борясь с искушением позволить себе больше.

– Слушайте меня внимательно, моя королева, – вздохнул он. – Чарльз простит Вам прошлые и даже будущие истерики, но он не потерпит, чтобы им пренебрегали как мужчиной… Вы понимаете, Мадам? Ни один муж не потерпит такого поведения жены, особенно, если этот мужчина – король. О, Небо! Неужели, я это сказал?

Королева покраснела.

– Ну, если Вы, милорд, уже взяли на себя роль миротворца, то, может быть, поговорите с королем? И посоветуете ему навестить меня сегодня вечером?

– Вы хотите моей смерти? – тихо спросил Бэкингем.

– Ну, что Вы! – рассмеялась Генриетта. – Кто же, в таком случае, убедит короля не разводиться со мной?

– Я уже это сделал…

– И пришли сюда, чтобы предъявить мне счет за свои услуги? Смелее, милорд. Я ведь не могу позволить себе быть неблагодарной, не так ли?

Герцог закусил губу.

– Вы можете позволить себе все, что угодно, Мадам, – проговорил он, вставая. – Но когда будете в постели с королем, представьте меня на его месте.

Он изысканно поклонился и вышел прежде, чем королева смогла придумать достойный ответ на такую дерзость.

Вечером король опять был у нее, и Генриетта постаралась сделать все, чтобы он забыл об их размолвке. Утром, наблюдая блаженное выражение лица Чарльза, она горько вздохнула, от души пожалев, что не может ответить ему взаимностью.

А дерзкий намек Бэкингема так смутил королеву, что она не смогла заставить себя обсудить с ним странное поведение виконта Пурбека. К тому же, министр был определенно не в духе, и его плохое настроение увеличивалось пропорционально тому, как возрастала радость на лице короля.

* * *

Но если последние события лишили Ее Величество возможности устраивать судьбу своей любимой фрейлины, то Элен, которую очень задело поведение Джона, была полна решимости бороться за свое счастье. И выполнила свое намерение, когда виконт в очередной раз явился ее навестить.

– Если я Вам не пара, милорд, – заявила ему баронесса со своей обычной откровенностью, – то почему бы Вам не сказать мне об этом открыто? Это позволит мне жить сегодняшним днем, и не питать иллюзий касательно будущего.

Услышав такой ультиматум, Джон тут же упал к ногам возлюбленной, и принялся уверять ее в своей всепоглощающей любви. Но Элен было не так-то легко сбить с толку.

– Я говорю Вам не о любви, а о браке, – твердо сказала она. – В наши чувства я верю как в Бога! И если сомневаюсь в чем-либо, то только в Вашей честности.

Виконт посмотрел на нее как затравленный зверь. Он уже успел повидаться с леди Френсис, которая на его предложение мирно разойтись, ответила язвительным отказом.

– Ну, уж нет! – заявила она. – После Вашей подлой измены, я хотела только одного – окончить свои дни в монастыре, на что мои родители не согласились. Статус замужней дамы дает мне возможность самой распоряжаться своей жизнью, что я охотно и делаю. В монастырь я уже не пойду, и буду брать пример с Вас, живя в свое удовольствие.

– Да с чего Вы взяли, что наш брак действителен? – возмутился Джон.

Френсис расхохоталась еще громче.

– Если бы это было не так, то Вас, мой дорогой муж, здесь бы не было, не так ли?

И, заметив его растерянность, добавила:

– Не волнуйтесь, милорд, наша супружеская жизнь не потребует от Вас никаких усилий, хотя, возможно, однажды Небо благословит наш союз рождением ребенка. Должна же я передать по наследству то имя, которое ношу!

Джон ушел, громко удивляясь тому, что могло превратить в такую фурию ту нежную Френсис, которую он когда-то так любил…

Беседа с отцом своей жены – лордом Коком, тоже не дала никаких результатов. Тот, правда, пригрозил спустить зятя с лестницы, но на развод не согласился, «не желая осквернять доброе имя своей дочери», и тут же потребовал у Джона денег на ее содержание. Чтобы не допустить скандала и разглашения брака, виконт согласился уплатить требуемую сумму, и покинул негостеприимный дом еще в большем отчаянии.

Сейчас же, глядя в глаза Элениты, полные слез и обиды, Джон не смог себя заставить рассказать ей всю правду о своей глупой женитьбе, и не нашел ничего лучше, как всю вину свалить на брата.

– Джордж решительно настроен против нашего союза, – сказал он, пряча глаза. – Я думаю, мне удастся его переубедить, но на это нужно время. Ты понимаешь, ангел мой?

– Понимаю, – упавшим голосом проговорила Эленита. – Но почему? Герцог всегда был так добр ко мне…

– Джордж и сейчас к тебе прекрасно относиться, – ответил Джон, который вновь обрел всегдашнюю уверенность, заметив, что его ложь принимают за чистую монету. – Так прекрасно, что я начинаю ревновать, слушая те комплименты, которыми он тебя осыпает. Но, одно дело восхищаться красивой женщиной, и совсем другое – принять ее в свою семью. Нужно набраться терпения, моя любимая, и все уладиться.

Элен согласно кивала головой, слушая его утешения, но внутри у нее все кипело против такой несправедливости. Она уже решила навестить Бэкинема и высказать ему в лицо, все, что о нем думала, но, поразмыслив, решила не торопить события. Эленита понимала, что если министр решительно настроен против ее брака с Джоном, то, поссорившись с ним, она только укрепит его намерение и дальше вредить их счастью. К тому же, Бэкингем был могущественнейшим человеком в Англии, а она была всего лишь чужестранкой, на которую косо смотрел король, ревнуя к ее дружбе с королевой.

Итак, проглотив обиду, баронесса решила присмотреться к поведению министра, и, нащупав его слабые струны, сыграть на них свою партию.

Вскоре, баронессе представилась такая возможность, точнее ее предоставил Элените сам Бэкингем, которому вдруг вздумалось сделать свою жену, сестру и мать фрейлинами Ее Величества. Генриетту эта просьба застала врасплох, и она, как не старалась, не смогла придумать причины отказа. Сестра и жена герцога обладали привлекательной внешностью и хорошими манерами, но его мать действительно была невыносимой особой, и королеве стоило больших усилий выносить ее присутствие. Но странное дело, объектом жгучей ненависти Генриетты стала не она, а мягкая и терпеливая Кэтрин, герцогиня Бэкингемская.