Текст книги "Битва за Францию"

– Я больше не могу видеть эту леди! – однажды вспылила Генриетта.

– Но, Ваше Величество, – удивленно заметила Эленита, – миледи не лучше и не хуже любой придворной дамы, включая и Люси Карлейль[59]59
  Люси Перси, графиня Карлейль (1599 – 5.11.1660), дочь Генри Перси, 9‑го графа Нортумберлендского. Она была заметной фигурой при дворе Карла I-го и фрейлиной королевы Генриетты-Марии.


[Закрыть], разве что умней ее.

– Да, но она умудряется говорить о своем супруге двадцать четыре часа в сутки, превознося его до небес! Если верить герцогине, то не существует в мире более заботливого отца и мужа, и такого… великолепного любовника!

Элен затряслась от смеха.

– Быть может, так оно и есть? – осторожно спросила она. – Я знаю, до сих пор отношения между супругами оставляли желать лучшего. Но у герцога еще нет наследника. Может, это и заставило его, наконец, образумиться и обратить свое внимание на прелести собственной жены?

– Может быть, – раздосадовано заметила Генриетта. – Меня это мало волнует. Но меня очень заботит то, что герцогиня Бэкингемская теперь моя фрейлина! Ха! Ну, ничего, я еще рассчитаюсь с милордом Бэкингемом за такое унижение.

– Ваше Величество,– ужаснулась Элен,– неужели герцог действительно посмел диктовать Вам свою волю?

– Еще хуже! Он обратился ко мне с покорнейшей просьбой. Лицемер! Он же знает, что я терпеть не могу эту особу, и все же имел наглость просить меня об этом.

Бедная баронесса не знала, что и подумать. Выходило, что Генриетта не смогла отказать министру и теперь злилась на него из-за своей собственной уступчивости. К тому же она, сколько не старалась, не смогла понять, чем же леди Кэтрин так провинилась перед королевой.

Выбрав момент, Эленита все же решила убедить Бэкингема изменить свое решение. Прибыв в Йорк-Хаус, она обратилась к Патрику Роджерсону с просьбой устроить ей свидание с министром, «если только он не слишком занят». Секретарь, который, конечно же, знал, об амурах баронессы и Джона Вилльерса, выразил полную готовность услужить прекрасной даме. Он провел ее в приемную, где было, как всегда, полно посетителей, и попросил немного обождать. Сам же пошел прямиком в герцогский кабинет, чтобы доложить о баронессе.

Бэкингем принимал лорда Коттингтона. Герцог все же добился у короля приказа секретарю покинуть двор, и тот, сразу же догадавшись, кому он обязан своей опалой, явился к министру, рассчитывая добиться прощения.

– Все это сплошное недоразумение, милорд, – уверял он Бэкингема. – Я бы никогда не посмел преграждать Вам дорогу к королю, но Его Величество сам изъявил желание побыть в одиночестве…

– Сударь, – произнес Бэкингем, кусая губы. – Я отвечу Вам совершенно откровенно – Я не могу не только верить Вам, но и ладить с Вами. И будьте уверены – я навсегда останусь Вашим открытым врагом. Поэтому, уезжайте в свое поместье и больше не показывайтесь мне на глаза.

Коттингтон изменился в лице. Он хорошо знал упрямство министра и понимал, что бессилен его переубедить. Оставалось спасать то, что еще было можно спасти.

– Милорд, – растерянно проговорил он. – Я рассчитываю на Вашу справедливость, и верю, что, лишив меня благосклонности, Вы не пожелаете моего разорения. Я покупал для Вас драгоценности, стоившие мне 500 фунтов стерлингов. Я уверен, Вы не пожелаете, чтобы я потерпел убыток.

– Вы правы, – кивнул Бэкингем. – И, хотя, та справедливость, к которой Вы взываете, требует, чтобы убытки Вам возмещали французы, или испанцы, или же лорд Бристоль, но…

Он взял перо и, начертав несколько строчек на бумаге, протянул ее Коттингтону.

– Ступайте к моему казначею Оливеру, и получите все причитающиеся Вам деньги.

В этом был весь Бэкингем. В эпоху, когда политических соперников предпочитали устранять тюремными застенками, руками палача либо же вином, приправленным мышьяком, враги герцога могли опасаться разве что провинциальной скуки, ожидавшей их у камина сырыми английскими вечерами.

Коттингтон взял записку, и, поклонившись, вышел. Патрик, который стал молчаливым свидетелем этой сцены, негромко кашлянул.

– Не слишком ли это сурово, милорд? – деликатно поинтересовался он.

– В самый раз, – недовольно отозвался герцог. – Вчера этот идиот не пропустил меня к королю в тот самый момент, когда решалась моя судьба. А завтра «забудет» показать мне серьезный документ, касающийся меня лично. Может, даже и приказ о моем аресте.

– Вы шутите, Ваша светлость? – побледнел Патрик.

– Конечно, шучу, – невесело усмехнулся герцог.

– Но ведь Бристоль опаснее лорда Коттингтона! И Ваш импичмент – это его рук дело!

– Конечно. Я уже лишил Джона Дигби места в Тайном Совете и попрошу короля отлучить его от двора… Ладно, кто там еще желает меня видеть? Очередной проситель?

Роджерсон доложил об Элените.

Бэкингем с улыбкой поднялся ей навстречу и поцеловал кокетливо протянутую руку молодой женщины.

– Все в порядке, мой ангел? – тревожно поинтересовался он, заметив волнение на ее прелестном личике.

– Не совсем, – честно ответила Элена. – Ваша светлость, я хотела предупредить Вас, что Ваша идея назначить Ваших родственниц фрейлинами королевы, отнюдь не блестящая. Королева в бешенстве, что будет вынуждена видеть их лица каждый день.

Бэкингем спокойно выслушал ее, и виновато развел руками.

– Я знал, что так и будет, – вздохнул он. – Но что же прикажете мне делать? В этих женщин словно бес вселился – им так захотелось заделаться придворными дамами Ее Величества, что они меня совсем извели своими истериками. Если уж приходиться выбирать между званиями плохого сына, ужасного брата, черствого мужа и невоспитанного подданного, я, пожалуй, выберу последнее. Когда нужно сделать одну женщину несчастной, чтобы осчастливить троих, то я предпочту выступить на стороне большинства. Вот как бы Вы поступили на моем месте?

– Если уж говорить совершенно откровенно, милорд, – медленно проговорила Элен, – То Ее Величество не устраивает общество всего одной дамы.

– Моей матери, – вслух подумал Бэкингем. – Что ж, я не удивлен. Все вокруг считают ее невыносимой особой, но молчат, чтобы не вызвать мое неудовольствие. Но я действительно удивлен, что именно Вы решились открыто выступить против нее… Не вздумайте сказать об этом Джону.

Элен покраснела.

– Я говорю о Вашей жене.

– О Кэйт? Помилуй Бог, чем же она могла вызвать неудовольствие королевы? Она, кто всю жизнь закрывает глаза на мои измены, и ни разу не позволила себе ни жалоб, ни упреков?

Внезапно дьявольская улыбка появилась на лице министра, но тут же исчезла.

– Я очень разочарован, моя дорогая баронесса, тем, что Ее Величество не сказала мне об этом сама, – уже совершенно другим тоном произнес Бэкингем. – Признаюсь, я очень рассчитывал на такую откровенность с ее стороны.

– Признаюсь, милорд, я ничего не понимаю, – растеряно проговорила девушка.

– Ну, и слава Богу… Вы, что-то еще хотели мне сказать?

И Элен решилась.

– Милорд, почему Вы запрещаете Джону жениться на мне?

– Что такое?

Девушка замолчала, увидев непонимание и гнев на его лице. Бэкингем мгновенно оценил ситуацию и заставил себя рассмеяться. Но через минуту его лицо опять приняло суровое выражение.

– Итак, наш дорогой Джон побоялся исповедоваться Вам в своих грехах и решил свалить их на меня, – заявил герцог. – Иначе Вы, моя прекрасная леди, вряд ли стали бросать мне в лицо эти нелепые обвинения, не правда ли?

– Я не понимаю Вас, Ваша светлость, – совсем растерялась баронесса.

– Ваш возлюбленный женат, Элена, – объяснил Бэкингем. – Но, он почему-то не сумел сказать Вам правду, и решил выставить меня в Ваших глазах сущим чудовищем.

Молодой женщине показалось, что земля разверзлась под ее ногами.

– Это правда? – еле проговорила она, чувствуя, как слезы подступают к ее глазам. Вилльерс кивнул.

– Ну, не надо плакать, – улыбнулся он. – Все не так уж страшно, Элен. Вам всего лишь нужно подыскать себе лучшего мужа, чем мой беспутный женатый брат.

– Как Вы можете так говорить? – всхлипнула Эленита. – Вы же знаете, что я люблю его.

Герцог тихо рассмеялся.

– Моя дорогая, когда-нибудь я возьму на себя труд убедить Вас в обратном. А пока утрите свои очаровательные глазки. Я не знал ни одну женщину (а знал я их немало!), которую бы украшали слезы.

И, видя, что баронесса не спешит воспользоваться его советом, сам достал платок и промокнул соленые капли на ее щеках.

– Вот так гораздо лучше, – удовлетворенно заметил он.

Элен подняла на него свои прекрасные, хоть и чуть покрасневшие глаза.

– И что же мне теперь делать? – спросила она.

– Ничего. Живите, как жили, любите и будьте счастливы. А если соберетесь замуж, скажите об этом мне, и я найду Вам достойного мужа.

– Благодарю Вас, Ваша светлость. Но я бы не хотела обременять Вас своими заботами.

Баронесса повернулась, чтобы уйти, но герцог остановил ее и держал до тех пор, пока она не припомнила все вспышки ярости Ее Величества, направленные против герцогини Кэйт. Это было действительно жестоко со стороны милорда, потому что молодая женщина еле сдерживала рыдания, подступающие к горлу, и на все вопросы отвечала автоматически, даже не вникая в смысл странного допроса.

– Хорошо, – удовлетворенно прошептал Бэкингем. – Генриетта ревнует, как я и предполагал. Ох, дорого бы я дал, чтобы королеве хватило мужества высказать мне все то, что она не захотела скрыть от нашей дорогой Элениты. Но, остановимся на достигнутом, и прекратим эту опасную игру, пока она не поссорила меня с Ее Величеством, что было бы весьма обидно теперь, когда я в двух шагах от цели…

На следующий же день министр уведомил о своем решении Генриетту.

– Моя прекрасная королева, я не буду настаивать на том, чтобы Вы взяли герцогиню Бэкингемскую в свою свиту. Моя жена, конечно, будет весьма разочарована и никогда не простит мне такой подлости, но хорошее настроение Вашего Величества для меня важнее личного счастья.

– Надеюсь, моя неуступчивость не станет причиной Ваших душевных страданий, милорд? – все же поинтересовалась Генриетта, заметив странный блеск в его глазах.

– О, я убежден, что буду за них вознагражден!

Теперь королева испугалась по-настоящему. А жаркий поцелуй, которым он впился в ее ладонь, уже не оставлял никаких сомнений насчет намерений герцога.

– Я не приму Вашу жертву, милорд, – решительно произнесла Генриетта, вырывая руку. – Пусть герцогиня Бэкингемская остается в моей свите.

На лице Бэкингема промелькнула тень разочарования.

– Что ж, Мадам, – заставил он себя улыбнуться. – Я могу только поблагодарить Ваше Величество за Вашу доброту. Жаль, что не так, как бы мне того хотелось.

Он поклонился и вышел. Генриетта провела его взглядом.

– Я затеяла опасную игру, когда впервые позволила этому человеку перешагнуть границы пристойности, – прошептала она. – Но, неужели, же он решиться преследовать меня на глазах у собственной жены?

Баронесса Сент-Люс не присутствовала при этом разговоре: она горько плакала в своей комнате после душераздирающего объяснения с Джоном. У хрупкой молодой женщины все же хватило сил поставить точку в их отношениях.

Глава 14: «Сила исповеди».

Этим утром кардинал Ришелье пребывал в самом приятном расположении духа. Последние дни были овеяны его триумфом. Ему удалось настолько запугать короля рассказами о международном заговоре, целью которого было убийство Его Величества, что тот согласился предоставить своему министру до сих пор небывалые должностные полномочия. Принц Анжуйский был обвенчан с мадемуазель де Монпансье, получив после свадьбы титул герцога Орлеанского, и был официально объявлен наследником французской короны. На этом настояла королева-мать Мария Медичи, и королю, как всегда, пришлось уступить. Королева Анна предстала перед Государственным Советом по обвинению в государственной измене, и только заступничество самого Ришелье, опасавшийся неизбежного охлаждения в французско-испанских отношениях, которыми не преминули бы воспользоваться англичане, спасло Ее Величество от развода или же ссылки. Вандомы сидели в тюрьме. Принц Конде затаился в провинции, куда предстояло отправиться и госпоже де Шеврез. Граф Суассон бежал в Турин, и оттуда, не жалея слов, поливал грязью негодяя кардинала. Ришелье не мог достать его в чужой стране, но, потребовал у французского посланника де Бетюна довести до сведенья итальянских властей, чтобы те не смели титулировать «Высочеством» мятежного графа. К огромной досаде Ришелье, те отказались выполнять эту просьбу…

Итак, оставался только один человек, перешагнув через которого, можно было поставить эффектную точку в этой истории. Этим человеком был Анри дю Талейран, граф де Шале.

– Шале должен умереть, – заявил кардиналу отец Жозеф. – Его страшная участь должна послужить уроком всем врагам короля, которые по своему происхождению стоят так высоко, что недоступны для королевского правосудия.

– Шале должен умереть, – писала Его Высокопреосвященству королева Генриетта. – Я так хочу!

Каприз красивой женщины всегда закон, особенно, если эта женщина – королева, а ее желание полностью совпадает с приказом самого короля Франции.

– Он умрет, – заявил министру Людовик. – Такова моя воля!

Король не знал, что такой же была и воля его министра. Эта темная история с покушением на жизнь монарха была так плохо состряпана, что сам кардинал, щедро потчевавшей ею Людовика XIII, опасался, что у Его Величества вот-вот сделается несварение желудка под влиянием последних дворцовых сплетен, распространявшимся Шевреттой. Герцогиня, следуя мудрым советам лорда Монтегю, во всеуслышание обвинила Ришелье в фальсификации доказательств, и кардинал даже не мог оправдаться, так как оригиналы документов, полученные заговорщиками, уже давно превратились в пепел. Зато король прислушивался к этим обвинениям со всевозрастающим интересом. Ему успели донести, что женитьба Гастона на принцессе Монпансье не отдалила, а приблизила принца к трону. Не было ли это частью дьявольской игры самого Ришелье?

И кардинал, на собственной шкуре ощутивший переменчивость королевской милости, покрывался холодным потом, когда скучающий взгляд короля задерживался на его особе. О, этот взгляд был ему хорошо знаком! С этим же меланхоличным выражением лица Людовик отдал приказ об убийстве Кончини[60]60
  Кончино Кончини (1575 – 24 апреля 1617) – итальянский авантюрист, фаворит французской королевы Марии Медичи, носивший титулы графа делла Пенна и маршала д’Анкра. Он был самым влиятельным человеком во Франции в течение семи лет, последовавших за гибелью в 1610 г. супруга Марии, Генриха IV. Был убит гвардейским капитаном де Витри в результате заговора.


[Закрыть], после которого королева-мать и сам Ришелье – тогда еще епископ Люсонский были сосланы в Блуа… Да, кардинал имел веские основания настаивать на переезде королевского двора сюда, в Нант, так как блуасский замок, находившийся неподалеку, навевал на него слишком горькие воспоминания…

Вдобавок ко всему, сам граф де Шале, словно по наущению каких-то тайных сил, вздумал отказаться от своих прежних показаний, присоединив свой голос к обвинениям дворцовых сплетников. Добившись очной ставки с Лувиньи, он разметал в пух и прах его обвинения, так что перетрусивший экс-гвардеец Генриетты Французской отказался свидетельствовать против него в суде.

Нет, этот человек обязан был умереть!

Ришелье, славившийся своей импульсивностью, так стукнул кулаком по столу, что опрокинул бокал с вином, и долгое время молча глядел, как оно кровавыми потоками разливалось по столу.

– Очень мудрое решение, – отец Жозеф появился так внезапно, что Его Высокопреосвященство даже вскочил от испуга.

– Вы, дорогой друг, всегда появляетесь так неожиданно, – с досадой заметил Ришелье, садясь обратно в кресло.

– Главное, вовремя. Меня, в отличие от Вас очень заинтересовало, откуда взялись проблески ума в пустой голове королевского гардеробмейстра, – заявил капуцин. – Поскольку, сам господин Шале думать не способен, совершенно ясно, что кто-то думает за него. И этот кто-то…

Отец Жозеф выдержал эффектную паузу, и, подождав, пока уши господина кардинала сравняются цветом с его красной мантией, закончил:

– Уолтер Монтегю!

Не стоит удивляться тому, что Ришелье, уже мысленно похоронивший глупого франта, очень возмутился, узнав о том, что кто-то захотел отнять у смерти ее добычу. И очень рассердился, узнав имя этого человека.

– Уолтер Монтегю? – вскричал он. – Я был уверен, что англичанин уже вернулся в Лондон.

– Он в Нанте. Кстати, если Ваше Преосвященство хочет узнать, на что способен этот человек, советую Вам поговорить с епископом Мандским, который только что вернулся из Лондона. Проклятый Бэкингем все же пронюхал о том, что в свите Генриетты Французской находились люди, преданные Вашему Высокопреосвященству…

* * *

Анри дю Талейран граф де Шале беспокойно мерил шагами камеру. Он уже несколько дней не получал никаких вестей от герцогини де Шеврез. Услужливый тюремщик, подкупленный Мари тоже куда-то ищез. Вместо него появился угрюмый швейцарец, которой на все вопросы, касающиеся его сослуживца, мычал что-то невразумительное.

– Неужели и герцогиня отвернулась от меня? – пробормотал молодой человек, схватившись за голову. – Это конец.

Отчаяние графа можно было понять, так как на завтрашнее утро был назначен суд, который, если верить отцу Жозефу (а Шале не сомневался, что в этом вопросе страшный капуцин весьма компетентен), вынесет ему смертный приговор.

Поэтому, появление человека в красной мантии на пороге его камеры было для несчастного узника как гром с ясного неба.

– Оставьте нас одних, – приказал Ришелье стражникам, и те беспрекословно подчинились.

Он с неким удовлетворением оглядел бледное лицо некогда самоуверенного придворного франта, который, дрожа всем телом, сейчас стоял перед ним.

– Здравствуйте, господин граф, – как можно любезнее проговорил он. – Рад Вас видеть в добром здравии.

– Зачем Вы пришли сюда, Ваше высокопреосвященство? – поинтересовался Шале, кусая губы. – Отец Жозеф уже уведомил меня, какое решение вынесет суд по моему делу.

– А чего Вы ожидали? – удивился кардинал. – Единственная бесспорная улика против Ваших друзей заговорщиков – это письмо маркиза де Леска, адресованное лично Вам. Поэтому, королевское правосудие вправе считать, что именно Вы покушались на жизнь короля. Истинные виновники этого преступления выйдут сухими из воды, а Вы, мой дорогой граф, ответите за всех.

– Но Вы-то знаете правду, – простонал молодой человек.

– Знаю. Но ничего поделать не могу. Единственный человек, который мог бы подтвердить участие в заговоре принца Анжуйского, Вандомов, Конде, французской королевы и герцогини де Шеврез – это господин Лувиньи. Но Вы сами, сударь, опротестовали его показания.

– Как бы они могли мне помочь? – возразил Шале.

– Господи! – возвел руки к небу кардинал, словно удивляясь такой наивности. – Да неужели же Вы думаете, что, увидев среди заговорщиков имена собственных братьев и жены, король не постарается замять дело?

– Возможно, – пролепетал граф. – Но каков Ваш интерес в этом деле?

– Я буду с Вами откровенен, молодой человек, – заявил кардинал. – Я Вам не друг, и в этой игре Вы меня не интересуете, в отличие от принца Конде, который так тесно связан с гугенотами Ла Рошели, что не замедлит поднять восстание против законного суверена, чтобы приблизиться к трону. Я не могу разделаться с принцем без королевской санкции, а король не даст мне ее без Ваших показаний. Итак, предлагаю Вам сделку: Вы рассказываете мне, что Вам известно о делах заговорщиков, а я Вам обеспечу королевское помилование. Что скажете?

Все это, конечно, была ложь, но Шале воспринял ее именно так, как и рассчитывал кардинал.

– А если я откажусь? – спросил он.

– Тогда Вы умрете, – пожал плечами кардинал.

Анри нервно заходил по камере.

– Поклянитесь, что король сохранит мне жизнь, – потребовал он.

Ришелье с улыбкой повторил за ним слова клятвы.

Лицо графа просветлело.

– Давайте бумагу, перо и чернила, – сказал он. – И диктуйте, что писать.

Продолжая улыбаться, кардинал открыл дверь и велел стражникам принести требуемое.

– Одно условие, – проговорил Шале, взявшись за перо. – Имя герцогини де Шеврез не должно упоминаться.

– Хорошо, – легко согласился Ришелье, который, несмотря ни на что, питал к красавице Мари непонятную слабость.

Имен герцога Анжуйского, и, главное, королевы для него было достаточно. Он продиктовал признание, слова которого граф де Шале вывел на бумаге бестрепетной рукой.

– Все? – спросил он, отдавая письмо кардиналу. – С этим покончено?

По всей видимости, господин де Шале не был знаком с учением иезуитов, допускавшему, что клятва, данная врагу не по зову сердца, а по необходимости, имеет силу только тогда, когда тот, кто клянется, действительно собирается сдержать обещание. Иначе, он бы понял, что только что собственной рукой подписал себе смертный приговор.

Глава 15: «Красный герцог»

На ближайшем суде графу де Шале был вынесен смертный приговор. Узнав об этом, отчаявшаяся герцогиня де Шеврез вызвала в Нант его мать.

Франсуаза де Монлюк была достойной женщиной, без памяти любившая своего сына. Нечего и говорить, что она тут же включилась в борьбу за его спасение. Но материнские слезы не смогли растрогать каменные сердца короля и его первого министра.

– Он умрет, – прошептала несчастная женщина, вернувшись в особняк Шеврезов после королевской аудиенции. – Нет никакой надежды.

Шевретта бросилась ее утешать. Монтегю, нахмурясь, наблюдал эту душераздирающую сцену.

– Глупость должна быть наказана, – позже заявил он герцогине де Шеврез. – Шале должен понимать, что, подписав признание, он связал нам руки и обеспечил себе эшафот.

– Скажите об этом его матери, – парировала Мари. – О, Господи! Уолтер, неужели нет никакой надежды? Ведь кровь Анри будет на моей совести. Ведь это я…я втянула его в эту авантюру.

Она громко зарыдала и бросилась любовнику на шею. Уолтер, который не мог равнодушно созерцать женские слезы, привлек ее к себе.

– Вы мне поможете спасти его, правда? – всхлипывая, спросила Шевретта.

– Не могу, – вздохнул Уолтер. – Королева Генриетта требует, чтобы я немедленно вернулся в Англию. Я сегодня получил от нее очередное письмо.

Мари зарыдала еще громче.

– Скорее всего, мне не удастся добраться до Кале, так как люди кардинала охотятся за мной, словно гончие за зайцем, – еще раз вздохнул молодой человек. – Но, – поспешно добавил он, так как рыдания герцогини усилились, – я все же постараюсь спасти Вашего Шале… чтоб его черти взяли!

Горькие слезы на прелестном лице герцогини тут же исчезли, и она живо спросила:

– Вы что-то придумали? Говорите же!

– Единственный способ вырвать графа из рук палача – это устроить ему побег. А когда Шале будет на свободе, я увезу его с собой в Лондон.

– Но ведь казнь назначена на завтра! – возразила герцогиня.

– Они будут вынуждены перенести казнь, так как не найдут палача – ни в Нанте, ни в его окрестностях. Успокойтесь, Мари. Я спасу Вашего Шале, даже если для этого мне придется разрушить Нантскую тюрьму. Но дайте мне слово, что после этого Вы отпустите меня в Англию.

– Даю! – обрадовано воскликнула Шевретта. – Если, конечно, Вам самому захочется меня покинуть.

Уолтер молча поцеловал ей руку и вышел.

* * *

Вечер 19 августа 1626 года выдался по-летнему жарким и душным. На главной Нантской площади собралась толпа народа, чтобы насладиться кровавым зрелищем.

– Как же это возможно? – ужасался Уолтер, глядя на неподвижную фигуру в красном, дрожащими руками сжимающую меч. – Откуда же взялся этот палач?

Удивление милорда можно было легко понять, так как накануне он заплатил внушительную сумму палачу и его помощникам, и те исчезли в неизвестном направлении. Уолтер был уверен, что в Нанте и его окрестностях не осталось ни одного палача, и сейчас, видя живое воплощение своей ошибки, не знал, что и подумать.

– А это один из узников Нантской тюрьмы, – словоохотливо объяснил ему какой-то солдат, стоявший в оцеплении. – Этого разбойника должны были вздернуть на виселице, но король, узнав об исчезновении палача, пообещал помилование любому смертнику, согласившемуся заменить того на эшафоте.

Монтегю с презрением взглянул на самопровозглашенного палача, а ремесленник, стоявший рядом с Уолтером, плюнул в его сторону.

Тем временем на эшафот поднялся Шале, поддерживаемый гвардейцем и матерью. Мужественная женщина в последний раз обняла сына, и подошла к Уолтеру.

– Анри говорит, что Ришелье обещал ему помилование, – растеряно проговорила она.

И действительно, осужденный с отчаянной надеждой оглядывался вокруг, ожидая обещанного гонца с королевским указом. Но тщетно. Поцеловав распятье, поднесенное ему священником, он встал на колени, и, опуская голову на плаху, громко воскликнул:

– Так вот твоя клятва, предатель кардинал? На том свете я не упрекну тебя, потому что буду в раю, а ты пойдешь в вечный огонь!

Потом оглянулся на палача.

– Не затягивай, друг, – шепнул он. – Отруби с одного удара.

Палач, еще более бледный, чем сам преступник, взялся за меч. Он размахнулся, но меч оказался слишком легким и плохо отточенным, поэтому, лишь сбил несчастного на помост. Толпа ахнула. Из уст осужденного вырвался нечеловеческий крик. Еще удар… третий…четвертый… Шале, еще в полном сознании, кричал от боли, упоминая имена матери и герцогини де Шеврез. Уолтер, ошеломленный страшным зрелищем, прижал к себе нечастную женщину, от души порадовавшись, что Мари не смогла заставить себя присутствовать на экзекуции.

А самозванец рубил и рубил мечом по шее жертвы, отрывая куски кожи и мяса, но не нанося ни одного смертельного удара. На двадцатом ударе Шале еще кричал. Кровь ручьями лилась по эшафоту, и ропот возмущенного народа вторил воплям осужденного.

Ремесленник, стоявший рядом с Монтегю, бросил на эшафот долото.

– Возьми, мерзавец! – крикнул он палачу. – Может, хоть этим доконаешь!

…Понадобилось тридцать четыре удара, чтобы голова, наконец, отделилась от измученного тела.

* * *

Когда все закончилось, Уолтер склонился к госпоже де Монлюк. Нечастная женщина была без сознания. Кто-то плеснул ей в лицо водой, и осиротевшая мать открыла глаза.

– Уже все? – тихо спросила она.

Монтегю бессильно кивнул. У него перед глазами до сих пор стояла кровавая пелена. Он попытался заслонить собой страшное зрелище, но Франсуаза, отодвинув его в сторону, подошла к эшафоту.

Увидев следы не казни, а бойни, она еще сильнее побледнела, но нашла в себе силы сказать:

– Слава Господу! Я мать не преступника, но мученика.

И снова лишилась чувств.

Подхватив на руки несчастную женщину, Уолтер отнес ее к носилкам, ожидавшим их неподалеку. Усадив в них госпожу де Монлюк, он велел слугам подвести к нему коня, но, случайно обернувшись, замер на месте, увидев человека, благодаря которому господин Шале отправился к праотцам.

– Господин де Лувиньи, – проговорил Уолтер, скрежеща зубами. – Вот Вы-то и ответите мне за все.

Поручив Франсуазу заботам слуг, господин Монтегю, закутавшись в плащ, отправился вслед за этим человеком, стараясь не привлекать к себе внимания. Впрочем, эта предосторожность оказалась излишней, так как господин Лувиньи, сопровождаемый каким-то мужчиной, спокойно продолжал свой путь. Уолтер так увлекся преследованием, что не заметил, как сам оказался объектом внимания подозрительных личностей, которые следовали за ним по пятам. Они настигли англичанина в тот самый момент, когда он уже собирался объявить о своем присутствии господину Лувиньи.

– Господин Монтегю, – обратился к Уолтеру предводитель разбойников. – Благоволите следовать за нами и не пытайтесь сопротивляться. У меня приказ доставить Вас живым или мертвым, так что мне все равно…

Но милорд, выхватив шпагу, отважно бросился на него, даже не дослушав до конца проникновенной речи. Впрочем, он тут же пожалел о своем решении, так как на помощь бандитам бросилось еще несколько человек, которых англичанин сначала принял за обыкновенных прохожих.

– Сдаюсь… – начал было он, но не договорил, ощутив болезненный толчок в бок.

Повернув голову, Уолтер увидел господина Лувиньи и его спутника, которые, обнажив шпаги, собирались помочь ему разделаться с обидчиками.

– Не спешите выбрасывать белый флаг, сударь, – посоветовал ему француз. – Мы еще увидим кто кого.

– Не будь я граф де Бутвиль, – многозначительно добавил его спутник, доставая из-за пояса кинжал.

Имя первого бретера Франции произвело должное впечатление на нападавших, закрепить которое Франсуа помогла его шпага. После короткой стычки, разбойники убрались восвояси, потеряв двух человек убитыми.

– Нам тоже не следует тут задерживаться, – произнес Лувиньи, вкладывая шпагу в ножны. – Милорд, я живу в двух шагах отсюда. Не окажете ли Вы мне честь, посетив мою скромную обитель?

Монтегю был так удивлен происходящим, что безропотно согласился.

* * *

– Я ждал Вас, господин Монтегю, – заявил француз, когда они добрались до его дома. – Ждал с того момента, как покинул тюрьму. Но Вы, вероятно, были так заняты спасением этого дурака Шале, что забыли о моей скромной персоне. Поэтому, я попросил моего друга – графа де Бутвиля прогуляться со мной на городскую площадь, рассчитывая, что найду Вас там.

– Да, Лувиньи, давненько мы с тобой не пощипывали кардинальских куриц, – расхохотался Бутвиль. – Приятно вспомнить старые добрые времена.

– Я к Вашим услугам, – произнес Уолтер, досадуя на себя за то, что он позволил французу опередить себя, пригласив на поединок первого бретера Франции. – Но зачем, черт возьми, Вам понадобилось убивать своих товарищей?

Французы переглянулись.

– Аккуратнее, милорд, – посоветовал Лувиньи. – Путать честных людей со шпионами Ришелье небезопасно, предупреждаю Вас.

– Особенно, когда одного из них зовут Бутвиль, – добавил господин Монморанси, подкручивая ус.

Монтегю, вздохнув, взялся за шпагу. Лувиньи, заметив этот жест, быстро выступил вперед.

– Сударь, – примирительно произнес он. – Пока мы не наговорили друг другу лишнего, прочтите это письмо.

И протянул Уолтеру сложенный вчетверо лист бумаги, который тот машинально взял. Взглянув на печать, англичанин остолбенел от неожиданности – это было послание от английской королевы!

– Я осел, – пробормотал молодой человек, прочитав его. – Вернее, меня сделала дураком женщина, на службе у которой я состою… Итак, Вы присоединились к заговорщикам, выполняя приказ Ее Величества? – спросил он у Лувиньи.

Француз улыбнулся.

– Да. Шевретта ведь говорила Вам, что несколько лет назад я был солдатом гвардии Генриетты Французской?

Уолтер схватился за голову, которая раскалывалась от обилия нахлынувших мыслей.

– Но тогда выходит, – проговорил он, – что, предавая Шале в руки кардинала, Вы..

–..выполнял приказ английской королевы, – любезно объяснил Лувиньи.

– Хорошо. Но, черт возьми, чем же несчастный граф так помешал Генриетте?

Уолтеру показалось, что графу де Бутвилю очень хотелось ответить на этот вопрос, но товарищ дернул его за рукав, и Франсуа замолчал.

– Я советую Вам, милорд, вернуться в Англию, – произнес Лувиньи. – Вы превосходно подшутили над кардиналом, похитив палача, но у его Преосвященства прескверное чувство юмора, и, боюсь, что его ответный ход вряд ли придется Вам по вкусу.