Текст книги "Вызовите посла"

В небольшом пеналообразном кабинете моргала лампа на потолке. А если выключить – темно. Единственное грязноватое окно выходило во двор с заснеженным садом. И на типографию. Письменный стол был завален рукописями от предыдущего хозяина. Воняло табаком, въевшимся в стены и мебель. На небольшом стеллаже стояли книги и пишущая машинка «Unis».

Олег взял наобум одну из книг. На первой странице была надпись-посвящение: «Леониду Ивановичу на память от автора и с надеждой на дальнейшее сотрудничество». Хмыкнув, Олег поставил книгу на место, нашел телефон с перетянутой изолентой трубкой и проверил, работает ли. В трубке с шипением раздавались натужные гудки.

Усевшись на шаткий стул с сомнительными пятнами на потертой когда-то красной обивке, Олег задел ногой пустую водочную бутылку под столом.

Утром, еще из дома, он успел созвониться с Григорьевым. Тот уже был на работе, и Олег выслушал унылую тираду, что «везунчик Ермилов» снова обскакал его, Вадима, на повороте и собирается в Болгарию. Олег удовлетворенно подумал, что вопрос с командировкой уже решен.

Он нашел на столе чистый листок, достал из нагрудного кармана ручку и стал рисовать геометрические узоры, что помогало ему думать. А поразмышлять было о чем. Олег шел за Петровым двадцатилетней давности след в след. Уже и человек тот изменился и живет в другой стране, и нет Советского Союза, которому Петров присягал на верность и который предал. А след остался. Пусть и нечеткий, как следы птичьих лапок на снегу, тонкие, ажурные. Но они есть, и даже если их присыплет снова снегом, они все равно есть, надо только бережно расчистить эти следы.

К счастью, двадцать лет не стали тем разломом, который нельзя преодолеть. Свидетелей тех событий можно расспросить. Другой вопрос – свидетелями чего эти люди являлись? Петров вряд ли осуществлял шпионскую деятельность публично – не объявлял сбор всех частей и не печатал объявление в газете, каждый раз когда шел на контакт с хозяевами или на закладку контейнера с информацией для цэрэушников.

Олег ощущал себя покорителем горных вершин, и ему на пути то и дело попадались трещины, широкие и бездонные, набитые непролазным буреломом часов, месяцев и лет, отделяющих Ермилова от событий того времени. Приходилось форсировать эти трещины с помощью хиленькой алюминиевой лестницы. Изучение уголовного дела и даже свидетельства очевидцев не могли стать машиной времени, а были, в самом деле, шаткими алюминиевыми лесенками, связанными наживую одна с другой догадками и предположениями.

В дверь постучались и заглянул мужчина в сером костюме и темно-синей рубашке, со строгим, деловитым выражением лица. Ермилов догадался, что это местный контрразведчик, и догадка подтвердилась, когда пришедший плотно затворил дверь и обратился к Олегу:

– Товарищ полковник, мне сообщили о том, что вы уже здесь. Я – майор Безбородов. Вас должны были предупредить.

– Игорь…

– Просто Игорь. Разрешите сесть?

Олег кивнул, немного раздраженно. Хороша маскировка, если Безбородов в открытую называет его полковником.

– Ведите себя со мной как с обычным сотрудником. Разве вы стали бы ко мне заходить сами? Наверное, вызвали бы к себе, если бы хотели переговорить.

– Ну в общем, да, – смутился Игорь, опустив глаза, почти черные, опушенные густыми ресницами.

«Теленок, – подумал Олег, вспомнив отчего-то Петьку и их ночной хоккей. – А Петька не такой уж и вредный».

– Я хотел бы понимать, в чем заключается моя задача? – спросил Безбородов.

Ермилов хотел было сказать: «Не болтаться под ногами», но решил не ссориться.

– Если меня будут разыскивать в мое отсутствие, надо всем, кто звонит, приходит и спрашивает меня, отвечать, что я в командировке или поехал брать какое-нибудь интервью. Но звонить-то не вам будут. А сюда, – Олег постучал по телефону задумчиво. Ему совершенно не хотелось сидеть здесь неизвестно сколько, в то время когда он мог бы продолжать изучать дело Петрова, которое нельзя выносить с Лубянки.

– А что, если запараллелить ваш телефон с моим кабинетом? – оживился Игорь. – Наши кабинеты почти рядом. Мой по этой же стороне, через две двери. Можно вызвать наших спецов. Дескать, у вас телефон не работает.

– Почему раньше нельзя было это сделать? – Олег вздрогнул, когда зазвонил телефон на столе, в который он еще упирался пальцем. Он поднял трубку и услышал голос Майкла, бодрый и свежий:

– Дружище! Мы вчера здорово погуляли. До сих пор шумит в голове! Хорошо бы переговорить.

– Давай встретимся, – Ермилов отвечал по-английски. Безбородов выпрямил спину, заинтересованно прислушиваясь. – Я, правда, на службе, но если после шести…

– Да я тут, внизу, – радостно сообщил Моран. – Адрес редакции ведь на визитке написан. Но здесь сидит на входе такой крупногабаритный и не слишком молодой… Как это по-русски? Дундук!

Ермилов рассмеялся и посоветовал:

– Там на входе есть бюро пропусков. За стеклянной загородкой. Я сейчас позвоню туда и тебе выпишут пропуск. Поднимешься на третий этаж, в триста восемнадцатую. И сможешь лицезреть и меня, и мое убогое место работы.

Едва повесив трубку, Ермилов тут же набрал номер Плотникова. Тот ответил сразу, словно держал мобильный в руке.

– Петр Анатольевич, он объявился. Позвонил на служебный, сейчас поднимется в кабинет. Возможно, мы с ним отсюда куда-то поедем. Отзвоните, когда наши выдвинутся ко мне.

Необходимо было фиксировать их встречу на аудио– и видеоносители, если дело дойдет до суда.

Плотников чертыхнулся. Помолчал секунду и решил:

– В кабинете он не решится говорить ни о чем таком. Выйдешь в туалет, когда я позвоню, тебя снарядят там аппаратурой. Потяни время часок. Машину твою от «Украины» подгонят на Хорошёвку. Она же у нас снаряженная.

– Придут наши сотрудники. Встреть их и проведи… – обратился Олег к Безбородову.

– Я в свой кабинет отведу. Звоните в бюро пропусков, а то он занервничает, – Игорь назвал внутренний номер, а сам поторопился уйти.

Майкл в распахнутой куртке-аляске зашел в кабинет, заполнил его собою весь, пропитал дерзким запахом одеколона с легкой примесью перегара. Он присвистнул, оглядевшись, подняв очки на свой чуть примятый после вчерашнего кок.

– Это что, комната для швабр? – насмешливо спросил он.

– Ага, а я одна из метелок. Ваши журналюги тоже такую нищенскую жизнь влачат? От гонорара до гонорара?

– Наша профессия не слишком прибыльная. Только если материал заказной, а заказчик Рокфеллер, тогда можно отлично подзаработать. Но этот твой чуланчик – это что-то!

– Да ты садись, – Олег убрал с одного из стульев кипу газет «Красная звезда». – Я тут сам только начинаю обустраиваться. Я, можно сказать, стал провинциалом в Мурманске. А теперь надо привыкать к московскому ритму жизни и… к ценам. Мне бы семью перевезти, обустроиться. Мебель, технику купить… А пока я в общаге. Разве только тачка имеется, а так я голодранец. Да и тут, – Ермилов кивнул на дверь, – не слишком рады моему появлению. Конкурент, одним словом. Мне бы того Рокфеллера для подработки, в ножки бы поклонился благодетелю.

– Слушай, Сергей, тебе обязательно торчать в редакции? Тут, того и гляди, аллергия от пыли начнется. Поедем куда-нибудь в более приятное местечко. Вчера так хорошо посидели. Я угощаю. А заодно обсудим насчет поисков твоего персонального Рокфеллера. Если ты мне поможешь тут в Москве с работой над моим репортажем, я в долгу не останусь.

– Заманчиво, – Олег потер руки. – Но прямо сейчас не получится. Надо еще заглянуть к руководству. Меня вот-вот вызовут. Это ненадолго. Подождешь?

Моран засмеялся и достал сигареты. Закурил, не спрашивая разрешения, обнаружив пепельницу на подоконнике. Ермилов же изобразил бурную деятельность. Нашел на шкафу старую рукопись и сел за стол, пытаясь читать. Он чувствовал на себе взгляд американца и пытался понять, к чему приведет вся эта затея. Зазвонил телефон на столе. Игорь смекнул, что вызывать сотрудника редакции вряд ли будут по сотовому, а только по внутреннему.

– Они здесь, – негромко сказал Безбородов.

Игорь ждал Олега в коридоре. Убедившись, что полковник вышел один, контрразведчик показал на дверь своего кабинета. Там Олега и снарядили спецтехникой. Проверять его никто не станет. Как и говорил Плотников, все проверки Морана сведутся к тому, чтобы позвонить и приехать на работу. Убедиться, что Олег действительно военный спецкор. Хотя Майкл не может не понимать – возможности ФСБ позволяют имитировать любую профессиональную деятельность, и нахождение Гаврилова в редакции не является стопроцентной гарантией его непричастности к контрразведке. Поэтому проверка американца продолжится. В чем она будет заключаться, сложно сказать.

Но Плотников сегодняшней ночью предупреждал Ермилова быть предельно собранным. «Моран рискует, и рискует сильно, – наставлял Петр Анатольевич. – Он может пойти на крайние меры, если почувствует опасность. Мы пока не знаем, с кем имеем дело. Есть пресловутые три варианта. Первый – он обычный журналист, и это маловероятно, учитывая все его пасы вокруг Меркуловой, а теперь и вокруг тебя. Второй вариант и наиболее безопасный для тебя – он действует с подачи спецслужб, но не является профессиональным разведчиком. И третий – предпочтительный для нас, но сопряженный с риском. Он разведчик, без дипломатического прикрытия, а следовательно, будет работать крайне осторожно, но в случае опасности – резко. Вряд ли он ходит по городу с оружием. Применение его повлечет для него необратимые последствия. И все-таки…»

– Машина уже у редакции, Олег Константинович, – сообщил специалист из технического управления, который замаскировал в форме Ермилова микрофончик. – Все готово. Можете идти.

Когда Олег зашел, Моран стоял у подоконника, курил и глядел задумчиво в окно на двор типографии. Ермилов с нервной усмешкой подумал, что если американец разведчик, то он сейчас запустил его на объект Минобороны, коим является редакция военной газеты.

– Майкл, можно ехать, – Олег достал из шкафа куртку. – Куда направимся? Я с утра машину от «Украины» забрал, так что мы на колесах. Заправиться только надо, а я на мели. До зарплаты еще дожить… Рассчитываю на спонсорскую помощь из-за океана, – он подмигнул американцу.

– Не вопрос! – Моран достал из кармана желтый, веселой расцветки портмоне и похлопал им о ладонь.

«Ничего себе лопатник!» – подумал Ермилов. Его посетила коварная мысль: вызвать Богданова, чтобы он со своими бойцами задержал их машину и досмотрел обоих под видом поиска вооруженных преступников. Что, если кроме веселого желтого лопатника Моран является обладателем оружия?

Олег не без сожаления понял, что в нем еще живет лихой следователь по особо важным делам, а те методы здесь ни к чему. Тут надо набраться терпения.

Перебравшись через снежный бруствер у выхода из редакции, Ермилов увидел «свою» машину и устремился к ней. И вдруг остановился как вкопанный. Он вдруг сообразил, что, поспешив «к начальству», оставил Морана в кабинете наедине со своим мобильным телефоном, лежавшим на столе. Олег пошел к машине, стараясь не показывать свою озабоченность. А беспокоиться было о чем.

Ермилов лихорадочно пытался вспомнить, лежал телефон на том же месте, где он его оставил, или нет. В любом случае теперь после встречи с Мораном придется проверять телефон.

Моран предложил съездить в ресторан Центрального дома литераторов. Но поехали в «Ермак». Пока они оба были еще трезвые, разговор крутился вокруг темы для написания материала. Майкл сетовал, что никак не может определиться. И то ему интересно, и это любопытно. Ермилов ждал, когда же он начнет подбираться к теме предательства, и в частности к персоне Петрова, или, на худой конец, выведывать военные секреты. А Моран молчок!

Олег усомнился: «Ну хоть бы намекнул, паразит! – глядя в хмельные голубые глаза американца. – И ведь пьет, собака, как завзятый алкаш. И меня спаивает. Такая оперативная работа либо до белой горячки доведет, либо Люська пришибет. В этот раз простила отступление от режима, но рецидив пресекать будет жестко, как только Люська умеет. Пойди объясни ей, что это служебная необходимость».

Они сидели в ресторане «Ермак». Отчего-то захотелось Морану именно сюда поехать. Может, потому что ресторан находился на отшибе или так тянуло его к русскому антуражу – изба, огромный сруб с русской кухней. Не хватало медведей и цыган, зато были поблизости оперативники наружки и технической службы ФСБ.

Поглощая оливье и запивая его водкой, Моран в разговоре перескакивал с женщин на автомобили, со спорта на выпивку. Поддерживая беседу, Ермилов прикидывал, как лучше поступить с телефоном. Успей Майкл начинить его прослушкой, это, с одной стороны, улика, а с другой – крупные проблемы. Изъять из сотового «жучок» так, чтобы друзья Майкла ничего не заподозрили, скорее всего, невозможно. Они наверняка подстраховались, и поступит сигнал тем, кто прослушивает. Это станет провалом.

Ермилов, со слов Плотникова, знал, что подобные «жучки» работают около четырех часов или дней десять, если не прослушивать непрерывно, а оставлять его в режиме ожидания. Если запереть телефон в сейфе или пустой комнате, это вызовет подозрение. Значит, нужна хитрость.

Олег опасался, что его поднимут на смех. Скажут: перестраховщик этот бывший прокурорский… Однако решился действовать, особенно после того, как во время застолья мобильный зазвонил. Телефон звонившего не определился, и в трубке стояла тишина. Ермилов знал, что именно так, звонком, активируют «жучок», установленный на сотовый.

Когда они с Мораном под хмельком вышли из ресторана и стали ловить машину, у Ермилова уже сформировался в голове план, как дать знать наружке о своих подозрениях. Он еще в ресторане выходил в туалет и написал там записку, которую сейчас сжимал в кулаке.

Краснов вторые сутки занимался наблюдением за полковником и американцем. В первой половине дня он успел отоспаться. Но к обеду его уже вызвали – людей не хватало. Он с недоумением наблюдал, как полковник Ермилов остановил частника, усадил в машину Майкла и отправил того домой в одиночестве. Олег объяснил Морану, что не хочет бросать машину и дождется приятеля, который сядет за руль и отвезет его в общежитие.

По мнению Краснова, этот полковник Ермилов не слишком-то умело действовал. Надо было бы воспользоваться ситуацией, проехать вместе с американцем, форсировать события, напроситься к нему домой. Подставляться под вербовку активнее. Краснов не знал истинной цели, которую преследовал полковник, общаясь с Мораном, но догадывался, что просто так обычного журналиста окучивать контрразведчик не станет.

Слушавший разговоры полковника и американца старший лейтенант Рязанов доложил:

– Ермилов пытается куда-то дозвониться и ругается. Разговаривает сам с собой.

– Что говорит? – напрягся Краснов.

– Матерится, – с усмешкой сообщил Рязанов и тут же посерьезнел: – Говорит, где теперь можно раздобыть еще одного бомбилу? Вот ведь вчера ему повезло с попуткой.

– Намек поняли, – Краснов тронул водителя за плечо. – Поехали. Подберем его. Где Сазонова?

– В туалет побежала, – водитель торопливо дожевывал бутерброд и с шуршанием скомкал бумагу, в которую тот был завернут. – Вон бежит. Вот теперь поехали, – сказал он, когда запыхавшаяся Сазонова уселась рядом с водителем.

Около Ермилова остановилась машина. Олег узнал Краснова и показал ему жестом, что опасается говорить. Он сунул в окно записку: «Возможно, «жучок» у меня в мобильном. И он, похоже, активирован».

Краснов достал блокнот и написал в ответ: «Погуляйте пока».

– Рязанов, чего будем делать? Отключать телефон бессмысленно. Вытащим батарею, догадаются, что обнаружили «жучок», – рассуждал Краснов, поглядывая на топтавшегося на обочине дороги Ермилова. Он глянул на Сазонову. – Так, Ленка, изобразишь проститутку. Отвезем его… Сейчас… – Краснов набрал номер Плотникова: – Товарищ полковник, у нас форс-мажор. – Он коротко доложил обстановку и молча выслушал указания. – Если это так, «жучок» может и показывать местоположение… Ясно. Так точно.

Он быстро написал в блокноте: «Едем на конспиративную квартиру. Вы у ресторана подцепили девицу, направляетесь к ней. Сазонова изобразит, подыгрывайте. Там побудем некоторое время, и, если подтвердится, «забудете» телефон в гостях у девицы. А дальше наша забота».

Ермилов быстро включился в игру с внутренним замиранием при мысли, как он будет выглядеть, если версия с «жучком» не подтвердится.

– Девушка, можно с вами познакомиться?..

«Девушка» покраснела, но довольно фривольно рассмеялась и начала кокетничать напропалую. Довольно быстро они «поладили», и поехали к ней. На конспиративной квартире их уже ждали. Пока Ермилов и Сазонова изображали веселье, стучали пустыми рюмками на кухне, смеялись, отпускали пошловатые шутки, телефон проверяли. Девушка выполняла роль успешно, но при этом с извиняющимся выражением симпатичного лица и с тоской в синих глазах.

Ермилов то и дело выглядывал в коридор, ожидая заключения техников, которые колдовали над его телефоном. Наконец Краснов, который сидел в коридоре на галошнице и подремывал, кивнул Олегу и показал на входную дверь.

– У тебя здесь можно курить? – спросил Олег у Сазоновой.

– Лучше у лифта, – подсказала она. – Я пока кофе сварю.

– Ну что там? – спросил Ермилов, едва они с Красновым отошли от двери квартиры подальше. – Пусто?

– Да нет, товарищ полковник. Наши спецы уверены, что начинка в мобильнике есть. Трогать телефон не будем. Мы обсудили с Плотниковым. Он велел оставить телефон здесь. Устроим радиоспектакль для янки. Сейчас у вас с Сазоновой дело перейдет в партер. Ну вы понимаете. А дальше… Вас отвезут домой.

– Погоди, а если Моран решит проверить и позвонит?

– Не волнуйтесь. Возьмет Сазонова, скажет, к примеру, что вы в душе. Справится. Утром девушка будет еще спать, так что никаких бесед за завтраком и тому подобного. Вы якобы удалитесь, забыв телефон, а заодно и адрес случайной ночной знакомой. Чтобы батарея в телефоне побыстрее села, легкомысленная девица, обнаружив телефон, поболтает с подругой часа два, просадит все ваши деньги. А вы заблокируете телефон, когда поймете, что потеряли мобильный. Вы сейчас вернитесь, с Сазоновой доведите дело до постели, – он смутился, – ну вы понимаете…

«Падаю все ниже и ниже, – подумал Олег почти весело, с радостью, что не ошибся, и с волнением – ведь подтвердились их с Плотниковым подозрения насчет Морана. – Пьянствую, прелюбодействую, пусть и на словах только… А Сазонова застенчивая девчонка, но справляется лихо. Нам бы ее в отдел, разбавить наш с Григорьевым унылый тандем».

2002 год, США, федеральная тюрьма Си-Так, больничное крыло

Петров очнулся в незнакомом помещении. Впрочем, оно не сильно отличалось от камеры. Белые стены, небольшое зарешеченное окно, кондиционер под потолком. Александр попытался встать, но понял, что привязан к койке.

– Идиоты! Подонки! – выругался он в пространство.

Но рваться больше не стал. Бесполезно. Он еще в Союзе привык к своему подчиненному положению. Когда был слушателем в институте, затем на службе и даже в командировке в Болгарии. Здесь, в Штатах, немногое поменялось. Его тут за человека вовсе не считали. Никакой помощи от бывших хозяев, безденежье, униженное положение советского эмигранта. Иногда он думал: «Уж лучше бы я евреем был, что ли, а не агентом ЦРУ». Последнее время Александр так погряз в долгах, что, прячась от кредиторов, даже несколько раз ночевал на жесткой лавке в католической церкви…

Он чувствовал себя вечным старлеем. В той среде, где он служил, все были старше его по званию. А у него не было ни желания, ни времени служить и угождать. Петрову хотелось получить все и сразу уже в те далекие годы. Александр стал понимать, что это вполне возможно после конголезской эпопеи. Правда, опять же надо подстраиваться и угождать, но осознание своей тайной миссии и того, что легко можно дурить всех своих начальников, поднимало бы его авторитет в собственных глазах…

Нацелившись на работу в ГРУ, Петров испытал сильное разочарование, когда его распределили в этот НИИ в 1978 году. В первый же день службы, когда ему выделили не кабинет, а только лишь стол за невысокой фанерной перегородкой в большом зале, где еще сидели восемь человек, Александр здорово пожалел, что не согласился контактировать с французами и здесь, в Москве. Теперь надежду он возлагал на своего высокопоставленного родственника – на тестя и на друга отца. Только бы вырваться за границу, во что бы то ни стало. Там он найдет возможность выйти на контакт. Уж если не с французами, то с кем угодно, лишь бы перестать испытывать чувства унижения и собственной никчемности. Эти чувства стирали его личность как синим огромным ластиком «Архитектор» за двадцать копеек – грубо, грязно, оставляя серые ошметки от самолюбия Александра.

На перегородке около его нового рабочего места висела вырезанная из журнала «Спорт» фотография Николая Зимятова, выигравшего в этом году первое место на дистанции тридцать километров на чемпионате СССР по лыжным гонкам. Лыжник был румяный и оптимистичный. Но его оптимизма не разделял Петров.

Александр знал, что на отца не стоит давить, и с ним он действовал исподволь. Между делом говорил, приезжая домой: «Я способен на многое. Но кому это нужно в этом замшелом НИИ?! Толкают друг друга локтями, подсиживают, стучат друг на друга, вместо того чтобы делом заниматься. Обидно, что никому не нужны мои знания и умения. Руки опускаются».

«Так уж и опускаются», – посмеивался отец. В его кабинете висели его фронтовые фотографии в самодельных рамках. Петров-старший сам их делал. Мастер золотые руки.

При его строгости и порой даже угрюмости он слишком любил сына, чтобы пустить на самотек его карьеру. Как личную обиду воспринял то, что Александра не взяли в военную разведку.

Недоумевая, в чем причина отказа, Василий пошел к своему другу с армянским «Наири» в потертом пузатом кожаном портфеле. Разлили по бокалам темно-янтарный коньяк, выпили, вспомнили, как обычно, боевых товарищей, живых и погибших, военные байки, будившие ностальгические чувства и заряжавшие бодростью до следующей встречи.

Петров-старший никогда ни о чем своего высокопоставленного друга не просил, но их задушевные разговоры о семейных проблемах привели в прошлый раз к командировке Александра в Конго. В этот раз на жалобы по поводу недооцененного в ГРУ сына привели к странному эффекту. Друг стушевался и все-таки сказал: «Ты лучше эту тему не поднимай, мне намекнули, что там как-то непросто у Сашки сложилось в командировке. Может, не глянулся он тамошнему атташе. Ничего, не место красит человека. Он и тут у нас карьеру сделает. Поможем, Вася. Твой Сашка для меня как родной. Видный парень, толковый. Все у него будет хорошо».

Примерно такую же работу среди другой части своих родственников Александр проводил на семейных застольях в доме своего тестя. Бил на жалость, сетовал, что мог бы создать для жены лучшие для жизни условия, особенно работая за границей, но в такие поездки из их НИИ направляют избранных, и он, Александр, в их число пока не входит.

Петров напоминал капризного ребенка, который не мытьем, так катаньем выклянчивает понравившуюся игрушку. Но ребенка с довольно изощренным умом. Он не страдал тягой к накопительству, не стремился заполучить импортные шмотки через фарцовщиков. Для него это не было самоцелью. Александр потерял ориентиры, если они у него они вообще были. Прожигать жизнь – это, наверное, тоже цель.

Он не любил ни жену, ни работу. Имело смысл хотя бы получать от своего существования удовольствия – деньги, женщин, выпивку и адреналин.

Раньше бы такой, как Петров, наверное, стал бы пиратом. Нет, на абордаж он не пошел бы, обретался бы где-нибудь около капитана в качестве стукача и советника или поближе к коку, к котлу и солонине. А вот при дележе награбленного участвовал бы активно, причем загребал бы жар чужими руками.

Года не прошло как старлея отправили в длительную командировку в Болгарию в 1979 году. Петров виду не подавал, но на самом деле испытывал сильное воодушевление и волнение от предстоящего. Он понимал, что у него будет достаточно времени, чтобы попытаться восстановить контакты с французами. И уж в этот раз он своего не упустит.

Он ехал в Софию с беременной женой и знал, что через несколько месяцев она вернется в Союз. Рожать за границей не планировалось и не рекомендовалось. Даже если ребенок все же рождался за рубежом, то регистрировали его в посольстве, как родившегося на территории Советского Союза.