Текст книги "Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории"

Классик британской социальной истории Дж. Тревельян, будучи убежденным что «так как до сих пор слишком много было написано исторических книг, состоящих из политических анналов, лишь с незначительными ссылками на социальное окружение», предположил, что «обратный метод может быть полезен для того, чтобы восстановить равновесие»[50]50
  Тревельян Дж. М. Указ соч. С. 3.


[Закрыть]. Значительным вкладом в изучение социальной истории Англии Нового времени является фундаментальный труд Дж. Кларка «Английское общество 1688–1832: идеология, социальная структура и политическая практика при старом режиме»[51]51
  Clark J.C.D. English Society 1688–1832: Ideology, Social Structure and Political Practice during the Ancien Regime. Cambridge, 1985. В 2000 г. вышло дополненное издание с измененным названием и расширенными хронологическими границами исследования: Clark J.C.D. English Society, 1660–1832: Religion, Ideology and Politics During the Ancien Regime. Cambridge, 2000.


[Закрыть]. Автор призвал к детальному рассмотрению исторических событий с опорой на источники и освобождение истории от устоявшихся предрассудков или «политических заказов». В частности Д. Кларк обратил особое внимание на роль церкви и христианского мировоззрения в структуре и ментальности английского общества в рассматриваемый период.

Призыв к новой социальной истории пенитенциарных практик сфокусировал внимание историков на отдельных аспектах проблемы генезиса пенитенциарных реформ и инициировал целый спектр микро-историй: историю тюремной администрации[52]52
  McConville S. A history of English prison administration. 1750–1877. Vol. 1. L., 1981.


[Закрыть], историю тюремной архитектуры[53]53
  Evans R. The fabrication of virtue: English prison architecture, 17501840. Cambridge, New York, 1982.


[Закрыть], исследование тюремной тематики в художественной литературе XVIII века[54]54
  Bender J. Op. cit.


[Закрыть] и др. Новые способы реконструкции исторического мира побудили исследователей от истории норм через историю идей осторожно приступить к воссозданию психологического склада отдельных исторических эпох. В этой связи научный интерес представляет исследование современного британского историка Малкольма Гаскилла «Преступление и ментальность англичан раннего Нового времени»[55]55
  GaskillM. Crime and mentalities in early modern England. Cambridge, 2000.


[Закрыть], рассмотрению которого хотелось бы уделить особое внимание. Автор уже названием монографического исследования обозначил как приверженность методологии истории ментальностей, так и те социально-культурные практики, которые подверг детальному анализу. Формулируя главную цель своего труда, Гаскилл обращает внимание на лакуну в историографии истории уголовно-исполнительной системы Англии Нового времени, связанную с утратой мира социальной истории, который был затенен тщательно выписанной политической и экономической историей. Презентуя свой оригинальный метод, автор обращает внимание на то, что история преступности и уголовного правосудия Англии Нового времени скрупулезно изучена и описана поколениями историков, криминологов, социологов и правоведов предшествующего периода. Многочисленные фундаментальные исследования, монографического и коллективного характера, посвящены изучению правовых механизмов становления пенитенциарной системы, описанию юридической процедуры принятия судебных решений и назначения наказания. Прикладные историко-социологические работы представили развернутую характеристику преступности и сопутствующих социальных девиаций (бродяжничество, нищета, проституция) рассматриваемой эпохи. Гаскилл подчеркивает «поразительный консенсус», достигнутый в современной историографии, который, тем не менее, обнажает серьезный пробел в имеющихся исследованиях: «мы пришли к аргументированному согласию в вопросе о том, как действовал уголовный закон, но вопрос: почему он был именно таким, все еще остается открытым»[56]56
  Ibid. Р. 19.


[Закрыть].

До сих пор, убежден Гасскил, изучение реформирования английского уголовного правосудия отличалось исключительно нормативистским подходом, сосредотачиваясь на «количественной» стороне: спектр доступных исторических источников (статуты, законы, приговоры по уголовным делам и пр.) позволил представить статистическое измерение исследуемого вопроса. В своем исследовании он предпринял попытку посредством реконструкции ментальных паттернов, обуславливающие преступление и ожидаемое наказание, ответить на поставленный им же вопрос: почему уголовное правосудие в Англии Нового времени явило именно такую модель. В таком ракурсе исследование приобретает особое звучание еще и в связи с тем, что большинство европейских стран не прошли через этап теоретико-методологического генезиса тюрьмы как социального института, а воспользовались рецепцией уже готовой англо-американской модели. Своим исследованием он предлагает «приоткрыть завесу» скрывающую огромный массив информации, связанный со способами поведения, мотивацией, миропониманием «рядового человека» Нового времени, и тем самым приглашает последующее поколение исследователей перейти от истории того «что наши предки говорили и делали» к реконструкции того «что они на самом деле думали и имели в виду»[57]57
  Ibid. Р. 11.


[Закрыть].

Первым серьезным ответом на «вызов» М. Гаскилла можно назвать исследование канадского историка Лори Тронесса «Протестантское чистилище: теологические основы Пенитенциарного акта 1779 года»[58]58
  Throness L. A Protestant Purgatory: Theological Origins of the Penitentiary Act, 1779. Aldershot, 2008.


[Закрыть], который предложил глубокий разбор теологической основы пенитенциарных реформ, сосредотачивая интеллектуальный анализ на влиянии протестантского мировоззрения на теоретико-методологические принципы реформаторских проектов. В одной из критических рецензий эта работа названа «громким» вкладом в интеллектуальную историю пенологии XVIII в.[59]59
  Smith G. Review of A Protestant Purgatory: Theological Origins of the Penitentiary Act, 1779, (review no. 882) // Режим доступа: http://www.his-tory.ac.uk/reviews/review/882. (дата обращения: 28.04.2017).


[Закрыть] Л. Тронесс углубляется в содержание религиозного сознания и мышления англичан Нового времени, исследуя религиозные идеалы и представления, страхи и ожидания, молитвы и надежды, разделяемые как духовенством, так и мирянами. По мнению историка, в этих ментальных рамках следует искать интерпретационные модели тюрьмы как репрезентации чистилища – места и условия нравственного исцеления и обращения преступника-грешника.

В историографии XXI в. пенитенциарная тематика устойчиво пользуется популярностью среди зарубежных ученых[60]60
  См. подробнее: Васильева С.А., Эрлихсон И.М. «Новая культурная история» (о перспективах методологии ««интеллектуальной истории» и «истории социальных практик» в междисциплинарных историко-пенологических исследованиях) // Вестник Рязанского государственного университета. 2017. № 3. С. 48–56; Васильева С.А. От истории норм к истории идей: к вопросу о новых методах исследования проблемы генезиса пенитенциарных реформ // Историческая психология и геополитика: мат. XLI Междунар. науч. конф. Санкт-Петербург, 18 мая 2017 г. / под ред. С.Н. Полторака. СПб., 2017. С. 136–141.


[Закрыть]. В рамках истории, криминологии, социологии, филологии, пенитенциарной педагогики и других дисциплин защищаются диссертации, посвященные изучению становления социального института тюрьмы, и связанных с ним властных отношений. Особо отметим исследование Ф. Хардман «Истоки тюремной реформы конца XVIII в. в Англии»[61]61
  Hardman Ph.J. The origins of late eighteenth-century prison reform in England. PhD thesis, University of Sheffield. 2007.


[Закрыть], основанное на методе лингвистического анализа дискурса английских пенитенциарных реформ XVIII столетия. Диссертант прослеживает «язык реформы» в политических дебатах и публицистической деятельности интеллектуалов эпохи, обращается к «языку реформы» на государственном и местном уровнях, анализирует «риторику власти» – призывы к реформе и «просвещенный оптимизм», которым эти призывы сопровождались. Признавая активную роль языка и текста, Ф. Хардман вписывает в социально-культурную историю английских пенитенциарных реформ еще одну страницу, которая демонстрирует возможность использования анализа нарративных структур в конструировании исторической реальности. Диссертационное исследование М. Уайта посвящено изучению эволюции системы публичных наказаний в Англии с 1783 по 1868 гг.[62]62
  White M.T. Ordering the Mob: London’s Public Punishments, c. 17831868. PhD thesis. University of Hertfordshire. 2009.


[Закрыть]. Автор анализирует не столько сами практики экзекуций, сколько психологию толпы, реакция которой на «зрелищность» наказания представляется своеобразным маркером эпохи. Изменения в исследовательских практиках и складывание нового биографического жанра – персональной истории, «основным исследовательским объектом которой являются персональные тексты, а предметом исследования – «история одной жизни» во всей ее уникальности и полноте»[63]63
  Репина Л. П. Новая биографическая история // Диалог со временем. 2001. Вып. 5. С. 7.


[Закрыть] – в очередной раз привлекло внимание исследователей к личности и наследию Дж. Говарда[64]64
  Erb M.C. The Rhetoric of Reform: Metaphors of Disease in John Howard’s The State of the Prisons. PhD thesis. University of Vanderbilt. 2009.


[Закрыть].

Отечественная историография и методология по понятным причинам оставалась в стороне от «культурного переворота» в мировой историографии вплоть до середины 1980-х гг., равно как сравнительно дольше преодолевала влияние марксизма в исторических исследованиях. Прорыв в новом понимании исторической реальности, связанный с обогащением инструментария российских гуманитариев новыми тенденциями развития мировой науки[65]65
  Пушкарев Л.Н., Пушкарева Н.Л. Ментальность (менталитет) // Энциклопедия «Кругосвет». Режим доступа: http://www.krugosvet.ru/ articles/ 105/1010513/1010513a1.htm (дата обращения: 23.01.2018).


[Закрыть], пришелся на 1990–2000 гг. Упоминаемая нами статья Ж. ле Гоффа появилась в общественно-научном альманахе «Thesis», созданного с целью ознакомить научное сообщество России с наиболее важными, но недостаточно известными для русскоязычного читателя, трудами ведущих зарубежных ученых в области общественных наук в 1994 г., и практически сразу была также напечатана в одном из ведущих реферативных журналов «Социальные и гуманитарные науки». Развитие в отечественных исследованиях нового исторического метода – интеллектуальной истории – изучение идей через культуру, биографию и социокультурное окружение их носителей, привело к появлению оригинальных и серьезных исследований социальных, культурных, религиозных и личностных практик в английской истории эпохи Просвещения[66]66
  См. например: Эрлихсон И.М. В поисках идеала: генезис английской утопической мысли второй половины XVII – начала XVIII веков. Saarbrucken, 2011; Соколов А.Б. Английский характер: немецкий травеолог XVIII века в зеркале современной культурной антропологии // Диалог со временем, 2012. Вып. 39. С. 59–78; Идеи и люди: интеллектуальная культура Европы в Новое время / под ред. Л. П. Репиной. М., 2014; Высокова В.В. «Светская» и «духовная» история в Британии в эпоху Просвещения: рационализация религии и секуляризация исторического письма // Диалог со временем, 2014. Вып. 48. С. 76–94; Айзенштат М.П. История в воспитании подрастающего поколения Британии XVIII века // Диалог со временем, 2019. Вып. 67. С. 315–322; Барлова Ю.Е. Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени. Спб., 2018; Васильева С.А. «В темнице был, и вы пришли ко Мне…»: история зарождения практики тюремного служения в протестантской традиции и его влияние на ход пенитенциарных реформ в Америке, Европе и России. М., 2019 и др.


[Закрыть]. Современные российские историки приступили к детальному рассмотрению исторических событий с опорой на источники и освобождению истории от устоявшихся предрассудков или «политических заказов».

К сожалению, отечественного тюрьмоведения этот процесс коснулся в меньшей степени, поскольку, следуя дореволюционной и советской историографической традициям, данная прикладная дисциплина развивалась как подотрасль юридических наук. Современные российские исследователи истории английского уголовного правосудия XVIII–XIX вв. продолжают развивать политико-юридический подход в толковании «эпохи Кровавых кодексов». П. Тепляшин, к примеру, задавшись целью «выяснить проработанность российской наукой теоретической парадигмы английского тюрьмоведения», разделяет взгляды дореволюционных и советских правоведов на преобразования системы наказания как «непреложной задачи государства и общества»[67]67
  Тепляшин П.В. Истоки и развитие английского тюрьмоведения: монография. Красноярск, 2005. Режим доступа: http://refdb.ru/ look/1749013-p5.html. (дата обращения: 05.06.2015).


[Закрыть]. На аналогичных позициях построены историко-правовые диссертационные исследования начала XXI в.[68]68
  Маруков А.Ф. Тюремная политика Англии и Уэльса: историко-правовое исследование: автореферат дис… доктора юр. наук. СПб., 2001; Андреященко РА. Пенитенциарная система Англии и Уэльса в XVI–XX вв.: историко-юридическое исследование: автореферат дис… канд. юр. наук. Екатеринбург, 2006.


[Закрыть] Воспользовавшись метафорической терминологией Ж. ле Гоффа, можно заключить, что подобная нормативистская история английской системы исполнения наказаний как определенного социального института является «становым хребтом» выработанной российской наукой «теоретической парадигмы английского тюрьмоведения». Используемый в истории права нормативистский подход превращает историю английской «эпохи карательной сдержанности» в историю норм, санкций, законов и постановлений (ле Гофф называет «узко-юридические концепции» и право – пугалом историка!!![69]69
  См. подробнее: Васильева С.А. Является ли история государства и права «становым хребтом» истории УИС? // Перспективные направления научных исследований по истории уголовно-исполнительной системы России: материалы Всероссийской научно-практической конференции (г. Москва, 6 марта 2018 г.). М., 2018. С. 21–25.


[Закрыть]), исключая из предметного поля исследования исторический контекст.

Обращая внимание на то, как далеко продвинулись зарубежные историки-пенологи в изучении процессов становления и трансформации системы исполнения наказаний, хочется выразить надежду на освобождение отечественного тюрьмоведения от «оков» политико-юридического подхода и ожидание появления аналогичных исследований, которые позволят реализовать интегративный потенциал современного социокультурного анализа. Представляемая вниманию читателя монография является попыткой заполнить существующую лакуну и представить отечественный «ответ» на «вызовы» зарубежных историков. Общим историко-методологическим ориентиром для авторов стал метод культурно-интеллектуальной истории, предполагающий постановку нетрадиционных вопросов к историческому источнику. По мнению Р. Шартье, предметом интеллектуальной истории являются коллективные представления, ментальное оснащения и интеллектуальные категории, имеющих всеобщее распространение в ту или иную эпоху[70]70
  Шартье Р. Интеллектуальная история и история ментальностей: двойная переоценка? // Новое литературное обозрение. 2004. № 66. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2004/66/shart2.html (дата обращения: 10.06.2017).


[Закрыть]. Историки и социологи отходят от взгляда на культуру как на «отражение общества, надстройку, что-то вроде сахарной глазури на торте», и начинают рассматривать ее с антропологических позиций, включая в вышеозначенное понятие как высокую культуру, так и «культуру повседневности, то есть обычаи, жизненные ценности и образ жизни, стихийным представления и чувства, которые тут явно предпочитаются идеям и системам мысли»[71]71
  Берк П. Историческая антропология и новая культурная история // Новое литературное обозрение. 2005. № 75. Режим доступа http:// magazines.russ.ru/nlo/2005/75/ne5.html. (дата обращения: 15.04.2018).


[Закрыть].

Современное гуманитарное знание, переосмысливая социальную реальность, предлагает «переопределить общество» и рассматривать его как систему, состоящую из конкретных людей и из отношений между ними. По справедливому утверждению А.В. Дроздовой, логика изучения повседневности высвобождается из рамок тотального классического дискурса и становится особым самостоятельным объектом изучения, ядром которого являются взаимодействие человеческих индивидов, как на физическом, так и на эмоционально-ментальных планах[72]72
  Дроздова А.В. Визуализация повседневности в современной медиакультуре: дисс… докт. культурологии. М., 2017. С.6.


[Закрыть]. Здесь уместно процитировать Л. Февра, который отмечал, что «нет нужды долго доказывать, что психология, то есть наука, изучающая ментальные функции непременно должна вступить в связь с социологией… и что не менее необходимыми являются ее постоянные соотношения с рядом трудноопределимых дисциплин, чья совокупность традиционно называется историей»[73]73
  Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 97.


[Закрыть].

Предлагаемая читателю монография состоит из девяти глав, каждая из которых, словно мозаичная часть, является вкладом в изучение социокультурного контекста рассматриваемой эпохи. Форма структурирования материалы – научные очерки, объединенные в цикл, связанный общим сюжетом. Это позволило авторам сохранить собственный научный стиль и точку зрения. Идейный багаж английского Просвещения – неиссякаемый источник исследования для историка, правоведа, философа, социолога и педагога. Большинство английских просветителей уже нашли своих биографов, почитателей, подражателей, апологетов и критиков в российской научной мысли. Их наследие скрупулёзно изучено, положено в основу классических и фундаментальных теорий, на его основе построены учебники и до сих пор защищаются серьезные диссертации. В связи с этим ценной находкой для отечественного исследователя становится возможность открыть современному читателю еще не известные или малоизвестные имена, прикоснуться к еще не исследованному идейному «багажу» и проследить его рецепцию в последующих межкультурных коммуникациях.

Поскольку главы монографии представляют собой независимые очерки на основе интеллектуального анализа аутентичных исторических источников, удобнее представить материал по главам.

Первая глава посвящена уникальному историческому источнику – «Ньюгейтскому календарю»[74]74
  The Newgate Calendar Comprising interesting memoirs of the most notorious characters / by A. Knapp and W. Baldwin. In 5 vols. L.1824–1828.


[Закрыть] или «Библии преступного мира» как называли эти издания современники. В истории уголовно-правовых учений «Календарь» традиционно презентуется как важная веха в становлении криминологии как науки[75]75
  См. например: Уилсон Дж. Слово «криминология»: филологическое исследование и определение //Актуальные проблемы экономики и права. Т. 10. 2016. № 3. С. 227–250; Горшенков Г.Н. Креативные эскизы, навеянные «причинами экономической преступности» // Вестник Нижегородской академии МВД России. 2017. № 3(39). С. 207–209; Койсин А.А. История становления и развития уголовной (криминалистической) регистрации // Сибирский юридический вестник. 2018. № 2(81). С. 104–115.


[Закрыть]. К непосредственным источникам «Календаря» можно отнести материалы судебных заседаний центрального уголовного суда Олд-Бейли, но главным образом, это разнообразная печатная продукция в виде баллад, правдивых признаний, последних «предсмертных слов» и исповедей узников знаменитой Ньюгейтской тюрьмы[76]76
  Англ. Newgate, Newgate Prison – главная тюрьма Лондона с XII века по 1902 г. Расположена была у северных (Новых) ворот лондонского Сити, в непосредственной близости от уголовного суда Олд-Бейли, откуда в тюрьму перевозили приговорённых к смертной казни.


[Закрыть], чья жизнь, как правило, заканчивалась петлей.

В зарубежной историографии проблема преступности Англии в XVIII в. и ее репрезентация в средствах массовой информации детально освещены в коллективных монографиях, исследованиях Э. Снелл, П. Кинга, Т. Хитчкока, Р. Шумахера, П. Лайнбо, Ф. Макклина, А. Маккензи, Дж. Спргаггс[77]77
  Albion’s Fatal Tree: Crime and Society in Eighteenth Century England / by D. Hay, P. Linebaugh, J.G. Rule, E.P. Thompson, C. Winslow. L., 2011; Snell E. Discourses of criminality in the eighteenth-century press: The presentation of crime in The Kentish Post, 1717–1768 // Continuity and Change. 2007. № 22(01). P. 13–47; Snell Е. Perceptions of violent crime in eighteenth-century England: a study of discourses of homicide, aggravated larceny and sexual assault in the eighteenth-century newspaper. PhD thesis. University of Kent, 2004; King P. Newspaper reporting, prosecution practice and perceptions of urban crime: the Colchester crime wave of 1765 // Continuity and Change. 1987. № 2. P. 423–454; King P. Newspaper reporting and attitudes to crime and justice in late-eighteenth and early-nineteenth-century London // Continuity and Change. 2007. № 22 (1). P. 73–112; Hitchhock T., Shoemaker R. London lives. Poverty, crime and making of modern city, 1690–1800. Cambridge, 2015; Linebough P. The London hanged: crime and civil society in the 18th century. New York, 2006; McFlynn F. Crime and punishment in 18^th century England. Routledge, 1989; McKenzie A. Tyburn’s Martyrs: Execution in England, 1675–1775. Bloomsbury, 2007; Spraggs G. Outlaws and Highwaymen: the Cult of the Robber in England from the Middle Ages to the Nineteenth Century. Pimlico, 2001.


[Закрыть], а также целой серии работ Г. Дерстона[78]78
  Durston G. Victims and Viragos: Metropolitan Women, Crime and the Eighteenth-century Justice System. L, 2007; Durston G. Crime and Justice in Early Modern England: 1500–1750. L., 2004; Durston G. Whores and Highwaymen: Crime and Justice in the Eighteenth-Century Metropolis. L., 2012; Durston G. Wicked Ladies. Provincial Women, Crime and the Eighteenth-Century English Justice System. Cambridge, 2013.


[Закрыть]. Хочется особенно выделить монографию Р. Уорда[79]79
  Ward R.M. Op. eit.


[Закрыть], в которой представлена аналитическая панорама самых разнообразных жанров печатной криминальной литературы (столичные газеты, публицистика, гравюры, материалы судебных заседаний Олд-Бейли, исповеди преступников, записанные капелланами Ньюгейта, «Ньюгейтский календарь»), в то время как большинство других исследователей фокусируют внимание на каком-то одном из жанров.

В отечественной историографии «Ньюгейтский календарь» привлекает внимание преимущественно филологов, как предтеча «ньюгейтского романа» и английской детективной литературы, что нашло отражение в диссертационном исследовании и статьях И.А. Матвеенко[80]80
  Матвеенко И.А. Восприятие английского социально-криминального романа в русской литературе 1830-1900-х гг.: дисс… доктора фил. наук. Томск, 2014., Матвеенко И.А. Генезис и жанровые особенности ньюгейтского романа (к постановке проблемы рецепции ньюгейтского романа в русской литературе XIX в.) // Известия Томского политехнического университета. Т. 309. 2006. № 6. Социально-экономические и гуманитарные науки. С. 211–215.


[Закрыть]. Блестящая статья томского историка Н.В. Карначук, напротив, посвящена материалам, идейно предшествовавшим «Календарю», а именно английским плутовским романам, памфлетам, площадным балладам, анализ которых позволяет выявить диапазон, в котором трактовалась вечная тема преступления и воздаяния.

Уникальность интерпретации искомого исторического источника в данном следовании состоит в том, что она базируется на теоретических положениях психологической антропологии, до сих пор актуальных в науках о культуре. По определению Т.Р. Вильямса, «психологическая антропология изучает судьбу индивидов в специфическом культурном контексте и интерпретирует полученные данные разнообразными психологическими теориями»[81]81
  Psychological Anthropology. The Hague / ed by T.R. Williams. P., 1975. P. 26.


[Закрыть]. Ее предмет чрезвычайно обширен, но в избранном нами ракурсе рассмотрении преступления с точки зрения мотивации его субъектов, с одной стороны, и общественности в поиске универсальных форм нейтрализации преступной агрессии, с другой, мы фокусировались преимущественно на анализе эмоционально-психологических состояний[82]82
  О методологическом инструментарии и перспективах историографического направления «история эмоций» см.: Чеканцева З.А. Эмоции как призма постижения истории // Историки в поисках новых перспектив / под ред. З.А. Чеканцевой. М., 2019. С. 339–353.


[Закрыть], а также специфики проявления и восприятия насилия в социальном и духовно-интеллектуальном контекстах исследуемой эпохи. Поэтому мы привлекали широкий круг отечественных и зарубежных исследований по криминальной психологии, в числе которых классические труды Ч. Ломброзо, М.Н. Гернета, П.Н. Тарновской, Е.Н. Тарновского, А.А. Левенстима, Ю.М. Антоняна[83]83
  Ломброзо Ч. Преступный человек. Мидгард, 2005; Ломброзо Ч. Женщина. Преступница и проститутка. М., 2019; Гернет М.Н. Детоубийство. М., 1911; Тарновская П.Н. Женщины-убийцы. СПб., 1901; Тарновский Е.Н. Преступления против жизни по полам, возрастам и семейному состоянию // Юридический вестник. 1886. Кн. X. С. 276–297.; Левенстим А.А. Суеверие и уголовное право. М., 2012; Антонян Ю.М. Криминология. Избранные лекции. М., 2004.


[Закрыть], а в части, касающейся специфики женской преступности обращались к идеям выдающихся философов XX столетия Симоны де Бовуар[84]84
  Бовуар С. де., Сартр Ж-П. Аллюзия любви. М., 2013.


[Закрыть]и Эриха Фромма.[85]85
  Фромм Э. Бегство от свободы. М., 2006.


[Закрыть]

Вторая глава «Анатомия преступлений в поздней публицистике Д. Дефо» логически продолжает развивать проблематику, связанную с психологической спецификой криминальной мотивации в социокультурном контексте описываемой эпохи. Классифицируя социальные характеры в европейской культуре раннего капитализма и более поздних эпох, Э. Фромм выделял эксплуататорский тип, реализующий себя через разрушение объекта своих отношений. Безусловно, к данному типажу относятся самые знаменитые лондонские преступники XVIII столетия – Джон Шеппард и Джонатан Уайлд, ставшие героями биографических очерков Даниэля Дефо, опубликованных в течение 1724–1725 гг.[86]86
  [De/ое D.]The history of the remarkable life of John Sheppard. L., 1724; Defoe on Sheppard and Wild: The history of the remarkable life of John Sheppard. A narrative of all the robberies, escapes etc. of John Sheppard. The True and Genuine Account of the Life and Actions of the Late Jonathan Wild by Daniel Defoe/ ed. with an introduction by R. Holmes. Harper perennial, 2004; Defoe D. The true and genuine account of the life and actions of the late Jonatan Wild, not made up of fiction and fable,but taken from his own mouth, and collected from papers of his own writing. L., 1725.


[Закрыть]

Безусловно, жизненный путь и творчество Дефо прекрасно освещены как в зарубежной, так в отечественной историографии, и библиографический корпус научных трудов, затрагивающих направления деятельности этого удивительного человека – литературной, политической, экономической, социально-реформаторской, – был бы слишком внушительным, чтобы приводить его в формате введения[87]87
  В числе классических биографических исследований: Sutherland J. Defoe. L., 1937; Backscheider P.R. Daniel Defoe: His Life. Baltimore,1989; Guilhamet L. Defoe and the Whig novel: a reading of the major fiction. New York, 2010; Novak T. Daniel Defoe: master of fictions. Oxford, 2011; Каменский А.В. Даниэль Дефо. Его жизнь и литературная деятельность: биографический очерк. М., 2014. Режим доступа: https://www.litres. ru/andrey-kamenskiy/daniel-defo-ego-zhizn-i-literaturnaya-deyatelnost/ chitat-onlayn/ (дата обращения: 30.10.2017); Урнов Д.М. Дефо. М., 1990. Анализ литературного наследия Д. Дефо представлен: Leslie S. De Foe ‘s novels // Hours in a library. Vol.1. L. 1899. P. 1–47; Watt I. The rise of the novel. California, 2000; Molesworth J. Chance and the Eighteenth century novel: realism, probability, magic. Cambridge, 2010; Елистратова А.А. Английский роман эпохи Просвещения. М., 1966. Громова И.А. Среда и личность в романах Даниэля Дефо: автореф. дис… канд. филол. наук. Н-Новгород, 2005; Эрлихсон И.М. Третья» женщина эпохи Нового времени в английском просветительском романе (Даниэль Дефо) // Диалог со временем. 2013. Вып. 43. С. 281–307; Маслова М.А. Проблема жанрового определения произведений Д. Дефо и Дж. Свифта // Вестник Мининского университета. 2014. № 1(5). С. 7.


[Закрыть]. В ракурсе нашего исследования мы обращались преимущественно к тем работам, в которых в той или иной меры затронуты пенитенциарные аспекты его литературного наследия.

Коллизии жизни писателя складывались так, что ему пришлось познакомиться с тюремным бытом знаменитой Ньюгейсткой тюрьмы, может быть, поэтому его персонажи, оказываясь по ту сторону закона, вынужденно взаимодействовали с английской уголовно-исполнительной системой. Но в отличие от Молль Флендерс и Джека-полковника, рожденных фантазией Дефо, Шеппард и Уайлд – реальные люди, чьи биографии презентуются через призму мифологизации как одной из форм интерпретации событийной истории. Миф как синтез реального и идеального базируется на архетипе, проявляющемся в зависимости от социального измерения конкретной эпохи. Используя компаративно-биографический метод, мы показываем, как события жизни реальных исторических персонажей, преломившись через архетипическую оппозицию свой/чужой, трансформировались в миф, обретший самостоятельную жизнь в коллективном сознании и отразившийся в разнообразных сферах художественной культуры в течение последующих столетий. В подобном ракурсе биографии Шеппарда и Уайлда освещались в ограниченном числе зарубежных и отечественных исследований[88]88
  Howson G. Thief-Taker General: Jonathan Wild and the Emergence of Crime and Corruption as a way of life in 18^th century England. L., 1970; Moore L. The Thieves’ Opera: The Remarkable Lives and Deaths of Jonathan Wild, Thief-taker and Jack Sheppard, House-breaker. Penguin books, 1998; Skirboll A. Thief-Taker Hangings: How Daniel Defoe, Jonathan Wild, and Jack Sheppard Captivated London and Created the Celebrity Criminal. L., 2014; Подгорский А. Английские романисты о первом гангстере Европы, «Верховном вороловителе» Англии: очерк Д. Дефо «Жизнь и деяния покойного Джонатана Уайльда», роман Г. Филдинга «История жизни покойного Джонатана Уайльда Великого» // Факт и вымысел в английской литературе XVII–XVIII вв. Магнитогорск, 1993. С. 42–77.


[Закрыть]. Детальный анализ оригинальных текстов, как с исторической, так и литературной точек зрения, позволил нам прийти к заключению, что именно они стали выполнять функцию ресурса для последующих дискурсов и репрезентаций образов Шеппарда и Уайлда.

Третья глава знакомит читателя с ярким текстом эпохи – малоизвестным трактатом одного из величайших мыслителей английского Просвещения Бернарда Мандевиля «Расследование причин участившихся казней в Тайберне»[89]89
  Mandeville B. An Enquiry into the Causes of the Frequent Executions at Tyburn (1725) // Free ebooks by Project Gutenberg: Режим доступа: http:// www.gutenberg.org/files/37650/37650.txt (дата обращения: 01.07.2016).


[Закрыть]. Идейное наследие этого философа-моралиста пока еще не удостоено в отечественной научно-исследовательской практике должным вниманием. Между тем, философские проблемы, которые публицист затрагивал в своих эссе, заслуживают глубокого интеллектуального анализа. Бернард Мандевиль – мыслитель, «остро чувствовавший пульс своего времени» – работал на стыке философии и художественной литературы, и зарекомендовал себя не только как глубокий философ и экономист, но и незаурядный психолог.

В зарубежной историографической традиции научный интерес к творчеству Б. Мандевиля возникает, благодаря фундаментальному оксфордскому изданию 1924 его «Басни о пчелах» в сопровождении грандиозного научного комментария, включающего биографические данные, критическое эссе, обширные библиографические сведения[90]90
  Mandeville B. The fable of bees or, private vices, public benefits /ed. by F.B. Kaye. Vols.1–2. Oxford, 1924.


[Закрыть]. Среди работ, в которых освещались различные грани его нестандартных идей, можно назвать исследования Ф. Кэя, Р. Крэйна, Дж. Хардера[91]91
  Kaye F. The writings of Bernard Mandeville. A Bibliographical survey // Journal of English and German Philology. 1921. №. 20. P. 419–467; Crane R. Bernard de Mandeville // Philological Quarterly. 1934. № 13. P.122123; Harder J. The authorship of A Modest Defence of publick stew, etc // Neophilologus. 1933. № 18. P. 200–203.


[Закрыть], сборник статей под редакцией И. Праймера[92]92
  Mandeville Studies: New Explorations in the Art and Thought of Dr. Bernard Mandeville (1670–1733) / еd. by I. Primer. The Hague, 1975.


[Закрыть], монографии Т. Хорна и М. Голдсмита[93]93
  Horne T. The social thought of Bernard Mandeville. New York, 1978; Goldmith M. Private Vices, Publick Benefit: Bernard Mandeville’s social and political thought. Cambridge, 1985.


[Закрыть].

В отечественной научной литературе впервые «открыл» философско-этические и социально-политические взгляды Б. Мандевиля для советского читателя сотрудник Института философии АН СССР А.Л. Субботин в биографическом очерке серии «Мыслители прошлого» в 1986 г.[94]94
  Субботин Л.Л. Бернард Мандевиль. М., 1986.


[Закрыть] Сам автор называл свою работу «книгой о книге», так как предложил детальный философский анализ главного сочинения Мандевиля – знаменитой «Басни о пчелах»[95]95
  Мандевиль Б. Басня о пчелах или пороки частных лиц – блага для общества. М., 2000.


[Закрыть]. Между тем, иные социально-философские и политические памфлеты и эссе автора редко подвергались детальному научному анализу в отечественной историографии и истории философской мысли[96]96
  См. например: Эрлихсон И.М. Памфлет Б. Мандевиля «Благопристойные аргументы в защиту государственных публичных домов»: к вопросу о цели написания и жанре // Диалог со временем. 2011. Вып. 37. С. 66–87; Марков М.В. «Басня о пчелах» Б. Мандевиля и ее восприятие в экономической науке XVII–XVIII вв. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 5. 2003. № 1 (5). С. 138–143.


[Закрыть]. Рассматриваемый в третьей главе памфлет, который представляет глубокий социально-философский анализ проблемы преступления и наказания в Англии в первой четверти XVIII в., практически неизвестен российскому исследователю. В работе А.Л. Субботина упоминается только название эссе. Более детальный анализ памфлета представлен в исследовании К.В Кованова «Бернард Мандевиль и общественная мысль Англии первой половины XVIII века»[97]97
  Кованое К.В. Бернард Мандевиль и общественная мысль Англии первой половины XVIII века. М., 2013.


[Закрыть]. Авторы данной монографии в серии статей рассмотрели трактат в социально-культурном контексте эпохи и открыли российскому читателю уникальное произведение богатого идейного наследия английского Просвещения[98]98
  Подробно о трактате см.: Васильева С.А. Проблемы реформирования английской системы уголовных наказаний в памфлете Б. Мандевиля «Расследование причин участившихся казней в Тайберне // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Гуманитарные и общественные науки. 2016. № 3 (251). С. 114–120. DOI 10.5862/JHSS.250.14; Эрлихсон И.М., Васильева С.А. К вопросу об отношении общества к преступности (по материалам английской публицистики первой трети XVIII века) // Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина, 2016. № 3 (52) C. 48–58; Эрлихсон И.М., Васильева С.А. Мандевиль о реформировании уголовно-исполнительной системы (по материалам трактата «Исследование о причинах частых казней в Тайберне», 1725) // Политическая жизнь Западной Европы: античность, средние века, новое и новейшее время: IX Всероссийский научный семинар (к 85-летию профессора Е.В. Кузнецова). Арзамас, 12–13 октября 2016 г. С. 91–96; Эрлихсон И.М. Лондонская толпа на страницах английской публицистики первой трети XVIII века («Исследование о причинах частых казней в Тайберне» Б. Мандевиля, 1725) // Европа, Россия, Азия: сотрудничество, противоречия, конфликты: мат. II Международной научн. – практ. конф. Рязань, 2017. С. 281–285.


[Закрыть].

В четвертой главе мы обращаемся к, пожалуй, самому малоизвестному произведению из творческого наследия английского романиста и драматурга Генри Филдинга – трактату «Исследование причин участившихся преступлений»[99]99
  Fielding H. An enquiry into the causes of the late increase of robberies, etc.. with some proposals for remedying this growing evil in which the present reigning vices are impartially disposed. L., 1751.


[Закрыть]. Романы и пьесы Г. Филдинга традиционно являются предметом устойчивого интереса равно историков и филологов[100]100
  № 10. С. 144–150; Дьяконова Н.Я. К вопросу о Филдинге как сатирике и просветителе // Вестник Ленинградского университета. Серия ист. яз. и лит. 1956. № 2. С. 95–104; Алексеев М.П. Сатирический театр Филдинга // Алексеев М.П. Английская литература: Очерки и исследования. Л., 1991. С. 110–170; Зыкова Е.П. Пастораль в английской литературе XVIII века: дисс… докт. филол. наук. М, 1999; Зыкова Е.П. Генри Филдинг как моралист // Известия РАН. Серия литературы и языка. Т. 70. 2011. № 5. С. 3–17; Зыкова Е.П. Эволюция классицизма в XVIII в. и английский роман // Studia Litterarum. Т. 3. 2018. № 3. С. 26–45; Уткина ОА. Английская провинция в романах Г. Филдинга: дисс… канд. филол. наук. Магнитогорск, 2006; Аникеева НА. Поэтика «комических эпопей» Генри Филдинга: дисс. канд. филол. наук. Балашов, 2006.


[Закрыть]. В отображении жизненных вех писателя также нет историографических лакун, первое посмертное собрание его сочинений, изданное Артуром Мерфи[101]101
  The works of Henry Fielding, Esq: with the life of the author; in twelve volumes / ed.by A. Murphy. L., 1783.


[Закрыть], уже сопровождалось литературно-биографическим очерком, а в XIX–XX вв. появились солидные жизнеописания, отличавшиеся исключительной детальной фактографией[102]102
  Lawrence F. The life Henry Fielding with notices of his writings, his times and his contemporaries. L., 1855; Dobson A. Fielding. L., 1883; Godden M.G. Henry Fielding. A memoir including newly discovered letters and records with illustrations from contemporary prints. L., 1910; Wilbur L.C. The History of Henry Fielding. In 3 vols. New Haven, 1918; Rogers P. Henry Fielding, a biography. L., 1979; Battestin M.C. Henry Fielding: A Life. Routledge, 1989; Paulson R. The Life of Henry Fielding: A Critical Biography. Wiley-Blackwell, 2000; Bertelsen L. Henry Fielding at Work: magistrate, businessman, writer. New York, 2000; Елистратова А.А. Филдинг: критико-биографический очерк. М., 1954; Соколянский М.Г. Творчество Генри Филдинга: Книга очерков. Киев, 1975; Эрлихсон И.М. Генри Филдинг и специфика историко-правового сознания в контексте преобразований английской уголовно-исполнительной системы XVIII столетия // Imagines mundi: альманах исследований всеобщей истории XVIXX вв. № 10. Сер. Альбионика. Вып. 5. Екатеринбург, 2019. С. 75–84.


[Закрыть].

Шкала, по которой оценивается деятельность Филдинга на должности мирового судьи Вестминстера и Мидлсекса, простирается от патетического восхищения его гражданскими и личными добродетелями до более трезвой констатации, что великий писатель вполне коррелировал с духом времени, который не всегда требовал от человека идейной принципиальности. Независимо от исследовательской позиции, биографов роднит интерес к практической стороне деятельности судьи Филдинга, в то время как теоретическая составляющая, к сожалению, долгое время оставалась вне исследовательского фокуса. Не получили должного освещения анализируемые нами трактаты Г. Филдинга «Речь Большому жюри», «Истинное состояние дела Босаверна Пенлеза»[103]103
  Fielding H. A Charge delivered to the Grand Jury // Fielding H. An enquiry into the causes of the late increase of robberies and other robberies / ed. by M. R. Zirher. Oxford, 1988. P. 1—31; Fielding H. A true state of the case of Bosavern Penlez // Fielding H. An enquiry into the causes of the late increase of robberies and other robberies / ed. by M. R. Zirher… P. 31–61.


[Закрыть], в котором Филдинг излагает свое видение относительно соотношения гражданской свободы и государственного вмешательства в частное пространство. Трактатом «Исследование причин участившихся преступлений…»[104]104
  Единственная работа, где представлен анализ трактата Г. Филдинга в контексте дискурса о предотвращении преступлений – статья Ф. Додсворта: Dodsworth F. Police and the Prevention of Crime: Commerce, Temptation and the Corruption of the Body Politic, from Fielding to Colquhoun // The British Journal of criminology. Vol. 47. 2007. Iss. 3. P. 439–454. Режим доступа: https://doi.org/10.1093/bjc/azl054/ (дата обращения 10.09.2019).


[Закрыть] Филдинг фактически заложил теоретически-концепту-альные основы британской правоохранительной практики, реализуемой Джоном Филдингом на протяжении следующих десятилетий. Безусловно, процесс создания английской полиции и роль «слепого судьи» Филдинга – это отдельная тема, получившая великолепное освещение преимущественно в зарубежной[105]105
  Melville Lee W.L. A History of Police in England. L., 1901; Leslie-Melville R. Life and Work of Sir John Fielding. L., 1934; Critchley T.A. A History of Police in England and Wales, 900-1966. New York, 1972; Tobias J.J. Crime and Police in England: 1700–1900. New York, 1979; McMullan J. The political economy of thief-taking // Crime, Law & Social Change. 1995. Iss. 23. P. 121–146; Johnston L. The Rebirth of Private Policing. L., 1992; Beattie J. Crime and the Courts in England, 1660–1800.Oxford, 1986; Beattie J.M. Policing and Punishment in London, 1660–1750. Urban crimes and the limits of terror. Oxford, 2001; Beattie J. Garrow and the detectives: lawyers and policemen at the Old Bailey in the late 18^th century // Crime, history and societies. Vol. 11. 2007. № 21. Режим доступа: https://journals.openedition. org/chs/212 (дата обращения 10.09.2019); Beattie J.M. The First English Detectives: The Bow Street Runners and the Policing of London, 1750–1840. Oxford and New York, 2012.


[Закрыть], и отчасти в отечественной историографии[106]106
  Гуринская А.Л. Полицейская деятельность в Великобритании до создания полиции: ранее средневековье – XVIII век // Вестник Орловского государственного университета. Серия Новые гуманитарные исследования. 2015. № 6 (47). С. 14–20; ГуринскаяА.Л. Полицейская деятельность в Великобритании до создания полиции: середина XVIIIXIX вв. // Вестник Орловского государственного университета. Серия Новые гуманитарные исследования. 2015. № 5 (46). С. 32–38.


[Закрыть], потому, выдерживая формат интеллектуальной истории, мы впервые в отечественной историографической традиции предприняли анализ его «Плана по предотвращению уличных разбоев…» (1753)[107]107
  Fielding J. A plan for preventing robberies within twenty miles of London with an account of the rise and establishment of real thief-takers. L., 1753.


[Закрыть].

Пятая глава посвящена анализу одной из работ английского филантропа, историка, путешественника и коммерсанта Хэнвея – трактату «Одиночное тюремное заключение»[108]108
  Hanway J. Solitude in Imprisonment. With Proper Profitable Labour and a Spare Diet, the Most Humane and Effectual Means of Bringing Malefactors, who Have Forfeited Their Lives, Or are Subject to Transportation, to a Right Sense of Their Condition; with Proposals for Salutary Prevention. L., 1776.


[Закрыть]. В зарубежной историографии Джонас Хэнвей обрел своего биографа: преподобный Р.Э. Джейн – священник методистской церкви – в 1929 г. составил биографию просветителя под заглавием «Джонас Хэнвей: филантроп, политик, автор»[109]109
  Jayne R.E. Jonas Hanway: Philanthropist, Politician, and Author (1712–1786). L., 1929.


[Закрыть]. Социальная активность и филантропическая деятельность просветителя подробно освещены в монографическом исследовании британского исследователя Дж. Тейлора[110]110
  Taylor J.S. Jonas Hanway: founder of the Marine Society: charity and policy in eighteenth-century Britain. L., 1985.


[Закрыть]. Детальное исследование взглядов и пенитенциарных проектов Дж. Хэнвея представлено в научных изысканиях современных историков: Ф. Додсворт рассматривает интеллектуальное наследие просветителя в области социального реформирования, выделив основной импульс его публицистики – стремление преодолеть негативный настрой английской элиты в отношении таких социальных девиаций, как проституция, преступность и нищета[111]111
  Dodsworth F. Habit, the criminal body and the body politic in England, c. 1700–1800 // Body & Society. 2013. № 19 (2–3). Р. 83–106.


[Закрыть]. В диссертационном исследовании британского исследователя Филиппы Хардман представлен глубокий анализ пенитенциарных взглядов Джонаса Хэнвея[112]112
  Hardman Ph.J. Op. cit.


[Закрыть].

В российской историографии об этом типичном английском интеллигенте XVIII столетия известно чрезвычайно мало. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона в краткой биографической статье сообщает о купце и путешественнике Джоне Ганвее, который исследовал Каспийское море, подробно описал свое плавание и даже составил карту моря (однако неточную!)[113]113
  Ганвей, Джон // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза, И.А. Ефрона. Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_ efron /26253/ (дата обращения: 16.06.2017).


[Закрыть]. В качестве негоцианта Хэнвей путешествовал по России елизаветинских времен (даже пережил в России шестинедельный карантин после морской лихорадки, перенесенной в Иране) и изложил свои впечатления во внушительном четырехтомном издании «Историческое описание британской торговли через Каспийское море, с путевым журналом путешествия из Лондона через Россию, Германию и Голландию…». Даже этот его труд не получил должного внимания, и был «заново открыт» современными историками сравнительно недавно. В современной отечественной историографии к идейному наследию Хэнвея в области экономики и торговли впервые после значительного временного перерыва обратилась В. Сидорова[114]114
  Сидорова В.П. Британский взгляд на торговлю России и Ирана (по запискам Дж. Ханвея) // Вестник МГОУ. Серия: История и политические науки. 2010. № 3. С. 36–40.


[Закрыть]. Общественная и филантропическая деятельность Дж. Хэнвея вскользь упоминается в связи с основанием воскресных школ и «многих других благотворительных учреждений». Интеллектуальное наследие Хэнвея в области социальной политики: борьба с бедностью и нищетой, организация системы охраны материнства и детства проанализировано в работе Ю. Барловой и М. Осиповой «Настоятельный призыв к милосердию: Джонас Хануэй в истории английской социальной политики»[115]115
  Барлова Ю.Е., Осипова М.С. «Настоятельный призыв к милосердию»: Джонас Хануэй в истории английской социальной политики // Вестник Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова. Серия гуманитарные науки. 2011. № 3. С. 10–16.


[Закрыть]. Любопытное исследование деловых контактов английского купца Хэнвея и выдающегося русского историка В.Н. Татищева представил А. Майоров[116]116
  Майоров А.В. Древнерусские летописи в собраниях зарубежных библиотек // Российское государство в историческом измерении. Труды исторического факультета СПБГУ. Т. 15. СПб. 2013. С. 129–145.


[Закрыть]. Таким образом, отечественная историография едва знакома с Хэнвеем путешественником и филантропом, идейному наследию просветителя в области пенитенциарного реформирования посвящены несколько статей одного из авторов данной монографии[117]117
  Васильева С.А. Пенитенциарный проект английского просветителя Джонаса Хэнвея // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Гуманитарные и общественные науки. 2017. Т. 8. Вып. 3. С. 101–112. DOI: 10.18721/JHSS.8310; Васильева С.А. Репрезентация модели «земного чистилища» в памфлете Дж. Хэнвея «Одиночное тюремное заключение» // История, философия, педагогика, психология, право: сб. науч. статей с международным участием к 100-летию Российской революции 1917 г. Рязань, 2017. С. 18–22.


[Закрыть].

Шестая глава предлагает еще раз обратиться к самой, пожалуй, «раскрученной» и одиозной личности в истории пенологии – Джону Говарду и труду всей его жизни «Состояние тюрем Англии и Уэльса»[118]118
  Howard J. The State of the Prisons in England and Wales. 4^th ed. L., 1792.


[Закрыть]. В зарубежной историографии оценка исторического значения интеллектуального наследия и практической деятельности Говарда испытала несколько ревизий. Заложенное в XIX столетии классиками истории криминологии и уголовного права панегирическое отношение нашло подтверждение в трудах историков первой половины XX в. В упоминаемом выше исследовании польско-британского криминолога Л. Радзиновича Джон Говард позиционируется как «человек исключительных моральных качеств» и «первое величайшее имя в пенологии»[119]119
  Radzinowicz L. A history of English criminal law and its administration… Vol. 1. Р. 13.


[Закрыть], а в знаменитой классической работе супругов Уэбб филантроп представлен как «вдохновленный верой» борец за облегчение страданий узников[120]120
  Webb S. and B. Op. cit. Р. 32–33.


[Закрыть]. Одним из лучших и наиболее подробных биографических исследований жизни и наследии Говарда в настоящее время считается работа М. Саутвуда «Джон Говард: тюремный реформатор. Рассказы о его жизни и путешествиях»[121]121
  Southwood M. John Howard. Prison Reformer. An account of his life and travels. L., 1958.


[Закрыть].

В русле неклассического подхода наследие Говарда было пересмотрено: сторонники ревизионизма рассматривают процесс перехода к пенитенциарным учреждениям как результат изменения социальной природы наказания. Усмотрев в социальных реформах «разумный эгоизм», сторонники теории социального контроля склонны расценивать новаторства Говарда не как деятельность в пользу заключенных, а как естественную «санацию» общества от вредных элементов. Призывы реформатора к санитарии в тюрьмах (по медицинским соображениям) и к духовному попечению о заключенных (по религиозным), представлены как стремление огородить здоровое общество от «миазмов тюремной заразы» как в духовном, так и в медицинском плане. Так, Р. Купер охарактеризовал Говарда как «узколобого, нетерпимого, эгоцентричного, деструктивного и возможно умалишенного фанатика», который «провалил» движение за тюремную реформу[122]122
  Cooper R.A. Ideas and their execution: English prison reform // Journal of eighteenth-century studies. 1976. № 10 (Fall). Р. 75.


[Закрыть]. А исследователь Р. Морган в провокационной работе «Божественная филантропия. Джон Говард: пересмотреть» убежденно доказывал, что усилия Говарда в отношении узников «породили большую жестокость, страдания и порок, нежели то, что он пытался своими действиями предотвратить»[123]123
  Morgan R. Divine philanthropy. John Howard reconsidered // The Journal of the Historical Association Vol. 62. 1977. № 206. Р. 391.


[Закрыть]. Появление в современной зарубежной историографии диссертационных исследований, посвященных мировоззрению и отдельным аспектам деятельности Дж. Говарда[124]124
  Erb M.C. Op. cit.


[Закрыть], свидетельствует об очередной актуальной ревизии наследия филантропа, интерпретации его идей с учетом социокультурного окружения и интеллектуального языка эпохи.

Для российского исследователя английский реформатор Джон Говард известен как врач, филантроп, инициатор и вдохновитель тюремных реформ, основатель социологического метода в юриспруденции. Говард дважды посещал Российскую Империю: исследовал госпитали и тюрьмы, декларировал перед российским правительством свои проекты пенитенциарного реформирования и устройства благотворительных лечебных заведений. В столетнюю годовщину смерти филантропа в рамках грандиозного по масштабам события – Четвертого Международного пенитенциарного конгресса в Санкт-Петербурге – русское правительство объявило конкурс «О значении наследия Дж. Говарда». Конкурсная комиссия в составе известных российских юристов под предводительством Н. Таганцева, оценив 15 работ, заключила, что ни одно эссе не заслуживает высшей награды (золотая медаль и премия), которую разделили между собой англичанин А. Гриффис и француз А. Ривьер, серебряную медаль присудили работе англичанина Э. Казалета[125]125
  Казалет Э.А. О значении Джона Говарда в истории тюремной реформы. М., 1892.


[Закрыть]. В 1891 г. в серии «Жизнь замечательных людей» вышел первый серьезный отечественный биографический очерк, посвященный жизни и общественно-филантропической деятельности Говарда[126]126
  Слиозберг Г.Б. Д. Говард. Его жизнь и общественно-филантропическая деятельность (биографический очерк). СПб, 1891.


[Закрыть]. Эта работа создала образ английского реформатора в отечественной историографии, который, в отличие от историографии зарубежной, за десятилетия практически не менялся, обогащаясь отдельными исследованиями панегирического характера. Криминологи и правоведы возвели «культ» первого пенолога, детально изучив предложенные им принципы тюремного содержания. По оценке известного отечественного юриста С.К. Гогеля, в учении Говарда предложены идейные основы гуманного обращения с заключенными («рациональная система мер борьбы с преступностью»), оказавшие значительное влияние на мировую пенитенциарную практику[127]127
  Гогель С.К. Вопросы уголовного права, процесса и тюрьмоведения. Собрание исследований. СПб, 1906. С. 490.


[Закрыть].