Текст книги "Путеводитель по «Дивному новому миру» и вокруг"

Катарсис этой анекдотической постановки достигается переиначиванием сюжета, по ходу которого появляются актеры, изображающие паланезийских юношу и девушку. В самый напряженный момент они успешно убеждают Иокасту не вешаться, а Эдипа – не выкалывать себе глаза:

Эдип не знал, что старик – его отец. К тому же он первым затеял драку… А когда Эдипа сделали королем, ему пришлось жениться на старой королеве. Да. Она была его матерью, но ведь ни один из них этого не знал. Все, что им следовало сделать, когда они это узнали, – это разойтись, только и всего (Остров, 308–309).

Пьеса не только превращает глубочайшую трагедию в фарс, но и, по логике вещей, должна была бы провалиться. Однако неумудренные фрейдизмом и далекие от европейской традиции паланезийцы почему-то искренне веселятся, хотя вряд ли способны оценить такое представление по достоинству. Уилл, очевидно, задается вопросом об уместности Софокла и «Эдипа» в восточной среде. Однако ему объясняют, что это театральное действо призвано подтвердить преимущество паланезийского мировоззрения. Излишне говорить, что подлинная восточная мудрость интегральна и самодостаточна и, следовательно, в подобном самоутверждении не нуждается.

С точки зрения прагматики текста, этот спектакль «поставлен» Олдосом Хаксли в качестве инструмента арт-терапии для излечения Уилла Фарнеби. Проблема, однако, состоит в том, что, поскольку сам герой в представлении не участвует, то такая арт-терапия бьет мимо цели. Сцена кукольного спектакля наиболее очевидно демонстрирует один из провалов в экзотическом дискурсе романа[120]120
  Другие примеры подобных несуразностей в «Острове» приведены, например, в следующих работах: GUI К. S. Nirvana for Agnostics: Aldous Huxley and the Asian Context // Aldous Huxley Annual. 2006. Vol. 6. P. 159–176; Szczekalla M. The Scottish Enlightenment and Buddhism – Huxleys Vision of Hybridity in Island // Aldous Huxley Man of Letters: Thinker, Critic and Artist / Ed. B. Nugel and L. Fietz. Berlin: Lit Verlag, 2007. P. 153–166.


[Закрыть].

Образы иного в двух романах отчетливо выявляют радикальные изменения во взглядах О. Хаксли на природу человека и общества. Если в «Дивном новом мире» картина тупиковой цивилизованности осложнена показом отталкивающего примитива, грубого натурализма индейской резервации, то 30 лет спустя в «Острове» писатель предложил привлекательный примитив – довольно обманчивый образ естественного, который при более пристальном рассмотрении оказывается комбинированным продуктом Востока и Запада.

Необходимо отметить, что ориентализм последней утопии Хаксли ни в коей мере не свидетельствует о какой бы то ни было колониальной подоплеке, о «колонизаторском» сознании писателя – на этом, скорее всего, настаивал бы верный последователь постколониальной или саидовской теорий. Напротив, «Остров» задуман как гимн Востоку. Но в определенном смысле роман все же вписывается в рамки «ориенталистской» парадигмы, ибо Восток прочитывается как весьма притягательная конструкция, однако получилась она искусственной вопреки писательскому намерению добиться правдоподобия. Как мы видим, «Остров» – не роман о подлинном Востоке, а фантазия о поисках такого Востока, который не отпугивал бы западных интеллектуалов своей закрытостью и был бы доступен их пониманию и подражанию. «Остров» рисует картину вполне возможной, отнюдь не фантастической утопии, в которой действительно хотелось бы жить. Экзотический примитивизм, по замыслу автора, должен был восприниматься как желанный. Но, как показывает приведенный нами пример, предложенное Олдосом Хаксли неудачное решение ряда прагматических задач делает этот текст неубедительным. Попытка создать восточную утопию, как прекрасно понимал и сам Хаксли, обречена. Думается, именно поэтому, а отнюдь не по политэкономическим причинам – таким, как борьба за власть и углеводороды, – лежащим в «Острове» на поверхности, Хаксли и не предусмотрел счастливого конца.

Возможно, писатель сознательно проигнорировал юнговское предостережение, решив, что сможет добиться чарующей достоверности в изображении восточной примитивности. Вероятно также, что он попросту не заметил или забыл следующий тезис Юнга «на полях» «Секрета золотого цветка»:

Нам не следует имитировать то, что является для нас органически чуждым <…>, наша задача – построить собственную западную культуру, которая пока обременена тысячей недугов. Делать это надо у себя дома. Эта работа должна быть проделана европейцем, таким, как он есть на самом деле – со всей свойственной западному человеку суетностью, с его семейными проблемами, неврозами, социальными и политическими иллюзиями и мировоззренческой растерянностью[121]121
  Jung С. G. Commentary. Р. 80.


[Закрыть].

Уилл Фарнеби, отягощенный моральными, семейными и пр. проблемами, переживающий кризис среднего возраста, страдающий неврозом и почти до самого конца романного действия пребывающий в мировоззренческой растерянности, полностью соответствует юнговскому описанию европейца. Ориентализм «Острова» не предлагает европейцу путей разрешении подобных проблем. Все, что действительно оказывает терапевтическое воздействие на несчастного невротика – это реальные «продукты» западной культуры, экспортированные на остров Пала.

Как и предсказывал Юнг, европейцу не удастся достичь целостности, устроив себе каникулы в резервациях Нью-Мексико или на блаженных островах в южных морях. Такого рода естественность обернется искусственностью как в жизни, так и в текстах. Думается, что не в последнюю очередь именно по этой причине главные герои обеих руссоистских «эскапад», изображенных в двух романах Хаксли, оказываются не только незваными, но и в равной мере неуместными в экзотических пространствах, а их попытки обрести ориентиры обречены на провал.

2. Хаксли и наука

Ставя вопрос о том, насколько искренними были сатирические нападки О. Хаксли на науку в «Дивном новом мире», вспомним вначале собственные слова писателя, сказанные до публикации романа. В 1927 г., будучи к тому времени автором трех стихотворных сборников, многих рассказов и трех романов, получивших широкое признание, он пишет:

Если бы я мог родиться заново и выбрать, кем стать, я бы пожелал стать ученым – и стать им не по воле случая, а по природному предназначению. <…> Единственное, что заставило бы меня усомниться – это художественная гениальность, будь она предложена мне судьбой. Но даже если бы я мог стать Шекспиром, думается, я все равно предпочел бы стать Фарадеем[122]122
  Huxley A. A Night at Pietramala // CE. Vol. I. P. 407.


[Закрыть].

Нельзя не учитывать того, что Хаксли в самом деле собирался стать ученым. Он, несомненно, выбрал бы эту стезю, не помешай ему серьезная болезнь глаз, порой почти полная слепота. Он отличался энциклопедическими познаниями, а также тем, что в целом интересовался науками гораздо больше, чем литературой и искусством, предпочитая участвовать отнюдь не в съездах писателей, а в научных конференциях. Характерно, что наиболее оригинальное определение роли писателя в век науки он дал не тогда, когда задумывал и писал «Дивный новый мир», а в докладе «Окончательная революция» (The Final Revolution), сделанном на конференции по психофармакологическим проблемам изучения сознания (Сан-Франциско, 1959).

Уникальный статус Олдоса Хаксли в культуре определяется тем, что этот литератор ставил перед собой задачу соединить дискурсы науки и искусства в едином пространстве художественного текста. В биографии писателя поражает то, что он был участником многочисленных научных дискуссий и конференций. Не только философы, что нередко в истории литературы, но и профессиональные биологи, генетики, медики, фармакологи, психиатры и психотерапевты, с которыми он обменивался мнениями, относились к нему исключительно серьезно, порой воспринимая его как коллегу и вовлекая в новаторские проекты. В любой поездке с ним всегда находился дорожный вариант Британской энциклопедии. В Калифорнии, где он прожил последние три десятилетия, он подписывался отнюдь не на Times Literary Supplement или New York Times Book Review, а на журналы Nature и Main Currents in Modern Thought.

Наука, в особенности естествознание, входила в сферу важнейших сфер интересов Олдоса Хаксли. Почему?

Во-первых, ему как создателю сюжетов и характеров представлялось интересным изобразить ученого, его мыслительный процесс: движение ума от набора чувственных восприятий к набору ненаблюдаемых, гипотетических данностей и затем к новой гамме переживаний и системе представлений. Ученые присутствуют во многих произведениях Хаксли. Это Шируотер в «Шутовском хороводе» (Antique Нау, 1923), лорд Тэнтемаунт в «Контрапункте» (Point Counter Point, 1928), Мартенс в «Гении и богине» (The Genius and the Goddess, 1955), Миллер в «Слепце в Газе» (Eyeless in Gaza, 1936), Обиспо в «Через много лет» (After Many A Summer, 1939) и Макфэйл в «Острове» (Island, 1962).

Во-вторых (и это самое главное), Хаксли полагал, что наука оказывает все более существенное влияние на дух, сознание и на абсолютно все стороны жизни человека и планеты. Следовательно, писатель просто-напросто не может ее игнорировать.

Олдос Хаксли неоднократно отмечал, что писатели в целом любят хвалиться своим неведением. Он называл литераторов, по-прежнему не желающих знать и понимать открытия Эйнштейна и Гейзенберга, «невежественными идиотами». У самого Хаксли не было ни малейшего сомнения в значительности того места, которое должна занимать наука в современной культуре и в тех возможностях, что предоставляет литературе актуальное знание.

Успех «Дивного нового мира» у читателей, критиков и – что особенно важно – у представителей академической и прикладной науки проистекал не в последнюю очередь из того, что Хаксли выстроил такой «мост» между знанием и обыденной жизнью. Успех был и следствием целостности, стройности и остроумия тех научных концепций, на которых построен текст, их соответствия новейшим на тот момент научным представлениям. Образность этого романа в значительной степени следствие научного мировоззрения писателя. «Дивный новый мир» фактически не содержит ни единого прогноза или оценки, которые не вытекали бы непосредственно из того, что было известно науке, в частности биологии, еще в конце 1920-х гг.

Система образов, созданных Олдосом Хаксли в обеих утопиях, в «Дивном новом мире» и «Острове», во многом обязана своим происхождением различным направлениям психологии и психотерапии. Серьезное увлечение психологией, имевшей для него как личностный интерес в качестве инструмента самопознания, так и философский смысл, привело к появлению нового типа прозы. Такого рода тексты, как мы увидим, совершенно сознательно исследовали структуру индивидуального и общественного сознания и взаимодействие отдельных их областей в полном соответствии с данными современной психологической теории и практики. Таким образом, вначале психология «освоила» литературу и приспособила ее к своим концепциям, а вслед за этим специфические темы психологии были, в свою очередь, «завоеваны» литературой. Так, идеи движутся по кругу – от литературы к науке и снова – от науки к литературе, что, впрочем, вовсе не означает, что они не могут возникать самостоятельно.

На протяжении всей жизни Хаксли в той или иной степени прямолинейно выражал свое отношение к различным теориям поведения. Так, еще в сборнике эссе 1938 г. «Цели и средства» (Ends and Means) Хаксли осуществил исследование природы идеалов. По существу, это философско-дидактическое сочинение, в котором автор рассуждает о рефлексии и о ментально-физиологической парадигме, т. е. о проблеме соотношения психического и телесного. Как в этих эссе, так и в последующих художественных и публицистических произведениях, Хаксли занимается поисками нового продуктивного подхода к проблеме человеческой деятельности. Позднее он обозначил такой подход как «трансцендентальный и операционный» (transcendental operationalism), а также прагматически подкрепленный[123]123
  Huxley A. Symbol and Speculation // Huxley and God. 2003. P. 281.


[Закрыть].

Еще в 1929 г., по-видимому, уже работая над «Дивным новым миром», Хаксли подчеркивал в статье «Червь Спинозы»:

Государство ближайшего будущего (если это хорошее государство) будет, прежде всего, интересоваться психологией <…> (Курсив мой. – И. Г.) Политическая экономия, равновесие сил, устройство правления – все будет иметь второстепенное значение <…>. Самая главная проблема нашего времени состоит в том, как примирить человека с современным индустриальным государством. Современный достойный гражданин, скорее, не человек, а идиот или сумасшедший. Он опасен как для общества, так и для самого себя[124]124
  Статья «Червь Спинозы» (Spinozas Worm) вошла в сборник «Делай, что хочешь» (Do What You Will, 1929). (Цит. no: Huxley A. Do What You Will // CE. Vol. IL R 333–334.)


[Закрыть].

Заметим, что пока Хаксли говорит о примирении, т. е. о приспособлении человека к нуждам социума, к власти. Ведь не случайно он дважды употребляет слово «государство». В течение ближайших двух лет после выхода этой статьи Хаксли придумал, как именно примирить гражданина с суперсовременным индустриальным государством. В результате появился «Дивный новый мир», поразительным образом верно спрогнозировавший магистральные пути развития постиндустриальной цивилизации.

Еще в 1930-е г. писатель настойчиво предлагал созвать Всемирную конференцию психологов, видя в ней единственно реальный и действенный метод борьбы с национализмом и приближающейся мировой войной. В книге «За пределами Мексиканского залива» (Beyond the Mexique Bay, 1934) Хаксли решительно заявляет, что фундаментальная проблема международной политики является психологической и что, если бы она могла быть разрешена, то экономические проблемы исчезли бы сами собой. Эта мысль, разумеется, является спорной. Все же надо признать, что, по всей видимости, одно без другого неплодотворно: «Какой прок от разоружения или Всемирного экономического конгресса?.. Нам нужен Всемирный психологический конгресс» (СЕ. Vol. III. P. 494). Цель подобного ученого собрания Хаксли видит в том, чтобы понять, как преодолеть такие болезни общества, как групповое тщеславие, ненависть и национализм. Мир, по его мнению, наступит тогда, когда психологи поймут, как можно воздействовать на скопившиеся в городах огромные массы «внушаемых, по большей части бесчувственных, но при этом жаждущих возбуждения людей» (СЕ. Vol. III. P. 499)[125]125
  Хаксли ссылается на авторитетного специалиста в области социальной психологии – Федора Фергина и его труд «Подсознание Европы» (Vergin F. Subconscious Europe. London: J. Cape, 1932 (translated from German)), посвященный психоанализу международных отношений, точнее, механизмам сублимации и выражения националистической агрессии. Хаксли особо импонировало то, что Фергин прояснил психологический механизм аккумуляции ненависти в толпе: «Ненависть приносит более высокие психологические дивиденды, чем дружелюбие, сочувствие и сотрудничество» (СЕ. Vol. III. P. 501). На ту же тему Хаксли написал еще две статьи: «Война и эмоции» (1934) (Wars and Emotions // Life and Letters. April 1934. P. 7–26) и «Нужны ли нам оргии?» (Do We Require Orgies // The Yale Review. 1934. March. P 466–483).


[Закрыть].

Кроме перечисленных в Главе I (в разделе «Невротические комплексы») личных оснований для психологических штудий, у писателя наличествовал и объективный научный интерес. Он-то и заставлял О. Хаксли читать классические, новейшие и даже самые нетрадиционные, маргинальные труды по психологии. Кажется, нет такой теории, такого направления в общей, в медицинской психологии, а также в парапсихологии, которые остались бы незамеченными Хаксли. Классический фрейдизм, неофрейдизм, гештальтпсихология, юнгианство, бихевиоризм и необихевиоризм, экзистенциальная психология, телесная терапия, дианетика, гештальт-терапия, разнообразные методы восточной психотерапии, предложенные дзен-буддизмом, махаяной, тантризмом, даосизмом, – все это тщательно изучено, осознано, прокомментировано и зачастую включено в концепцию и сюжет очередного романа.

Как художественные тексты, так и письма Хаксли изобилуют рассуждениями о психологических теориях и практиках. Его отношение к некоторым ведущим школам психологии недвусмысленно. Так, например, в его восприятии классический бихевиоризм был, без сомнения, угрозой гуманизму и демократии, воплощением Воли к Власти.

Неприятие писателем классического психоанализа, на первый взгляд, бесспорно. Особенно явственно оно проступило в «Дивном новом мире» (1932), где фрейдистские концепции изображены в усеченном и остро пародийном виде. Однако отношение его к фрейдизму является вопросом гораздо более сложным, чем кажется на первый взгляд. Эту тему рассмотрим отдельно.

В 1920-е гг. появились важные труды, посвященные типологии людей. Среди них первое место занимает работа К. Е Юнга «Психологические типы. Отношения эго с бессознательным» (английский перевод 1923 г. Psychological Types: The Relations between the Ego and the Unconscious). Книга Юнга убеждает Хаксли в том, что в зависимости от принадлежности к тому или иному психологическому типу человек избирает наиболее адекватную для него систему мировоззрения и психологическую теорию[126]126
  Хаксли говорит о классификации Юнга (См. статью Хаксли «Разнообразие интеллектов» (Varieties of Intelligence, 1927. See: CE. Vol. IL P. 165–193).


[Закрыть]. Писатель с тех пор не раз сетовал, что психологические особенности доставляют их носителям едва ли не больше проблем, чем классовые. Другая проблема состоит в том, что современная цивилизация навязывает всем без различия экстравертивное мировоззрение, что делает положение интровертов еще более непереносимым. Очевидно, что, поскольку писатель сам был интровертом, этот тезис был им «выстрадан».

Хаксли были известны и классификации, предложенные в те же годы Эрнстом Кречмером (1888–1964) (его самая знаменитая работа – «Строение тела и характер»[127]127
  Хаксли полагал, что Кречмер в книге (Kretschmer Е. Physique and Character. New York: Harcourt Brace, 1925) предложил «неадекватную психофизическую классификацию».


[Закрыть]) и Чарльза Стокарда (1879–1939).

Именно «перебирая» существующие классификации человеческих типов, Хаксли наткнулся на наиболее приемлемую, на его взгляд, классификацию, познакомившись в 1937 г. в Чикаго с автором теории конституциональных различий, американским психологом Уильямом Шелдоном (1898–1977)[128]128
  Хаксли читал следующие работы Шелдона: Sheldon W. The Varieties of Human Physique, 1940; The Varieties of Temperament, 1942; Atlas of Men, 1954.


[Закрыть]. В одном из писем Хаксли восторженно отзывается об ученом, в чьей концепции человек предстает тем, кем он на самом деле является – «психофизическим целым» или mindbody (Letters, 516–517).

Теория Шелдона привела Хаксли к мысли о необходимости объяснять как нормальное, так и девиантное поведение не только и не столько труднопознаваемыми бессознательными и подсознательными процессами, но еще и особенностями конкретного организма:

Поскольку Бессознательное – это тело, и поскольку темперамент предопределен телом, можно познавать и изучать Бессознательное как поведенчески, так и интроспективно (Letters, 621).

Сам по себе хронологический перечень конкретных проектов, экспериментов, семинаров и конференций, посвященных различным областям и отдельным вопросам психологии, в которых принял участие Олдос Хаксли, поразителен.

С 1950-х гг. Хаксли стал активным участником довольно большого числа проектов. Он – едва ли не единственный писатель, который принимал участие в профессиональных симпозиумах и конгрессах по психиатрии, психологии, медицине, психофармакологии и парапсихологии.

Ил. 10. Алан Уоттс

В 1952 г. в переписке с Аланом Уоттсом[129]129
  Алан Уоттс (1915–1973) – американский теолог, востоковед, толкователь дзен-буддизма, даосизма и др. восточных религий. Автор множества книг, из которых наиболее известны «Путь Дзен» (1957), «Психотерапия. Восток и Запад» (1961).


[Закрыть] Хаксли обсуждает их совместный проект изучения того уровня подсознания, который в топографической модели сознания, принятой ими обоими, располагается глубже личного бессознательного (Letters, 656). Хаксли и Уоттс собрались исследовать этот глубинный уровень, полагая, что именно он является источником творчества и вдохновения. Они также хотели выяснить, каким образом можно ослабить контроль со стороны поверхностного Я, мешающего свободному функционированию этого важнейшего уровня сознания. Устранив на время противодействие со стороны поверхностного Я, тело-сознание сможет с невероятной легкостью выполнять самые сложные операции.

Для этого проекта Хаксли составил собственный список литературы, дополняющий книги, рекомендованные Уоттсом. Список Хаксли включает тщательно проштудированные книги: «Личность человека» Фредерика В. Майерса, «Художник в каждом из нас» Флоренс Кейн, «Визуальное восприятие и передача форм тахистоскопическими методами» гештальт-психолога Самьюэля Реншоу, «Последовательное расслабление» Эдмунда Джейкобсона, «Освобождение от нервного напряжения» Д. Финка, «Внушение и самовнушение» Шарля Бодуэна и «Мозг и поведение» H. Е. Ишлондского (Letters, 561)[130]130
  Myers F. W. H. Human Personality and Its Survival of Bodily Death (2 vols.). London: Longmans, Green, 1905; Cane F. The Artist in Each of Us. New York: Pantheon Books, 1951; Sherman FL. L. Drawing by Seeing. Columbus: Hinds, Hayden and Eldridge, 1947; Renshaw S. The Visual Perception and Reproduction of Forms by Tachistoscopic Methods // Journal of Psychology. 1945. No. 20. P 217–232; Jacobson Ed. Progressive Relaxation: A Physiological and Clinical Investigation of Muscular States and Their Significance in Psychology and Medical Practice. The University of Chicago Press, 1929; Fink D. H. Release form Nervous Tension. New York: Simon & Schuster, 1943; Baudouin Ch. Suggestion and Autosuggestion. London: George Allen & Unwin, 1921; Ischlondsky N. E. Brain and Behavior. London: Henry Kimpton, 1949.


[Закрыть].

Работа Хаксли-Уоттса должна была стать составной частью большого проекта реформы образования, среди прочего включающего сравнительное исследование и последующее использование психотерапевтических методов. Хаксли и Уоттс намеревались подать свою часть этого проекта на рассмотрение в Фонд Форда. Неизвестно, получилось ли что-нибудь из их прожектов, но, насколько мы можем судить, изучение и применение подобных техник так и не нашло применения ни в одной из сфер образования, по-прежнему остающегося логоцентричным.

В конце 1953 г. Хаксли читает лекцию в Колледже Милз, посвященную, как он выразился, «психофизической тренировке организма», которая должна стать основой образования и воспитания. При этом он ссылается на множество источников и приводит примеры разнообразных методов контроля высшей нервной деятельности (Letters, 695).

В 1954 г. Хаксли обсуждает проект будущего учебника психиатрии, который он собирается писать в соавторстве с канадским психиатром Хамфри Осмондом, за год до этого «расширившим сознание» писателя с помощью мескалина. Нельзя не отметить, что само по себе намерение создать учебник по психиатрии – нетривиальный факт в литературной биографии. (Вероятно, Хаксли собирался взять на себя составление антологии текстов.) Кроме того, Хаксли делает неожиданное признание: он всегда мечтал создать что-либо в этом роде для будущих психиатров(!) (Letters, 711).

В апреле 1954 г. писатель участвует в Парапсихологической конференции в Вансе (Французская Ривьера) (Letters, 704).

В мае 1955 г. он отправляется на конференцию психиатров в Атлантик-Сити (Нью-Джерси), где не просто знакомится, но подолгу беседует на профессиональные темы с Карлом Менингером, ведущим психиатром Соединенных Штатов.

В октябре 1956 г. Хаксли участвует в «Конференции по мепробамату и прочим препаратам, использующимся при психических расстройствах». Мепробамат и хлорпромазин были новинками психофармакологии тех лет. Эти лекарства позволяли химически подавлять психотические состояния и действовать как антидепрессанты. Конференция была организована Нью-Йоркской академией наук. На ней он читает доклад «История напряженности» (History of Tension). Там же он знакомится с психофармакологом Бергером, изобретателем милтауна, и психологом Джеймсом Миллером из Университета Анн Арбор, возглавлявшим междисциплинарный проект по изучению поведения человека (Letters, 810).

В ноябре 1956 г. писатель едет в Сент-Луис сниматься в телепрограмме «Актуализация способностей человека» (Letters, 812).

В 1957 г. в письме к брату Джулиану Олдос Хаксли сообщает, что ему заказали серию статей о методах управления сознанием (thought control) и поведением с помощью психофармакологии, гипноза, гипнопедии, подсознательного внушения и пр. (Letters, 837). Эта серия статей публиковалась в приложении к Newsday, а затем вышла отдельной книгой под названием «Возвращение в дивный новый мир» (Brave New World Revisited, 1958). В этой книге говорится и о терапевтическом эффекте этих методов, но акцент все-таки сделан на достигаемом с их помощью «промывании мозгов».

Той же теме – контролю над сознанием – было посвящено интервью, которое в августе 1958 г. Хаксли дал Майку Уолласу для канала АВС. Текст интервью был опубликован в сентябре в Listener[131]131
  Wallace М. Aldous Huxley on Thought Control // Listener. Vol. 59. 1958, Sep. P. 373–374.


[Закрыть].

Весной 1959 г. писатель соглашается прочитать семестровый курс лекций в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре[132]132
  Все лекции, прочитанные Хаксли, записанные на пленку в Университете Санта-Барбары, были в дальнейшем опубликованы единым томом: Huxley А. The Human Situation / Ed. Piero Ferrucci. London: Chatto & Windus, 1978.


[Закрыть]. Осенью Хаксли читает второй курс лекций. В отличие от прошлого сезона, он отводит все больше места вопросам психологии, о чем говорят сами названия лекций: «Проблема природы человека», «Эго», «Бессознательное», «Скрытые возможности человека». Эти выступления свидетельствуют о фундаментальных и обширных познаниях Олдоса Хаксли в этой области.

С сентября по ноябрь 1960 г. Хаксли – приглашенный профессор (Carnegie Visiting Professor) в MIT (Массачусетском технологическом институте) и участник новаторской учебной программы «Гуманитарные науки для студентов естественнонаучных отделений». Его лекционный курс называется «Что за мастерское создание – человек» (What a Piece of Work is Man)[133]133
  Хаксли озаглавил статью, взяв слова из монолога Гамлета (II акт, сцена 2): «Что за мастерское создание – человек! Как благороден разумом! Как беспределен в способностях, обличьях и движениях! Как точен и чудесен в действии! Как он похож на ангела глубоким постижением! Как он похож на некоего бога! Краса вселенной! Венец всего живущего!» (пер. М. Лозинского).


[Закрыть]. Лекции пользовались невероятной популярность. Самая большая лекционная аудитория MIT вмещала 1238 слушателей, более 200 студентов с разрешения писателя сидели на сцене, еще около 500 слушали его с помощью установленных к коридорах и холлах динамиках. Аудитория состояла не только из студентов MIT. Люди приезжали из Гарварда, из Университета Рэдклиффа, из Бостонского университета и из многочисленных колледжей, расположенных как в Бостоне, так и поблизости от него.

Той же осенью писатель принимает участие в организованной Фондом Менингера 6-й Конференции по проблемам тревожности – Хаксли полагал, что эта тема является самой важной в психотерапевтической проблематике. Конференция 1960 г. была весьма необычной по составу участников, ибо наряду с психиатрами были приглашены и священники. Как те, так и другие, трактуя эту проблему, считали тревожность одновременно благословением и проклятием. В самом деле, с одной стороны, именно это состояние в ряде случаев позволяет осознать существование некой проблемы, требующей от человека решения. С другой стороны, наличие тревожности лишает нас возможности концентрироваться на настоящем и, следовательно, не позволяет увидеть действительно актуальные задачи, взывающие к вниманию[134]134
  О различных подходах к проблеме тревожности см. материалы конференции «Конструктивные аспекты тревожности» (1960) (Constructive Aspects of Anxiety / Ed. S. Hiltner and K. Menninger. New York; Nashville: Abingdon Press, 1963).


[Закрыть].

В сентябре 1960 г. писатель едет в Дартмутский колледж на съезд «Важнейшие вопросы сознания в современной медицине» (Convocation on the Great Issues of Conscience in Modern Medicine) (Letters, 893, 895). По существу, это была первая в истории конференция, посвященная биоэтике. Вероятно, Хаксли осознавал важность происходящего в этом ученом собрании, тем не менее, писатель был разочарован тем обстоятельством, что практически все до единого доклады были посвящены вопросам медицинской этики, вызванным стремительным развитием генетики, и сопутствующим евгеническим спорам. Хаксли ожидал, что на съезде речь пойдет не только о проблемах физического здоровья, продления жизни и тому подобном, но и о здоровье психическом, а главное – о «промывании мозгов», т. е. о нарушении медицинской этики не только психиатрами, но и всеми, кто вовлечен в процесс регуляции поведения. Но, к сожалению, эта тема так и осталась за пределами дискуссии.

В июне 1960 г. писатель отправляется в Текате (Мексика) на симпозиум, посвященный скрытым возможностям человека (Tecate Symposium on Human Potentialities) (Letters, 892). Его доклад посвящен необходимости отстраниться (хотя бы на время) от практически неразрешимой проблемы организации отношений личности с государством и обратиться вместо этого, быть может, к не менее трудной, но все же, как ему казалось, в принципе разрешимой проблеме личностного роста.

Вышеперечисленные научные и просветительские проекты, активным участником которых был Олдос Хаксли, а также его неизменная увлеченность вопросами естественных наук не позволяет предположить, что писатель когда-либо пренебрежительного относился к науке и прогрессу, что якобы прочитывается в «Дивном новом мире», а также в последующих его романах. Хаксли обвиняет отнюдь не науку, не знание, а добровольное или инспирированное невежество масс, а также злонамеренность власти.

Указывая на необходимость «научного просвещения» писателей, он, вместе с тем, неизменно подчеркивал ограниченность научного знания как такового, что нисколько не усмирило собственную страсть писателя к науке, однако задало ей неожиданное направление. Пусть не в поэзии, как об этом мечтал сам О. Хаксли, а в прозе, но наука обрела в его произведениях тот драматизм и ту особенную интригу, которых ему так сильно недоставало в литературе предшественников и современников.

Хаксли полагал, что наука оказывает все более существенное влияние на дух, сознание и абсолютно все стороны жизни человека и планеты. Следовательно, писатель просто-напросто не может ее игнорировать. Разумеется, это спорная точка зрения. В современной литературе найдется немало литераторов, словно не замечающих того, в каком именно времени они живут. Но у Хаксли не было ни малейшего сомнения в значительности того места, которое должна занимать наука в современной культуре.

Знаменитый философ и политолог Исайя Берлин, неоднократно встречавшийся с Олдосом Хаксли, пишет в своих воспоминаниях: «Наверно, после Спинозы никто с такой страстью, последовательностью и полнотой не верил в тот принцип, что освобождает лишь знание <…>»[135]135
  Берлин И. Олдос Хаксли // Хаксли О. Серое Преосвященство: этюд о религии и политике. М.: Московская школа политических исследований, 2000. С. 10.


[Закрыть]. Хаксли действительно не мыслил цивилизацию без развития науки, он не был сторонником опрощения, но вместе с тем ясно видел, какую угрозу представляет для мира слияние бюрократии с технократией. В письме к Бертрану Расселу, он задает риторический вопрос: «Не утратит ли она [наука] в результате «человечность»? (Letters, 391).