Текст книги "Клиническая ложь"

– Благодарю. Так зачем же вам понадобился дядя?

– У него украли попугая! – брякнул Мономах, не желая рассказывать долгую историю приобретения птицы.

– Что?! – вытаращила глаза собеседница.

– Траурного какаду.

– Простите, но здесь, видимо, какая-то ошибка: дядя недолюбливал все виды живности, включая пернатых!

В этот момент Мономаха отвлекло какое-то движение за стеклом магазина напротив.

Входя в «Нужные вещи», он краем глаза заметил, что там располагался мебельный магазин. Кто-то стоял у витрины, рядом с выставленными на ней стульями с резными спинками. Стульев было аккурат двенадцать. Мономах не мог разглядеть не только лица человека, смотревшего на него через улицу, но даже и сказать, мужчина это или женщина. А может, человек вовсе и не на него смотрел?

Отведя взгляд, он попытался возразить:

– Но как же, я связывался с заводчиком…

– Ах, вы про ту птичку! – отмахнулась племянница Рукояткина. – Действительно, много лет назад дядя приобрел попугая. Только вот, как я уже сказала, он никогда особо не любил животных и раньше не держал их. Думаю, попугай показался ему хорошим интерьерным решением – ну, знаете, вроде большого аквариума, например. Однако птица требовала много внимания и была непроста в содержании. Поняв, что совершил ошибку, дядя продал его кому-то из друзей, более опытных в таких делах… Но откуда вам все известно?

– Дело в том, что я, кажется, нашел этого самого попугая.

– Такое вряд ли возможно: все случилось так давно! С чего вы вообще взяли, что птица – та самая?

– Она окольцована, а на кольце есть информация о заводчике, который и дал мне координаты вашего покойного дяди.

– Понятно. Что ж, как бы то ни было, дядя давно избавился от попугая. Кто бы его ни украл, вам нужно иметь дело с новым владельцем.

– А вы, случайно, не знаете, кто бы это мог быть?

– Понятия не имею! Дядя не обсуждал со мной птицу – он считал ее обузой и при первой же возможности отдал. Простите, это все, чем я могу вам помочь?

– По всей видимости, да, – пробормотал Мономах.

– Тогда хорошего вам вечера!

Выйдя на улицу, он по привычке взглянул на небо – ни облачка, а ведь дело к ночи! Странно даже, что магазины в центре работают так долго – на часах начало десятого!

Он посмотрел через улицу на витрину мебельного магазина. Никто не входил и не выходил, однако свет горел ярко, а значит, они тоже еще открыты.

Мономах решил рискнуть.

Как и «Нужные вещи», магазин оказался гораздо просторнее внутри, чем выглядел снаружи – наверное, это свойство всех помещений, находящихся в старинных зданиях.

Его никто не встретил у дверей, поэтому Мономах получил возможность пройтись по магазину.

В последний раз он покупал мебель, когда они с сыном обставляли дом. Правда, почти всем занимался Тема, Мономах лишь давал добро – если у него было время взглянуть на то, что предлагал сын.

Надо признать, в таком магазине, как этот, Мономах смог бы позволить себе разве что от дохлого осла уши, как говаривал Остап Бендер: ценник кусался.

Заметив какое-то движение справа, Мономах повернулся в ту сторону и увидел крошечного пожилого мужчину в старомодном костюме с повязанным под воротником рубашки шейным платком.

– Доброго вечера, – поздоровался незнакомец.

Мономах почему-то сразу решил, что это и есть хозяин магазина.

– Чем могу помочь?

– Скажите, вы знакомы с господином Рукояткиным? – напрямую задал вопрос Мономах: скорее всего, именно этот человек наблюдал за ним через стекло, ведь больше здесь никого нет.

– С Аркадием Андреевичем? – медленно переспросил тот. – Да, имел честь. А вы, простите, кем ему приходитесь?

– Да никем. Видите ли, ко мне случайно попала его птица…

– Капитан?!

– Капитан?

– Ну, вы сказали, птица Рукояткина… Кстати, какой он породы? – вдруг подозрительно нахмурился дядечка.

– Какаду. Траурный.

– Точно! Позвольте представиться, меня зовут Моськин Олег Григорьевич.

Мономах подумал, что фамилия как нельзя больше подходит этому маленькому, сухонькому человечку.

Он в свою очередь тоже представился.

– Молодой человек, а не выпить ли нам кофейку? Я, пожалуй, закроюсь, ведь вряд ли кто-то решит посмотреть мебель на ночь глядя, верно?

Не дожидаясь ответа, старик подошел к двери и перевернул табличку с надписью «Открыто» обратной стороной.

«Молодым человеком» Мономаха называло считаное число людей, ведь ему перевалило за сорок пять, однако по сравнению с хозяином магазина он, пожалуй, действительно являлся таковым.

Олег Григорьевич проводил гостя в небольшое подсобное помещение, служащее одновременно складом и кабинетом. Здесь располагались несколько стеллажей с книгами и тяжеловесный дубовый стол с ноутбуком, на стенах висели слегка выцветшие, но явно дорогие шелковые ковры, а на одной из полок стояла кофеварка. Видимо, она уже была заряжена, так как Моськин с ходу нажал кнопку, и машина заработала.

Мономах лишь мечтал о таком, простом в обращении, агрегате, но пока не было денег на его приобретение.

Словно по волшебству, на столе появились маленькие чашечки из костяного фарфора, блюдечко с сахаром и розетка с тонко нарезанными лимонными дольками. Аромат хорошо обжаренных зерен постепенно заполнял комнату, делая ее как-то по-старинному уютной.

– Итак, Владимир… – начал Моськин и тут же осекся: – Простите, можно по имени, ведь я вам в отцы гожусь?

– Конечно, можно, – согласился Мономах.

– Так вот, Владимир, не могу выразить, как я рад, что Капитан жив! Аркадий Андреевич обожал эту птицу, она была его единственным настоящим другом, практически родственником! Помню, когда Капитан заболел, уж Аркадий Андреевич обзвонил всех знакомых, нашел самого лучшего ветеринара-орнитолога, поехал к нему в Москву…

– В Москву?!

– Ну да, потому что ситуация вроде была серьезная. Ну ничего, слава богу, Капитан поправился, хотя влетело это Аркадию Андреевичу в копеечку!

– Получается, вы не знали, что Капитан пропал?

– Да я понятия не имел!

– Племянница вашего приятеля сказала, что его хозяин недавно умер…

– Да-да, ужасная трагедия! Знаете, ведь Аркадий Андреевич был очень здоровым человеком, хоть он и старше меня на семь лет!

– Сколько же ему было?

– Мне шестьдесят восемь, следовательно, ему…

– Семьдесят пять?

– Именно! И все же на самочувствие он не жаловался, наоборот – каждый день, в обед, пропускал рюмочку коньяку, считая это единственно необходимым ему лекарством. С утра и по вечерам он проходил приличные дистанции в Адмиралтейском саду… Он, знаете ли, уже много лет серьезно занимался скандинавской ходьбой.

– Племянница сказала, сердечная недостаточность.

– Ну да, она скажет… – хмыкнул Моськин.

– Вы что-то имеете против нее?

– Не то чтобы против, – вздохнул хозяин магазина. – Я Тамару практически не знаю – ни разу не видел ее, пока Аркадий Андреевич был здоров. Думаю, они не общались – он даже не упоминал о том, что имеет родственницу.

– Он остался совсем один?

– Да, на старости лет… К несчастью, никто не может предсказать, где и с кем ты окажешься в преклонных летах! Бывает, дом полная чаша, семья, а в старости – стакан воды, как говорится, поднести некому. У Аркадия Андреевича так и вышло. Была у него жена, был сын, только вот утонул он, когда ему едва-едва стукнуло тридцать, можете себе представить? Жена умерла лет десять назад… Мы примерно тогда и познакомились. Аркадий Андреевич когда-то начинал с крошечного помещения по этому же адресу. Дело пошло, и он постепенно выкупил два соседних помещения, с боем получил разрешение на перепланировку… Как я уже говорил, на здоровье он не жаловался, но в последние годы частенько сетовал, что некому оставить нажитое честным трудом, нет у него преемника.

– А племянница?

– Да он и не вспоминал о ней! Не знаю, что там у них случилось, но, видимо, что-то было, иначе бы Аркадий Андреевич так себя не вел – не такой он человек, понимаете? Можете себе представить, как я удивился, увидев Тамару в магазине!

– Как она объяснила ситуацию?

– Оказывается, Аркадий Андреевич сломал шейку бедра во время одной из прогулок в парке.

– Как же так вышло? – заинтересовался Мономах: услышав магическое словосочетание «шейка бедра», он ощутил себя в своей стихии – сколько же он за свою жизнь поставил протезов именно в это место – и не сосчитать!

– Да я и не знаю толком, Тамара просто сказала, что перелом. Ужасный несчастный случай! В старости, сами понимаете, кости хрупкие, вот и слег Аркадий Андреевич.

– А чего же слег-то? – удивился Мономах. – Операцию же можно было сделать! Бегать марафонские дистанции ваш приятель, конечно, вряд ли смог бы, но снова заниматься скандинавской ходьбой – вполне возможно!

– Вот и я не понимаю почему. Разговаривал с Тамарой, она объяснила, что у него анализы были плохие, да и с сердцем проблемы, поэтому операцию нельзя было сразу сделать. Обещала, что обязательно этим озаботится, как только дяде полегчает.

– А сами вы с ним не разговаривали?

– Нет, к сожалению: он телефон отключил. Аркадия Андреевича понять можно – наверное, ему не хотелось жаловаться, а чувствовал он себя не лучшим образом. Как ни крути, близкими друзьями мы не были… А потом, как гром среди ясного неба, я узнаю, что Аркадия Андреевича не стало!

– Сколько же времени прошло между аварией в парке и смертью Рукояткина?

– Да всего-то около месяца!

Они помолчали, смакуя кофе.

– Скажите, Олег Григорьевич, почему ваш приятель отдал Капитана? Ведь, по вашим же словам, он души в нем не чаял!

– Отдал?

– Ну, Тамара сказала…

– Ох, Тамара, Тамара!

– А что, не так было?

– Аркадий Андреевич ни за что не отдал бы Капитана, он до последнего обитал в магазине!

– Попугай жил не у него дома?

– Видите ли, квартира у Аркадия Андреевича хоть и в центре, но она небольшая, и для такой крупной и прихотливой птицы там маловато места. Кроме того, будучи человеком одиноким, он гораздо больше времени проводил в магазине, чем дома. Поэтому Капитан с самого начала жил в центральном филиале магазина, он стал своего рода символом этого места. Постоянные покупатели Аркадия Андреевича порой приносили ему всякие вкусности – початок кукурузы, яблоки… После смерти Рукояткина я зашел в «Нужные вещи» всего один раз – хотел поговорить с Вероникой Генриховной…

– А это еще кто?

– Прежний продавец-консультант. Вероника Генриховна и Аркадий Андреевич вместе начинали бизнес, у нее был нюх на предметы старины, пользующиеся повышенным спросом, да и с покупателями она работала как, не побоюсь этого слова, настоящий художник! Знаете, Владимир, продавать ведь тоже надо уметь. Один консультант сидит себе целый день в телефоне или, скажем, в окно глазеет и даже не заметит, что в помещение вошел потенциальный клиент. Некоторые просто поглазеть заходят, но хороший продавец воспринимает каждого гостя серьезно и пытается его заинтересовать, а заодно окружить вниманием и заботой, заставить почувствовать себя желанным и уважаемым. Сколько раз Веронике Генриховне удавалось сделать из случайных клиентов постоянных, я даже сказать затруднюсь: они заходили рассмотреть вещь явно не по карману, а уходили страшно довольные, с совершенно другой, которую разыскала для них Вероника Генриховна!

– Она больше не работает?

– Как видите, нет – вместо нее теперь молодая свиристелка, которая ничего не смыслит в антикварном бизнесе! Аркадий Андреевич ни за что не потерпел бы такого, с позволения сказать, «специалиста»!

– Как вам объяснили отсутствие Вероники Генриховны?

– Бог с вами, Владимир, кто я такой, чтобы со мной объясняться? Но вот отсутствие Капитана показалось мне гораздо более удивительным!

– А-а, так Капитана тоже не стало сразу после смерти Рукояткина?

– Я знал, что на время болезни Аркадий Андреевич попросил привезти его к нему домой, так как боялся, что птичка заскучает, но я подумал, что после смерти хозяина попугая было бы логично вернуть в магазин. Естественно, я поинтересовался, куда делась птица, на что Тамара ответила мне, что она умерла.

– Ни того ни с сего?

– От горя. Знаете, я поверил, ведь Капитан и Аркадий Андреевич были сильно привязаны друг к другу. Я слышал, что собаки и даже некоторые кошки могут умереть от тоски по хозяевам, однако не предполагал, что это касается и птиц! Тамара сказала, что все время, пока дядя болел, Капитан выщипывал себе перья, а ей было недосуг им заниматься, ведь у нее на руках были и пациент, и магазины, требующие присмотра: нужно было убедить клиентов, что ничего не изменилось и они по-прежнему могут приобретать необходимые им вещи…

– Интересный способ сохранить клиентуру, уволив опытного консультанта! – заметил Мономах.

– Ну, это-то как раз понять можно, – вздохнул Моськин. – Видите ли, у Вероники Генриховны характер не сахар, да и возраст пенсионный. Ей за шестьдесят – так что Тамара могла не захотеть, чтобы кто-то более опытный делал ей замечания и учил бизнесу. Новая метла по-новому метет, слышали выражение?

Уж Мономаху ли не знать, ведь он на своем веку в больнице пережил нескольких главврачей!

– Значит, сами вы с Вероникой Генриховной не разговаривали? – решил уточнить Мономах.

– Нет, я ведь близко общался только с Аркадием Андреевичем.

– И телефона ее у вас нет?

– А зачем вам ее телефон?

– Ну, я бы все-таки хотел выяснить, что случилось с Капитаном: похоже, Тамара вам солгала насчет его смерти. Зачем она это сделала? Если птицу украли, почему так и не сказать?

– Д-да-а, вы правы, правы… – задумчиво кивая седой головой, протянул Моськин. – И почему мне самому в голову не пришло?

– Ну, вы же не знали, что Капитан жив!

– Верно, верно… Знаете, Владимир, телефона Вероники Генриховны у меня нет, зато, кажется, есть адрес!

– Неужели?

– Обычно Аркадий Андреевич сам заказывал вещи из других городов и из-за границы, но иногда доверял это Веронике Генриховне. Посылки и бандероли курьеры доставляли прямо в магазин, но однажды возникла какая-то накладка, и пакет задержался на несколько недель. Аркадий Андреевич в тот самый момент, как назло, находился в командировке, а Веронике Генриховне потребовалось взять пару дней выходных, чтобы пройти медицинское обследование, так что магазин был закрыт. Курьер не удосужился заранее позвонить клиенту, привез бандероль и уперся в закрытую дверь. Тогда он все-таки связался с Аркадием Андреевичем, и тот попросил меня принять бандероль и забросить ее по адресу Вероники Генриховны. И, сдается мне, я его сохранил! Если вы подождете, я попытаюсь…

– Буду премного благодарен! – заверил старика Мономах.

Он и сам не мог объяснить себе, зачем это делает.

Так случалось каждый раз, когда он сталкивался с загадкой: любознательный червячок в его мозгу поднимал голову и начинал точить изнутри, требуя выяснить, что происходит.

Мономах много раз давал себе зарок никогда больше не вмешиваться в дела, не имеющие отношения к его непосредственным врачебным обязанностям, но ничего не мог с собой поделать – любопытство пересиливало здравый смысл.

* * *

Антон всегда чувствовал себя не в своей тарелке в таких местах – казалось, они отделены от остального мира, хоть и находятся от него в непосредственной близости.

К «таким местам» в его представлении относились больницы, хосписы, дома малютки и детские дома. Наверное, даже просто находиться вблизи людского горя тяжело, хоть оперу и приходилось ежедневно иметь дело с малоприятными проявлениями человеческой природы, и, казалось бы, душа его давно должна была очерстветь.

Снаружи все выглядело вполне себе благостно: большая детская площадка, на которой резвились дети, одетые в яркие, разноцветные курточки и шапки, а рядом стояли, болтая, воспитательницы – с виду обычный детский садик. И все же витало здесь что-то, в самом воздухе, делающее этот пятачок отличным от других – счастливых – мест.

Шеин не мог отогнать от себя мысль о том, что здесь живут дети, лишенные родительской любви и заботы, дети, которым в свои юные годы пришлось в жизни испытать куда больше, чем иным взрослым за всю длинную жизнь. А потом эти дети выходят во взрослую жизнь, но при этом они никому не нужны: детский дом благополучно забывает об их существовании, выполнив функции, возложенные на него государством, а «на воле» их никто не ждет – кроме, разве что, все тех же «родителей», алкоголиков и наркоманов, благодаря которым они, собственно, и оказались в системе.

Детский дом, где большую часть жизни прожила Даша Субботина, был выкрашен в жизнерадостный зеленый цвет.

В дверях Антона встретил охранник, проверивший документы и объяснивший, как попасть к директору.

Почему-то Шеин ожидал увидеть дородную тетку с «халой» на голове – наверное, сказалось стереотипное мышление, – однако ему навстречу из-за стола поднялся подтянутый лысоватый мужчина приятной внешности, примерно возраста Антона.

Очевидно, охранник успел связаться с ним и доложить о приходе человека из СК, так как хозяин кабинета сразу же протянул оперу руку и представился:

– Иван Сергеевич Прошин, директор.

Антон пожал протянутую ладонь и продемонстрировал корочки.

– Что же понадобилось от нас Следственному комитету? – поинтересовался Прошин, когда Антон разместился на стуле напротив него. – Вроде бы никто из воспитанников не сбегал в последнее вре…

– А что, часто бегут? – перебил Антон.

– Не то чтобы часто, но случается, – пожал плечами директор. – Дело житейское: бегут в основном домой, хоть там их и не ждет ничего хорошего. Однако дом есть дом, даже если он и ассоциируется с асоциальными родственниками! Неужели наши дети совершили какие-то противоправные действия?

– И такое бывает?

– Ну, вам ли не знать! – развел руками Прошин. – Так что все-таки произошло?

Антон вкратце ввел директора в курс дела.

– Ну надо же, какой ужас! – пробормотал тот, выслушав опера до конца. – Я всегда думал, что у Даши, в отличие от большинства наших воспитанников, есть будущее!

– В отличие от большинства? – переспросил Шеин.

– Не стану скрывать от вас то, что известно всем, кто работает в нашей системе: у семидесяти процентов детей, оказавшихся в детском доме до десяти лет, мало шансов выбиться в люди, – вздохнул Прошин. – Они привыкают к тепличным условиям нашего дома, к тому, что все вещи, включая гигиенические прокладки, простите за подробность, покупаются для них нашим персоналом, еда готовится, уборка производится и так далее. Они совершенно не умеют обращаться с живыми деньгами и поэтому профукивают подъемные – а в Питере эта сумма не такая уж и маленькая – за пару недель! Это я о тех, кто является полными сиротами и не имеет родственников. Те же, у кого родители есть – а вы понимаете, какие это родители, – обычно перенимают их стиль жизни. Выйдя из наших стен, они возвращаются в среду, из которой государство в свое время их вырвало, но после восемнадцати деваться им некуда. Зачастую оказывается, что родители не лишены прав, таким образом, их дети не получают жилье от государства. Кроме того, получить жилье не означает, что вам сразу же предоставят жилплощадь: многим приходится ждать годами, у них уже свои семьи появиться успевают!

– Но Даша, насколько я понимаю, ни в какую «среду» не вернулась? – заметил Антон. – И квартиру она получила…

– Часть квартиры, – поправил директор. – Пополам с еще одной девочкой. Даше некуда было возвращаться, и я считал, что ей невероятно повезло в этом смысле! Помимо того что никто не тянул ее назад, у Даши был талант: она отлично готовила. Ее воспитатель рассказывала, что она целые тетради исписывала рецептами, ни одного кулинарного шоу по телевизору не пропускала, и я не сомневался, что…

Прошин осекся и умолк.

– Скажите, что вам известно о желании Дарьи открыть собственный бизнес?

– Бизнес? – озадаченно переспросил директор. – Вот уж не думал, что она может на такое решиться!

– Вы же сами прочили ей большое будущее!

– Да, но я не имел в виду такие серьезные начинания! Мне казалось, Даша без труда устроится на работу в общепит.

– Значит, вы знали, что она поступила в техникум?

– Разумеется, ведь мы присматриваем за своими воспитанниками во время учебы. Даша была одной из лучших на потоке, и даже стажировалась не где-нибудь, а в ресторане гостиницы «Эмеральд», а это кое о чем говорит!

– А как насчет личной жизни?

– Вот тут, уж извините, я вряд ли вам помогу: мы с ней были не настолько близки… Но вы можете побеседовать с ее воспитателем, Евдокией Георгиевной. Пригласить?

– Не стоит. Если вы подскажете, где ее искать, я справлюсь сам.

Евдокия Георгиевна Жирикова оказалась в комнате отдыха. Дети находились на уроках, и в помещении было пусто. На столах лежали коробки с мелками и пластилином, на стеллажах стояли разнообразные настольные игры, а на стене напротив длинного дивана висел большой телевизор.

В целом создавалось впечатление, что детям здесь хорошо, ведь комната ничем не отличалась от подобных в детском саду или школе. Тем не менее Антон знал, что это не вышеозначенные учреждения, и оттого испытывал странное чувство, словно все это – нереально. Красивая картинка вроде нарисованного очага, прикрывавшего дырку в стене каморки папы Карло, а за ним – пустота.

Жирикова тоже не оправдала его ожиданий, оказавшись мышеподобной женщиной неопределенного возраста, одетой в ярко-розовую кофту на пару размеров больше, чем необходимо, и длинную черную юбку, из-под которой беззащитно торчали тонкие щиколотки ног, обутых в сильно поношенные туфли-лодочки без каблуков.

Тем не менее на ее безымянном пальце Шеин заметил обручальное кольцо.

Господи, неужели это практически бесполое существо замужем?

Однако стоило Жириковой заговорить, Антон пожалел о том, что осудил ее раньше времени за полное пренебрежение к собственной внешности: голос у воспитательницы оказался звонким, как у девчонки, бодрым и на удивление приятным.

Услышав, зачем пришел незваный гость, Жирикова, спав с лица, мешком осела на диван.

– Я так и знала! – вырвалось у нее, и Антон сделал стойку: неужели прямо сейчас он выяснит, кто виноват в гибели девушки?

– Почему вы так говорите? – спросил он.

– Я ведь предупреждала ее, что с таким кавалером до беды недалеко!

– Вы сейчас кого имеете в виду – Романа Саблина?

– Впервые слышу это имя! Я говорю об Алексее… фамилии, к сожалению, не знаю.

– И что не так с этим Алексеем?

– Да все с ним не так! Он хоть и не из детского дома, зато из семьи алкоголиков. Папаша его вроде сидел, и не раз, и сынок по его стопам пошел.

– Откуда вы все это знаете?

– Даша рассказывала. Она раньше часто забегала поболтать, ведь у нее, кроме нас, никого нет… Потом перестала, но звонила исправно, пару раз в неделю.

– Значит, Алексей вам не нравился? – уточнил Антон. – А вы-то сами его видели?

– Один раз Даша с ним приходила – думаю, хотела своего парня продемонстрировать. У нее до этого не было никого, Алексей первым стал…

– И что именно вас не устроило, помимо его гм… родословной?

– Сидел он – и, насколько я поняла, не единожды. За разбой сидел! Он агрессивный, грубый мужик, а Даша… Я, конечно, понимаю, почему она за него уцепилась: наши воспитанницы живут с чувством незащищенности, а когда выпускаются, ощущают ее еще сильнее. Вот они и прилипают к первому встречному, который обратит на них внимание: им кажется, что брутальный мужчина уж точно защитит их от злого мира и обеспечит безопасный тыл. Только вот брутальность – она в кино хороша или в комиксах про супергероев. В жизни, как правило, это показатель хамства, невоспитанности и даже асоциальности, если не откровенной антисоциальности!

– И вы все это поняли с одной встречи?

– Нет, но Алексей не понравился мне с первого взгляда, это правда. А потом Даша много о нем рассказывала, и я смогла убедиться, что мое изначальное впечатление было абсолютно оправданным! К счастью, она довольно быстро поняла, что ошиблась: вся «защита» ее поклонника сводилась к тому, что он набрасывался с кулаками на любого, кто, как ему казалось, не так посмотрел на его девушку, а «забота» проявлялась в мордобитии, если Даша делала что-то, что его не устраивало.

– Он ее бил?

– Ну, не до крови, но до синяков – случалось.

– И Дашу это не смущало?

– Разумеется, смущало! Поначалу она, как любой обделенный жизнью человек, копалась в себе, думала, что она виновата во внезапных вспышках неконтролируемого гнева Алексея. Но после неоднократных бесед со мной Даша начала приходить к выводу, что этот парень – вовсе не то, что ей нужно. Просто он встретился ей в момент, когда Даша чувствовала себя наиболее уязвимой, и она уцепилась за него, как за спасательный круг. Только круг оказался ярмом, и до нее стало наконец доходить, что с отношениями, ведущими в тупик, пора завязывать.

– И что, завязала?

– Да. Даша прямо сказала Алексею, что больше не желает его видеть.

– И как он это воспринял?

– Сами можете представить – с его-то характером! Он не смирился, стал преследовать Дашу. Именно поэтому она с таким энтузиазмом ухватилась за работу в богатом доме – она надеялась, что уж там-то Алексей ее не отыщет.

– Так вы считаете, отыскал? – предположил Антон.

– Как она погибла? – вместо ответа спросила Жирикова.

– В интересах следствия я не вправе разглашать информацию.

– Что ж… Да, мне кажется, Алексей мог причинить ей вред. Не думаю, что намеренно, но он парень сильный, здоровый, а Даша была хрупкой, вы же знаете!

Антон видел тело – Дарья Субботина действительно не отличалась крупным телосложением, и справиться с ней было бы легко.

– А как давно вы общались с Марией Ладогиной? – поинтересовался он.

– Не общалась с тех пор, как она выпустилась, – покачала головой воспитательница. – Я имею в виду, лично.

– А как тогда?

– Через преподавателей в колледже.

– Они ведь с Дашей учились в разных учебных заведениях, верно?

– Маша поступила на маляра-штукатура. Знаете, Даша ведь исключение, у нее был дар и большое желание осуществить мечту. А вот Маша, она как все – куда направили, туда и пошла.

– То есть ни к чему особенному у нее душа не лежала?

Жирикова кивнула.

– Так они с Дашей подругами, получается, не были?

– Да нет, какими подругами! Даша с Олей Лукиной дружила, их объединяли общие интересы.

– Тогда почему Даша и Маша попали в одну квартиру при получении жилья – разве руководство не учитывает отношения между воспитанниками?

– Учитывает, по возможности, но ведь у Оли жилье-то есть, родительское, а значит, квадратные метры не полагаются. Так вот и вышло, что Даша с Машей в одной квартире оказались.

– Скажите, а Даша не делилась с вами своими планами по продаже своей доли?

– Значит, она все-таки это сделала!

– Что сделала?

– Уж как я ее отговаривала, когда Даша прибежала в один день и защебетала, что нашла деньги на раскрутку бизнеса, о котором грезила. Я удивилась, спросила, откуда финансы, а она возьми да ляпни, что нашла покупателя на свою комнату. И что, если получится уговорить Машу, они смогут купить две квартиры поменьше в другом районе!

– И вы это одобрили?

– Смеетесь?! Да я наорала на нее, пыталась объяснить, что их могут обмануть, и они останутся на улице, а помочь некому… Однако проблема не в этом, а в том, что план Даши был неосуществим: она не могла продать муниципальное жилье!

– Погодите, разве квартира не находилась в долевой собственности у девочек?

– Видите ли, по закону жилплощадь не передается в собственность сирот, если только они до двадцати трех лет не выкупят ее у государства по рыночной стоимости. Сами понимаете, откуда у них деньги? Да и вообще в этом нет смысла: получается, чтобы продать квартиру или ее часть, нужно сначала ее купить – бредятина какая-то!

– То есть они не имеют права приватизировать жилье?

– При предоставлении жилья заключается не договор о дарении, а договор о временном проживании на указанный период.

– И что это за «указанный период»?

– Пять лет. Договор может пролонгироваться бессрочно вплоть до момента смерти воспитанника.

– Странно…

– Да, странно. Потому что Даша, казалось, меня не услышала. Она выглядела на удивление безмятежной создавалось впечатление, что у нее все на мази, и она уверена в том, что делает. Честно говоря, за Дашу я не слишком беспокоилась, ведь у нее всегда была голова на плечах – ну, я так считала, пока она не прискакала с этой бредовой идеей о продаже жилья, а вот Маша…

– А что Маша?

– Понимаете, об этом не принято говорить, но многие наши дети привыкли считать, что им все должны – государство, родители, воспитатели. И, разумеется, другие люди – соседи, работодатели… Обратной стороной инфантилизма воспитанников является то, что они слишком доверчивы и легко попадаются на самые простые уловки мошенников. Маша была именно такой. Чуть что, она заводила шарманку с музыкой «все меня бросили». Она не отличалась трудолюбием, любила погулять, часто сбегала из нашего дома, а через несколько дней либо возвращалась сама, либо ее приводили полицейские. В одну из таких отлучек она забеременела…

– Сколько ей было?

– Тринадцать.

Антон тихонько присвистнул.

– Как видите, у руководства был лишь один выход – аборт.

– Как она это перенесла?

– Как кошка – отряхнулась и побежала дальше. В прямом смысле. У нее с подросткового возраста были проблемы с алкоголем – сказывалась плохая наследственность, ведь оба ее родителя померли от пьянки… Начинала с пива, как водится, а потом и водочку полюбила, и бодягу всякую – что достать удавалось. И ведь ей нельзя было злоупотреблять алкоголем – только не с такими проблемами с сердцем! Я не считала Машу хорошей соседкой для Дарьи, но надеялась, что пример последней окажет на нее положительное влияние! Дашу, как принято говорить, ангел поцеловал в темечко, и я всегда считала, что уж у кого-кого, а у нее все сложится наилучшим образом!

– Так вы не знаете, осуществила ли она свое намерение?

– Мы не виделись несколько недель. Я звонила ей, но Даша говорила, что занята и не может приехать – хозяйка, дескать, сильно ее загружает, и нет времени даже поболтать… Если б я только знала!

– Вы знаете адрес квартиры, в которой прописаны Ладогина и Субботина? – спросил Антон.

– Я никогда там не бывала, но, думаю, если поискать…

– Сделайте одолжение, поищите.

Жирикова тяжело поднялась на ноги и пошла к выходу: ее движения были замедленными и неловкими, словно ей на плечи внезапно опустилась вся тяжесть мира.

* * *

Мономах сделал пару глубоких вдохов, после чего постучал в дверь кабинета Нелидовой.

Он клял себя за то, что связался с начальницей – никогда нельзя завязывать подобных отношений на работе! С врачом или медсестрой из другого отделения – почему бы и нет, но только не с боссом!

Беда в том, что в начале отношений Мономах понятия не имел, что Нелидова станет его начальницей, а вот она, напротив, была в курсе сего факта, однако предпочла не ставить в известность Мономаха. Видимо, где-то в глубине души она понимала, что в таком случае он не согласился бы на связь, которая могла подставить под удар их обоих. Но в особенности его.