Текст книги "Москва и москвичи через призму столетия"

В обществе женщина постоянно должна была поддерживать свою репутацию: казаться ровной, спокойной, бесстрастной и владеть собой в совершенстве. Вообще женщина того времени начинала играть в жизни общества всё большую роль, они устраивали в своих домах литературные салоны, музыкальные вечера. Они считали своей обязанностью покровительствовать молодым писателям и поэтам, отыскивать новые певческие таланты.

Еще один штрих к образу москвича-дворянина ХIХ столетия: дуэль.

Порой это было единственным способом разобраться с обидчиком, восстановить свою честь после нанесённого оскорбления. Уклоняться от дуэли было позором. Если в первые годы правления Александра I дуэли редко бывали смертельными и дело заканчивалось ранением, поскольку чаще всего дрались на саблях и шпагах, то достаточно быстро холодное оружие было вытеснено пистолетами, что привело к увеличению смертельных исходов поединков.

Условия часто были чрезвычайно суровые – стрелялись с десяти, восьми, а иногда и трех шагов. Зачастую происходили нарушения правил и традиций ведения поединка. Нередко дуэлянты обходились без секундантов, иногда их было только двое, вместо положенных четырёх. Как правило, врачи на дуэли не приглашались, поэтому первая помощь опаздывала. Если оба промахивались, то становились к барьеру повторно, до кровопролития. До самого конца XIX века в России не было своих дуэльных кодексов и такие поединки были уголовным преступлением. В конце XVIII – первой трети XIX века за дуэль могли заключить в крепость на срок до года, разжаловать в солдаты с правом или без права выслуги, перевести в действующие части (обычно на Кавказ), из гвардии в армию тем же чином, иногда – в дальний гарнизон и т. п. Если дворянин не служил, то в качестве наказания назначалось церковное покаяние, иногда сопровождавшееся ссылкой в деревню или запретом въезда в столицы. Иногда участие в дуэли оставалось без последствий или ограничивалось нахождением под следствием. Православная церковь относилась к дуэлянтам как к душегубам и самоубийцам. Во времена наполеоновских войн – с 1805 по 1815 год – поединков стало меньше. Однако после дуэлянты снова засуетились. Это время характеризуется образованием тайных обществ, стремлением образованного дворянства во всем противопоставить себя господствующей системе, выразить свои политические взгляды и недовольства. Именно в декабристской среде появляется тип «идейного бретера». Бретером называли заядлого дуэлянта, готового драться по любому, самому ничтожному поводу, часто намеренно провоцировать противника.

Идеальным образцом такого типа был декабрист Михаил Сергеевич Лунин. Бравый гусар, участник Отечественной войны, один из учредителей «Союза спасения» и «Союза благоденствия», впоследствии осуждённый на двадцать лет каторги, он был человеком с глубоким пониманием политических проблем. Отчаянный вояка обладал гвардейской лихостью, тягой к рискам, доходившим до бретерства.

В мае 1814 года между ним и Алексеем Орловым случилась дуэль, причем без всякого повода. Однажды в разговоре кто-то пошутил, что Алексей ещё ни разу не был участником дуэли, тогда Лунин предложил ему драться. Отказаться было нельзя. Выстрелив в первый раз, Алексей промахнулся. Лунин дважды стрелял в воздух и давал противнику издевательские советы куда лучше целиться. Орлов снова промазал. В результате секунданты развели противников.

В конце десятых годов зарождается романтический стереотип дуэли «из-за дам». Публика с особым интересом следила за дуэлями, замешанными на любовных делах. Эти истории имели особую популярность и вызывали особенно широкие толки. Дуэльные истории такого рода отличались жестокостью, и бескровный исход поединка, как правило, не решал проблемы.

После 1825 года дуэль постепенно превращается в допотопный пережиток, который, по сути, ничего не решает, а затем вовсе уходит в прошлое.

Отечественная война 1812 года принесла москвичам огромные убытки и потери. Многие некогда всесильные дворянские роды совсем разорились. Московские балы и вечера стали скромнее, в отличие от роскоши аристократического Петербурга.

К 1830–40-м гг. доминирующим становится средний слой дворянства. Их дома становятся местом встреч людей, размышляющих о судьбах страны с литературно-философскими беседами и дискуссиями. В этот период интерес к общественной жизни, к культурным и политическим проблемам возникает особенно остро. Появляются различные общества, кружки, организации – научные, просветительные, литературные, политические, философские, тайные и явные.

Многие будущие члены тайных обществ обучались в Московском университете и университетском Благородном пансионе, где складывалось их мироощущение, свободомыслие и любовь к Отечеству. К выходцам из дворянских помещичьих семей относилось большинство западников и славянофилов, споры которых разгорелись особенно остро к 1840-м годам. Представители славянофилов сами предпочитали называть свое направление «русским» или «московским». Эти два направления общественной мысли выявились в ходе споров о дальнейшем пути России. Отрицая революционный путь Запада, славянофилы отстаивали российскую самобытность, были противниками крепостничества, им были дороги народность и православие, они верили в высокую духовность русского народа в противовес западному рационализму, а также были склонны к идеализации допетровской Руси. К славянофилам принадлежали высокообразованные русские дворяне: А. С. Хомяков, братья И. В. и П. В. Киреевские, К. С. и И. С. Аксаковы, Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев и другие.

Западники же считали, что Россия должна идти по пути других западных стран. Они высоко ценили западную цивилизацию, были противниками крепостничества, выступали за свободу личности, слова и печати, а также против самодержавия, отдавая преимущество конституционным порядкам западных стран. Западниками были молодые профессора Московского университета, писатели, журналисты, большинство из которых происходили из дворянских семей: Т. Н. Грановский, П. Н. Кудрявцев, П. Г. Редкин, Д. Л. Крюков, К. Д. Кавелин, И. С. Тургенев, В. П. Боткин, П. В. Анненков и другие. И пока научные и политические споры заполнили, восстановленные после пожара, дворянские гостиные, второе городское сословие, засучив рукава, сумело занять лидирующие позиции в городской жизни ХIХ столетия.

Магикане Замоскворечья

Москва издавна была торговой столицей. Города возникали как ремесленные поселения на очень выгодных, прежде всего для торговли, местах. Первопрестольная столица издавна находилась на пересечении сухопутных и водных торговых путей, связывающих ее со всеми российскими городами. С давних времен, отсюда вся Россия снабжалась товарами московского, внутрироссийского и зарубежного производства.

«В Москве нет только птичьего молока», – говорили в народе. Безусловно, ключевые позиции на внутреннем рынке принадлежали московскому купечеству. Это одно из самых колоритных городских сословий. В последние годы о нем написано немало. Однако, многочисленные опросы, тесты, викторины, которые проходят в рамках выставочных проектов или школьных викторин приносят малорадостную картину. В основном, о купечестве судят по литературным произведениям из «школьной программы». Кто из нас не оплакивал горькую судьбу Катерины из пьесы А. Н. Островского «Гроза», которая оказалась единственным «лучом света» в темном купеческом царстве?

Попробуем рассказать о сословии, которое, во все времена, у городских обывателей вызывало массу противоречивых эмоций.

Горожане над ними посмеивались, презирали, награждали обидными кличками – «кровосос», «мироед», «толстосум». С одной стороны, жили купцы замкнуто, многие погулять любили, чудили. С другой, широкая купеческая душа, искала спасения в мощной благотворительной деятельности. Городские больницы, приюты, богадельни, церкви, дома дешевых и бесплатных квартир, училища и детские сады, театры, музеи были построены на денежные средства тех самых «торгашей». Дары Третьяковых, Бахрушиных, Рябушинских, Морозовых, Щукиных, Руковишниковых, Фирсановых, Алексеевых, Хлудовых, Сорокоумовских стали основой многих музейных собраний. В конце ХХ столетия в Москву вернулся колокольный звон, который «льется» (как говорили когда-то в Первопрестольной) с колоколен чудом сохранившихся храмов – в память о «толстосумах темного царства», которые не жалели капиталов на постройку церквей.

Еще в начале ХIХ века, удивительный мемуарист Петр Федорович Вистенгоф, давая характеристику столичному купечеству, насчитал в Москве «три рода купцов…: один носит бороду, другой ее бреет, а третий только подстригает. Высшая степень образования в купце подразумевается тогда, когда он бреет бороду; низшая, – когда он ее носит, да еще занимается ею и гордится, оказывая явное негодование обритым; подстригающие составляют переход от последних к первым. Само собою разумеется, что часто борода бывает так умна и знает так хорошо коммерческие обороты, что проведет десять обритых подбородков».

Но прежде чем познакомить, любезного читателя, с колоритами и особенностями москвичей «торгового сословия», хочется сказать еще несколько слов о его возникновении. С чего все начиналось? Истоки надо искать, приблизительно, в ХIV столетии. Деление свободных горожан на сословия еще только зарождалось и московские торговые люди, связанные с международной торговлей, разделились на две группы. Тех кто торговал преимущественно с Золотой Ордой, Крымом стали называть сурожанами. Название происходило от города Сурож, так в средние века называли город Судак в Крыму. Купцов, имевших дела с Литвой, Новгородом, Смоленском называли суконниками, поскольку основным привозимым товаром было сукно из Фландрии. Постепенно сурожане превратились в особую купеческую прослойку, которая в официальных источниках стала называться «гостями». Это было логично – они были людьми приезжими. Довольно быстро московские гости освоились, образовав привилегированное сословие. Сурожане и суконники были людьми состоятельными, селились в самом Кремле, отстраивали там шикарные хоромы. К ХVI веку население московского посада стало создавать, говоря современным языком, торговые корпорации. Так появились Гостиная и Суконная сотни. Представители этих первых купеческих объединений получали «жалованные грамоты» от царей, пользовались особым уважением и привилегиями. На вершине «торгового Олимпа» стояли гости и Гостиная сотня. Гости имели полное право на покупку земли, были освобождены от торговых пошлин, податей, служб, обладали монополией на внешнюю торговлю. Но их было очень мало. Даже к концу ХVII столетия не набралось и 30 фамилий. Гостиная сотня объединяла самых состоятельных купцов, занимавшихся торговлей внутри государства. Льготы у них были те же, что и у гостей, однако, покупка земли была запрещена. Ниже на «торговой лестнице» стояли владельцы лавок, торговавшие как в розницу, так и оптом. Многие очень неплохо зарабатывали, правда, льгот никаких не имели. Лавку можно было сдать в аренду, за четыре-пять рублей в год, однако, арендаторы зарабатывали на половину меньше владельцев. На самом «дне» городского торгового мира находились посадские тяглецы, торговавшие вразнос квасом, пирогами, орехами, птицей, мелким галантерейным товаром и пр.

Толкучий рынок у Китайгородской стены. Открытое письмо. Издание В.Ф. Корнац

 
«Эх, полным – полна коробушка,
Есть в ней ситец и парча,
Пожалей, душа-зазнобушка,
молодецкого плеча…», —
 

поется в народной песне.

Действительно, стоило пожалеть, поскольку таскать короба с товаром на собственных плечах, с раннего утра до вечера требовало немало сил. Разносчики были одной из визитных карточек Москвы, их голосами был полон город. В этом бизнесе было немало женщин, которые чаще торговали пирожками собственного производства, лечебными травами, платками, букетиками цветов. В 1920-х годах можно было встретить на улицах молоденьких девушек, торгующих папиросами («папиросниц»), а в 1950-х в парках и на городских пляжах вразнос торговали мороженым.

Стремительно ворвавшийся в российскую историю, будущий император Петр 1 сначала «обрил» бородатое городское купечество, а потом уничтожил деление на гостей, членов Гостиной и Суконной сотен. Вместо сословия посадских людей были образованы сословия купцов и мещан, окончательно юридически оформленные во времена матушки – Екатерины II.

Кстати, «мещанин» буквально означало горожанин – от слова «место», т. е. «город». До сих пор мы употребляем слово «предместье», которое обозначает поселение за чертой города. Обыватель, приписанный к мещанскому сословию – ремесленник, мелкий торговец или домовладелец, обладающий капиталом менее 500 рублей. Звание мещанина передавалось по наследству. В ХХ столетии, после переворота 1917 года, словом «мещанин» стали называть человека с ограниченным кругозором. Реформа 1720-х годов разделило купечество Москвы на гильдии, в зависимости от размера капитала. Существенной особенностью этого сословия было то, что, в отличие от дворянского и мещанского, оно не являлось наследственным. Заплатив гильдейский сбор, всего 1 % от заявленного капитала, вы автоматически приписывались к купечеству. От суммы объявленного вами капитала зависело, в какую из трех гильдий вы попадете. Для того чтобы стать купцом 1-й гильдии, нужно было обладать капиталом в более чем 10 тысяч рублей, 2-й от 5 до 10 тысяч рублей, 3-ей более 1тысячи. Всего и делов-то! Однако суммы для ХVIII века астрономические. И если через год, по какой либо причине, вы не смогли заплатить гильдейский сбор с объявленного ранее капитала, то выбывали из купеческого звания и переводились в мещанское. Например, основатель знаменитой на весь мир купеческой династии Рябушинских, Михаил Яковлевич записался в 3-ю гильдию в 1802 году. В 1812 году грянула Отечественная война, принесшая огромные разрушения и потери. Михаил Яковлевич лишился всего товара и долго не мог поправить дела. Пришлось писать прошение «… покорнейше прошу по неимению мною купеческого капитала перечислить в здешнее мещанство…». Прошло более 10 лет, дела его пошли «в гору», и в 1824 году он вернулся в прежнее сословие. Купцы первых двух гильдий освобождались от рекрутской повинности и телесных наказаний. В 1832 году были утверждены звания личных и потомственных почетных граждан, которые не даровались дворянскому сословию. Получить такое звание было очень престижно. К тому же с почетным гражданством приобретались льготы и привилегии, сходные с дворянскими. А купечество всегда и во всем соревновалось с привилегированным городским сословием.

Иногда представителям купечества, за особые заслуги, даровалось дворянство. Так было с Николаем Ивановичем Прохоровым, владельцем легендарной «Трехгорки» – Прохоровской Трехгорной мануфактуры и Елисеевыми – хозяевами популярного магазина на Тверской улице. «По русским законам владельцы фирм, просуществовавших сто лет, автоматически получали дворянство. Обычно было принято отказываться от подобного перехода из сословия в сословие. Представители этой фамилии не соблюдали традиционного правила и не отказались от дворянского звания. Немедленно все двери лучших купеческих домов…наглухо и навсегда захлопнулись перед ними…» – вспоминал Юрий Алексеевич Бахрушин, потомок славного купеческого рода.

И хотя он не назвал фамилии, понятно, что подобное «предательство» московское купечество не прощало никому. Какой знаток истории Москвы не знает имя Николая Александровича Найденова? Представитель старейшего купеческого рода, гласный Московской Городской Думы, организовал в 1880-х годах фотофиксацию всех городских церквей и монастырей, улиц и казенных заведений. «Найденовские листы» – так называют москвоведы и знатоки истории города, фототипии, сохранившие для нас облик дореволюционной Москвы. В среде столичного купечества он снискал особое уважение тем, что с гордостью отказался от дворянского звания, сказав, что родился и умрет купцом. Но отказаться о монаршем «пожаловании дворянского достоинства» отважились не многие. К началу ХХ столетия «сословие» и вовсе исчезает. Из старомосковских купеческих родов еще в ХIХ в. «выжили» только те, кто упорно вкладывал средства в промышленность. В 1898 году было принято «Положение о государственном промысловом налоге», которое давало возможность заняться предпринимательской деятельностью всем желающим. Для этого было достаточно получить «бумажку» – промысловое свидетельство. Стало не зачем платить ежегодные гильдейские взносы, что привело, в итоге, к полному разложению сословного института. Практически сословие было обречено. К этому времени печалиться было особо не о чем, «сословные преимущества» носили лишь декоративный характер – давали право носить шпагу и особый мундир, наносить визиты ко двору, получать награды. «В купцы записывались на основании соображений, совершенно чуждых торговой деятельности. Например, евреи записывались в купцы первой гильдии потому, что таким путем они получали право повсеместного жительства, в независимости от так называемой черты оседлости. В столицах записывались для участия в управлении и руководстве крупными благотворительными и просветительными учреждениями, созданными купеческими обществами за счет тех огромных капиталов, которые поступали зачастую этим обществам по завещаниям их бывших сочленов…» – вспоминал Павел Бурышкин. Только старозаветное купечество, по традиции, сохраняло связь с гильдией. Все чаще владельцами фабрик, «заводов, газет, пароходов» становились предприниматели, записанные раннее в мещане, крестьяне. Участие представителей крестьянского сословия в торговой деятельности началось задолго до реформы 1861 года, они активно уходили на заработки в города, «на отхожий промысел». Барину теперь оброк денежками подавай, а не яичками и курочками! Многие, будучи крепостными, добивались значительных успехов, Здесь очень показательна история, случившаяся с знаменитым, в Москве 1860-х годов, торговцем антиквариатом Гаврилой Григорьевичем Волковым. Еще в дореформенной Москве, начиная коммерческую деятельность, он составил о себе очень хорошее мнение, особенно среди купцов. А это было нелегко! И вот приспичило ему, женится! Как полагается, «заслал сватов» к купеческой дочке Екатерине Лукьяновне Бажановой. Была ли этому рада невеста – неизвестно. Родители ее были довольны. Еще бы! Состояние у Волкова было приличное, репутация безупречная. Чего еще нужно? Однако, жених оказался крепостным помещика Голохвастова, который не собирался отпускать его ни за какие деньги. Родители были в шоке. Если бы Екатерина вышла за него замуж, то тоже стала бы крепостной. Свадьба расстраивалась. Помог Волкову, его постоянный покупатель, князь Николай Борисович Юсупов. Зная страсть Голохвастова к картам, князь «усадил» его за игру, поставив на кон «вольную» Волкова. Юсупов выиграл, свадьба состоялась.

Церковь Воскресения Христова в Кадашах. Фототипия «Шерер, Набгольц и К°». 1882 г.

Мы на страницах нашей книги, часто будем говорить о событиях, повлиявших на судьбы страны, города и его жителей. Здесь уместно небольшое «лирическое отступление», которое напомнит, любезному читателю, почему горожане стали делить историю на «дореформенную» и «пореформенную». Что же все-таки произошло 19 февраля 1861 года? На этот вопрос современный московский школьник отвечает, иногда так: «…Хозяева открыли ворота, и выпустили крестьян за ворота…». Итак, в этот день, Император Александр II подписал знаменитый Манифест об отмене крепостного права. Содержание реформы было изложено в «Положении о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости». В Петербурге и Москве решение было обнародовано 5 марта 1861 года, в Прощеное воскресенье. Утром на всех городских столбах появились листы, вокруг которых стал толпиться народ, вышедший на масленичные гуляния. Это было объявление Московского генерал-губернатора, в котором говорилось, что сегодня во всех московских церквах будет прочитан особый царский Манифест. На всякий случай, чтобы избежать нежелательных событий и возмущений главного российского сословия, в конце объявления было помещено извлечение из «Положения о дворовых людях…», в котором говорилось о том, что в течении двух лет дворовые еще будут находиться в повиновении своих хозяев. Сохранились интересные наблюдения писателя, публициста Николая Александровича Деметра, жившего тогда в Москве, опубликованные в 1869 году в журнале «Отечественные записки». Он писал о том, что конечно в обществе давно ожидали этого события, относились к нему по-разному. Московские дворяне жили страхом, «ожидая чего-то вроде страшного суда или светопреставления». Накануне оглашения документа многие просто не спали несколько ночей. Одна барыня отправила в участок под арест всех своих крепостных извозчиков, почти 30 человек. Она очень боялась, что, услышав о воле, они могут «учинить ей неприятности».

Прощеный день прошел празднично и спокойно, отчасти потому, из документа толком никто ничего не понял. Текст был составлен Московским Митрополитом Филаретом, и оказался сложным для городского обывателя. «Мужики не слово не поймут, а мы не слову не поверим…», – так отозвался о документе граф Лев Николаевич Толстой.

Все запомнили только одно, что до окончательного освобождения дворовых и вступления в действие уставных грамот было еще два года. Поэтому московский люд после чтения этого исторического документа продолжил праздновать Масленицу, а заодно, и будущее освобождение. В трактирах московские купцы, помещики и чиновники поздравляли друг друга с «великим гражданским воскресеньем». Наутро жизнь пошла своим чередом. Прочем, пожалуй, никто из москвичей и не представлял себе, какие перемены настанут в их привычной и соразмеренной жизни. Известно, что реформы не делаются за один день или год, это процесс длительный. Освобождение крепостных растянулось почти на двадцать лет. Событие это является сегодня одним из самых дискуссионных в отечественной истории. И, чтобы там не говорили, одно является бесспорным: 19 февраля и 5 марта 1861 года – великие даты в истории России. Императора Александра II, назвавшего 5 марта лучшим днем своей жизни, отныне будут величать «Царем-освободителем». А как же иначе, ведь одним «росчерком пера» было освобождено почти 23 миллиона человек!

Церковь Живоначальной Троицы в Вишняках на Пятницкой. Фототипия «Шерер, Набгольц и К°». 1882 г.

С середины ХIХ столетия именно крестьяне станут одним из главных источников формирования элиты российского купечества. Московские купеческие династии Абрикосовых, Хлудовых, Гучковых, Солдатенковых, Алексеевых и др. были выходцами из крестьянского сословия. Не скрывали, а гордились этим! Известный в Москве купец В. А. Кокорев, на глазах у всех, «обмывая» удачные сделки, «по-городскому» – шампанским, демонстративно подмешивал себе в бокал квас – самый крестьянский напиток. Не брезговали торгово-промышленной деятельностью и дворяне. За родословную теперь не кормили. Некому! Они в основном вкладывали капиталы в те отрасли, которые не требовали личного участия – были акционерами, пайщиками; занимаясь торговлей, предпочитали держать магазины по продаже книг, антиквариата, были владельцами гостиниц, ресторанов. Мы уже говорили, что после трагедии 1812 года российское дворянство уже не смогло «подняться» до былых высот, многие потеряли практически все. Городские дома сгорели, подмосковные родовые гнезда – «кормильцы» разграблены. Деловое сословие, которое тоже изрядно было потрепано войной, напротив, «засучило рукава». Оставшиеся средства купцы стали вкладывать не только в торговлю, но и в промышленность. Тем и спаслись! С середины ХIХ века торгово-промышленное значение города, ставшего еще и крупнейшим железнодорожным центром страны, с каждым годом возрастало.

К 1840-м годам картина городской жизни заметно меняется. Разбогатевшее купечество потихоньку переселяется в барские особняки, строит свои дома в центре города, открывает шикарные магазины, посылает своих детей учиться заграницу, а в столичных театрах имеет «именные» ложи.

Начиная с середины ХIХ столетия, о Москве заговорили как о «городе купеческого сословия».

И, несмотря на то, что «пожар способствовал ей много к украшению», во многих районах города картина была малорадостной. Узкие улицы, громадные барские дворцы и маленькие деревянные домишки, старинные церкви, и похожий на восточный базар торг со «средневековыми» торговыми рядами.

«…В царствование Николая I Москву украшают несколько грандиозных церквей и казенных зданий: Храм Христа Спасителя, Кремлевский дворец, провиантские магазины на Остоженке… но европеизируется только центр города; остальные улицы все также тесны, грязны до непроходимости, темны ночью. Единообразие обывательских домов нарушают барские дворцы Александровских и Екатерининских времен, частью заколоченные и разрушающиеся, частью перешедшие к купцам и под казенные учреждения. Во многих местах тянулись заборы, поросшие травой пустыри, унылые громадные площади… Чахлые и запущенные бульвары служили приютом для жуликов и разных темных личностей… О мраке, царившем по ночам на московских улицах и грязи, делавшей их непроходимыми весной и осенью, единогласно вспоминают все современники…».

Не пройдет и 40 лет, как тихая, патриархальная «большая деревня» превратиться в наимоднейший, шикарный европейский град. Нам с вами очень знакомо это явление! Прошло сто лет и новый, невероятно сильный ветер перемен конца ХХ – начала ХХI веков снова меняет столицу до неузнаваемости. Только темпы еще более «космические». Но вернемся к середине ХIХ века.

«…Москва усадебная, живущая за счет пензенских и тамбовских душ, быстро преобразуется в Москву капиталистическую. На сцену выступает новый могущественный класс, успевший в тиши патриархальных лабазов накопить огромную экономическую силу. Гегемония из рук дворянства переходит к торгово-промышленному сословию…бывшее темное царство формируется в городскую промышленную буржуазию в европейском значении этого слова. Социальной гегемонией нового класса обуславливаются отныне формы развития Москвы со всеми их положительными и отрицательными сторонами», – так напишет автор путеводителя по Москве, рассказывая о рубеже ХIХ – ХХ вв.

Ярчайший представитель торгового сословия, автор культового произведения «Москва купеческая» Павел Афанасьевич Бурышкин, рисуя картину жизни столичного города конца ХIХ, цитирует статью в газете «Новое время»: «…Купец идет. На купца спрос теперь. Купец в моде. От него ждут» настоящего слова«. И он везде не заставляет себя ждать. Он произносит речи, проектирует мероприятия, издает книги, фабрикует высшие сорта политики, устраивает митинги и проч. В Москве один знаменатель – купец, все на свою линию загибающий. Купец тут снизу, сверху, со всех сторон. Он и круг, и центр московской жизни. Вы можете его получить под всеми флагами и соусами. … купец есть органическая часть Москвы, – ее рот, ее нос, ее начинающиеся прорезываться зубы. В Москве вы ни шагу не сделаете без купца. Он и миткалем торгует, и о категорическом императиве хлопочет, и кузьмичевскую траву исповедует, и лучшие в мире клиники устраивает. Все, что есть в Москве выдающегося, – в руках купца, или под его ногами. У него лучшие дома, лучшие выезды, лучшие картины, любовницы и библиотеки. Загляните, в какое угодно учреждение, – в ы непременно встретите там купца, очень часто в мундире, с» английской складкой«, с французской речью, но все же купца, со всеми его» Ордынско-Якиманскими «свойствами, которые не выветриваются ни от каких течений, ни от какой цивилизации…».

Конечно, многие традиции и бытовые детали растворились во времени вместе с представителями этого самого «московского» сословия, тем не менее, попытаемся «оживить» старую купеческую столицу, хотя бы на страницах нашей книги. Настоящий купеческий дом нужно искать за Москвой-рекой, даже в начале ХХ столетия этот район во многом оставался заповедным «миром».

Традиционными местами расселения московского торгового сословия были и Таганка, и Рогожская слобода. Но душой «темного царства» было Замоскворечье. Название говорит о том, что местность находится за Москвой-рекой. Некоторые москвичи, большие любители додумывать значение городских названий, считали, что именно здесь обитают необыкновенно певучие скворцы. О Замоскворечье сегодня стоит сказать еще и потому, что здесь удивительным образом сохранились островки прежней рядовой городской застройки ХVII – н. ХХ вв… Пятницкая улица и Большая Ордынка, с прилегающими районами, образовали заповедную зону Москвы. Конечно, не обошлось без утрат. Ведь с 1960-х годов здесь идет строительство, особенно интенсивное в последние годы. Но, несмотря на все перестройки, этот район остается удивительно цельным для восприятия. Главной, невосполнимой потерей Замоскворечья, являются его коренные жители. Это они, на протяжении всего ХХ столетия, пытались сохранить уникальный облик района, ухаживая за остатками некогда обширных купеческих садов.

Замоскворечье входило в черту Земляного города – самую большую часть Москвы, заселялось преимущественно стрельцами и иностранные путешественники называли эту часть города Стрелецкой слободой. «Четвертая часть города называется стрелецкая слобода, она лежит в южной части, за Москвой рекой, в сторону к татарской земле, окружена заборами наподобие частокола или изгороди из кольев… часть эта построена отцом тирана, Василием /Авт.: речь идет об Иване IV Грозном/ для иноземных воинов: поляков, литовцев и немцев…», – пишет путешественник Адам Олеарий. К ХVII столетию Замоскворечье представляло собрание ремесленных слобод.

По сохранившимся названиям улиц и переулков можно узнать представители, каких профессий жили в этой части города. Кожевники, монетчики, толмачи/переводчики/, садовники, кадаши/или бондари, изготовлявшие «кади»-кадушки, бочки/ оставили о себе память в сохранившихся названиях живописного переплетения улиц и переулков. Довольно значительную часть жителей здесь составляли торговцы, которые все больше стали переселяться за реку. В центре города предпочитали торговать, например, в Китай-городе, а жить здесь. От самой Москвы-реки расходятся главные улицы Замоскворечья – Пятницкая, Большая Ордынка, Новокузнецкая, Большая Якиманка, Большая Полянка. Сегодня, чтобы попасть в заповедную купеческую часть столицы, достаточно проехать на метро до станции «Новокузнецкая». У метро протекает самая бойкая и деловая улица Пятницкая, получившая имя от стоявшей здесь Церкви Параскевы Пятницы, покровительницы торговли, упоминающейся еще в источниках ХУI века. К сожалению, храм погиб во время строительства метро. Среди сохранившихся на улице строений преобладают жилые, преимущественно купеческие, дома.