Текст книги "Москва и москвичи через призму столетия"

Помимо балов московские дворяне были родоначальниками клубного времяпрепровождения.

Легендарный Английский клуб был любимейшим местом встреч высшей московской аристократии. Он был основан в царствование Екатерины II жившими тогда в Москве иностранцами по образцу клубов Англии. В 1797 г. клуб был закрыт императором Павлом I и возобновил свою деятельность в 1802 году, после воцарения Александра I.

Тогда он разместился в доме малолетних князей Гагариных на углу Страстного бульвара (д. 15) и Петровки (ныне в этом здании – Московская Городская Дума). Здесь в 1806 году москвичи чествовали героя Шенграбенского сражения генерала П. И. Багратиона. Этот торжественный обед в Английском клубе ярко описан в романе Л. Н. Толстого «Война и мир». Во время французской оккупации в этом доме нередко бывал молодой офицер-интендант наполеоновской армии Анри Бейль – будущий знаменитый писатель Стендаль. «Этот город не был знаком Европе, – вспоминал он впоследствии, – в нём было от шестисот до восьмисот дворцов, равных которым не нашлось бы ни одного в Париже». Прежде всего, его поразил, конечно, роскошный дворец бывшего Английского клуба, построенный, предположительно, М. Ф. Казаковым. Сгоревший во время пожара 1812 года, дом этот только в 1826 году был восстановлен архитектором О. И. Бове и именно в таком виде дошёл до нашего времени. После этого клуб поменял несколько помещений (в течение целых восемнадцати лет он даже располагался в том самом доме на Большой Дмитровке, где находилось Училище колонновожатых).

В апреле 1831 года клуб переехал в новое помещение – дом графини М. Г. Разумовской на Тверской, со «львами в воротах», которые были упомянуты А. С. Пушкиным в романе «Евгений Онегин» при описании прибытия Лариных в Москву.

(Это дом № 21 по Тверской улице – ныне Музей современной истории России). В этом особняке он и находился до 1917 года.

Быть членом Английского клуба было не просто почётно, это означало принадлежать к самым сливкам общества.

Жизнь Английского клуба строилась в соответствии со строгим Уставом. Принимались в него только дворяне – мужчины, женщины в него не допускались. Естественно, поэтому в нём не устраивали никаких балов или музыкальных вечеров. Время там проводили в роскошных обедах и ужинах, спорах и дискуссиях, чтении газет и журналов (библиотека Английского клуба славилась как одна из лучших в Москве). Но главное, там шла крупная карточная игра на деньги, во время которой проигрывались иногда целые состояния. Число членов клуба в ХIХ веке составляло всего 350–400 человек, поэтому многим приходилось ждать очереди по 10 лет и более. Запись в кандидаты состояла из 1000 фамилий. В члены клуба принимались дворяне исключительно тайным голосованием. В баллотировке должны были участвовать не менее сорока пяти человек, и для того, чтобы быть избранным, надо было получить не менее двух третей голосов. Избирателям выдавали черные и белые шары: 2 трети белых шаров означало поступление в клуб. В случае неизбрания кандидата Устав запрещал предлагать его вторично. Принятый в члены клуба должен был ежегодно платить членские взносы и возобновлять свой билет, иначе считался выбывшим из клуба.

Впрочем, и просто гостям-посетителям, здесь были всегда рады. Сохранились воспоминания писателя Степана Петровича Жихарева: «По милости брата И. П. Поливанова, я, наконец, хотя гостем, попал в Английский клуб – и как доволен! Он обещает записывать меня, когда только захочу, и я завтра же буду там обедать. Какой дом, какая услуга – чудо! Спрашивай чего хочешь – все есть и все недорого. Клуб выписывает все газеты и журналы, русские и иностранные, а для чтения есть особая комната, в которой не позволяется мешать читающим. Не хочешь читать – играй в карты, в бильярд, в шахматы, не любишь карт и бильярда – разговаривай: всякий может найти себе собеседника по душе и по мысли. Он показался мне каким-то особым маленьким миром, к котором можно прожить, обходясь без большого. Об обществе нечего и говорить: вся знать, все лучшие люди в городе членами клуба. Я нашел тут князей Долгоруких, Валуева, смоленского Апраксина, екатерининского генерала Маркова с георгиевскою звездою, трех князей Голицыных, сенаторов, Карамзина, И. И. Дмитриева, Пушкиных…». Действительно, членами были три поколения Пушкиных: отец Александра Сергеевича – Сергей Львович и его дядя – Василий Львович, сам великий поэт и его старший сын Александр Александрович, впоследствии генерал, Гончаровы – дед и братья Н. Н. Пушкиной, а также поэты П. А. Вяземский, И. И. Дмитриев, Е. А. Баратынский, Н. М. Языков, Д. В. Давыдов, Ф. И. Тютчев, писатель М. Н. Загоскин, историк М. П. Погодин, издатель Н. А. Полевой, музыкант граф М. Ю. Виельгорский и актёр М. С. Щепкин. Там встречались и часто спорили люди самых разных убеждений: почти недоступный в другое время знаменитый князь Н. Б. Юсупов и известный кутила и бретёр граф Ф. И. Толстой (Американец), многие декабристы, друзья А. С. Пушкина – П. В. Нащокин, С. А. Соболевский, П. Я. Чаадаев. Весь «цвет» дворянской Москвы!

Английский клуб упоминается в «Горе от ума» А. С. Грибоедова, подробно описан в «Декабристах», «Войне и мире» и «Анне Карениной» Л. Н. Толстого. Обстоятельный очерк посвятил ему В. А. Гиляровский.

Среди любимых развлечений особое место занимал театр, прежде всего театры Императорские. В Большом театре часто выступали европейские знаменитости, посещавшие Москву, в их числе французские и итальянские артисты, поэтому он всегда был одним из мест притяжения московского света. Интересно, что в XIX веке в нём нередко ставились и драматические спектакли, которые впоследствии сосредоточились в расположенном рядом Малом театре, который москвичи называли «вторым московским университетом». По степени воздействия на умы зрителей, особенно после того, как в нём начали ставить пьесы А. Н. Островского, а в труппе сосредоточились гениальные актёры М. С. Щепкин, П. С. Мочалов, и затем Г. Н. Федотова и М. Н. Ермолова, этому театру не было равных. Процветали домашние театры, в которых играли крепостные артисты. Самым лучшим был, конечно, шереметевский театр в Останкине.

Очень популярными среди всех слоёв московского населения были гуляния: на Масленицу, Пасху – «Подновинское», на 1 мая – в Сокольниках, в семик – в Марьиной роще, позднее – на Пресненских прудах. Любили москвичи также скачки и разные конные соревнования. Первоначально их стал устраивать знаменитый граф А. Г. Орлов-Чесменский близ своей усадьбы в Нескучном для развлечения своих родных и знакомых. Впоследствии такие соревнования стали организовывать по всему городу, даже на льду Москвы-реки зимой, прямо у стен Кремля. Роскошные гонки в санях устраивали в аллеях Петровского парка.

Дом гр. Соллогуб на Поварской улице. Из альбома «Архитектурные памятники Москвы». Художественная фототипия К. Фишера. 1904-05 гг.

Образ дворянской Москвы в сознании большинства из нас ассоциируется с пушкинской Москвой. А. С. Пушкин – «шестисотлетний дворянин» – был связан с Москвой множеством крепких нитей: здесь с незапамятных времен жили его предки – Пушкины и Чичерины. Здесь он родился 26 мая (6 июня нового стиля) 1799 года в Немецкой слободе в приходе церкви Богоявления, где и был крещен 9 июня (Елоховская площадь, д. 15). Здесь прожил первые двенадцать лет жизни. Именно в Москве, в Кремле произошла в 1826 году встреча ссыльного поэта с императором Николаем I, после которой, неожиданно для себя, он оказался «на свободе». Здесь жили его друзья – П. А. Вяземский, Е. А. Баратынский, наконец, задушевный друг – П. В. Нащокин. В Москве, на балу в доме Иогеля (Тверской бульвар, д. 22, на месте нового здания МХТа имени М. Горького), он встретил юную Ташу Гончарову – свою будущую жену. В церкви Большого Вознесения у Никитских ворот они обвенчались и первые месяцы после свадьбы прожили на улице Арбат, в доме № 53. И в дальнейшем, приезжая в Москву из Петербурга, Пушкин не раз останавливался у своих ближайших друзей, чаще других у Нащокина, обычно – по адресу Гагаринский переулок, 4. А в последний приезд – в Воротниковском переулке, 10.

Павел Воинович Нащокин не случайно, в течение длительного времени, имел дом в западной части города – в первой трети XIX века это был самый популярный среди дворянства район Москвы. Уроженец этих мест – революционер – анархист князь П. А. Кропоткин называл район между Арбатом и Остоженкой «Сен-Жерменским предместьем Москвы», намекая на то, что там обитали представители самых древних аристократических родов Москвы.

Что же касается внешнего облика дворянской Москвы, то в её архитектуре ясно прослеживаются два основных периода её расцвета: так называемые «казаковская Москва» и «Москва после-пожарная». Даже простое перечисление наиболее выдающихся зданий, построенных в конце XVIII века, убеждает в том, насколько велика была роль в создании образа города выдающегося архитектора Матвея Фёдоровича Казакова. Недаром среди исследователей архитектуры русского классицизма прочно закрепились термины «казаковская Москва», «казаковский классицизм».

Друг и соратник другого гениального зодчего той эпохи – В. И. Баженова, создававшего грандиозные, великолепные, но малореальные архитектурные фантазии, Казаков отличался от него тем, что твёрдо стоял на родной почве, строил здания и ансамбли, не только не нарушающие исторически сложившуюся ткань древнего города, но удивительно органично в неё вписавшиеся. Одним из главных, хотя сравнительно ранних, произведений М. Ф. Казакова был уже упоминавшийся Сенат в Кремле, чуть раньше Сената, в 1775–1779 годах, по следам знаменитого праздника в честь победоносного Кучюк-Кайнарджийского мира с Турцией, который он оформлял вместе с Баженовым, Казаков возвёл за Тверской заставой, на Петербургском шоссе Петровский царский подъездной дворец. На рубеже 70—80-х годов XVIII века Казаков возводит на берегу речки Неглинной Храм Науки – Московский Университет, а в 1784 году московское дворянство доверяет ему перестройку бывшего дома генерал-губернатора В. М. Долгорукова-Крымского для Дворянского собрания. Строил М. Ф. Казаков и храмы, и больницы, среди них такие шедевры, как Голицынская (ныне – одно из зданий городской больницы № 1 – Ленинский проспект, д. 8) – и Павловская больницы (ныне – городская больница № 4 – Павловская улица, д. 23–25)., но особая статья его многогранного творчества – это, конечно жилые дома. Ими была застроена, практически, вся главная – Тверская улица. Самым знаменитым жилым зданием на ней был дом Козицкой (д. 14). У падчерицы её дочери – княгини Зинаиды Александровны Волконской – в этом доме собирался весь цвет литературной и музыкальной Москвы. Посетителями салона Волконской были А. С. Пушкин, П. А. Вяземский, Д. В. Веневитинов, Адам Мицкевич и другие. Здесь в декабре 1826 года состоялись проводы в Сибирь к мужу-декабристу родственницы хозяйки – М. Н. Волконской. К сожалению, когда в конце XIX века дом приобрели петербургские купцы братья Елисеевы, они полностью перестроили его под свой знаменитый гастроном, а последняя реконструкция конца 1990-х доконала самый известный московский магазин.

Но сохранился, к счастью, почти полностью, замечательный дом И. И. Демидова (Гороховский переулок, 4) Этот дом знаменит своими уникальными парадными интерьерами, так называемыми «золотыми комнатами». Эти комнаты, действительно, отделаны золотом, но с большим вкусом и чувством меры. Стены этих помещений затянуты штофными обоями, потолки украшены тончайшей лепниной. Золото нежно-розового, салатного, сиреневого оттенков в отделке дверей и деревянной резьбы сочетается с матовым и откровенно-блестящим. Посетить этот очаровательный дом можно только два раза в году: в Дни исторического наследия – 18 апреля и 18 мая. В эти же дни можно побывать в бывшем доме Барышниковых на Мясницкой (дом № 42) – тоже пример блистательного мастерства Казакова.

Но любимый город был возрождён после пожара 1812 года следующим поколением московских зодчих, прежде всего – руками воспитанных Казаковым учеников. Восстановление Москвы стало делом чести русских людей. Целая плеяда архитекторов сделала возможным знаменитый грибоедовский парадокс: «Пожар способствовал ей много к украшенью». Возглавил эту титаническую работу также ученик Казакова – Осип Иванович Бове.

Неоценима заслуга О. И. Бове в создании парадного центра Москвы. Он восстанавливает разрушенные кремлёвские здания, стены и башни, благоустраивает Красную площадь, строит величественное здание Верхних торговых рядов с мощным колонным портиком в центре. «Столбы», – говорили в народе. На месте заключённой в трубу реки Неглинной он разбивает Александровский сад, с прекрасными аллеями, гротом, прелестными видами на вновь создававшееся полукольцо парадных площадей вокруг Кремля. Сад сразу становится одним из любимейших мест отдыха московской знати. Наряду с Тверским бульваром, Александровский сад являлся дворянским клубом под открытым небом. Здесь назначали встречи со знакомыми, сюда привозили в каретах юных барышень, которые в сопровождении гувернанток гуляли по аллеям.

Но, пожалуй, самая яркая работа Бове – это Театральная площадь. Она представляла собой в плане прямоугольник, на одной из коротких сторон которого находился Большой Петровский театр (перестроен А. К. Кавосом после грандиозного пожара 1853 года). На четырёх углах площади стояли однотипные по архитектуре двухэтажные здания. С юга же она была распахнута в сторону Китай-города. От Большого театра открывалась чрезвычайно живописная картина: главы многочисленных церквей за китайгородской стеной. К сожалению, от четырех фланкирующих площадь корпусов почти неизменным сохранился только один – здание Малого театра. Остальные в конце XIX – начале ХХ веков были перестроены до неузнаваемости – это гостиница «Метрополь» и нынешний Молодежный театр. На месте четвертого здания – бывшей гостиницы «Гранд-отель» – в 1977 году была выстроена вторая очередь гостиницы «Москва». В середине площади стоял водоразборный фонтан работы И. П. Витали (теперь перенесен ближе к площади Революции). Ансамбль Театральной площади даже один мог навсегда увековечить имя своего создателя, но О. И. Бове предстояло еще возвести торжественный, величественный памятник у Тверской заставы. Сам участник Отечественной войны 1812 года, куда он отправился добровольцем, лихой драгун, принимавший участие в Бородинском сражении, а в 1813 году, вернувшийся восстанавливать испепеленную пожаром Москву, Бове вложил всю свою душу в возведение монументальных Триумфальных ворот на месте деревянных, через которые в 1816 году возвращались в Москву доблестные победители Наполеона. И в этой блестящей работе его подлинным соавтором стал скульптор И. П. Витали. Триумфальная арка, уничтоженная в 1936 году, восстановлена без окружавших ее кордегардий в 1968 году на площади Победы.

Александровский сад. Из альбома «Архитектурные памятники Москвы». Художественная фототипия К. Фишера. 1904-05 гг.

В любом русском городе мостовые в начале века были большой редкостью. Красная площадь была замощена булыжником только в 1804 году. О том, как в начале века выглядели улицы Москвы, вспоминает современник Н. В. Давыдов: «В переулках с домами чередовались заборы, не всегда прямо державшиеся; освещение было примитивное – гарным маслом, причем тускло горевшие фонари, укрепленные на выкрашенных когда-то в серую краску деревянных неуклюжих столбах, стояли на большом друг от друга расстоянии. Благодаря этому и более чем экономичному употреблению в дело фонарного масла…в Москве по ночам было решительно темно, площади же с вечера окутывались непроницаемым мраком. Грязи и навозу на улицах, особенно весной и осенью, было весьма достаточно, так что пешеходы теряли в грязи калоши, а иной раз нанимали извозчика специально для переправы на другую сторону площади; лужи, бывало, стояли подолгу такие, что переходить их приходилось при помощи домашними средствами воздвигнутых мостков и сходней». Большинство фонарей укреплялось на стенах домов и незначительная часть – на деревянных, окрашенных полосами серой и белой краской столбах. Фонари работали с 1 сентября по 1 мая по 18 дней в месяц, зажигались с наступлением темноты и гасились в три часа утра. Средства на освещение брались из городского бюджета. Им ведали брандмайоры пожарных депо при полицейских участках города.

Владельцы недвижимости обязаны были штукатурить или красить положенными цветами строения, не иметь безобразных наружных труб у домов, мостовые и тротуары содержать в исправном виде и при малейших повреждениях исправлять, летом мостовые мести в 3 или 4 часа утра, выравнивать ухабы зимой и очищать нечистоты. Предписывалось не иметь выбитых и грязных стекол снаружи и на место разбитых вовремя вставлять новые. В Приказе московского обер-полицмейстера, флигель-адъютанта полковника Муханова от 1832 г. указывалось, что домовладельцы должны были красить фасады своих домов в определённые цвета: «Господин московский военный генерал-губернатор и кавалер, в проезде по Новинскому валу, изволил заметить дом купца Золотарева, окрашенный безобразной голубой краской. Вследствие отношения ко мне директора Комиссии Строений, прошу господ частных приставов строго наблюдать, дабы обыватели столицы не красили домов своих безобразными красками, а руководствовались бы в таких случаях рисунками в частных домах имеющимися, в коих обозначены Высочайше утвержденные колера всем краскам, коими должны быть дома крашены».

В обязанности каждого владельца недвижимой собственности в Московской столице входило: исправно вносить в Городскую Думу определенную сумму с оценки недвижимой собственности, а также быть записанным в городовую обывательскую книгу по наличию недвижимой собственности.

Кстати о недвижимости. В жилой застройке дворянской Москвы в первой половине XIX века преобладали жилые дома особнякового типа на одно семейство. В основном одноэтажные с антресолями или мезонином. Каменные дома разрешено было строить в несколько этажей, деревянные – в один этаж. Антресоли, бывшие фактически вторым этажом, по высоте не ограничивались, поэтому получили широкое распространение. Деревянных домов в Москве на тот момент было значительно больше. Их насчитывалось 6543, тогда как каменных – 2200.

Вероятно, дворовые, самая многочисленная в городе сословная группа, как и большая часть крестьян, жила в чужих домах. Рабочие мануфактур жили в построенных для них владельцами казармах и в отдельных домах. Другие рабочие снимали каморки у бедняков на окраинах. Хозяева часто устраивали жилые помещения в нижних этажах и подвалах своих домов. Условия проживания в таких помещениях были соответствующими.

Москва застраивалась без определённого плана, без каких-либо правил архитектуры. Как отмечает В. Г. Белинский: «Стоит час походить по кривым и косым улицам Москвы, – и вы тотчас же заметите, что это город патриархальной семейственности: дома стоят особняком, почти при каждом есть довольно обширный двор, поросший травою и окруженный службами».

В Москве в начале XIX века многие помещики обзаводились своими усадьбами с выгонами для скота, фруктовыми садами и огородами. В помещичьем доме двор всегда был наполнен дворовыми людьми.

Домики мелких и средних московских обывателей строились «на улицу», как в деревнях, и стояли очень плотно, пока не прерывались пустырём или погостом. Большие дома зажиточных и богатых людей ставились в глубине обширных дворов, и иногда по улицам тянулись бесконечные заборы. Такие усадьбы занимали огромные площади и действительно напоминали богатые помещичьи загородные владения. М. Н. Загоскин описывает одну примечательную сцену из московской жизни: «Мы приехали на четвертые сутки довольно поздно вечером и остановились у родной тетки Двинского Марьи Степановны Заозерской, которая жила в своих наследственных деревянных хоромах на Чистых прудах. Я не знаю, что больше меня поразило, наружная ли форма этого дома, построенного в два этажа каким-то узким, но чрезвычайно длинным ящиком, или огромный двор, на котором наставлено было столько флигелей, клетушек, хлевушков, амбаров и кладовых, что мы въехали в него точно как будто в какую-нибудь деревню. В лакейской мы разбудили нашим приходом двух слуг, которые преспокойно почивали на деревянном конике; один из них был в поношенной ливрее, с напудренной головой, другой – в суконном сюртуке с оборванными петлицами. Спросонья они кинулись как шальные снимать с нас шубы, засуетились и уронили столик на трех ножках, на котором стояла шашечница и горела сальная свеча, воткнутая в бутылку. На этот шум вышел из столовой, и, к счастию, со свечкою, толстый старик в немецком кафтане и камзоле, с красной рожей, отвислым подбородком и огромным чревом: это был дворецкий Марьи Степановны… Весь двор ее пришел в движение: зеленый попугай засвистел, как соловей-разбойник, со всех сторон кинулись к нам под ноги с громким лаем три болонки, две моськи и одна поджарая английская собачонка».

Первые этажи особняков занимали парадные и бытовые помещения. Окна парадных помещений выходили на улицу. Жилые комнаты – спальня, кабинет, буфетная – располагались на первом этаже, но ниже, были меньше по площади и выходили окнами во двор. Остальные жилые комнаты располагались выше, на антресолях. Над домом мог быть надстроен ещё один этаж – мезонин, комнаты которого также были жилыми. Отсюда можно было любоваться видами из окна. Красивому виду из окна придавали большое значение. О нём всегда упоминали в объявлениях, когда дом сдавался внаем.

Приемные были не у всех, зато в каждом даже самом маленьком дворянском доме была гостиная. Самая парадная комната, в которой стены либо обтянуты штофом, либо холстом с росписью. На окнах драпировки, большие зеркала. Обязательный в каждом доме камин с зеркалом, каминные часы, различные статуэтки и безделушки. Перед камином – экран, вышитый бисером или украшенный аппликациями. На потолке хрустальная люстра. По стенам свечные бра или масляные лампы с экранами. На стенах много картин, полы закрыты коврами. Обыкновенно в центре мягкий диван для хозяйки и гостей, со столом перед ним, несколькими креслами и стульями вокруг. На столе мог быть альбом, ставший важным элементом дворянской культуры. Сюда хозяйка и гости записывали стихи, афоризмы, рисовали рисунки. В углу находился музыкальный инструмент: клавикорд или рояль.

Из гостиной можно было легко перейти в столовую. Здесь был длинный стол, обставленный вокруг стульями. Во время званых обедов рассаживаться необходимо было каждому на свои места, «по чинам». Во главе стола сидели хозяева, рядом с ними самые почетные гости, и в самом конце – самые незначительные гости, дети хозяев, их учителя и воспитатели. Иногда напротив стульев ставили карточки с именами. К столовой могла примыкать буфетная. Здесь хранили столовое белье, посуду, сюда приносили готовые блюда и подогревали тарелки. А вот кухни располагались в самых отдалённых помещениях из-за запахов и чада от готовки. В небогатых домах приемной, столовой и танцевальной комнатами мог служить зал.

В 1820—1830-е гг. частные дома городских обывателей, «имеющих средства», стали выглядеть как богатые особняки. В таких хоромах помимо основной гостиной, могло быть несколько малых. Здесь уже вольготно было расставить мягкие диваны со столиками, а также ломберные столы. Карточные игры были очень популярны, сей семьей играли в «стуколку», постукивая костяшками пальцев о стол, в «горку», «мушку» и пр. Эти карточные забавы сопровождались общим весельем, смехом и шутками. В азартные игры (банк, фараон, баккара) играли только мужчины, преимущественно в кабинете хозяина, где порой проигрывали целые состояния. В 1802 году в Москве произошел скандал: князь Александр Николаевич Голицын, известный картежник и мот, проиграл в карты свою жену, княгиню Марию Гавриловну (урожденную Вяземскую). Счастливчиком оказался знатный московский барин Лев Кириллович Разумовский. Все городские дамы были на стороне несчастной Марии Гавриловны, которая тут же подала на развод, что само по себе было невероятным в те времена. Однако, сенсация случилась через год, когда Мария Гавриловна вышла замуж за Льва Кирилловича. Присутствующие на свадьбе говорили в один голос, что «молодая была в крайне веселом расположении духа».

Вдовий дом. Из альбома «Архитектурные памятники Москвы». Художественная фототипия К. Фишера. 1904-05 гг.

Почти в каждом дворянском доме обязательно найдете библиотеку с высокими или небольшими шкафами для книг, обычно сделанными на заказ. Здесь были картины, гравюры, а также могли находиться предметы, которые коллекционировали хозяева: монеты, медали, оружие, картины, скульптуру, минералы, морские раковины и пр.

При анфиладном расположении комнат все они были проходные, что было крайне неудобно. Поэтому помимо большого количества парадных апартаментов необходимы были и особые жилые покои, делившиеся на мужскую и женскую половины. К спальне (будуару) примыкала уборная, где хозяйка одевалась, причесывалась, пудрилась. Но многие обходились и без нее. У взрослых детей были свои отдельные комнаты, маленькие дети пребывали в детских и классных комнатах, которые в основном устраивались в мезонинах. Рядом с этими комнатами располагались комнаты нянек, гувернанток, учителей. Эти помещения были тесные и с низкими потолками. Здесь же, как правило, пребывала и многочисленная прислуга. Служебным помещениям отводилась худшая часть дома, как правило, в цокольном, иногда заглубленном в землю этаже. Хозяева там не жили, но размещали часть прислуги, но в основном использовались для хранения хозяйственных нужд.

Все сферы жизненного уклада дворянства регламентировал светский этикет. Даже самая повседневная жизнь дворян подчинялись правилам приличия: распорядок дня, одежда, еда, убранство интерьера, прием гостей, застолье и т. д., эти правила были многочисленны. Им обучали с ранних лет, в процессе воспитания под руководством опытных наставников. Но мало было знать правила хорошего тона, основное в этикете – это умение сдерживать и контролировать свои эмоции.

Непременной составляющей светской жизни были визиты. Делались они из приличия или по поводу: первого знакомства, отъезда, поздравления, выражения сочувствия при болезнях или смертях, благодарности. Визиты принято было «возвращать». Не отдать визита – жестокое оскорбление и выражение пренебрежения.

Театральный сквер. 1913 гг.

На такие праздники как Рождество и Пасха, а также перед отъездом в путешествие, приходилось делать визиты в течение нескольких дней. Если хозяев не было дома или они не принимали, необходимо было оставить визитную карточку, но недостаточно просто отдать ее швейцару. Нужно было оставить знак о том, что вы хотели сказать своим визитом. Для этого надо было загнуть соответствующий угол или сторону карточки. Правила были таковы: загнутый верхний левый угол означал желание отплатить хозяевам за визит, верхний правый – поздравить, нижний левый – попрощаться, нижний правый – принести соболезнование. В начале XIX века карточки были цветные, тиснёные, с гирляндами, каймами, с рисунками в виде амуров, цветов, нимф или просто гербом владельца. С 1820—30-х гг., после войны все стало проще: бальные наряды, балы и визитные карточки. Чаще они были белые, без всяких украшений. Порой визитов нужно было сделать так много, что визитёры отправляли своих лакеев с визитными карточками в тот или иной дом, что порой занимало много времени из-за дальности расстояний. Но находчивые разносчики карточек нашли выход – они обменивались ими в специальных сборных местах, главное из которых было в Охотном ряду.

В каждом доме была специальная «визитерная» книга, где швейцар записывал имена посетителей, которые не пожелали оставить карточку. Например, оставить такую визитку в доме почтенного сановника или своего начальника по службе было невежливо.

В то время как в Петербурге знакомых посещали только в известные дни, часы и в назначенное время, иначе было непринято, для москвичей привычными оставались ежедневные визиты. Приемный день раз в неделю считался странным, хотя и модным, обычаем. Личные визиты могли делать уже в 10–11 часов утра, деловые начиная с полудня, и не позже двух часов, потому что обыкновенно во многих домах в три часа сервировался обед. А приходить к обеду без приглашения – ужас!

Обязательными были так называемые «родственные визиты». Особое уважение и почтение соблюдалось не только по отношению к родителям и близким родственникам, но и к дальним, обычно довольно многочисленным. Младшее поколение обязательно должно было посещать старшее, особенно в праздники и по другим особым случаям. Известный писатель, мемуарист П. А. Вяземский писал: «Круг родства не ограничивается ближайшими родственниками; в Москве родство простирается до едва заметных отростков, уж не до десятой, а разве до двадцатой воды на киселе … В тридцатых годах приехал в Москву один барин, уже за несколько лет из нее выехавший. На вечеринке он встречается нечаянно с одним из многочисленных дядюшек своих. Тот, обиженный, что племянник еще не был у него с визитом, начинает длинную нотацию и рацею против ослабления семейных связей и упадка семейной дисциплины. Племянник кидается ему на шею и говорит: «Ах, дядюшка, как я рад видеть вас. А мне сказали, что вы уже давно умерли». Дядюшка был несколько суеверен и не рад был, что накликал на себя такое приветствие».

Сокольники, Круг (вид Большого цветника с западной стороны). 1913 г.

Выезжая сделать визит, высший и средний классы щеголяли своими собственными экипажами и лошадьми. Только доктора, купцы и мелкая буржуазия ездили на паре лошадей. Аристократия или те, кто претендовал так называться, ездили в каретах и колясках, запряженных четверкой, цугом, с форейтором. Не имевшие собственного выезда обращались к услугам извозчиков. Извозчичьи биржи находились на всех площадях и почти на каждом большом перекрёстке.

Важен был и внешний вид визитёра. Утренние визиты принято было делать в сюртуке, отправляться на обед или вечер во фраке. Люди военные до обеда делали визиты в сюртуке, а к обеду и вечером появлялись в мундире.

В журнале «Московский телеграф» регулярно сообщалось о новых визитных костюмах для мужчин и женщин. Неизменным же оставалось одно требование: костюм для визитов не должен быть излишне парадным для мужчин и чересчур нарядным для женщин.

Дам в начале века стали отпускать из дома чаще. Теперь они бывают не только в церкви и среди родственников. Родители развозят своих дочерей по гостям, в театры, на маскарады и гулянья. С шестнадцати лет девушка могла выходить в свет и посещать взрослые балы. Чтобы стать желанной невестой, она должна была уметь разговаривать на одном-двух иностранных языках, уметь танцевать и держать себя в обществе. Признаком хорошего воспитания также были умение рисовать, петь, играть на музыкальных инструментах. Желательно иметь небольшие знания по истории, географии и словесности. Но проявлять серьёзный интерес к науке считалось неуместным, чтение газет и журналов также не приветствовалось.