Текст книги "Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы"

Глава 13. Выпускные и вступительные

Ее выписали перед майскими праздниками. После больничной атмосферы звуки и запахи весны показались Насте особенно сладостными. Весь их двор был усыпан жемчужными лепестками жердел, зацветал жасмин, на большом кусте белой сирени уже обозначились зеленоватые шишечки, обещавшие через пару недель превратиться в многолепестковые гроздья, источавшие дивный аромат. Выйдя из машины, Настя долго любовалась потешным зрелищем: огромная стая воробьев истошно орала, наблюдая за поединком двух пернатых соперников – те, перелетая с ветки на ветку, остервенело клевали друг друга. Интересно, чего они не поделили, думала девочка, неужели такие страсти из-за какой-нибудь воробьихи? А остальная компания как переживает. Наверно, кричат, чтобы прекратили, или, может, наоборот, подзуживают. До чего похоже на людей.

Почувствовав на себе взгляд, обернулась, и у нее заколотилось сердце: возле подъезда стоял Вадим, молча глядя на нее. Опустив голову, она прошла мимо, лишь кивнув в знак приветствия, и поспешила на свой этаж.

Родители ушли на работу, а Федор все еще гостил у бабушки Зары. Настя заглянула в холодильник, – там было полно продуктов, даже любимая красная икра имелась, но есть не хотелось совершенно. А чего мне хочется, спросила она себя. Хотелось плакать. Ну что ж, плакать, так плакать. Но едва она взяла носовой платок, как плакать расхотелось. Надо чем-нибудь заняться, подумала девочка и тут же поняла, что заниматься не хочется ничем. Совершенно. Тогда она легла на диван и уставилась в потолок.

Так она лежала, может, час, а может, два. От этого занятия ее отвлек длинный звонок в дверь. И чего людям дома не сидится? – раздраженно подумала Настя и поплелась открывать. А открыв, сразу пожалела об этом: на лестничной площадке и на самой лестнице, толпился, похоже, весь ее класс.

– Настюха, с выздоровлением! Как ты? Когда придешь? – радостно загалдели ребята. Настя посторонилась, пропуская гостей, и одноклассники сразу заполнили всю квартиру. На столе выросла гора из цветов и фруктов. Испытывая сложное чувство благодарности и досады, Настя предложила всем садиться на что придется. Но, видимо, это у нее получилось плохо – потоптавшись и вежливо поинтересовавшись ее самочувствием, одноклассники гуськом потянулись к выходу. В квартире осталась одна Наталья.

– И долго ты будешь изображать умирающего лебедя? – злым голосом спросила Наташка. – На тебя просто смотреть противно. Ну, случилось, случилось, – так что теперь, помирать? Сколько можно?

– Если противно, не смотри, – равнодушно отозвалась Настя.

– Ах, так! Уже, значит, не нужна? Может, мне вообще уйти?

– Если хочешь, уходи.

– А если не хочу? Вот не уйду – и все! Настя, что с тобой? Нельзя же на весь свет злиться. Вадим так ждал, когда тебя выпишут, – и мы все тоже.

– Наташа, я не злюсь. Просто… мне плохо, очень плохо. Может, я еще не поправилась. Ничего не хочу – только чтоб меня никто не трогал.

– А как же лицей? Ты что, уже не хочешь поступать? А уроки?

– Не знаю. Вообще-то хочу, но… не знаю.

– Понимаю. Просто не хочешь, чтоб я мешала. Конечно, одной легче заниматься. А я, дура, ждала тебя, сама не садилась за новые параграфы. Ладно, как-нибудь перебьюсь. Сяду к Митьке на первую парту – можешь сидеть в гордом одиночестве.

– Сиди с кем хочешь, я в школу не вернусь.

– Как не вернешься? А экзамены?

– Сдам экстерном. У меня еще бок побаливает, – соврала Настя. – Можешь уроки мне больше не носить, у меня есть программы по всем предметам.

– Настя, за что ты на меня сердишься? Что я тебе сделала? Мы ведь так дружили! Неужели нашей дружбе конец?

– Наташа, прости меня. У тебя есть Никита и Вадим, они тебе помогут. Ты теперь и без меня справишься, если захочешь. А я – оставь меня! – И она, наконец, с облегчением заплакала.

Наталья молча развернулась и хлопнула дверью. А Настя, завалившись на диван, вдоволь наплакалась и незаметно уснула.

Через день наступило Первое мая – ее любимый праздник. Засветло явились гости: бабушка Зара и дедушка Артур. Привезли баллон меду и мешок картошки, знали, что детки за зиму все подъели. Увидев исхудавшую и бледную, как свечка, любимицу, Зарочка пустила слезу и заявила Галчонку, что она всегда знала: им нельзя доверять ребенка. От любимой внучки остались кожа да кости – где у них глаза? И решительно потребовала отпустить Настю с ними. Раз она в школу больше не пойдет, то и нечего ей в городе пыль глотать. Родители не протестовали, а Настя даже обрадовалась: ведь ей так хотелось куда-нибудь уехать, чтоб никого из знакомых не видеть и не слышать. Все сели за стол, позавтракали, выпили сладкого домашнего вина, потом Настя собрала вещи, забралась с бабушкой в их старенькую машину, дедушка сел за руль – и они с облегчением укатили из города, который не уберег их любимую детку от такой беды.

В большом дедушкином доме было тихо и пахло ванилью. Федор, увидев Настю, сразу заорал и полез по ней, как по дереву, цепляясь за одежду, – дедушка еле отодрал его от внучки. А кот все выгибался у него в руках, продолжая орать и тянуться к своей любимице. Пудель Франт, дедушкин воспитанник, едва Настя ступила за порог, принялся ходить вокруг нее кругами, совсем не реагируя на Федора, ревниво кричавшего «псы!» и яростно плевавшегося. Время от времени Франт останавливался и потешно шаркал задней лапой. Уделив каждому внимание: Федора потискала и поцеловала в нос, а Франта почесала за ухом и потрясла вежливо поданную лапу, – Настя побежала к пруду. Толстолоб сразу приплыл на зов. Он совсем раздобрел, бока стали отливать темным серебром, а толстые губы моментально высунулись из воды в ожидании подачки.

– Бабушка, он меня помнит, помнит! – радостно закричала Настя. – Да он ко всем приплывает, – отозвался дедушка, – привык, что его все пичкают. Как подойду к берегу, так он тут как тут. Разжирел, только на сковородку. Да ведь рука не поднимается: он же умный, собака. В глаза смотрит, как человек. Вот, поди ж ты, – рыба, а понимает, как к себе расположить. – И дедушка сыпанул в воду большую горсть корма. Толстолоб резво принялся подбирать угощение, а рядом засновали его приятели – разнообразная рыбья молодь, запущенная дедушкой в пруд.

– Дедуль, неужели ты их будешь жарить? – засмеялась Настя. – Они же у тебя почти ручные. Не жалко?

– Приятеля твоего пощажу, а остальных чего ж не пожарить в охотку. А иначе у них тут перенаселение обозначится, весь пруд испортят. Ступай в дом, бабушка зовет: она твой любимый торт испекла, медовый со сливками и орехами.

– Да я еще не проголодалась.

– Ничего, это не еда, а так, – перекусишь да домашним молочком запьешь. А я тем временем гамак повешу.

Лежа в гамаке, Настя залюбовалась синими просветами неба между белорозовыми цветами, густо усыпавшими яблоневые ветки, – и вдруг почувствовала, как душевная боль потихоньку начинает ее отпускать. Впервые за много дней она вдруг озаботилась предстоящими экзаменами. Чего я без толку лежу, подумала девочка, в гамаке можно качаться и с книгой. И вернулась в дом за учебником.

– Ой, да что ж ты и в праздник не даешь покоя своей бедной головке! – запричитала бабушка Зара. – Только приехала и опять за учебники. Отдохни, завтра позанимаешься.

– Нет, ба, мне сейчас захотелось, – возразила внучка. – Не люблю я без дела валяться, у меня тогда мозги закисают.

– Так возьми почитай чего-нибудь, журналы полистай, вон их сколько на подоконнике. Там кроссвордов полно, ты же любишь их разгадывать.

– Не хочу журналы, уравнения те же кроссворды.

Она прожила в поселке все майские праздники. Ей очень нравилось их армянское село с добротными домами, где даже встречные собаки вели себя дружелюбно. Село было богатым: почти в каждом дворе имелся автомобиль, а то и два. Населяли его работящие приветливые люди, всегда здоровавшиеся при встрече. Многие знали Настиных родных и потому часто приглашали в гости, а пригласив, вели себя тактично, угощали вкусными армянскими блюдами и ни о чем не расспрашивали. За эти недели Настя поправилась душой и телом и совсем забыла про свой бок. Она успешно одолела программу по математике и чувствовала себя вполне подготовленной к предстоящим испытаниям. С физикой дела тоже шли неплохо, а диктанта Настя не боялась совсем: ее грамотность была безупречной. Видимо, здесь сыграла роль любовь к ежедневному чтению, без которого она просто не могла нормально жить.

Но стоило вернуться в город, как тягостные мысли вновь овладели ею. Она старалась поменьше выходить из дому, даже в магазин заставляла себя идти с трудом. Нет, ее не страшила встреча с теми бандитами: она знала, что их осудили на длительные сроки, – ее страшили воспоминания. Но выходить из дому все равно приходилось: нужно было показываться врачам. Несколько раз Настя встречалась на лестнице с Наташей и Никитой. Она вежливо здоровалась, стараясь не смотреть на друзей, а те, кивнув, пропускали ее и долго глядели вслед.

Галчонок не очень переживала из-за душевного состояния дочери, считая его перед предстоящими испытаниями вполне нормальным, но отец никак не мог с этим смириться. Его девочка, прежде такая живая и общительная, вдруг превратилась угрюмое существо, дичившееся всех. Конечно, ей пришлось пережить такое потрясение – но ведь, в конце концов, все наладилось. Сколько же можно прятаться и отказываться от общения с друзьями?

– Котенок, давай, наконец, поговорим откровенно, – решительно заявил он, зайдя к ней под вечер. Дочь сидела за столом с выключенной настольной лампой, глядя в темное окно. Услышав звук отворяемой двери, она включила свет и повернулась к отцу, всем видом демонстрируя нетерпеливое желание, чтоб ее оставили в покое. Но тот упрямо сел на диван и похлопал рядом с собой ладонью. Когда Настя пересела, он обнял ее за плечи, притянув к себе, как всегда делал в такие минуты. Но против ожидания дочь не положила голову на его плечо, а наоборот, резко вырвалась и стремительно пересела обратно.

– Что такое? – возмутился отец. – Что я тебе сделал? Дочь продолжала молчать, глядя на него исподлобья.

– Галина, иди сюда! – закричал отец. – Почему родная дочь шарахается от меня, как от прокаженного? Обнять ее уже нельзя.

– И нечего ее обнимать! – резко отозвалась мать, заходя в комнату. – Она уже большая, и ей это неприятно.

– Ах, вон откуда ветер дует! И что ты такого наговорила, что ей родной отец стал неприятен?

– Что нужно, то и наговорила. Чтоб она держалась от вас всех подальше. Еще успеет наобниматься, пусть сначала поумнеет.

– Да ты посмотри, что с ней творится! Ни друзей, ни подруг у нее не осталось. Все молчком да молчком.

– Ничего, пусть лучше к экзаменам готовится. Шел бы ты отсюда, не мешал ей.

– Да она целый час сидела в темноте, какие занятия? Ты мать, хоть поинтересуйся, что у нее на душе.

– Папа, все в порядке, просто я задумалась, – прервала их перепалку Настя. – Над задачей. И действительно, шли бы вы оба из моей комнаты, не мешали.

Рассерженный отец поднялся и вышел, Галчонок последовала за ним. Настя осталась одна, и ей снова стало хорошо. Она уже привыкла к одиночеству и совсем не тяготилось им. Книги заменили ей людей, став ей настоящими друзьями. Перед ними не нужно было притворяться, оправдываться, – с ними можно было оставаться самой собой. Они уводили ее в иной мир – к чужим судьбам, которые порой оказывались еще труднее, чем ее собственная. Их герои по-разному реагировали на свои несчастья – некоторые ломались, сдаваясь обстоятельствам, другие, наоборот, боролись, – и Насте порой казалось, что только они понимают ее. «Сагу о Форсайтах» она проглотила за три вечера и по уши влюбилась в Ирэн. Она только не понимала, зачем та снова вышла замуж, если ей хватало денег, оставленных старым Форсайтом. Жила бы себе и жила в свое удовольствие, – так ведь нет, опять влипла. Зачем? Ведь мужчины так ужасны! Сомса Настя возненавидела всей душой. Правда, в одном она с ним соглашалась: что прекраснее всего природа, а в людях мало хорошего. Себя она отождествляла с Джун, так и не вышедшей замуж и посвятившей свою жизнь служению искусству.

Я тоже не выйду замуж, размышляла Настя, ни за что не выйду. Богатой мне не быть – и не надо. Буду учить детей, они лучше всех. Уеду в Питер, и, может быть, как-нибудь там устроюсь. Хоть дворником, ведь, говорят, дворникам дают жилье. Сначала окончу институт, потом поработаю дворником, чтобы получить квартиру, а затем попытаюсь устроиться в школу.

Но сколько ни избегала Настя встреч с одноклассниками, на консультацию в школу идти пришлось – там разъясняли правила поведения на экзаменах и требования к оформлению работ. Экзамены в этом году проводились вне школьных стен – в Центре тестирования при университете. На консультации Настя изо всех сил старалась держаться с одноклассниками приветливо, всем улыбалась и кивала, – но ребята все равно почувствовали ее отчуждение и потому не стали приставать с досужими разговорами и расспросами. Наталья демонстративно села за первую парту к Митьке, поэтому Настя сидела одна. Ей очень хотелось по окончании быстренько уйти, но ее задержала учительница.

– Ну, как ты, Снегирева? – сочувственно спросила Светлана. – Как самочувствие?

– Спасибо, все нормально, – сдержанно ответила девочка. – Можно, я пойду домой готовиться?

– А как ты сама считаешь, справишься? – не отставала учительница. – Может, тебе что-нибудь объяснить?

– Нет, не надо. Мне все понятно. Я по задачнику Сканави все прорешала, и папа еще мне хорошие учебники принес.

– Ну, покажи, как ты решишь вот такое уравнение.

Задание было непростым, но Насте подобные уже встречались, и потому она справилась с ним быстро. Убедившись, что девочка выбрала для решения самый простой и верный способ, Светлана отпустила ее, пожелав ни пуха, ни пера.

Настя с облегчением покинула школьное здание. Ребята уже разошлись. Она поискала взглядом окна своего класса, пытаясь пробудить в себе хотя бы намек на ностальгию, но ничего не почувствовала. Я тут училась, подумала она, а теперь буду учиться в другом месте. Меня уже ничто здесь не держит, и ничего не жаль. И чего я, глупая, так переживала из-за этой школы?

Но на сердце у нее лежал камень. Свалившееся на нее несчастье пригасило огонек, согревавший ее все юные годы, покрыв его толстым слоем пепла, из-за чего окружающий мир стал серым и безрадостным. Она отвергла любовь – светоч жизни, особенно необходимый в юности, и теперь брела в темноте, самая не понимая этого.

Опустив голову, никого не замечая, она шла домой. Мир вокруг сиял всеми красками июня: оглушительно тренькали синицы на ветках орехового дерева, накрывшего пышной кроной почти половину их двора, благоухал жасмин, блестели на солнце листья ее любимой шелковицы, чьи ветки они с Наташкой так радостно объедали в прежние годы. Парень из соседнего подъезда ринулся было к ней с приветствием, но, взглянув на ее потухшее лицо, споткнулся и не решился окликнуть.

Дома, как всегда, никого не было. Родители, между которыми пробежала черная кошка, порознь ушли на работу. Настя заглянула в холодильник и долго стояла, пытаясь понять, зачем она его открыла. Наконец сообразила, что на полках пусто и следовало бы приготовить что-нибудь съестное. Но что? Макарон не хочется, пельмени делать долго. Можно сварить сосиски, но их уже ели утром. Куплю окорочка, решила она, и пожарю, а на закуску сделаю салат, – сколько можно держать родителей впроголодь. И, взяв сумку, отправилась за продуктами.

На обратном пути в подъезде она встретилась с Натальей. Сдержанно поздоровавшись, Настя обогнула подругу и стала подниматься по лестнице, но та неожиданно схватила ее за руку.

– Нет, я так больше не могу! – закричала Наташка. – Настя, ну, пожалуйста, перестань! Я так по тебе скучаю! Давай будем как раньше?

– Как раньше? – задумчиво переспросила Настя. – Как раньше уже никогда не будет. Так чего ты хочешь?

– Хочу, чтоб ты перестала быть, как стеклянная. Чтоб ожила.

– Я и так живу. Наташа, завтра экзамен. Ты уже подготовилась? Я, например, собираюсь еще раз повторить геометрию.

– Плевать на экзамен! Как-нибудь напишу. Насть, ну пойдем ко мне, потреплемся.

– О чем? Опять о мальчишках? Мне это уже не интересно и интересовать больше не будет.

– Как это «не будет»? Ты что, бабка сорокалетняя? И почему только о них? Мало что ли других тем? Ну, поспрашивай меня по математике, хоть формулы проверь, – знаю или не знаю. А вдруг я завтра напишу на пару.

– Папа сказал, если за год тройка, то в аттестат двойку не поставят, не переживай.

– Почему тройка? Светлана мне четыре за год поставила. Я годовую почти на пятак написала, только в чертеже напутала.

– Вот видишь. Прости, Наташа, но я пойду. Пусти меня.

– Не пущу! Ну, пойдем, ко мне! Пожалуйста! – не отставала Наташка. – Или к тебе – как хочешь. Настя, ну не уходи!

И Настя нехотя согласилась. Впустила Наталью к себе, положила на сковородку окорочка и, прикрутив огонь, занялась с подругой алгеброй. Оказалось, что та довольно неплохо подкована: несложные примеры Наташка решала с лету. Правда, в синусах и косинусах путалась, как всегда. В этом месте у нее был безнадежный заскок еще с прежних времен, – сколько Настя с ней ни билась, запомнить тригонометрические функции Наташка так и не смогла. И что обидно: определения она декламировала без запинки, но как только дело доходило до конкретного треугольника, неизбежно ошибалась. Оставалось надеяться, что ей повезет: угадает ответ или такие примеры не попадутся.

– Все! Мне надоело, – наконец, заявила Наташка. – Как напишу, так напишу. Гори оно все синим пламенем! Давай лучше поболтаем, мы же столько не общались. Как ты жила все это время?

– Да никак, – призналась Настя. К удивлению она вдруг тоже захотела пооткровенничать с подругой. – Знаешь, как в поезде: все проносится мимо, а я сижу и смотрю в окошко.

– Да, здорово тебя прихватило, – посочувствовала подруга. – Но знаешь, так убиваться из-за этих козлов правда не стоит. Наши на тебя даже сначала обиделись. А потом, когда поняли, что с тобой что-то не так, жалеть стали. Но не знали, как к тебе подступиться, – ты же как стенкой от всех отгородилась.

– Дело не только в этом. Просто мне все стало противно, особенно мужчины. Видеть их не могу, всех вместе и каждого в отдельности.

– Тю, да ты что! За что – на всех? Нет, Настя, тебе точно надо к доктору.

– Может, и надо. Ладно, давай о чем-нибудь другом поговорим. Как ты насчет лицея, не передумала?

– Знаешь, когда ты так стала ко мне относиться, я засомневалась. Я же из-за тебя туда собралась – сам по себе мне этот лицей до лампочки. Думала, чего мне там делать, если ты от меня отвернулась? Но потом Никита с Вадимом уговорили не отступать. Мол, все равно образование надо получать, так лучше настоящее, фундаментальное.

Вадим. Нет, при этом имени прежняя радость не шелохнулась в Настиной душе – но и недавнего отторжения тоже не вызвало. Будто далекий колокольчик напомнил о себе тихим звоном. И Наталья, внимательно следившая за выражением ее лица, вдруг притихла.

Они недолго помолчали. Потом Настя решилась:

– Как его брат?

– Плохо. Их отец приехал. Ему отпуск дали на месяц. Но только… врачи говорят, столько не понадобится, все кончится раньше. Дениска давно уже без сознания. Все бредит: «Колеса! Колеса!» Колеса ему мерещатся, будто наезжают на него. В общем, полный мрак.

Дениска. И перед Настей всплыл образ худенького мальчика с ввалившимися глазами. Почему-то вспомнилось, как она подавала ему судно и как он беспомощно заплакал. Она обещала его навестить – и не навестила. Несчастье, постигшее ее, перевесило чужую беду. Даже сейчас она воспринимала мир как-то отстраненно. У одних все хорошо, у других плохо. Так бывает, и с этим ничего не поделаешь. Потом она вспомнила, как смотрела на спящего Вадима, как любила его. Она покопалась в себе, но никакого отзвука не нашла. Ужасные слова матери грубо разрушили очарование его образа, надолго оставив в душе дочери пустоту и отвращение.

– Как у Иры дела? – спросила она, чтобы о чем-нибудь спросить. Все-таки Соколова дала ей почитать редкую книгу, значит, надо испытывать к ней чувство благодарности, умом Настя это понимала. Хотя, если честно, ничего не испытывала.

– Цветет и пахнет. Уж не знаю, как там ее предки постарались, но только ей светят в аттестате все пятаки. Представляешь: Соколова – круглая отличница. Со смеху помрешь.

– Она что – тоже куда-нибудь переходит?

– Не-ет, что ты! Зачем? Ей и здесь хорошо. Раз родители нашли общий язык с директрисой, теперь будут тянуть ее на медаль, вот посмотришь.

– А как у тебя? Троек в аттестате не будет?

– Не должно. Если, конечно, не схвачу на экзаменах. Знаешь, говорят, в наш лицей уже конкурс – ужас! Весь город туда прется. А берут всего пятьдесят человек. Вдруг не поступим, что тогда делать?

– Я поступлю. У меня нет другого выхода.

– А я?

Настя пожала плечами. Что тут скажешь? Хочешь поступить, выбрось все из головы и не отрывайся от учебников. Но Наташка обиделась.

– Молчишь? Ну, конечно, у тебя же папа завкафедрой. Небось, и блат у него там имеется.

– Наташа, я сама все сдам. При чем тут папа? Хочешь поссориться?

– Ну, хорошо, ты сдашь. А я? Что мне делать, если не наберу нужных баллов?

– Вернешься в школу. Вот Светлана будет рада.

– Ни за что! Ведь все будут знать, что провалилась. Настя, спроси Олега Владимировича, может, правда, он там кого-нибудь знает, может, поможет чем? Хотя бы репетиторами. Попроси отца, умоляю.

– Наташа, ты представляешь, сколько стоят репетиторы?

– Плевать. Мамахен согласна платить сколько угодно, лишь бы приняли.

– Ладно, я поговорю. Но только в лицее у него никого нет, это точно. В министерстве есть. Я почему знаю: они нам предлагали репетиторов из лицея, но я отказалась.

– Вот видишь! Только попроси побыстрее, а то времени мало остается. Сегодня же поговори, хорошо?

– Хорошо. Но ничего не обещаю. Ты же знаешь моего отца: он никогда за меня не просил, сама барахталась. Может не захотеть связываться.

– А ты хорошенько попроси, скажи, что хочешь, чтоб мы были вместе, все-таки вдвоем не так страшно среди чужих. Постарайся уговорить. А откажет, что ж, тогда ничего не поделаешь, придется самой. Но ведь попытка не пытка?

Когда Настя вечером обратилась к отцу с Наташкиной просьбой, тот вначале нахмурился:

– Тебе самой поступить бы. И вообще, это не в моих правилах.

– Правильно! – вмешалась Галчонок. – Пусть ее мамаша идет в лицей и сама просит за свою доченьку. И репетиторов сама находит.

– Но ведь мы подруги, – робко запротестовала Настя. – Разве мы не должны друг другу помогать?

– Это не та помощь. Эта помощь на грани криминала. А мне в моем положении такими делами заниматься негоже. Хотя, конечно, попросить, чтобы Наташу проконсультировал кто-нибудь оттуда, я могу, правда, не напрямую. Через третье лицо.

– Зачем ты связываешься? – закричала мать. – Делать тебе нечего! А если потом за свою дочь придется просить?

– За меня не придется, – твердо сказала Настя, – можешь не беспокоиться.

– Ладно, Галина, я сам разберусь, что мне следует делать, а чего не следует. Скажи Наташе, что попытаюсь ей помочь, но ничего не гарантирую. Поэтому пусть, в первую очередь, надеется только на себя.

– Спасибо, папа, – поблагодарила Настя. Она чувствовала недовольство родителей друг другом, но не сделала ни малейшей попытки их помирить, – ей было достаточно отцовского обещания. Черствая корка, покрывавшая ее душу, позволяла не реагировать на такие мелочи, как их ссора.

Экзамен девятиклассники сдавали в Центре тестирования при университете. Там их посадили так, чтобы соседи были из разных школ, да еще и предупредили, что за разговоры будут отбирать работу. Поэтому у Насти не было никакой возможности помочь подруге, та сидела на три ряда выше.

Задание Насте досталось очень легкое, даже задачи повышенной трудности показались простыми. Быстро справившись с ними, она попыталась заглянуть в работу соседа и тут же получила замечание от экзаменатора. Решив больше не искушать судьбу, она сдала работу и вышла из аудитории. В коридоре Настя подошла к окну, чтобы дождаться кого-нибудь из своих: может, кому попался ее вариант.

Минут через десять из аудитории выскользнула Наталья и, многозначительно взглянув на подругу, направилась в туалет. Настя последовала за ней. Там дежурила студентка-церберша, всем видом показавшая, что никаких переговоров она не допустит. Тем не менее Настя заняла соседнюю кабинку, справедливо полагая, что подруге срочно нужна помощь. И точно – из-под перегородки, разделявшей кабинки, высунулись пальцы, сжимавшие смятую бумажку. Развернув ее, Настя увидела рисунок: прямоугольный треугольник с обозначенными углами и большой вопросительный знак. Стало ясно, что эта балда опять забыла, когда нужно применять синус, а когда косинус. Быстро написав требуемое, Настя сунула клочок в подставленные пальцы и покинула кабинку. Церберша подозрительно посмотрела на нее, но ничего не сказала. В коридоре Настя дождалась выхода благодарно улыбнувшейся ей Наташки, показала ее спине кулак и отправилась домой.

Следующим экзаменом было изложение. Настя и здесь не подкачала. Она удачно обошла все подводные камни, и потому, сдавая работу, была уверена в ней на сто процентов. Наталья, писавшая с другой группой, тоже поклялась, что у нее все верно, но Настя ей, конечно, не поверила и оказалась права: подруга опять понаставила уйму ненужных запятых – на всякий случай. По математике Наташка получила четверку, чем страшно возгордилась, ведь большинство учеников их английской школы заработали по этому предмету трояки, а несколько лодырей, включая и Костю Парфенова, математику позорно провалили. Но поскольку добрые учителя поставили им за год тройки, то и аттестаты лентяи получили без неудов, чему были несказанно рады. Ирочка Соколова завалила «красный» аттестат, схватив на математике четверку. Несколько дней она ходила зареванная – в наказание ее перестали выпускать по вечерам из дому. Родители Ирочки требовали от нее только отличной учебы, чтобы одиннадцатый она окончила с золотой медалью: в дальнейшем планировалось «поступить» ее в медицинский институт, где медалисты сдавали одну химию.

В знак протеста Ирочка объявила голодовку и целых полтора дня сидела на одной воде. Но ее мамашу это ничуть не обеспокоило – она сама практиковала подобный способ похудения.

Третьим экзаменом подруги выбрали физику, поскольку знали ее лучше остальных предметов. Сидя на диване, они гоняли друг друга по формулам, когда вдруг в дверь отчаянно зазвонили. Настя пошла открывать. За дверью стояла осунувшаяся, похожая на привидение Ирочка. Не говоря ни слова, она влетела в комнату, упала на диван и отчаянно зарыдала. На попытки подружек узнать, что стряслось, Ирочка только мотала головой, продолжая заливаться слезами.

Настя принесла из кухни стакан воды, но Ирочка оттолкнула ее руку. Тогда Настя грозно объявила, что немедленно выльет воду Ирочке на голову, если та не прекратит истерику. Это возымело действие, и Ирочка на миг остановилась.

– Ну? – строго спросила Настя. – Выкладывай, что стряслось.

– Он опять! – страдальчески простонала Ирочка и попыталась снова зарыдать, но, бросив взгляд на стакан, удержалась. – Опять бегает за этой грузинской сучкой! Как я ее ненавижу! Ну почему ей все, почему?

– Какой сучкой? Ира, о чем ты?

– Девка одна. Из ее прежней школы, – пояснила Наталья, сблизившаяся с Ирочкой за время Настиной болезни. – Вроде бы стоит ей пальцем поманить любого парня, тот сразу бежит за ней, как собачка. Только по-моему, Ира, ты все преувеличиваешь. С чего ты взяла, что он тебя бросил?

– Уже две недели… не приходил! А вчера! – Ирочка закрыла лицо ладонями, и между ее пальцами опять заструились слезы. – Ой, Настя, прости, я не могу! Видела, как он с ней стоял. А на меня… как на пустое место. Даже отвернулся!

– Ира, да плюнь ты на него! – возмутилась Настя. – Чтоб из-за парня так убиваться, – я вообще этого не понимаю.

– Не понимаешь, так и молчи! – вдруг огрызнулась Наташка. – Может, тебе этого вообще не дано понять. Ира, но если он с ней только стоял, так, может, там ничего нет. Может, он просто занят или предки не пускают? Ведь экзамены.

– Нет! – замотала головой Ирочка. – Я видела, как он на нее смотрел. Как на богиню. Еще ладно, если б он ей был нужен. Так ведь нет, ей никто не нужен.

– Что, такая красавица? – полюбопытствовала Настя.

– Не знаю. По мне – так хуже крокодила. Девочки, что мне делать? Как его вернуть? У меня из рук все валится, и ничего в голову не лезет.

– Ну, давай я с ним поговорю, – храбро предложила Наташка. – Скажу, что ты заболела. Если любит, сразу прибежит.

– А если не прибежит?

– Значит, не любит. Тогда Настя права, – плюнь на него и размажь. На что он такой сдался?

– Девочки, да я не могу без него, просто погибаю! Сижу – и вдруг он! Вот он, рядом… вижу его. Руки протяну – а ничего нет. Господи, как мне больно!

Настя неприязненно смотрела на плачущую Ирочку. Нет, этого она совсем не понимала. Чтобы так страдать, – из-за чего? Может, из-за того, что у них все было… и Ирочке снова хочется? Неужели это ей так нужно? Но она не решилась произнести это вслух – не хотела обижать несчастную Ирочку. И еще ей вдруг захотелось, чтобы та поскорее ушла. Потому что – Настя остро почувствовала – Ирочка ей стала неприятна. Неприятны ее страдание и она сама со своими слезами и стенаниями. Никогда, никого! – думала Настя. Из-за них я не пролью ни слезинки. Ведь все они так отвратительны! – с их гадкими желаниями и поступками.

Почувствовав Настино отчуждение, Ирочка встала. – Пойду, – сказала она, вытирая слезы, – извините меня. Вы занимаетесь, а тут я приперлась со своими проблемами.

– Пойдем, я тебя провожу, – поднялась следом Наташка. – Держись, Иришка, мы его сделаем. Прибежит, как миленький. Раз он этой девке не нужен, то никуда не денется. Как приспичит, так и прибежит.

Они ушли. Настя подошла к окну и стала смотреть во двор. Она видела, как вышли из подъезда Наталья с Ирочкой. Наташка что-то говорила, размахивая руками, а Ирочка понуро кивала. Настя долго стояла, бездумно наблюдая за уходящей в небо блестящей точкой с длинным белым хвостом, – это с близкого аэродрома очередной самолет взял курс на Москву. Наконец она коротко вздохнула и снова взялась за физику.

Но все, в конце концов, проходит, и хорошее, и плохое. Прошли и выпускные экзамены. Отгремел выпускной бал, и бывшие одноклассники разбежались по гимназиям и лицеям – кто куда. Кто побогаче – в престижные медицинский и экономический колледжи, кто победнее – в гимназии и лицеи при технических вузах. А умники рванули в самые трудные лицеи при университете и Политехе за настоящими знаниями. По словам Ирочки в их классе осталось меньше половины ребят.