Текст книги "Секреты старинного бала. Светские рауты в литературе и жизни"

В середине XIX века вальс могли, вернее, было прилично танцевать только замужним дамам или женщинам определённого поведения. Считалось, что слишком хорошо танцевать вальс – неприлично. Лучше чуть-чуть неловко ошибаться. Такие были нравы. Танцующие вальс должны были придерживаться определённых правил Большого этикета: избегайте резких движений; не спешите, не суетитесь – будьте рабом такта во всех смыслах, и не забывайте благодарить друг друга за танец – за удовольствие.

Мари Дюплесси

После бала принято было прогуляться по ночному городу или посидеть в ресторане. Начало XIX века – время великих поваров и кулинаров. В сороковые годы в Париже работало более четырех тысяч ресторанов и кафе, и каждый из них имел свой стиль, свою особенную атмосферу. «Побывать в Париже и не посетить ни одной кофейни – всё равно что побывать в Египте и не увидеть пирамид», – восхищались путешественники. Парижские кофейни, рестораны, кабачки всегда дарят вам весёлое и доброжелательное настроение. Вместо соусов любое блюдо здесь приправляется слухами, историями, разговорами. Известно, что вкус зависит от приправы. Здесь в полночь ещё очень рано, а в два часа ночи – ещё не поздно. Здесь можно найти всё, что нравится благородному и низкому вкусу, – всё, что очаровывает, острит и притупляет чувства; всё, что крепит и разрушает здоровье; всё, что украшает; всё, что питает развратные склонности и выманивает из сердца добрые навыки, а из кошелька – деньги.

«Я был в парижской ресторации и признаюсь… был изумлён, удивлён и очарован, – вспоминал русский офицер Фёдор Глинка. – Всё, что роскошь и мода имеют блестящего, было тут. Всё, что нега имеет заманчивого, было тут. До ста кушаньев представлено под такими именами, которых у нас и слыхом не слыхать. Кусок простой говядины тут имеет двадцать наименований. Какой изобретательный ум! Какое дивное просвещение!»

«Скажи мне, что ты ешь, – и я скажу, кто ты» – формула Жана Саварена, великого философа, написавшего знаменитую книгу «Физиология вкуса». Её обожали читать и цитировать Бальзак, Россини, Дюма – и отец, и сын. Саварен пришел к выводу на основе многих и долгих размышлений и изучений: люди, которые питаются обильно и с удовольствием, как правило, живут дольше тех, кто любит диеты, и тех, у кого плохой аппетит.

Жан Саварен родился в очень богатой и знатной семье, получил блестящее образование, занимал высокие государственные посты, во время революции чудом избежал смертной казни – успел уехать из Франции. Много путешествовал, даже служил первой скрипкой в Нью-йоркском театре. После восшествия на трон Наполеона вернулся в Париж, имел успешную адвокатскую практику, занимался на досуге любимым делом: размышлял о гастрономических вкусах разных эпох.

В 1825 году выпустил анонимно (должность не позволяла) книгу «О еде без единого рецепта». О книге восторженно говорил весь Париж, остроумные афоризмы с удовольствием цитировали:

«От Бургундского начинаешь думать о глупостях, от бордо – говорить о них, а от шампанского – совершать их».

«Трюфели могут, при известных условиях, сделать женщин более податливыми, а мужчин – любезнее».

«Сахар и белая мука – причина тучности».

«Тот, кто объедается или напивается, – не умеет ни есть, ни пить».

«Вечер без сыра подобен красавице без глаза, а тот, кто принимает друзей, не заботясь об угощении, тот недостоин иметь друзей».

Саварен тонко и точно подмечал особенности характера людей, доказывал, что умение или, наоборот, поспешность и неумение наслаждаться едой сказывается на характере человека, делает его успешным или неудачником. О Наполеоне рассуждал так: «Он был очень нерегулярен в своих обедах, ел скоро и дурно; но и здесь, как и везде, он выказывал свою беспредельную волю. Как только он чувствовал аппетит, то его должны были немедленно удовлетворить. Его походная кухня была так устроена, что во всяком месте и во всякое время могла немедленно предоставить ему по первому приказанию дичь, котлеты и кофе».

Кстати, о кофе. Очень верное наблюдение: «Вольтер и Бюффон пили много кофе. Может быть, они этому напитку обязаны: один – удивительной ясностью, которая господствует в его сочинениях, другой – вдохновенной гармонией, которую находят в его стиле».

Еда стала восприниматься как искусство, один из способов красиво и элегантно жить, умение наслаждаться всеми дарами, которыми судьба балует людей. «Вселенная без жизни – ничто, а всё, что живёт, – питается, поэтому стоит научиться жить и питаться вкусно во всех возможных смыслах». Парижане романтической таинственной эпохи старались. Повара… их творчество украшало жизнь, было модно знать великолепные, остроумные, восхитительные рецепты.

Мари Антуан Карем считался королём поваров. Он был большой выдумщик и мечтатель – ему нравилось сравнивать кулинарию с архитектурой: важен точный расчёт, безупречность форм и деталей. Он рисовал свои блюда – торты в виде замков, бисквиты, похожие на изумительные цветы. Карем был убеждён: красота блюда так же важна, как и его вкус. Он придумал воздушные безе, пирожные эклер, знаменитую шарлотку. «Еда – это то, что может соединять людей, еда помогает понимать друг друга и доставлять друг другу радость. Мир станет лучше, ярче, веселее, если люди полюбят есть с наслаждением и удовольствием».

В семье Дюма обожали этих волшебников – философов высокой кулинарии. Отец Дюма, вдохновившись идеями поэтической кулинарии, составил «Большой кулинарный словарь». Словарь был последней книгой Дюма, которую он писал много лет – более 800 очаровательных кулинарных рецептов и советов. А Дюма-сын с большой радостью дегустировал все новинки великолепных мастеров, некоторые рецепты сохранились. Неплох салат здоровья: «Возьмите весенних трав, цветки роз, укропа, фиалок – хорошенько всё перемешайте и подавайте салат с сахаром».

Обеды, которые устраивались в доме Дюма, славились необыкновенной фантазией. Жорж Санд говорила: «Весь обед – от супа до салата – приготовил папаша Дюма! Восемь или девять превосходных блюд. Пальчики оближешь. Вообще Дюма – гений жизни, и, кажется, сын похож на него».

Цветная капуста в белом масле – легко, просто, элегантно: «После того как вы хорошо очистите цветную капусту и отварите её с солью, маслом и гвоздикой, как следует слейте воду и выложите её на большое красивое блюдо; сделайте густой соус из масла, уксуса (или лимонного сока), мускатного ореха и белого перца и украсьте дольками лимона или апельсина».

Чем разнообразнее, богаче меню – тем интереснее и веселее трапеза: мясо всех сортов, рыба, птица, грибы, морские деликатесы – выбор всегда был очень большой. И конечно, венец пиршества – десерт: то же, что гирлянда в фейерверке – блестящая его часть. Он должен волновать душу и особенно взор: он должен вызывать удивление и восторг.

После бала парижане отправлялись в рестораны, самые шикарные и дорогие на бульварах или в Пале-Рояль. «Потолки высокие, воздух свежий, настенные великолепные зеркала. В меню – 10 разновидностей супов, 18 рыбных блюд, 6 блюд из птицы, 22 – из говядины, 25 – из телятины, 13 – из баранины и 35 блюд из овощей. На любой вкус и каприз».

Одно из знаменитых кафе, в котором любили бывать Дюма-сын, Готье, Жорж Санд – кафе Прокопа, оно существовало с XVII века и славилось своими знаменитыми посетителями: поэтами, художниками, философами, артистами. Если пить в этом кафе каждый день кофе, то невольно сделаешься человеком остроумным. В кафе с уважением и благоговением любовались столом из чёрного мрамора, за которым «обыкновенно сиживал Вольтер и пил не спеша кофе».

Мари Дюплесси, она же Маргарита—Виолетта, ценила изящную еду и, конечно, не забывала о том, чтобы на ужине всегда присутствовали афродизиаки (то, что принадлежит Афродите) – то, что усиливает любовное влечение и дарит силы: горький шоколад, артишоки, бутоны нераспустившихся цветов, устрицы – наркотики любви – на кусочках льда с лимоном и пармезаном, хорош для вечерних встреч инжир – символ любви и плодородия, запечённая рыба с гранатовыми зёрнами и, конечно, трюфели, которые возбуждают чувства терпким ароматом мускуса.

«Нет ничего приятнее, чем видеть очаровательную в гурманку во всеоружии – одна её рука лежит на столе, другая подносит ко рту маленькие, элегантно отрезанные крылышки куропатки. Её глаза блестят, губы лоснятся, движения грациозны, беседа с ней приятна – она не лишена той капельки кокетства, которое женщины вкладывают во всё, чем бы они ни занимались».

Мелочи были важны для Верди. Он начинал фантазировать: «Отражать правду, может быть, и хорошо, но лучше, куда как лучше, правду создавать». Он вставал в пять утра, выпивал большую чашку кофе и шёл в свою конюшню проверить – все ли его любимцы-скакуны в порядке. Он мечтал вывести новую породу прекрасных лошадей и назвать её «Верди». Любил молчать – разговоры с людьми его утомляли и раздражали. В восемь утра он возвращался на виллу – ему готовили лёгкий завтрак, он уходил к себе в кабинет, садился за фортепьяно… Обед – скромный, бокал вина… Шёл гулять с любимыми собаками… возвращался и, если слышал музыку, садился сочинять.

«Наш хозяин иногда пишет какие-то закорючки».

Узкая талия, лебединая шея, выражение чистоты и невинности, загадочная бледность, длинные локоны, бриллиантовое колье, золотые браслеты на руках… Мари—Маргарита—Виолетта… Она была обворожительна и царственно прекрасна. «Мой сын, – говорил великий Дюма, – совсем потерял голову. Как бы то ни было – это игра его развлекает». «У вас будет незавидная любовница, подумайте, – кокетничала Мари, – женщина, которая харкает кровью и тратит сто тысяч франков в год! Эта забава хороша для богатого старика, но может быть скучна для молодого человека. К сожалению, все мои молодые любовники покидали меня… Посмотрим, как долго Вы сможете выдержать». Она называла его АДС…

Мари Дюплесси болела серьезно – чахотка истощала её.

Болезнь соответствует своему названию: «чахотка есть увядание, иссушение». Болезнь была известна давно – её описывал Гиппократ, но в XIX веке она приняла особые, жестокие формы. Врачи считали, что чрезмерность желаний способствует развитию болезни – «наши распутства, плотоугодие, любовь к излишествам, сильные чувства и меланхолия». «Болезнь страсти и печали» – называли чахотку поэты. И лучшая профилактика – «скучные занятия, не раздражающие фантазию». «Я не знаю ни одной более определённой причины болезни, нежели печальные страсти, прежде всего, когда они слишком глубокие и долгие», – писал в 1826 году известный врач Рене Лаэннек, изобретатель стетоскопа – важнейшего инструмента в медицине. Благодаря ему удалось подробно изучить многие болезни лёгких. К сожалению, доктор умер от чахотки, которую изучал много лет.

В XIX веке чахотка, с одной стороны – страшнейшая болезнь, с другой стороны – романтическое, модное заболевание: иногда искусственно создавали образ «увядающей девы». Чахотка – «особенная болезнь», свойственная натурам тонким, чутким, чувственным. Поэт-романтик Новалис писал: «Поэзия властно правит болью и соблазном – желанием и отвращением». Медицинские описания напоминают главы романов: «Тело и силы исчезают быстрее, чем веселость и надежды на жизнь. Во всех действиях больного что-то напряжённое, страстное, нервное, какая-то горячность во всех действиях и поступках. По утрам больной бывает особенно утомлён и вял – потому лежит долго в постели без сна; к вечеру – бодр и весел, но в этой веселости есть что-то напряженное, беспокойное».

«Как я бледен, – говорил о себе лорд Байрон. – Я хотел бы умереть от чахотки». «Почему?» – удивлялись друзья. «Потому что дамы станут наперебой говорить: посмотрите на бедного лорда Байрона, каким интересным он выглядит на пороге смерти».

Чахотка была в моде, и «многие старались казаться чахоточными или воображали себя больными». Обмороки, галлюцинации, меланхоличность и необыкновенная «звериная» страстность и сексуальная ненасытность – эти свойства привлекали к чахоточным больным, и, конечно, оттенок романтической странности придавало лечение наркотиками: опиум был очень популярен.

В Париже «клуб гашистов» (то есть любителей гашиша) – одно из самых модных заведений. Его постоянные клиенты – Теофиль Готье, Оноре де Бальзак, Виктор Гюго, Эжен Делакруа и, конечно, Дюма – отец и сын. А Мари Дюплесси лечилась опиумом в разных видах не только для возбуждения фантазий, острых желаний, но и для пользы организма. Таблетки, микстуры, порошки – приветствовались.

В 1804 году немецкий фармацевт Фридрих Сертюрнер выделил из опиума «самое главное – активные силы» и назвал средство «морфием» в честь Морфея – греческого бога сна. В те времена не задумывались о гибельных последствиях «сладостных снов», – наоборот, жаждали встреч с «разнузданными демонами».

Опиумные настойки выписывали врачи как обезболивающее и успокаивающие средство, а знаменитые капли «женский друг» – Лауданум – были в домашних аптечках: «лучшее средство от всех болезненных состояний и от плохого настроения». Например, дочь Байрона – первая женщина-программист Ада Лавлейс – употребляла чудодейственную настойку от астмы. «Пять-десять каплей в день – и вы забудете о боли», – советовали врачи, поэтому в ящичке туалетного столика Мари Дюплесси всегда хранился «дивный помощник – пузырёк с опиумной настойкой».

 
О, отныне с тобою мы дышим
Этим сном, этим мигом извне.
 

Игорь Северянин

Александр Дюма-младший вспоминал, что ночи, проведённые с Мари, – незабываемы: «Она, необычайно страстная, удивляла и восхищала смелостью экзотических ласк и удовольствий, бесстрашием безрассудства».

Шарль Луи Филипп, строгий счастливый семьянин, король Франции, не одобрял страстных увлечений граждан, но смирялся с модой эпохи, потому что уважал свободный выбор свободных граждан.

«Король-буржуа»… одна из интереснейших личностей – в его эпоху жили герои оперы Верди «Травиата», поэтому есть смысл вспомнить этого человека.

Луи Филипп – старший сын герцога Орлеанского, младшего брата Людовика XIV. Воспитывался в строгости, но в любви и уважении. Его наставница – графиня Стефания де Жанлис – известная писательница и политический публицист. Луи Филипп вспоминал (как рассказывал В. Гюго): «Мы с сестрой прошли суровую школу. Вставали мы обыкновенно в шесть утра, ели жареную говядину да хлеб с молоком; ни сладостей, ни лакомств, никаких других удовольствий не полагалось; учение и работа, работа и учение – вот и всё. Жанлис приучила меня спать на досках, она же выучила многим ручным мастерствам, и вот благодаря ей я узнаю теперь всего понемногу: могу даже постричь, а при случае пустить кровь не хуже Фигаро. Я и столяр, и конюх, и каменщик, и кузнец».

Шарль Луи Филипп

Луи Филипп был прекрасно образован: философия, литература, математика, музыка – «предметы, которые помогают понимать и постигать совершенство мира и его бесконечность». Он великолепно владел языками, свободно и красиво говорил на шести языках. Когда стал королём – внушал подчинённым: «Если мы хотим совершенствовать отношения с англичанами, чтобы проводить разумную политику, нам необходимы англичане, владеющие французским, и французы, которые знают английский».

Королём он стал не сразу.

Сначала революционеры в 1793 году отрубили голову его отцу – герцогу Орлеанскому. Печальный урок всех революций: наступают времена, когда революция начинает пожирать своих детей. Дело в том, что герцог Орлеанский с восторгом принял революцию, его даже называли «гражданин Эгалитэ» – «гражданин Равенства». Молодой Луи Филипп, его сын, храбро сражался за идеалы революции. Потом «аристократы» стали ненавистны якобинцам… Луи Филиппу удалось бежать. Он странствовал. «Наследник самых богатых королевских поместий Франции продал свою старую лошадь, чтобы не умереть с голоду. Он давал уроки математики, а его сестра Аделаида зарабатывала шитьём». В Сицилии он влюбился в дочь сицилийского короля Фердинанда I и женился «по страстному чувству» на Марии Амалии. У них родилось десять чудесных детей. Они прожили долго, дружно, счастливо.

Время идёт – времена меняются.

Луи Филипп приехал во Францию, ему вернули всё богатство и титулы, а он держался корректно, уважительно и почтительно к царствующей династии и лично королю Людовику XVIII, а потом Карлу X. Дворец Луи Филиппа был открыт для самых выдающихся людей Франции, в его хлебосольном доме бывали художники, поэты, философы – самые утончённые, яркие умы эпохи.

Луи Филипп придерживался остро-либеральных взглядов и считал: революции – ужасны, но идеи свободы, равенства, братства – прекрасны. Луи Филипп сторонился дворцовых интриг, занимался серьезными делами – бизнес увлекал его, и он преуспел в этом «полезном занятии». Благодаря своему уму и трудолюбию Луи Филипп стал одним из самых богатых людей Франции: чем богаче люди – тем богаче их страна.

Луи Филипп успешен, умён, спокоен. Он нравится обществу, министрам, военным, народу. Наступает важный момент: 1830 год – по стране проходят митинги в поддержку герцога Орлеанского. Карл X отрекается от престола, Палата депутатов предлагает трон Луи Филиппу, который подписал Хартию (договор между королём и народом) «Об уважении прав и свобод граждан». Девиз нового короля – впервые в истории Франции избранного короля – «Порядок и свобода».

Для спокойствия и чести Франции было важно, чтобы она не казалась в глазах человечества обществом, руководимым насилием и страстями. Франция должна стать гарантом мира во всём мире и гарантом спокойствия человечества. Все сильные европейские державы признали политический режим Франции. Европа приветствовала Луи Филиппа: «Без участия Франции стабильность в Европе невозможна, признание герцога Орлеанского королём Франции – единственный способ остановить Францию на краю пропасти, куда её готов низвергнуть демократический дух. Признание Луи Филиппа – единственное средство сохранить в стране монархическую власть, единственное средство спасти Европу от разрушения, угрожающего социальному порядку».

Подавить внутреннее брожение, обеспечить сохранение общественного порядка и упрочить внешний мир – в этом Луи Филипп видел основную задачу, которая поможет решить важнейшие проблемы страны. Король считал, что «мирные добродетели не менее впечатляющие, чем военные заслуги».

Луи Филиппа называли «королём-буржуа», потому что он ценил буржуазный стиль жизни. «Он отдал своих детей в обычную общественную школу, наслаждался прогулками один, без охраны, был одет в голубой сюртук с золотыми пуговицами, белый жилет, панталоны из хлопка, всегда гулял с зонтиком, пел «Марсельезу» с воодушевлением, и, как заметил его современник, «казалось, что у короля в кармане есть трёхцветный носовой платок, которым при необходимости он готов воспользоваться как знаменем».

Гюго писал нём: «Он редко бывал на обедне, терпеть не мог охоту и никогда не появлялся в опере. Не питал слабости к попам, псарям и танцовщицам. Он выходил на улицу с зонтиком под мышкой. Он был немного масон, немного садовник, немного лекарь. Однажды он пустил кровь ефрейтору, упавшему с лошади. С тех пор Луи Филипп не выходил без ланцета – он был первым королем, который пролил кровь ради излечения (спасения) человека».

Он был богат, бережлив, скромен, но войны презирал, не боялся опасностей и любил испытывать судьбу. Был очень ловок, хитёр и властолюбив, пылок и расчетлив одновременно. Это был хороший политик, человек умный и серьёзный, очень активный, который стремился править согласно законам, и говоривший людям: «Живите спокойно, будьте трудолюбивы, торгуйте, обогащайтесь, будьте свободными, уважая свободу и не потрясая государство».

Луи Филипп правил 18 лет. И, как печально заметил поэт Ламартин, Франция заскучала. К сожалению, историки считают, что «продолжительный мир и продолжительная война – две крайности – производят в людях одинаковые последствия: колебание умов, жажду перемен и буйные регуляционные фантазии». Луи Филипп ценил стабильность, надёжность, благополучие. Он был решительным консерватором. Нужно быть консерватором разумным, который понимает необходимость перемен, изменений, признание и приветствие новых идей, настроений общества, иначе… наступит тяжёлая болезнь, потом начнётся продолжительная борьба, и рано или поздно произойдёт ужасный взрыв.

Луи Филипп не сумел приспособиться к изменениям духа общества. Он предпочёл отказаться от престола, но не допустить новой революции – не применил военную силу, чтобы защитить свой режим и победить, ибо испытывал страх перед любой войной и революционными стихиями. Король уехал в Англию и прожил в своем замке тихо и незаметно. Умер в 76 лет, в 1850 году.

Франция не хотела больше никаких королей, даже таких великих и спокойных, как Луи Филипп. 24 февраля 1848 года во Франции была провозглашена Республика. Президентом Республики стал Луи Наполеон III – маленький племянник большого дяди.

Виктор Гюго печально говорил: «Луи Филипп занял бы в истории место среди прославленных правителей, если бы немного больше любил славу и если бы обладал чувством великого в той же степени, в какой обладал чувством полезного».

Герои «Травиаты» ещё не знают о переменах, которые грядут, – они живут во времена уюта, тишины, благополучия и свобод во всех смыслах.

Стиль Луи Филиппа – дорогая простота, роскошная элегантность, удобство, практичность – прелестные мелочи и радости тихой жизни. И в то же время – таинственность, загадочность. Уютный гламур. Этот стиль называют «Бидермейер» – простодушный, обыкновенный, благодушный, наивный – псевдоним немецкого поэта Людвига Эйхродта, которым он подписывал свои стихи и эпиграммы. «Простодушный господин Майер», человек, который ценит простые радости и удовольствия жизни, умеет наслаждаться скромной красотой обыкновенных вещей, нежностью и таинственностью природы.

 
О, Время, не лети!
Куда, куда стремится
Часов твоих побег?
О, дай, о, дай ты нам подоле насладиться
Днём счастья, днём утех.
 

А. Ламартин

Изящный сборник стихов модного поэта Альфонса де Ламартина украшал библиотеку Мари Дюплесси. Она с любопытством читала «Признания опиомана» Томаса де Куинси – книгу, которая вызвала большой скандал в обществе, – слишком откровенно, обнажённо.

Всё пережитое не умерло – оно спит.

«Буря, которую я пережил, кажется, стала залогом покойного безветрия, былые невзгоды – выкуп за право жить беспечально долгие годы, это плата за свободу от горя».

Даже самая пылкая мечтательность ослабляется все возрастающей суетностью современной жизни.

Власть над Временем – наиболее действенное из свойств опиума. Время становится бесконечно податливым, исчезающим в беспредельности…

Мари нравилось подчёркивать мысли, фразы, которые отвечали её душевному настроению. Хорошая домашняя библиотека считалась признаком хорошего тона и украшением дорогой мебели. Многие стремились приобретать как можно больше популярных книг. Что же читали парижане? Бальзака, Гюго, Дюма, Диккенса, Стендаля, исторические хроники, любовные романы и, конечно, сборники советов – как одеваться, как вести себя в обществе, как танцевать, как научиться наконец правильно жить.

«В манере одеваться, так же как и в умении жить, самое изысканное – изящная скромность, а самое вульгарное – педантичная тщательность».

«Господа, избегайте пестроты во всём, стремитесь к изысканности, которая не бросается в глаза».

Вечера принято было проводить в театрах или посещать концерты. Гектор Берлиоз «представил публике фантастическую симфонию… Композитор в конце выступления сыграл две новые пьесы, которые он посвятил парижанам. Паганини, который присутствовал на концерте, растрогался, поднялся на сцену и низко поклонился Берлиозу».

В другой газете – возмущенная статья Берлиоза: «Что творится в наших театрах? Шесть опер Доницетти в Париже. Это – позор! Доницетти обращается с нами, как с завоеванной страной. Мы не можем называть театры – театрами Парижа, их следует называть театрами господина Доницетти. Нужно срочно принимать меры!»

На концерты Листа – «короля пианистов» – было трудно попасть, дорогие билеты продавались мгновенно. «Я слышал Листа, – вспоминал Ганс Христиан Андерсен, – в нём было что-то демоническое; но это страдающий демон, которому за роялем нужно освободить свою душу. Когда он сыграл, его лицо стало выразительным, глаза сверкали… Женщины доходили до того, что преследовали его, вырывали у него волосы, подбирали пепел от его сигареты и прятали его у себя на груди. Генрих Гейне, подобно клиницисту, наблюдавший за ними, назвал “листоманией” страстные преследования гения».

Общество восхищается Фредериком Шопеном: «Скоро модникам придётся носить даже перчатки a’la Шопен. Он совершенно неотразимый мужчина – только все время кашляет, но даже кашель мсье Шопена – невероятно притягателен».

Балет «Жизель» очаровал Париж. Эту историю создали влюблённые мужчины для одной молодой балерины – Карлотты Гризи. Поэт Теофиль Готье, размышлявший о теории «искусства для искусства», придумал сюжет балета, великий хореограф Жюль Перро воплотил его. Люсьен Петипа, красавец, щеголь, знаменитый танцовщик – стал партнёром великолепной балерины. Она свежа, словно цветок в утренней росе. Танец Карлотты искренний, искрящийся жизнерадостностью, и весельем покоряет сердца. Критики называли балет «Жизель» величайшим балетом в истории, а любопытная публика смаковала подробности романов «воздушной Жизели».

Мари Дюплесси и Александр Дюма, АДС (как она игриво называла его), старались не пропускать модных спектаклей, концертов, выставок.

Дюма подарил Мари очаровательный пейзаж Камиля Коро. Художник прислушивался к тихим шёпотам призраков дней былых. Он написал серию картин о старинных таинственных замках. Тема была очень популярна во времена Луи Филиппа: король издал специальный указ об охране и сохранности исторических ценностей, началось мощное реставрационное движение. Писатель Проспер Мериме был назначен инспектором по охране исторических памятников: только человек, понимающий и знающий искусство, сможет его охранять. Коро – один из любимых художников Александра Дюма: «Я мечтаю передать трепет природы, пытаюсь нарисовать тополь так, чтобы человек мог ощутить, как дрожат листья на ветру». Он увлечён валёрами – тончайшими оттенками цвета, которые могут передавать настроение.

«Дорогая, – говорил Александр Дюма, – пейзажи господина Коро, возможно, не такие, какие мы привыкли видеть, но они точно такие, о которых мы мечтаем».

Мари Дюплесси – одна из последних представительниц той редкой породы куртизанок, которые обладают сердцем. Он приходил к ней не только чтобы насладиться лаской, ему иногда нужно было поговорить с ней, рассказать о том, что его волнует, тревожит, увлекает: «Мне нравится смотреть, как она слушает… Внимательный восторг – что может быть лучше?!» Он рассказывал ей о своих увлечениях – его влекли загадки.

Он был знаком с аббатом Фариа. Отец Дюма вывел его в романе «Граф Монте-Кристо» – старик, который открыл секреты магии и тайну богатства. Реальный аббат обладал даром внушения, высвобождая светлые силы организма, пробуждал духовные энергии, разрушавшие силы болезни. Он погружал человека призрачный сон: несколько минут просил смотреть, не мигая, в глаза, и человек ощущал себя на берегу моря, слышал шум волн, чувствовал аромат ветра, солнечное тепло… Силы возвращались, человек становился сильнее – и способен справиться с чёрной энергией болезни. Магнетизм – так тогда назывался гипноз – творил чудеса, и многие доверяли этой процедуре и излечивались. Мари, вероятно, посещала подобные сеансы последователей аббата – надеялась на чудо… А Дюма испытывал на этих сеансах страстное состояние: «Будто переходишь границы миров, выходишь из реальности и, когда возвращаешься обратно в свою земную жизнь, испытываешь невероятный подъём, экстаз, яркость всех ощущений».

Дюма увлекался хиромантией и мог читать «тайны рук». Близким другом Дюма-отца был Адольф Дебарроль – известнейшая личность века, за советом к нему обращались многие знаменитости. Он доказывал: линии рук о многом говорят, многое могут предотвратить или, наоборот, помогут обрести. «Хиромантия означает случайности, которые должны встретиться в жизни, и даже время их встречи. Но неприятных случайностей можно – достаточно предвидеть, чтобы избежать». По просьбе Дюма-сына он составил описание руки Дюма-отца. Открылись любопытные детали: «Рука господина Дюма… интересна. Господствующая планета – Юпитер, следом – Луна. Юпитер дает ему свежий вид лица и почти белое, даже очень белое тело. Его весёлость, любовь общества, просвещённая гастрономия, кулинарное искусство – от Юпитера. Луна даёт ему большой рост, тучность и оттопыренные губы, которым Венера придаёт мясистую толщину и особенную прелесть доброты и весёлости».

Хиромантия – наука, изучающая связь и сообщение между рукой человека и его мозгом, это одно из свойств электричества, существующего в человеческом организме, и есть смысл понять законы подобных соединений.

Дюма предложил Мари составить карту её руки, но она отказалась – скучно знать сразу всё о себе. Она опасалась предсказаний.

Дюма-сын дружил с Рене Фальконье – актёром Комеди де Франсез. Их объединила не только любовь к театру и к Мари Дюплесси, но и увлечение картоманией – гаданием на картах, и карты Таро вызывали у друзей особенный интерес. Рене Фальконье на основании своих бесед с Дюма и тщательных исследований выпустил книгу «XXII герметических листа прорицательного Таро» – «памяти Александра Дюма-сына, которому я обязан своими первыми познаниями в астрологической хиромантии».

По одной из версий жрецы Древнего Египта обладали таинственными знаниями об устройстве Вселенной, но они опасались, что знания случайно окажутся в распоряжении людей непосвящённых, неподготовленных к великим тайнам, и принесут много бед человечеству. Маги придумали особую систему символов, с помощью которой можно передавать информацию. Зашифрованные символы перенесли на фрески, которые украшали 22 комнаты Главного храма Египта. Эти фрески и есть первые карты Таро, если расшифровать их – можно узнать ключ к тайнам Вселенной. Руководствуясь изображениями (арканами, то есть таинствами) можно начать путь восхождения, самосовершенствования, терпеливого и упорного изучения священных текстов, мудрых книг. И тогда карты, может быть, откроются и дадут человеку информацию о его путях.

Первая карта – Дурак, неопытный ученик. Он ищет свою дорогу в этом мире, совершает много ошибок, часто падает, но… он может подняться на следующую ступень. Подъём зависит от того, какой урок он извлечет из своих ошибок, промахов и заблуждений, каким человеком выйдет из тяжелых испытаний, как преодолеет свои слабости, как научится управлять своими эмоциями. Знания открываются не каждому жаждущему, а только избранным, тем, кто смог понять уроки, справиться со своими демонами. Неслучайно Таро в переводе с древнеегипетского означает «дорога королей», или «королевский путь».