Текст книги "Помидорный романс"

Глава 5. Вареники

– ООООй! Лышенько! Хто же это огурчики садил, сейчас-то?

Аделаида вздрогнула, не ожидая такого резкого звука в этом утреннем, тишайшем, пропитанным ароматами воздухе. Она встала совсем рано, так как привыкла, около шести и решила, пока Вячеслав спит, сбегать на речку, посмотреть, послушать, насладится тишиной и красотой утра. Тем более, что бежать далеко было не нужно – речка была в конце огорода, стоило только миновать грядки с помидорами и огурцами, потом картофельное небольшое поле, вдоль которого валялись огромные, как поросята, тыквы, нырнуть в росистые кусты давно отцветшей сирени – пересечь узкую набережную – и вот она – речка. Это все ей рассказал вчера Слава и она запомнила, распланировав свой утренний побег. Сделать это надо было побыстрее, потому что на обратном пути она должна была успеть набрать вишни в палисаднике, а тесто она уже замесила – ловко, так как умела, правда путаясь с непривычки в шкафчиках и полочках, в поисках муки. А тут – пришлось затормозить, оглянуться на голос.

На соседнем участке, который отделялся от огорода Славы небольшим низким заборчиком, стояла женщина – полная, вернее, дородная (именно это слово), в простом белом платье, цветастом фартуке и совершенно черными, без малейшего проблеска или хотя бы рыжинки, волосами. Лет ей было совсем немного – не более сорока, но понять это можно было только по слегка опустившейся груди, плотно обтянутой тканью, и немного грустным глазам с мелкими морщинками в уголках. Белоснежная кожа с фарфоровым румянцем, полные алые губы – про таких говорят «кровь с молоком» – все дышало чистотой, здоровьем и радостью.

– Вы мне? Что-то сказали?

Аделаида вдруг опять почувствовала себя старой и усталой рядом с этой деревенской красоткой и что-то еще неприятное кольнуло в сердце. Господи, сила твоя! Неужели, ревность?

– Да вам же, кому ж. Тут и нету никого, токо мы. Говорю ж – дядь Славик вчора огурцы садил – так разве ж садют их теперича. Июль ж на носу. Вам, если огурца, так вы заходьте, не стесняйтеся. Я их ведрами таскаю, замучалась уж банки крутить. Урожай ныне – ужас. Вы с Саратова? Сразу видно – городская. Вы дядьке кто – родня?

Аделаида растерялась, даже покраснела, как в юности, очень давно умела краснеть только Ада – вся, от макушки до кончиков пальцев – жарко, стыдно, почти обморочно. Она совершенно не знала, что сказать, стояла, крутила в пальцах травинку и чувствовала, как капельки пота выступили на лбу и норовят скатиться к носу.

– Да, я приехала вчера. Только из Москвы. Я родственница.

Зачем она соврала, сама не знала, но сказать, что она просто знакомая, не смогла. Ведь смешно, чудно, стыдно – бабка и дед, познакомились в интернете, а теперь она приехала к нему за восемьсот километров. И что? Жениться? Или любовницей? Ужас… Какой -то черт ее вел, не иначе. Но – ведь она совершенно не пожалела, ни секундочки. Наоборот – ощущение молодого счастья и новой жизни просто пропитывало ее до самой последней клеточки.

– Так вы не тушуйтесь, вас как звать-то? Коль подружка, так и хорошо. Дядь Славе давно надо бы женщину найти – век один кукует.

Как эта толстушка прочитала ее мысли Аделаида не знала, но, чопорно приблизившись протянула ладошку лодочкой и сообщила

– Адель… Аделаида Михайловна. Из Москвы.

– Ой-ой. Из Москвы – во как! Далёко. А меня Оксаною кличут. А вообще – Ксюша я, так зови. Ничего что на ты? А я тебя тетя Ада звать буду – а то уж больно длинно. Я к вам вечор заскочу, пирожков занесу. Стряпаюсь седня, сынок приезжает с Балашова, погостить.

Пока Адель собиралась ответить, Оксана развернулась и, с неожиданной для такой комплекции скоростью, унеслась по узкой тропинке к своему дому – только засверкали босые пятки.

Когда Адель вынырнула из кустов сирени, вся промокшая от росы, то даже сначала не поняла, куда идти. Реки не было. Узкая улочка, сплошь заросшая ивами – была, лужайки муравы перемешанной с мелкими ромашками и клевером – были, стол под огромной черемухой, с которой свисали нереально длинные кисти с зелеными еще ягодами – тоже, даже кряканье уток – разноголосое, наперебой уже слышалось, несмотря на рань, а реки – не было! Адель растерянно подошла к черемухе, обошла столик, лавку и вдруг увидела ее. Внизу, под высоким обрывом, с которого вниз к воде стекала деревянная пологая лестница – вилась серо-синяя лента, теряясь в зарослях плакучих ив и ракит. Река была настолько хороша, что у Адель захолонуло сердце, да так, что стало трудновато вдохнуть и она, покопавшись в кармане кофты, вытащила валидол и воровато сунула его под язык. «Вот ведь, старуха, а туда же». Но мысль эта тут же растворилась и, спустившись по лесенке, Адель села прямо на мостки, спустила ноги в воду и, закрыв глаза, вдыхала в себя речной аромат, напитанный цветами и травами.

…Когда Адель зашла в дом, до измора устав от впечатлений, сил готовить вареники у нее уже не было. Однако, нарушать своих обещаний она не любила, поэтому, схватив корзинку, приготовленную с вечера, направилась было в палисадник за вишней. Но, в эту минуту, дверь в кухню распахнулась, ослепив светом и Вячеслав, появившись в солнечных лучах поманил ее рукой. Потом подошел, улыбнулся, дотронулся до локтя.

– Доброе утро, Ада. Я могу так вас называть. Очень красиво – да и напоминает юность – хоть и нечастое имя, а встречалось. Завтрак готов. Вы купались?

– Я гуляла, Слава. Я тоже так – попроще, вы не против?

– Нет, я счастлив. Пойдемте. Вы кофе пьете?

Адель кофе не просто пила, она его глушила. Вечно низкое давление просто требовало этих доз, а когда оно повышалось, кофе тоже почему-то его снижало, потому она была кофеманкой. Рьяной.

– Кофе я сварю. Только сам. У меня рецепт свой. А вареники, вам, ой – тебе, наверное, не понравятся. Но я старался. Зато помидоры у меня – лучше в селе нет.

Стол был накрыт скатертью, небольшая вазочка флоксов посередине, дымящаяся миска с огромными, пышными варениками, пропитанными алым соком и сметаной и здоровенная тарелка с нарезанными помидорами – малиновыми, зернистыми на срезе, сахарными. Тонко нарезанный серый хлеб, желтый, чуть оплывший кусок масла и белый кувшин с молоком – все было настолько аппетитно, даже нет – прекрасно, что Адель чуть не заплакала. Как тогда, тысячу лет тому назад, когда муж первый раз пригласил ее к себе и вынес косой, чуть подгоревший, но самостоятельно приготовленный пирог.

Глава 6. Гости

После завтрака Слава, пообещав «вернуться сей срок» и сто раз извинившись, укатил куда-то, подняв столб пыли на истомившейся от уже грянувшей жары, улице. Адель, перемыв посуду, протерла полы на кухне, сварила бульон из шикарной курицы, которая лежала в холодильнике, расставив желтые лапы и ждала своего часа (правда она гнала от себя мысль, что курица явно вчера бегала по двору, озабоченно кудахтая), почистила картошку и сбегала в огород – проверила есть ли спелые помидоры. Огород опять потряс ее своим величием – в ослепляющем высоком солнце отливали золотом чугунные тыквы, высились двухметровые подсолнухи с головами, размером с блюдо и, главное, помидоры – увесистые, мясистые даже на вид, розовые и алые, уже горячие и напитанные жаром летнего дня.

Вернувшись в прохладный дом, в котором Слава заботливо прикрыл ставни, она устало пробрела в свою комнату, сбросила чуть тесноватые тапки и прилегла прямо на покрывало. Хотела глянуть в вот сап, мало ли– Лялька написала, но прикрыла глаза и моментально провалилась в сон.

– Ада, Ада, где ты? Иди скорее, смотри, птенчик!

Голос мужа раздавался откуда-то издалека, то приближался, то удалялся, но Аде не хотелось открывать глаза. Она лежала прямо в мягкой мураве, раскинув руки и жмурилась, потому что солнышко ласкало ее горящие щеки, а довольно сильный, но теплый ветерок щекотал лоб и зажмуренные веки, играя волосками, выбившимися из прически. То, что они натворили сейчас – не лезло ни в какие ворота – хорошо никто не появился на этой отрезанной от мира лесной полянке, которая приютила их так доверчиво и которой они так бесстыдно воспользовались. Ада и хотела отказать – но руки мужа были такими ласковыми и настойчивыми, что просто – не смогла. И теперь вот – лежала с горячими щеками, а тело все так сладко отдыхало, что этот стыд казался смешным и ненужным.

Наконец, Ада лениво открыла глаза, привстала, оперившись на локти и с удовольствием смотрела, как стройный парень в шортах и светлой майке что-то несет ей в вытянутых руках.

«Какой же он красивый. Просто Ален Делон. А я – мышь, что он во мне нашел», – мелькнула остренькая неприятная мыслишка и тут же исчезла, потому что Вацлав (так любила называть ее мужа свекровь – болгарка) уже подошел и положил на траву крошечного птенчика.

– Глянь, Адиля. Выпал из гнезда. Хорошо я успел – там как раз кот в кустах ладился – еще минута, сожрал бы. Что делать будем – усыновим?

– Давай. У меня вон – коробочка от печенья есть. Я туда травки наберу – довезем.

Ада быстренько устроила птенцу домик, посадила его, Вацлав накопал червячков. Собираться надо было быстро, потому что где-то высоко и пока очень далеко уже был слышен рокот надвигающегося грома и запах скорого дождя стал острым, свежим и близким.

Уже потом, в электричке, когда огромные тяжелые капли барабанили по крыше и заливали стекло, Ада каждые пять минут совала в маленький клювик кусочек червяка, морщась от отвращения и птенец Ванька его глотал, раззевая призывно широкий красно-черный клюв.

Они выходили этого галчонка, призвав знакомого ветеринара и Ванька еще несколько лет требовательно долбил по дверце клетки, требуя свободы, а потом без сомнения рассаживался у Ады на плече и тюкал в ухо, если та вдруг забывала дать вкусный кусочек.

…Из глубокого, почти обморочного сна Адель выдернули шаги. Вскочив, она судорожно пригладила волосы, сунула ноги в тапки и бросилась к зеркалу, вроде ей двадцать. Все вроде было в порядке – бабка и бабка, и сон, в котором улыбался своими грустными глазами Вацлав и хохотала кудрявая Ада – исчез, растворился в прохладном сумраке комнаты – как и не было.

Адель вышла в сени и столкнулась с Вячеславом. Тот держал в руках здоровенную сумку, битком набитую продуктами, и тяжело отдувался – жара видно была страшная.

– Ада, ты сумку разбери, я там накупил всего – нам на неделю хватит. Еще в машине там. И будем на стол готовить – у нас гости сегодня, ты не против? Мои друзья заглянут, они рыбаки, соседка – ты ее видела. Мать ее зайдет, она ведьма, говорят.

Он улыбался, уже отдышавшись, его улыбка уже не казалась Аделаиде птичьей, она была немного грустной, какой-то смущенной, как у большого доброго пса.

– Ведьма? Почему – ведьма?

– Болтают… Но, ты сама увидишь – правда похожа. С клюкой ходит, черная. Но она смешная, познакомишься.

Адель так понравился этот план, что с нее мигом слетел весь сон. Она прямо почувствовала, как зачесались у нее руки, показать свой класс – уж больно она любила и умела принимать гостей. Правда давно. Сто лет назад.

– Слава, ты чуть отдохни. Я уже полежала, в нашем возрасте надо беречь силы. А я тут пошебуршу пока. Сама.

Когда Вячеслав вышел на кухню – стол уже стоял во всей красе. Конечно, он принес такие продукты, которые Аделаида и в Москве себе не позволяла, особо и готовить -то ничего не пришлось. Зато курица – отварная, огромная, отливающая янтарной кожицей, слегка натертой чесночком, гора чистейшей, ровной отварной картошечки от которой шел пар и с которой стекало масло, стаивая где– то внизу, на блюде, крупчатые на срезе помидоры, блюдо с отборной темной вишней – все это было прекрасно и в никакое сравнение ни шло с магазинными деликатесами.

Слава крякнул и пошел в погреб за спиртным. Двухлитровый стеклянный, чуть туманный, запотевший жбан он взгромоздил на лавку, рядом со столом и удовлетворенно чмокнул.

– Самогон?

Адель осуждающе смотрела на мужика, поджав губы. Самогон она, конечно, видела – но не пробовала и осуждала!

– Самогон! Да какой. Моя сеструха гонит – мать научила. Травки добавляет какие-то – не самогон – это кислород ароматный. Пробнешь?

Но, глядя, как Адель скривила нос, хмыкнул и достал из холодильника шампанское.

– Это тебе. Наши его не жалуют. Там три бутылки я купил. Пойдет?

Адель кивнула и, вдруг поняла, что чувствует себя абсолютной хозяйкой этого большого дома. И еще она поняла – она очень счастлива сейчас.

А в калитку уже стучали гости, деревянный стук колотушки разносился по вечереющей улице.

Глава 7. Агния

Гости аккуратно и стыдливо просачивались в калитку и вставали в рядок, уважительно всматриваясь в Адель. Как же —такая гостья у уважаемого Славы Робертыча (так деревенские звали Вячеслава, она уже знала), городская, образованная, немолодая, но красивая… Взгляд отводили, не таращились прямиком, но явно всматривались, исподтишка, искоса. Адель подошла к рыбачкАм -двум пожилым, кругленьким, одинаковым дедкам и такой же кругленькой девчонке – явно чьей -то внучке. Они так и в гости пришли, не переодеваясь, наверное, прямо с рыбалки – в плотных штанах, майках и защитных куртках. Только сапоги, похоже сняли, сунули ноги в старые разношенные кеды. Даже одежда у них была один в один. Просто кино.

– Адель. Аделаида. Можно Ада.

Аделаида вдруг покраснела, сама не ожидая от себя, потому что дедки смутились и старший (видно, заводила) хрипловато спросил:

– Ада… По батюшке как?

– Не надо по батюшке, просто Ада. Так можно.

– Ну, Ада, так Ада. Чоуш. Как скажешь. Я Василь Иваныч, он Николай Иваныч, внучка – Мотька. Я там рыбу в сенях поклал. Забери, хозяйка.

Мотька (Матрена, наверное, красивое какое имя, подумала Адель), откуда-то из-за спины вытащила лукошко с малиной и тоже зарумянилась.

– Бери, баб Ада. Тебе. Сладкая.

Адель, поморщившись про себя от «бабы», забрала лукошко и кивнула гостям – добро, мол, пожаловать. Гости суматошно посеменили к столу, весело рассаживались, гомоня, придвигали тарелки. Деды заглядывали в рюмки, сдувая невидимые пылинки, старший рассмотрев мутную бутыль, одобрительно цокнул языком.

– Ада, ты там хлебушек захвати, на кухню пойдешь.

Вячеслав, в джинсах и голубой рубашке казался лет на десять моложе того, кто встретил Адель на вокзале. Он улыбался, сиял глазами и даже бородка – расчесанная и разглаженная, уже казалась не дед морозовской, а д, Артаньянской. Очень уж он Адель нравился. Прямо совсем.

– И ситро возьми – оно в холодильнике, для Мотьки. Сейчас соседки доберутся, и начнем. Вечно они запаздывают, красотки.

Адель для этого вечера тоже принарядилась. Лялькин сарафан, тонкая косыночка на плечах, бусы в цвет глаз, и, главное, помада. Эта, подаренная внучкой помада, что-то такое сделала с ее лицом, что там в зеркале, отразилась почти та, давно забытая Ада, озорноглазая, пухлогубая, смешливая.

Уже темнело, жаркий день сменился теплым вечером, небо ласково смеркало очи, воздух был, как парное молоко – ароматен и вкусен. Вячеслав зажег лампы во дворе, над ними сразу запорхали ночные бабочки и откуда-то потянуло запахом цветов. Стало уютно и спокойно, Аде вдруг захотелось вжбанить шампанского, причем не из фужера – а вот из той, огромной кружки. Как когда-то, когда они с мужем, приехав на море, ночью пошли на пляж, захватив с собой бутылку, а вот стаканчики не взяли. Зато у них была банка из-под персикового компота. И вот из этой банки Ада так тогда напилась! А муж усмехался, подливал и гладил ее по плечу. Сколько лет прошло… Наверное – вечность.

Адель вздрогнула, очнувшись от воспоминаний, и улыбнулась – Вячеслав глазами показывал ей на кружку и шампанское – типа – налить? Она бы и согласилась, но снова открылась калитка.

– Хозяева! Все в дому? Встречайте, гости к вам.

Оксана – в ярком желтом платье с райскими птичками и туфлях на высоченном каблуке – просто заполнила собой тесный двор. Громоподобным гласом она что-то вещала Вячеславу, похохатывая, он весело вторил и даже пару раз ляпнул ее по круглой заднице. Потом повернулся к Аделаиде

– Ада. Иди знакомиться. Это Ксюня, моя соседка.

– Дак мы знакомы, дядька Слава. Надысь в огороде встретились. Седня она прям молодка. Тогда попроще была, прям с кровати. А щас – оооо. Дама. С мамкой вот знакомь ее.

Адель подошла и только сейчас заметила, что за спиной у Оксаны стоит маленькая, худенькая женщина. Вся в черном – платье ниже колена, платок – надетый по брови, высокие ботинки – просто ворона. И глаза -то у нее были птичьи – острые, быстрые, цепкие. Она глянула на Адель, поджала губы.

– Здравствуйте Аделаида. Я – без отчества, не будете возражать? Меня зовут Агния. Отчество Креславовна, но можно без него. Да, вот такие затейники были мои родители.

У нее была очень четкая и грамотная речь, и от этого, и от пронизывающих глаз Адель стало не по себе.

Так получилось, что Агния села рядом с Адель – между ней и Вячеславом. Сидели долго и весело, женщины выпили все шампанское, правда Агния лишь пригубляла. Она больше молчала, ела очень мало, и как будто присматривалась. Потом вдруг потянула Аду за руку и шепнула прямо в ухо.

– Ты Вячеслава давно знаешь? Вы как познакомились?

Адель удивилась. Для такой явно интеллигентной женщины, вопрос был, прямо скажем невежливый. Но решила ответить

– Где-то пару месяцев. Может чуть больше.

– Уверена? И решилась приехать? Ты смелая!

– А чего мне бояться? У меня возраст для страхов давно вышел.

– Да. Ты права. Бояться тебе и правда нечего. Ты зайди ко мне завтра. Может что интересного скажу. Я подумаю

Адель совсем не понимала, что говорит ей эта женщина. Она здорово напилась, шампанское так сильно ударило в голову, что море стало по колено и она вся засматривалась на Вячеслава, так как умела в молодости – зазывно и бесстыдно. И он – явно отвечал.

И, когда, уже проводив гостей, они дружно помыли посуду, посидели на лавочке, слушая цикад, а потом разошлись по комнатам, Ада снова не смогла уснуть. Все вспоминала. И то, как она была счастлива те, свои первые годы с любимым. И то, как она почти умерла, когда он вдруг ушел к другой. И пропал, растворился навсегда. И то, какой ледяной, рассудочной и пустой она стала, второй раз выйдя замуж. И как покатилась жизнь под горку – дочь, взрослела, муж болел, работа была нудной и ненавистной. И как осталась одна…

И когда там, под дверью, кто-то несмело потоптался, а потом в косяк аккуратно постучали, она встала и решительно открыла дверь…

Глава 8. Гроза

Просидев до утра со Славой у открытого окна и проболтав обо всем, Аделаида поняла, что он – именно тот человек, которого она ждала всю жизнь. Вернее, был уже такой человек, но вот развела судьба почему-то, развела странно, глупо и безжалостно. Тогда, в ту весну, когда муж пришел к Аде и показал направление на работу в одну из горячих точек их жизнь и любовь разорвали, как тетрадный листочек на много мелких обрывков и развеяли по ветру. Ада с мужем поехать не смогла – болела мама, отец настолько растерялся, что оставить его в таком состоянии – было все равно, что убить. А Вацлав уперся. С его характером, отказаться поехать было невозможно. А как-же… Вдруг трусом признают…. Гордая южная кровь вскипела, он покидал вещи в рюкзак и, остановившись в дверях, посмотрел на Аду долго, долго, не пряча повлажневших глаз —

– Адиля… Я не могу не поехать. Слышишь, маленькая моя? Просто не могу. Уважать себя не буду. Прости

Ада стояла столбом, вжавшись в стену у окна и молчала. Она физически ощущала, как из ее сердца с кровью и мясом вырываю что-то важное, главное, такое, без которого у нее жизни не будет. Или будет – но то, что жизнью уже не назовешь. И понимала – она не может ничего сделать. Могла бы разорваться на два одинаковых куска – не секунды бы не задумалась – подошла бы к этому, черному, который разлучал их сейчас, подставила бы грудь, плечи, всю себя и сказала – рви. Я готова. Но, не просил он, этот черный, такой жертвы. Не просил…

Тот, последний взгляд Вацлава она помнила и сейчас. Горький, влажный, серо-синий… У него был очень редкий оттенок глаз – серый с синими искорками по всей радужке. Почти такой, как у Вячеслава. Только вот не видно у него уже цвета-то. Морщинки, веки такие, смеялся, наверное, много. Вот и пропали глаза-то почти… эх…

Аделаида что-то совсем расстроилась от своих воспоминаний. Как только закрылась за Славой дверь, она легла на кровать, вытянулась, накрылась одеялом чуть не с головой, закрыла глаза. Стыдно… Старые ведь они, дураки-старики. Лечь в постель вместе – да и то незачем, глупо. Вот и сидели ночь, языком трепали. А когда -то Ада взрывной была, вспыхивала, как спичка от мужской руки… Ведьмой взлетала, седлала мужика, играла телом своим упругим, красивым, аж у того ум за разум заходил. А теперь… Стыдно…

Адель, наконец, успокоилась, села на кровати, спустила ноги, с раздражением оглядев морщинистые ляжки, накинула платье и тихонько вышла во двор. У нее уже появилась новая привычка – каждое утро она крадучись выскакивала из дома и через огород шла к реке. Там, под черемухой, спускалась вниз, садилась на мостках на крошечную скамейку и смотрела, как разгорается утро. Потом быстро опускалась в воду, чуть проплывала туда-сюда, пару метров и свежая, прямо обновленная, бежала готовить завтрак.

Сегодня погода с утра была не очень, жарко, но пасмурно, явно собирался дождь. Когда Адель уже шла по тропинке вдоль огорода, то резко потемнело, сизая туча почти легла на землю, и во враз посмурневшем воздухе она не сразу заметила маленькую черную фигурку у сиреневого куста.

– Ада. На реку не ходи. Гроза будет.

Агния так резко и громко, по-вороньи прокричала свои слова, что Адель вздрогнула и так испугалась, что даже прихватило сердце.

– И ты ко мне зайти обещала. Не забыла? Зайди. Я кое-что сказать тебе хочу. Важное. После обеда, как Славик спать ляжет, иди. Да кольцо возьми, обручальное. То, первое. Я знаю, ты его с собой возишь. Не забудь.

Пока Аделаида ошалело таращилась и искала, что сказать, Агния плотно завернулась в темную, явно старинную шаль с бордовыми разводами и блеклой, но видно бывше-золотистой бахромой и исчезла, как будто растворилась среди набрякших от сгустившейся влаги листьев.

И, в этот момент, грянул гром. Причем так, что зазвенело в ушах, хлопнуло и, на мгновение пропал слух. И тут же – толстый горящий ствол молнии шарахнул, впившись в землю, прямо у калитки, хорошо Адель уже успела дойти до другого края огорода. А то – убило бы!

Съежившись в комочек, она присела у старой яблони, сжала голову руками и зажмурилась. И только когда сильные, горячие руки настойчиво потянули ее, заставив встать и Вячеслав, укутывал ее в плащ, что-то успокаивающе приговаривая – она пришла в себя и снова начала воспринимать окружающее.

…На обед они варили борщ. Варили вдвоем, в две руки, по старому деревенскому рецепту, который гордо ей поведал Слава. Адель шинковада капусту и свеклу, терла морковку и резала лук. Больше ей ничего позволено не было, над бульоном колдовал мужчина.

То, что они приготовили не поддавалось никакому описанию – такого аромата, глубокого пурпурно-янтарного цвета и остро-потрясающего вкуса, не было ни в одном блюде, которые пробовала Аделаида за жизнь. Может, лишь раз, когда Вацлав возил ее на родину, она попробовала нечто подобное – его мать готовила отлично.

Сметя две тарелки, да под рюмочку, да со свежевыпеченными чесночными пампушками Адель умиротворенно сидела в зале и копалась в ноутбуке. Лялька писала ей наставления и предостерегала о совершенно распоясавшейся матери, которая никак не могла простить Аделаиде ее отъезд. Все то было так далеко и неважно, что Адель скучающе захлопнула ноут, и вдруг вспомнила про Агнию. Тихонько прокравшись к дверям Славиной спальни, она прислушалась. Мерное сопение и похрапывание тихонько доносилось в тишине предвечернего воздуха – он спал.

Адель взяла плащ, натянула резиновые сапоги и вышла под тихий, теплый спокойный дождь.

Калитка была открыта. Двор соседки выглядел странно – это был даже не двор, а сплошной цветник. Огромные заросли мальв, флоксов, роз, еще каких-то незнакомых, ярких, разнокалиберных цветов росли не абы как – они были посажены в определённом порядке – образовывали узкие тропинки, сплетались арками, падали каскадами у стен, и вдруг расступались, открывая круглые площадки со скамейками.

Адель пришла по цветочной аллее к дому и замерла. Дверь была резной, вся увита деревянными виноградными гроздьями и тонким древесным кружевом, откуда-то сверху свисал витой кожаный шнурок к глянцевым набалдашником– каплей. Адель дернула за каплю и по всему дворику разлился мелодичный поток переливчатого звука.

Дверь открылась, вроде как сама-собой, но в полутемных, освещенных мутноватым светом сенях стояла Агния. У нее были распущены по плечи темные, седоватые волосы, а бархатное длинное платье чуть отливало пурпурным огнем.