Текст книги "Двойка по поведению"

Глава 9

Все это было необыкновенно интересно, завораживающе, интригующе! Сомнительно, конечно, и даже немного неприлично, но совершенно точно – захватывающе! Настоящее приключение!

Ну что поделаешь, если у нее никогда не было настоящих приключений?

Лизу Саранцеву вечно от всего оберегали. От физических нагрузок, лишних волнений, злых людей и житейских проблем. Не так, чтобы очень сильно оберегали, а тем более – навязчиво, но постоянно и со всех сторон. Ну вот вызывала она именно такое, не часто встречающееся, стремление защитить и оградить, причем у людей совершенно разных и вне зависимости от пола.

Маленькая, слабенькая, беспомощная… Куколка, которую легко сломать и рядом с которой любой кажется сильным, уверенным, основательным. Ее всерьез не обижали даже самые пакостные личности, поскольку не было им в этом никакого интереса. Какой смысл слону обращать внимание на моську, тем паче что та даже не лает? Конечно, иногда случались инциденты, возникали проблемы (с теми же пацанами из десятого класса), но все это было как-то так… мелко, и опять же находились защитники – к примеру, тот же Володя Гриневич.

В детстве подобная ситуация казалась Лизе естественной. Повзрослев, она начала пытаться ускользать от ненужной заботливости, но откровенно противиться не решалась. Это выглядело бы глупо и неблагодарно. Сколько людей мечтают на кого-нибудь опереться, спрятаться за чужую спину, ей же это дается без всяких стараний – судьбу благодарить надо, а не кривиться.

Но… Невозможно быть куколкой до самой старости, особенно если у тебя вполне конкретные и отнюдь не «кукольные» интересы в жизни. Если в этой жизни ты хочешь быть состоявшимся, уважаемым человеком. И вообще хочешь в этой жизни ярких событий – таких событий, в которых твоя роль будет далеко не самой последней.

Ну конечно же Володя Гриневич страшно изумился ее решению разыграть этот спектакль. А еще больше изумятся все остальные. Вы только представьте: вся из себя воспитанная, интеллигентная, строгая учительница литературы вздыхает по учителю физкультуры, тайно назначает ему свидание и все такое прочее.

С ума сойти! Мелодрама про пылкую недотрогу. Еще два дня назад Лизе и в голову бы не пришло хоть краем коснуться подобной истории. Но вчера… Впрочем, поначалу она отреагировала именно так, как и должна была бы отреагировать воспитанная, интеллигентная, строгая… Даже не учительница, а просто приличная девушка. А потом отреагировала иначе.

В кои-то веки ей придется кого-то защищать. Быть не маленькой и слабенькой, а смелой и решительной. Не изображать из себя сильную, самостоятельную, предприимчивую, а вот такой и оказаться на самом деле.

Интересно. Завораживающе. Интригующе.

Настоящее приключение!

Она все придумала еще накануне. Множество прочитанных книг (причем не только из «обязательной классики», где ничего особо «закрученного» обычно не встречалось, но также из совсем необязательной детективно-любовной литературы) перетряхнулись в Лизиной голове, а в результате сложился новый сюжет – простой, где-то даже наивный, но весьма надежный.

Лиза зашла в приемную директора минут через десять после начала урока. В самое подходящее время, когда в школе относительное затишье и есть все шансы избежать ненужных посетителей.

Секретарша, которая обычно предпочитала пить чай в своем закутке за шкафом, на сей раз чаевничала прямо за рабочим столом и вид имела какой-то взбаламученный. При виде Лизы она встрепенулась и даже подалась вперед, словно намереваясь вскочить с места, что обычно делала исключительно при появлении начальства. Следы скромного застолья, однако, спрятать не попыталась, напротив, протянула Лизе вазочку с конфетами и при этом потерла пальцы в странном нетерпении. Зачем Лиза пожаловала, Капитоша не спросила, хотя, опять же обычно, подобные вопросы задавала. Все-таки «при исполнении» человек находится, следует интересоваться.

– Капитолина Кондратьевна, что-то случилось?

Вообще-то начать беседу Лиза намеревалась совершенно с другого.

– Ой! – Секретарша прижала цыплячьи ручки к груди, а затем острым пальчиком поманила к себе.

Лиза подошла, причем отчего-то на цыпочках.

– Ты не представляешь, – горячечно прошептала Капитолина Кондратьевна, – я нашла… – Маленькие глазки вдруг расширились, тщательно подкрашенные реснички захлопали, а губы сжались в узелок. – Нет-нет… – процедили секретарша досадливо, – ничего особенного…

Лиза посмотрела с сомнением. Капитолина Кондратьевна поерзала на стуле.

– Я пока ничего не могу тебе сказать. Ни-че-го! Это пока секрет. Не мой и не Киры Анатольевны, а совершенно чужой.

И она горестно вздохнула. Еще свой или Киры Анатольевны секрет она могла бы уберечь, но чей-то совсем чужой… Это было тяжким испытанием.

– Прекрасно вас понимаю, – произнесла Лиза самым наидушевнейшим тоном и присела на краешек стула. – Я тоже хотела с вами посекретничать… – Она придвинулась поближе к секретарскому столу. – Посоветоваться. Вы ведь у нас самая опытная…

– Да-да, конечно! – мгновенно оживилась Капитолина Кондратьевна и всем телом подалась вперед, едва не навалившись грудью на вазочку с конфетами. – Ты мне вполне можешь доверять. Я же тебя еще совсем девочкой знала. И ты меня с девочек знаешь.

– Потому я к вам и пришла, – заверила Лиза.

А к кому идти, если хочешь, чтобы твои слова перестали быть тайной?

– Я попала в очень сложную ситуацию.

– Тебя кто-то обидел? – немедленно отреагировала секретарша.

– Нет, это совсем другое. – Лиза опустила глаза и даже попыталась выдавить себе на щеки чуть-чуть дополнительного румянца, но до такого артистизма она явно еще не доросла, а потому румянец остался прежним – едва заметным, природным. – Я никогда не осмелилась бы в этом признаться, если бы не смерть Галины Антоновны.

Секретарша сглотнула слюну, как будто у нее, известной сластены, под носом покрутили большим куском торта.

– Дело в том, что полицейские подозревают совсем не того человека.

– А откуда ты узнала, кого они подозревают?! – поразилась Капитолина Кондратьевна.

– Как же? – удивилась в свою очередь Лиза. – Многие видели, что они терзали Володю Гриневича.

– Фу ты!.. – всплеснула руками секретарша и головой помотала, словно наваждение отгоняя. – Ну уж терзали! Беседовали, выясняли… Они со многими беседовали, – сообщила она со знанием дела.

– Беседовали со многими. А строго допрашивали только Гриневича, – поправила Лиза.

– Он дал повод. Всех подробностей я не знаю, – на лице Капитолины Кондратьевны промелькнула досада, – но он не только был в школе, когда убили Галину Антоновну, но и выходил из школы, где-то отсутствовал, а вот «где» – не признается. Более того! – Глазки-бусинки блеснули праведным возмущением. – Вроде бы поначалу он даже что-то нелепое врал, но его быстро поймали. Представляешь?

«Вот это да… – подумала Лиза. – Подробностей она не знает. Вполне достаточно знает. Как всегда, в курсе всего». Вслух же произнесла:

– Он вынужден был врать. Он никак не мог иначе.

– Почему?!

– Потому что он некоторым образом защищал мою честь.

– Честь?! Твою?!

– Вот именно.

– А в чем дело?!

Изумление и любопытство фонтаном вырывались из Капитолины Кондратьевны, обдавая Лизу живительными брызгами. Какая же она, Лиза, молодец! Как все правильно придумала! Вот теперь точно все получится!

– Володя выходил из школы, чтобы тайно встретиться со мной, – произнесла она покаянно.

– Тайно?! Зачем?!

– Я назначила ему встречу.

Секретарша недоуменно пожала плечами. Какие еще тайные встречи, когда чуть ли не каждый день можно встретиться в школе?

– Это была не совсем обычная встреча. Это было свидание… любовное.

Фонтан выдал очередную мощную струю.

– Мне Володя очень нравится… – Лиза потупила взор. – Больше чем нравится…

Глаза секретарши заблестели лихорадочным блеском.

– Влюбилась, что ли?

– В общем, да…

– А он?

– Он об этом ничего не знал. И даже не догадывался… До вчерашнего вечера. Ну, знаете, как бывает: скрываешь, скрываешь… а потом… Вот и я вчера вечером из школы пришла домой, чувствую, вот просто умру сейчас, если все не выясню… не поговорю…

Лиза даже не предполагала, что у нее такая богатая фантазия. И столько… лицемерия. Уж кем-кем, а лицемеркой она себя сроду не считала. Конечно, она все заранее обдумала: любая импровизация только тогда по-настоящему удачна, когда хорошо подготовлена. Где-то она вычитала это утверждение, где именно, не помнила, но была с ним согласна. Однако в действительности все оказалось еще лучше, еще убедительнее, чем во время «репетиции». Лиза приписала это вдохновению.

И впрямь, как не вдохновиться таким потрясающим слушателем! У Капитолины Кондратьевны не только глаза, но даже, кажется, уши увеличились раза в три.

– …В общем, вы понимаете, сколько я всего передумала. А потом решилась и Володе позвонила, попросила выйти на улицу, сказала, что буквально на несколько минут… Он очень удивился, но согласился… Он почему-то решил, что у меня что-то случилось… А у меня случилось… В общем, я ему сказала, что в него влюблена, но он этого не замечает, потому что я скрываю… И еще я сказала, что мне неловко от этого разговора, что очень глупо с моей стороны и что он может сделать вид, будто ничего не слышал и ничего не знает…

– А Гриневич? Он-то как? – нетерпеливо перебила Капитолина Кондратьевна.

– Ну-у-у… Ответил, дескать, все это для него полная неожиданность, он не знает, как реагировать, но пообещал никому ничего не говорить, все в тайне сохранить, чтобы не ставить меня в неловкое положение.

– Ну надо же, прямо рыцарь!

– Самый настоящий рыцарь! – подхватила Лиза. – Он потому полицейским и врал, что мне обещал молчать. Глупо, конечно, в нынешней ситуации…

– Глупо, – согласилась секретарша и, блаженно улыбнувшись, добавила: – Но очень романтично!

– И что теперь делать? – спросила Лиза грустно. – Может, мне тому следователю все рассказать?

– Все-все рассказать? – уточнила Капитолина Кондратьевна.

– А как по-другому? Иначе он не поверит.

– Ну да, – веско изрекла секретарша. – не станешь же говорить, будто вызвала Гриневича на улицу, чтобы обсудить какого-нибудь ученика или еще какие-нибудь школьные проблемы. Да-да, не будешь. Этот Горбунов не поверит.

– Не поверит, – вздохнула Лиза. – Хуже того – заподозрит еще какой-нибудь ужас несусветный.

Капитолина Кондратьевна завздыхала в ответ, в очередной раз поерзала на стуле, заскребла ноготками по крышке стола, потянулась губами к Лизиному уху.

– Ладно, – прошептала она заговорщицки, – я тебе тоже по секрету кое-что скажу. Я сегодня утром нашла убийцу.

От неожиданности Лиза даже ойкнула. Капитолина Кондратьевна прижала палец к губам и посмотрела торжествующе.

– Я сегодня утром в школу шла и около дворницкой в доме рядом нашла брелок от мобильника Галины Антоновны. Я, конечно, тут же к Кире Анатольевне, она вызвала полицейского начальника, который этим делом теперь занимается, майора Орехова из городского управления, и мы все вместе пошли к дворникам. Там женщина, обычная простецкая женщина, и мужик – весь лохматый, бородатый, в темноте такого встретишь, перепугаешься. Так вот у них в каморке обнаружили сам телефон, медальон и кольцо обручальное. В мешочке прямо в столе лежали!

– Дворники Галину Антоновну убили?!

– А кто еще, если у них ее вещи нашли? Только – тс-с-с! С нас майор слово твердое-претвердое взял, что мы – никому. Я бы тебе тоже – ни за что. Но коль у тебя такая ситуация…

«Вот Капитоше повезло, – подумала Лиза. – У меня “ситуация”, а у нее – повод поделиться информацией. Видать, сильно мучилась, что некому сболтнуть, да еще похвастаться своей помощью полиции».

Изумление как накатило, так и откатило, но при этом осталось сомнение: дворники – убийцы? Вот так просто? Странно… Потому что на самом деле очень даже непросто. Не в темном переулке убили, а прямо в школе. Или ей, Лизе, обидно, что так быстро закончилось «приключение», и ей уже не нужно никого защищать, и никакой ее моральный героизм тоже не нужен? Да нет же, ей не обидно, а совсем даже наоборот. Володе ничего не угрожает, и это хорошо, потому что Володя – очень даже приличный человек. Тот следователь, конечно, может о нем думать всякие разности, тем более повод был, но сама-то Лиза в Володе уверена. А иначе никогда бы не согласилась ему помогать, причем вот таким сомнительным способом.

– Так что ты можешь про Гриневича помалкивать, – все тем же заговорщицким шепотом разрешила Капитолина Кондратьевна. – Уж теперь-то его никто подозревать не будет.

– Я очень рада, – на сей раз совершенно искренне произнесла Лиза.

Хотела добавить: «Вы уж тоже никому не говорите», – но промолчала. Какой смысл? Скажет, не удержится. Было бы иначе, не пошла бы именно к Капитоше. Проболтается она, и в первую очередь директрисе. Уж ей-то доложит непременно.

– То есть Саранцева тебе вот так во всем сама и призналась? – уточнила Кира Анатольевна.

– Сама, сама! Ей-богу! – Капитолина Кондратьевна вычертила в воздухе лапкой зигзаг, смахивающий на крест.

– Кто бы мог предположить?.. Благовоспитанная скромница! Впрочем… – пожала плечами Рогова, – она не девочка-гимназистка, вполне может назначить свидание учителю. В конце концов, он неженатый человек. И пока все в рамках приличий… Опять же это полностью снимает подозрение с нашего коллеги. Так что все отлично.

– Конечно, конечно, – покивала Капитолина Кондратьевна. – Авторитет нашей гимназии!.. А этот дворник, этот жуткий мужик вполне мог кого угодно укокошить.

– Его напарница тоже еще та особа. Сначала все улыбалась, а потом такой крик подняла… – скривилась Рогова.

– Вот только куда они кольцо с рубином дели?

– С корундом… – машинально уточнила Рогова и добавила: – Кто их знает – куда? Пусть полиция разбирается. А ты, Капитоша, молодец. Я-то сразу и внимания не обратила, что кольца нет, а ты заметила.

– Ну вы же знаете, Кирочка Анатольевна, у меня глаз точный.

– Уж это – да. Повезло мне с тобой.

И Кира Анатольевна приобняла секретаршу, чья голова прямехонько легла на пышную директорскую грудь.

Глава 10

– Вот кем, по-вашему, Казик, должен быть человек, которого зовут Альбертом Арнольдовичем?

– Дирижером, – мгновенно отреагировал Аркадий Михайлович.

– Почему дирижером? – удивился Орехов.

– У моего дедушки, профессора Киевской консерватории, был приятель дирижер, его звали Альбертом Арнольдовичем Айзенбергом.

– Еврей, конечно?

– Немец, представьте себе! Но буйный, крикливый, как десять евреев. Вот маленький такой был, щуплый, ему у дирижерского пульта всегда специальную скамеечку ставили, чтобы оркестранты не только его макушку лицезрели. А как начнет буйствовать и кричать!.. Боялись его все страшно. Хотя вполне могли смычком виолончели до смерти зашибить, причем с одного раза.

– Маленький буйный дирижер… ну-ну… – хмыкнул Орехов. – А вот теперь представьте: здоровенный, волосатый, бородатый мужик с метлой и лопатой.

– Баба-яга мужского рода?

– Дворник. Альберт Арнольдович Иванов.

– Какой фольклор! Смесь французского с нижегородским! Причем наследственная. Арнольд Иванов! Герцог из крестьян!

– Напрасно ехидничаете, – укорил Орехов. – Вы бы с ним пообщались. Какой там герцог! Царь-царевич, король-королевич! Я недавно президента банка допрашивал, так тот помельче смотрелся.

– А зачем вам дворник понадобился?

– Так вот по этому поводу я к вам и явился. А вы думали, мне вкусно поесть больше негде, кроме как у вас?

– Ну уж точно не в вашей полицейской столовой.

Слушать Казик умел, и не менее «аппетитно», чем предаваться чревоугодию. Со вкусом умел слушать, с искренним вниманием и удовольствием. Природная черта, ставшая профессиональной. Своим студентам он всегда говорил: «Не умеющий слушать психолог – это все равно что хромая балерина». Когда-то он еще любил приводить в пример немого певца, но потом сообразил, что сравнение неуместное: масса певцов даже «под фанеру» рот толком открыть не могли – недаром студенты хихикать начинали.

Борис Борисович Орехов на эту способность Казика попадался неоднократно, откровенничая порой сверх меры, потом себя корил, а затем почти всегда радовался. Потому что польза была.

Сегодня он явился к Аркадию Михайловичу с совершенно конкретной целью, с просьбой, если уж совсем точно, хотя начал с сытного обеда, а вслед за этим – с дворника Альберта Арнольдовича. По идее, этого царя-царевича с простецкой фамилией можно было бы и обойти, но Орехов решил: коль в очередной раз связался с Казиком, то нет смысла наводить тень на плетень. Тем паче что про дворника знают и директриса гимназии, и ее секретарша, и охранник. Орехов, конечно, строго-настрого наказал этой троице помалкивать, но веры им было мало. Особенно той щипаной курице, которой, похоже, никак не грозит куриная слепота. Надо же, какая глазастая оказалась!

– Значит, вот прямо в столе все вещи Пироговой и лежали? – уточнил Казик.

– Вера Дятлова, дворничиха, можно сказать, пальцем ткнула. Ну, не ткнула, разумеется, а просто в стол полезла. Дворники, оказывается, всегда туда все складывают.

– Получается, Дятлова об этом пакете ничего не знала.

– По крайней мере, она очень удивилась, обнаружив его. И потом утверждала, что видит это добро первый раз.

– И сразу на Иванова показала?

– Не показала. А сказала, что надо с Арнольдычем посоветоваться. Вот именно – посоветоваться, – подчеркнул Орехов. – Она Иванова просто Арнольдычем кличет, но как-то так… сильно уважительно. Этот Арнольдыч у Веры в большом авторитете. Он к ней тоже с почтением, но по-другому… покровительственно, что ли.

– И как посоветовались?

– Да преспокойненько. Когда пакет выложили, у этого Арнольдыча даже борода не шелохнулась. А борода у него во-о-т такая… – майор описал руками круг от ушей до пупа, – ею разом всю листву смести можно. Хмыкнул в эту бороду и заявил, что пакет утром рядом с дворницкой нашел. Взял и в стол сунул, даже особо разглядывать не стал. Дескать, что разглядывать, цацки там и телефон. Цацки ему вообще без надобности, а телефон и свой есть.

– В полицию, разумеется, отнести даже не подумал?

– Ну, вы, Казик, даете! Кто сейчас в полицию находки несет? – Орехов поморщился. – Нам в таких делах не доверяют.

– Это верно, – весьма неделикатно согласился Аркадий Михайлович.

– Верно не верно, – проворчал майор, – а только вполне может статься, что Иванов действительно цацки не трогал. Пакет брал, на нем его отпечатки пальцев. А на цацках и телефоне – ничего.

– Вообще ничего?

– Ни одного отпечатка. И на пакете тоже ни одного, кроме как самого Иванова.

– Это настораживает.

– Конечно, настораживает. На идиота Иванов не похож. На пьяницу и забулдыгу тоже. Говорят, работник он хороший, водку вовсе не потребляет. А вот на бандита с большой дороги сильно смахивает, это точно. Ему бы в кино сниматься, причем без грима. Но внешность к делу не пришьешь, а если пришьешь, то уж больно гнилыми нитками. Допустим, Иванов действительно учительницу на тот свет отправил. А зачем? Чтобы безделушки стащить? Тоже мне, богатство учительское! Ну ладно, положим, стащил. И все свои следы на безделушках подтер. Тогда почему на пакете оставил? И положил чуть ли не на видное место? Нелепо как-то. По идее должен был бы хорошо припрятать.

– Припрятать должен был, – согласился Казик. – Но это в том случае, если он имеет отношение к смерти Пироговой. А если действительно нашел пакет около дворницкой, то зачем прятать? Люди утерянные вещи тоже редко ищут, разве что документы. Не только полиции не доверяют, но и друг другу.

Орехов кивнул, пригладил несуществующие волосы на голове, потер густые усы, произнес задумчиво:

– Иванов утверждает, что нашел пакет в половине седьмого утра. Он в это время всегда на работу приходит. Вера Дятлова божится, что накануне пакета в столе точно не было. Она в районе десяти вечера приходила в дворницкую, направление в поликлинику там забыла, в столе бумажка лежала. Мы ее как раз встретили, когда она от врача возвращалась. Конечно, Дятлова – свидетель сомнительный, но, если правду говорит, пакет около дворницкой появился либо ночью, либо рано утром. Причем без единого отпечатка пальцев! Из чьего-то дырявого кармана он, что ли, выпал?

– А пакет был целый?

– Целехонький.

– Тогда как брелок на дороге оказался?

– Иванов говорит, что вообще не видел эту штуковину.

– А секретарша увидела.

– Так у нее же глаз – алмаз! Все видит, все сечет! Опять же остановилась она, по телефону разговаривала, так что тут ничего странного.

– Странно, как и зачем вещи Пироговой у дворников оказались. Вы ведь, насколько я догадываюсь, Иванова не очень-то подозреваете?

– Я же вам сказал: на идиота он не похож. И на народного артиста тоже. Ничего такого-эдакого он из себя не изображал, святую невинность не корчил. Когда мы как следует расспрашивать принялись, он сообразил, что это в связи с учительницей. Про убийство-то вся округа слышала. Уж не знаю, сильно он пуганулся или не очень, но фасон держал. Не дергался, не паниковал и в показаниях не путался.

– Ну, вы прямо психолог! – отдал должное Аркадий Михайлович.

– Бросьте вы! – отмахнулся Орехов, хотел что-то добавить, но в этот момент в районе его живота затрезвонил телефон. – Слушаю, – буркнул он в трубку и буквально через несколько секунд спросил: – Это точно? – Затем нажал на кнопку отбоя и сказал, обращаясь к Казику: – Новый следок обнаружили. Хлипенький, маленький, но для дела пригодный. На обручальном кольце, с внутренней стороны, есть часть отпечатка пальца. Кольцо широкое, вот отпечаток более-менее внятно и прорисовался.

– Насколько я понимаю, – предположил Казик, – к дворнику Арнольдычу этот отпечаток отношения не имеет?

– И к дворничихе Вере тоже. Не их это следы. И не Пироговой, вот так-то. Чужой след! Того, кто цацки тщательно протер, а на внутренней стороне кольца то ли не сообразил, то ли забыл.

– Получается, пакет кто-то либо случайно обронил, либо специально подбросил.

– Не получается, – поправил Орехов с каким-то странным злорадством. – Насчет «случайно обронил» не получается. Вы же сами об этой висюльке на телефоне говорили. Все вещи в целехоньком пакете, а брелок – отдельно. Это как?

– Да, не получается, – согласился Аркадий Михайлович. – Брелок висел на телефоне. Телефон оказался в пакете, который нашел дворник, а брелок – на земле, где его обнаружила Капитолина Кондратьевна Бабенко. Или брелок оторвался, кто-то бросил пакет, а следом брелок?

– Снова не получается. – Майор покачал головой. – Дворник Арнольдыч утверждал, что ничего, кроме пакета, не было. Пакет валялся на верхней ступеньке лестницы. Брелок же нашли примерно в полутора метрах, причем не где-нибудь в траве, а на асфальте. Дворник бы его заметил, по крайней мере он так говорит.

– Значит, сначала был брошен пакет, а позже – брелок.

– Думаю, и пакет, и брелок были не брошены, а подброшены, – уточнил Орехов. – Избавиться от ненужных вещей можно гораздо более надежным способом. Да хотя бы в канализационный люк спустить. Тем более что никакой спешки не было. После того как обнаружили мертвую Пирогову, сутки прошли. А с момента ее смерти и вовсе целый день и две ночи. Вот только зачем выбросили рядом со школой и почему дворников выбрали?

– Милейший Борис Борисович! Вы задаете странный вопрос. – Казик улыбнулся, посмотрел многозначительно.

Майор фыркнул:

– Ничего не странный.

– Дело не просто в дворниках, – продолжил Казик все с той же улыбочкой и тем же взглядом. – Дело в самой дворницкой! Выбрали место, мимо которого каждый день, в одно и то же время ходит на работу Капитолина Кондратьевна Бабенко. Дама, которая всегда и все замечает.

– Вы считаете, на то и расчет был, чтобы Бабенко брелок обнаружила?

– Мне так кажется.

– Понеслась бы к свой директрисе, а та вызвала меня, а я бы все остальное отыскал?

– Это как раз совсем необязательно. В пакете все-таки ценные вещи лежали, дворник мог на них позариться, отнести куда-нибудь, припрятать, никогда бы не нашли. Нет, с этим Арнольдычем вам, думаю, просто повезло. Но в любом случае вы бы и его, и Веру Дятлову заподозрили.

– А зачем? Ну вот ответьте мне: зачем все это? По ложному следу пустить?

– Естественно!

– Ничего не естественно. – Орехов потер усы. – Если Пирогову хотели ограбить, нечего было вещи выбрасывать. Если вещи взяли для отвода глаз, выбрасывать их возле школы было глупо. Тем более этой Бабенко под нос, по сути, подсовывать. Еще этот звонок директрисы исключительно вовремя… Или вы подозреваете, что Рогова могла специально позвонить?

– Нет, – покачал головой Казик, – я это не подозреваю, потому что тогда надо саму Рогову заподозрить в убийстве, а это маловероятно.

– Да? И почему же? Мотива не видите?

– Борис Борисович, голубчик! Поверьте мне как психологу: даже если бы Кира Анатольевна была самой страшной преступницей, она бы убила Пирогову где угодно, но только не в собственной гимназии. Неужели вы не видите, какая она амбициозная дама? Для нее убийство в гимназии – это удар по репутации, а за свою репутацию она действительно кого угодно убьет.

– В общем, вы правы. – Майор вновь принялся теребить усы, подгоняя привычным способом мыслительный процесс. – Звонок – это, похоже, совпадение. А вот то, что груз сбросили возле школы… – Он поводил взглядом по столу с остатками обеда, сунул в рот кусок буженины, тщательно прожевал и подытожил: – Кому-то очень хочется, чтобы мы копали прежде всего вокруг школы, а больше ни в какую сторону и не смотрели.

– Но этот кто-то, – Аркадий Михайлович пододвинул поближе к Орехову тарелку с бужениной, – очень даже неплохо знает привычки секретарши. В том числе ее ежедневный маршрут. И еще… – Он выдержал паузу: – Положим, ограбление – всего лишь инсценировка. И есть какая-то очень веская причина, чтобы лишить жизни учительницу химии, причем непосредственно в школе. Но тогда я задаю вопрос: куда делись кольцо с рубином и кондуит Пироговой? В найденных вами вещах их нет.

– Ну да, ну да… у меня это из головы выпало, – признался Орехов и даже шлепнул рукой по этой самой голове. – Нет ни тетрадки с грехами школяров, ни кольца с красным камнем. – Потом несколько секунд помолчал и сказал: – Я ведь к вам, Казик, зачем явился? Я ведь вас попросить хотел. Надо мне, чтобы вы не просто в школе потолкались, но и конкретно с одним человеком потолковали. С Борзенковым Сергеем Игнатьевичем. Он там завуч. В школе полвека работает. Пирогову с девочек знает и вообще все про школу знает. Человек он, говорят, умный, приличный… Я бы сам с ним пообщался, но он… в общем, со своими принципами. Тоже честь мундира и все такое прочее… Боюсь, откровенного разговора у нас не получится, а вы по этой части большой мастер.

– Благодарю душевно за комплимент. За высокую оценку моих скромных способностей. Не особо вы на это щедры, – усмехнулся Казик.

– Да бросьте вы прибедняться, – отмахнулся майор.

– Что поделаешь, национальная черта.