Текст книги "Камская обитель"

– Правда?

– А с чего мне врать? Прошло всего ничего времени, а ты уже вполне здорова, вот только редко на свежий воздух выходишь. Надо мне заняться твоей физической закалкой да и с лесом познакомить, с его жителями. Мы ведь здесь не одни! Тут столько зверья, птицы, какие интересные деревья есть, места на загляденье! Хочешь, пойдем рыбачить, я научу тебя рыбу руками ловить.

Инна слушала Жилина, загоралась его энтузиазмом, но чувствовала, что время не пришло. Все вокруг было чужое, неведомое. Здесь в доме, в четырех стенах, она была защищена, отгорожена, сюда не проникал страх, который преследовал её по пятам в лесу в тот первый день. Она была пока не готова снова войти в него, не оглядываясь в испуге назад и не вздрагивая от каждого шороха.

– Дай мне время, – попросила она Андрея, – и ты мне покажешь свои владения. Хорошо?

– Да я и не тороплю тебя.

Дни в доме лесника для Инны шли однообразной чередой. Ей было интересно наблюдать за жизнью на поляне, за её обитателями. Женщина могла часами следить за играми собак, за изменениями в природе. Две последние недели день и ночь валил снег. Тишина за окном в это время была такой, что казалось, весь мир оглох. Любой звук, доносящийся извне, резал ухо, заставлял Инну вздрагивать, испуганно таращиться в окно.

– Там никого нет, – привычно успокаивал её Андрей. – Это дерево треснуло. Так бывает.

Не сразу Инна вышла из замкнутого пространства, ограниченного четырьмя бревенчатыми стенами, где наибольший интерес представляли книги на полках. Их, правда, было немного, зато всё внушительные фолианты, как будто кто-то задумал приобретать книги, исходя из количества в них страниц, по принципу: чем толще, тем лучше. Андрей пояснил:

– Люблю читать большие романы. В рассказе только разгонишься, уже конец. А такую книгу, – он снял один из томов, – можно неделю читать, а то и больше.

Первый «выход в свет» у Инны состоялся через две недели после того, как она очнулась и чуть окрепла. С утра Андрей затопил баню и вопросительно поглядел на неё, сидящую у окна с романом Джека Лондона «Мартин Иден».

– Ты что-то хочешь спросить? – почувствовала его взгляд женщина.

– Да. Я баню топлю. Ты как насчет бани?

– А что ты имеешь в виду? – в свою очередь спросила гостья.

– Попариться не хочешь?

Насчет попариться она точного ответа дать не могла, но вот основательно помыться ей страсть как хотелось. Тело требовало горячей воды, жесткой мочалки, да и волосы за это время повисли безжизненными сосульками.

– Я хочу основательно вымыться, – сказала Инна. – А баня далеко?

Андрей усмехнулся.

– Я тебя туда могу на руках отнести.

– Да я это так просто спросила, сама не знаю зачем, – смутилась женщина. – А рана мне не помешает? – перевела она разговор на другое.

Жилин подошел к ней, привычным движением раздвинул волосы.

– Шрам затянулся, – отчитался он, – покраснения практически нет. Если быть осторожным и не царапнуть рану, то ничего страшного не случится. Хочешь, я тебе сам помою голову?

Инна промолчала, а Андрей, не дождавшись ответа, погладил женский затылок и вышел из избы.

Не было ли со стороны Жилина намека на совместную помывку, задумалась Инна. Она что же должна идти с ним в баню вместе? Или он просто предложил свои услуги, исходя из её общей физической слабости?

С одной стороны, рассуждала она, он её уже видел раздетой, и ей вроде бы нечего стесняться. С другой же, предстать перед чужим мужчиной обнаженной в бессознательном состоянии – это одно, а в здравом уме – это другое. В конце концов, он ей не муж и даже не близкий родственник. Конечно, Андрей был приятным человеком как внешне, так и в общении, в манерах. У него был чуть глуховатый, но такой ласковый голос. При других обстоятельствах она, возможно, могла бы испытывать к нему более сильное чувство, чем просто симпатия, но в нынешней ситуации она старалась держаться приветливо, но сдержанно, держать свои симпатии при себе. Судьба свела их с Андреем, но это не значит, что они вот так сразу переступят черту, отделяющую их друг от друга.

Не нужно быть слишком прозорливой, чтобы заметить: Андрей относится к ней не как к случайному человеку, волей судьбы попавшему в сложный жизненный переплет. Постоянно Инна ловила на себе теплые, можно сказать, нежные взгляды мужчины, ощущала, как ласково скользят его ладони по её голове, когда он обрабатывал рану, когда ставил примочки ей на лицо, когда укрывал её одеялом. Он был деликатным, по-отечески заботливым, но Инна не могла не заметить, каким прерывистым становилось его дыхание, когда он, придерживая её за талию, вел к ведру или устраивал на табурете возле печки «посидеть у огонька». Какими горячими были его крепкие ладони, прожигающие её кожу сквозь тельняшку, как краснели лоб и верхняя часть щек, не закрытые бородой.

Инна была благодарна Жилину за свое спасение, за то, что не отправил с глаз долой в город, где её бы стали держать среди душевно неуравновешенных людей, среди «Наполеонов» и «Сталиных». И, кроме того, Андрей ей нравится. Нравятся его хозяйственная обстоятельность, умение дружить с собаками, его начитанность, неравнодушие к делу, которому он посвятил жизнь. Жилин мало говорил, но если принимался рассказывать, заслушаешься. Инна узнавала о жизни птиц и зверей, о повадках рыб, о том, что без некоторых видов растений лес может зачахнуть. Когда Андрей говорил о том вреде, что человек наносит природе, его глаза темнели, а лоб прорезали три глубокие бороздки, особенно если речь заходила о браконьерах.

Но у Жилина, как поняла Инна, были две запретные темы – служба в армии и женщины. Несколько раз она пыталась расшевелить его, заставить рассказать о тех ребятах, что улыбаются с единственной фотографии. Жилин отмалчивался и даже не поворачивал головы к стене, на которой висела фотография. Но однажды, рано утром, Инна подстерегла Андрея в тот момент, когда он стоял у фотографии и шепотом общался с теми, кто стоял рядом с ним, двадцатилетним солдатом, в полном боевом облачении.

Желание Инны узнать о хозяине дома в лесу можно понять: жить в непосредственном контакте с человеком, о котором ничего не знаешь, боязно. Вдруг он прячется здесь от правосудия после свершения преступления или как Синяя Борода подстерегает женщин и девиц, селит их в своем логове, а потом съедает? Каких только душевно-психических болезней нет в современном мире, а уж людоедство и вовсе никто не отменял.

Но Инна была настойчива, и в одной из бесед Андрей в двух словах рассказал о своей не сложившейся семейной жизни, и своей вине перед Жанной.

– Любая женщина хочет иметь детей, а я…

– Болезнь? Травма? – поинтересовалась Инна тогда.

– Да нет, – удивленно поднял брови Андрей. – Ничего такого.

– Так почему ты себя считаешь в этом виноватым?

– Жанна проверялась у врачей, и те сказали ей, что у неё все в порядке.

– А ты? – не унималась Инна.

– Что я?

– Ты проверялся?

– Зачем, если и так все понятно.

– Ничего не понятно, – пробормотала себе под нос Инна, но вслух своего мнения не высказала. – Знаешь, в жизни все бывает, – оптимистично заявила она, – бывает, что и пень цветет, а роза распуститься не может.

– Ну, ты скажешь, – улыбнулся Андрей. – Столько на своем веку пней видел, но ни одного цветущего. Или я – пень?

– Да нет, на мой взгляд, ты настоящий дуб, высокий, сильный, крепкий, но недалекий, – последнее слово она произнесла тихо, чтобы собеседник не услышал.

Больше на эту тему они не говорили, им хватало и других. Андрей всё сокрушался, что Инна никак не отважится отправиться с ним в лес или на речку.

– Мне думается, на свежем воздухе ты быстрее поправишься. Ты только погляди, какая ты бледная, слабая. Или тебя угнетают постоянные головокружения и тошнота? Так я тебе руку на отсечение даю, что после получасовой прогулки по лесу, ты о них и не вспомнишь. Чем постоянно кофе дуть, лучше пройдись, подыши, полюбуйся, как хорошо вокруг.

Инна промолчала, не умея объяснять Жилину, что еще не до конца изжила страх от первой встречи с лесом.

Раздумывая над всем этим, Инна решила, что сегодня в баню она обязательно сходит, смоет с себя вместе с грязью и все переживания, сомнения и недоверие. Путь к выздоровлению она начнет с обстоятельного мытья, а там, глядишь, и в лес сходит. Действительно, хватит ей сидеть здесь, как в крепости. Лес ей, в отличие от мира людей, ничего плохого не сделал: не укусил, не обидел. Так что же она, глупая, противится?!

После обеда баня была готова, и Андрей вопросительно глянул на свою жиличку.

– Идем, – просто ответила она.

Пройдя вслед за Андреем под навесом, укрывавшим поленницы дров, Инна очутилась перед дверью. За ней оказался предбанник, главным украшением которого была скамья вроде садовой и небольшой круглый стол. Крючки над скамьей предназначались для одежды и полотенец.

– Я тебе сейчас покажу, что и как… – начал Андрей, повесив чистое полотенце на крючок и открывая следующую небольшую дверку, которая собственно и вела в баню.

– Не надо, – остановила его женщина улыбкой. – Неужели ты думаешь, что я не разберусь, что к чему?

Андрей смущенно потоптался на месте, аккуратно сложил чистую смену белья на скамье, вышел под навес и предупредил:

– Пока ты будешь мыться, я никуда отсюда не уйду. Если что, стукни мне.

Инна обреченно вздохнула. Быстро скинув одежду в предбаннике, она, пригнув голову, перешагнула через невысокий порожек и оказалась в объятиях ласкового жара. Женщина замерла, боясь лишним движением нарушить ни с чем не сравнимое ощущение: тепло проникало сквозь кожу, согревало кровь и ткани, размягчало кости. В какое-то мгновение ей показалось, что она могла бы парить в этом ласковом тепле как в невесомости. Через несколько минут Инна огляделась. Почему ей думалось, что баня изнутри черная? Нет. Стены бани были обиты неширокими короткими светлыми плашками, пол тоже был из светлых досок, сухих и горячих. Маленькое банное оконце, утопленное в стене, выходило под навес, и через него сейчас были видны ноги Андрея.

Инна забралась на полог, застеленный старой простыней, вытянулась во весь рост и застыла. От жара кровь быстрее потекла по жилам, зато мысли женщины замедлились, а потом и вовсе остановились. В голове с настойчивостью заезженной пластинки вертелось: Боже, как хорошо! Как хорошо, Боже!

Женщина повернулась на бок, потом на живот, потом опять на спину. Ей было слышно, как ходил в предбаннике Андрей, что-то бубнил себе под нос. А она решила, что не слезет с полка до тех пор, пока вся не истает, не истечет лужицей, не просочится сквозь щели полка, а потом пола. Вот будет смешно, хихикнула про себя Инна, когда Жилин войдет сюда, а здесь никого, только мокрое пятно на простынке. Ха-ха-ха!

Руки женщины скользили по вспотевшему телу. Вначале движения были не осознанные, потом, вдруг, словно что-то вспомнив, они прошлись по животу, потом по груди. Инна резво поднялась и…стукнулась о низкий потолок. Потерев досадливо ушибленное место, она слезла с полка и начала внимательно рассматривать сверху вниз свое тело.

– Так, растяжки на животе, пусть и незаметные…на груди сбоку тоже есть…и соски…Так, так…С точностью до одного процента можно сказать, что я рожала и кормила ребенка. Значит…Значит! Значит, у меня есть ребенок, а возможно, и не один! Интересно…А отец у моего ребенка имеется, или я мать-одиночка?

Еще один вопрос без ответа. Но Инна не огорчилась, напротив, стала представлять, кто у неё – мальчик? девочка? А на кого похожи?

–Бедненькое мое солнышко, – зашептала Инна, подняв голову к потолку,–наверное, ты сейчас плачешь, просишься к маме. Если бы я могла…вспомнить…

Слезы вперемешку с каплями пота скатывались по щекам. В полумраке бани перед внутренним взором женщины мелькали детские лица, карусель, клоуны из цирка. Одно детское лицо наплывало на другое, каждое шевелило губами, морщило носик, прищуривало или наоборот широко раскрывало глазки. Отдельно возникали детские ручонки, тонкие пальчики тянулись к ней, перебирали невидимые предметы…В ушах возник шум голосов, вскрики, жужжание заводных машинок… Пыталась ли её несчастная память пробиться сквозь толщу тумана в мозгах или это абстракции, которые возникают у людей, например, во время сна, Инна не могла определить. Вновь прихлынула к сердцу тревога за того неведомого, кто остался где-то там, откуда она появилась.

– Крошка моя ненаглядная, дитятко мое! Подожди немного, твоя мама обязательно все вспомнит, не может не вспомнить. Я вернусь и обниму тебя, и это будет скоро…скоро…

Судя по тишине и отсутствию всякого движения, женщина греется на полке, решил Жилин. Он знал главное свойство бани – расслаблять, и только беспокоился, чтобы расслабление у его гостьи не перешло в полный упадок сил. Сейчас ей кажется, что в бане не жарко, что пробыть в ней можно сколько угодно долго, но это опасное заблуждение. Может…

Мелькнула шальная мысль войти в баню и сделать вид, что совместное мытье – дело обыкновенное. Живут вдвоем в глухом лесу, так что же таиться друг от друга? Он её тело изучил досконально, вот и она пусть посмотрит на него…без одежды.

Другой бы, может быть, так и сделал, но не Андрей Жилин. Он не пацан и не слабак, чтобы «ловить момент». Ему не тело Инны нужно, а она вся целиком, с душой, мыслями, чувствами. А раз так, нужно ждать. Всему свое время, а то, что это время придет, Жилин был почти уверен.

Инна сквозь дремоту услышала протяжный вздох Андрея, его шаги до двери предбанника и обратно к скамье. Вот он уже под навесом, верно, остужает горячую от запретных мыслей голову. Женщина была уверена, что Андрей не сделает ничего такого, за что ему или ей будет стыдно. Она свесила голову с полка и сквозь запыленное с внешней стороны окошко поглядела, чем занимается её бородатый хозяин. Тот, сидя на корточках, большим тесаком колол лучину. Инна улыбнулась, подумав, как долго ему, бедному, придется еще её ждать – меньше двух часов она не намерена пробыть в бане.

Глава девятая

После той первой бани прошло уже несколько недель, она теперь парилась как заправский лесной житель и даже научилась обливаться ледяной водой после того, как отходит себя веником. Вот только валяться в снегу, как это делал Андрей, она до сих пор не осмеливается. Во-первых, жутко, а во-вторых, боится, что Андрей воспримет это как приглашение к более близким отношениям. Нет уж, с неё хватит и ведра воды, которое она опрокидывала себе на макушку и вслед за этим ощущала что-то похожее на электрический разряд во всем теле. Почти минуту она не может пошевелиться и оглушенная стоит, чувствуя, как прорастают в ней неведомые силы, яснеет сознание и возникает желание то ли закричать, что есть мочи, то ли расхохотаться до колик в животе.

После бани они с Андреем обычно устраивали большое чаепитие с вареньем, медом, орехами, осушали большой чайник с запаренными лесными травами и сушеной малиной, а потом укладывались каждый на свою постель и долго разговаривали на самые отвлеченные темы. Больше, конечно, говорил Андрей, рассказывая о своей жизни, о повадках Шаха и Зулы, о своем детстве и мечте жить в лесу. Инна задавала вопросы, переспрашивала и уточняла, и подспудно чувствовала, что Андрей старательно обходит некоторые темы.

Позавчера была очередная баня, а сегодня она сидела возле печки и ждала Андрея, который отправился в Успенск за покупками. Хватит ей щеголять в его майках и штанах, которые висели на ней, как на вешалке. Если ей придется здесь задержаться, то, по крайней мере, надо приодеться. Понятно, что для жизни в лесу ей не понадобятся платья и модельные туфли, но теплый спортивный костюм и куртка были бы уместны.

Уходя три дня назад, Андрей притащил в сени запас сухих дров, чтобы ей не выходить за ними на двор, принес два полных ведра воды, сварил кастрюлю мясного супа и испек две буханки ржаного хлеба. Так вот зачем ему понадобилась чудо-печка, узнала Инна.

– Собакам давай хлеба по куску раз в день. Больше им ничего не надо, они себя всегда обеспечат свежей едой. Но на ночь выноси им теплой воды. Бояться тебе, – уговаривал её Жилин, видя, что женщина страшится оставаться одна, – нечего. Псы не отойдут от дома, в лес будут ходить по очереди.

– Откуда ты знаешь? – не поверила Инна.

– Я Зуле накажу. Она понимает меня. А Шах постоянно на крыльце лежит, если заглянет в окно, не вздрагивай, у него такая привычка.

– Ты побыстрее возвращайся, – смущенно попросила женщина. – Одной плохо.

– Не волнуйся, я ни одной лишней минуты не задержусь. Давай еще раз повторим с тобой, как растапливать печь.

Инне не сразу удавалось поджечь дрова, сложенные особым способом в небольшой топке, она не понимала, когда надо закрывать трубу, чтобы тепло не улетело, сколько поленьев нужно засунуть, чтобы в доме стало тепло и уютно.

Хотя в итоге все оказалось не так трудно, как она представляла. Может, только в первый день без Андрея она сожгла больше растопки – тонких сухих щепочек, которые Жилин настрогал и сложил в большую корзину в сенях. Но уже со следующего утра она обходилась горстью растопки, а пламя ровно горело, печь быстро нагревалась.

Инна по-хозяйски поставила на вделанную в печь плиту чайник, миску с супом. Позавтракав, она вышла на крыльцо, поздоровалась с поднявшимся ей навстречу Шахом, но погладить его не решилась. Женщина спустилась с крыльца, увидела Зулу, которая при её появлении не поднялась с сена, а лишь пошевелила лицом в знак приветствия. Инна прошла за угол дома к роднику, послушала его тихое бульканье, полюбовалась на ажурную кромку льдинок вокруг него. Подняв голову к небу, подивилась высоте деревьев, кроной уходящих в поднебесье. День был тихий, но не солнечный.

Инна набрала пригоршню снега, поднесла к лицу. Снег пах арбузами и кедровыми орехами. Она приложила снег к одной щеке, потом к другой, почувствовала его колючую свежесть, ощутила, как вначале напряглись мышцы лица, а потом отозвались кипятком.

– Ой, вставала я ранешенько, – вдруг запела она, – умывалась я белешенько…Калинка-малинка моя, в саду ягода малинка моя…

Песенка возникла сама собой, а память отозвалась чьим-то заливистым смехом. Так смеются дети! Значит, в её жизни были дети! Наверное, она пела им эту песню. Хоть бы вспомнить еще что-нибудь, взмолилась Инна.

Она стояла посреди поляны, прижимала к лицу снег, растекающийся под пальцами юркими ручейками, которые затекали в широкие рукава куртки Андрея и щекотали нежную кожу. От такой освежающей процедуры Инне стало зябко, и она поспешила домой. Верный сторож Шах посторонился, пропуская её к двери, а потом обеспокоено заглянул в окно. Все в порядке.

В избе было тепло и даже уютно, если не считать кое-каких мелочей. Например, её очень раздражали окна без занавесок. Инне казалось, что невидимые существа наблюдают за ней из леса, контролируют каждый её шаг. Из-за этого вечером она долго не решалась зажечь свет, а если зажигала, то забивалась в угол кровати, успокаивая себя тем, что здесь она никому не видна. Женщина пыталась убедить себя, что собаки никого не допустят близко к дому, но ощущение, что за ней наблюдают, не проходило.

Поэтому второй день без Андрея она решила потратить на то, чтобы занавесить окна. Немного смущаясь из-за того, что хозяйничает в чужом жилище, женщина открыла створку шкафа и обнаружила несколько полок с аккуратно уложенным постельным бельем, тельняшками, шерстяными и хлопчатобумажными носками, мужским нижним бельем, полотенцами. Был тут и просто белый материал, из которого нарезают вафельные полотенца.

Через полчаса Инна подшивала кромки самодельных занавесок. Материала хватило только на три окна, но и это было хорошо, потому что с крыльца её видеть мог только Шах, а от кухонного окна закрывала печь.

На всю работу, включая вбивание гвоздиков в рамы, ушло время до обеда. Сидя у печки с миской супа на коленях, Инна любовалась на дело рук своих. Белоснежные вафельные занавески очень украсили комнату, на их фоне даже лес за окном не казался таким угрюмым, как прежде. После обеда Инна взяла с полки первую попавшуюся книгу. Это была «Пармская обитель». Прислонившись спиной к нагретым кирпичам печки, женщина погрузилась в романтический мир героев Стендаля. Время полетело незаметно, а сгущающие сумерки за окном напомнили ей об ужине для себя и собак. Собачьи миски стояли под широкой лавкой, на которой спал Андрей. Мыть их не нужно было, потому что волкодавы вылизывали свою посуду до блеска.

Инна накрошила хлеба, добавила по черпаку супа из своей кастрюли, плеснула теплой воды из чайника. Она видела, как Андрей изредка наливал в миски растительное масло, и решила последовать его примеру, но где стоит емкость с маслом, не знала. Пришлось заглянуть на полки, уставленные не только тарелками, но и банками с солью, сахаром, перцем. Масло нашлось под столом, в пятилитровой канистре.

Накинув на плечи куртку, Инна вышла на крыльцо, поставила одну миску перед Шахом, со второй спустилась и зашагала к стожкам, где её поджидала Зула.

Инна вспомнила, как был удивлен Андрей, когда в первый раз псы взяли угощение из её рук.

– Никому ни разу не удалось покормить собак, – гладил бороду Жилин. – что уж мой отец охотник, сам любитель собак, но Шах у него даже щенком не брал ничего. Голодать будет сутки напролет, но отвернется от еды, пахнущей чужими руками. А тут гляди!

– Они спали меня, привели к твоему дому, возможно, поэтому считают своей крестницей.

– Интересно, – протянул Андрей, и на этом разговор закончился.

Разумеется, три дня, что не было Андрея, собаки легко могли обойтись и тем, что добудут себе в лесу. Но Инне было страшно оставаться без охраны, и она готова была отдать им всю приготовленную еду, лишь бы они не покидали своих постов.

Через минуту миски были вылизаны, и женщина, вставив их одну в другую, понесла в сени. Теперь можно самой перекусить, а потом забраться на постель и читать.

Голая лампочка под потолком давала достаточно света, но Инне захотелось, чтобы страницы освещала настольная лампа, дающая яркий кружок, и отгораживающая от остального пространства, сразу терявшегося в темноте. Босиком она пробежала к дальней книжной полке, сняла с неё настольную лампу и поставила рядом с собой. Потом на цыпочках пробежала к выключателю у самой двери, погасила верхний свет и, прыжком запрыгнув на кровать, снова увлеклась романом. Когда строчки стали сливаться в сплошные линии, она отложила книгу, погасила лампу, и, натянув до подбородка одеяло, затаилась, прислушиваясь к звукам за стенами дома.

Шах лениво поднялся, потянулся, расправляя мышцы и суставы, потряс большой головой. Надо немного подождать, пока женщина уснет, а потом они с Зулой отправятся в лес всего на пару часиков, чтобы размяться, не потерять навыков. Волкодавы не охотничьи собаки, но за то время, что прожили в лесу, освоили это непростое дело. Особенным талантом отличалась Зула, которая могла терпеливо ждать, когда из норы покажется заяц, или когда сторожкая птица, успокоенная тишиной и отсутствием движения вокруг, расхрабрится, спустится к подножию сосны в поисках осыпавшихся семян. Редкая зверюшка уходила от Зулы, которая сама-то ела мало, но обожала смотреть, как Шах терзает живую плоть. Шах во всем подчинялся своей подруге что в лесу, что у дома. Он безоговорочно признал за ней первенство ума и сверхъестественную способность понимать дух леса и мысли людей.

Стараясь не произвести лишнего шума, Шах поднялся на задние лапы, заглянул в окно. Женщина спала, закутавшись в одеяло с головой. Пора.

– Ы-ы-ы-а-а-а, – протянул волкодав и одним прыжком преодолел шесть ступенек крыльца. Призрачная тень Зулы тут же оказалась рядом, одобрительно дохнула ему в морду и, стелясь по снегу, помчалась в кромешную тьму леса. Уже перемахнув через ограду, она остановилась, глянула через плечо на окна дома. Сегодня стекла выглядели не черными провалами, а снежно белели, словно мороз закрасил их изнутри. Лучше было или хуже, Зула не могла себе ответить, она просто отметила, что окна выглядят немного по-другому. С появлением нового человека, в доме всегда происходят какие-то изменения. Вот помнится, когда здесь жила Регина, из растворенного окна всегда тянуло табачным дымом, который Зула ненавидела. Этот дым напоминал ей далекое, страшное. От этого запаха сердце собаки сжималось, заставляя её приседать на задние лапы. Хорошо, что нынешняя гостья не пускает дым изо рта, а значит, не будит в Зуле ненужных воспоминаний.

– Кр-р-рак! – послышалось впереди.

Охота началась.

Глава десятая

Андрей вернулся вечером третьего дня, поужинал, коротко рассказал о поездке и, сославшись на усталость, лег. Инна не стала его тревожить. Хотя ей хотелось еще почитать, выключила свет и тоже легла. Утро вечера мудренее.

Утро началось с обычного шума за окном: Шах заглянул в комнату, задышал на покрытое морозным рисунком стеклом.

– Проснулась? – Андрей уже затопил печь и что-то готовил на завтрак.—Яичницу будешь? – спросил он Инну, которая смешно щурилась от залившего избу солнечного света. – Денек сегодня на удивленье. Вставай, сегодня обязательно ты должна побывать в лесу. Пойдем на рыбалку. Ты знаешь, как рыбу запекать?

– Знаю, – сонно проговорила женщина. – Кусочки уложить на противень, посыпать солью, приправой, залить майонезом или сметаной…Ой! Это значит, что я делала так раньше. Представляешь! Ничего не помню, а эту дурацкую запеченную рыбу второй раз вспоминаю. Слушай, а может, мой муж был рыбак, и я часто готовила рыбные блюда?

– Не напрягайся, – предупредил Андрей. – Пусть твои воспоминания приходят естественным путем. Вот сегодня и проверим твою версию о муже-рыбаке. Сейчас позавтракаем, ты примеришь одежду, что я тебе купил, и в путь. Идет?

– Едет!

Яичница на сале была бесподобна, и Инна кусочками хлеба вычистила сковородку, потом налила себе кофе, банку которого еще раньше по её просьбе купил Жилин, взяла мармеладку и от удовольствия закрыла глаза.

– Как тебе понравились мои занавески? – спросила она у хозяина, который готовил еду для собак.

– Отлично, – коротко бросил он и вышел.

Инна скорчила рожицу ему в спину.

– Что-то он не разговорчив. Наверное, неприятности. «Отли-и-и-ично». А сам и не взглянул толком. Может, материал пожалел?

Но теперь жалей, не жалей, сделанного не исправишь. Самой же Инне занавески очень нравились. Сейчас в лучах солнца они выглядели празднично. Женщина сложила посуду в полиэтиленовый тазик, залила горячей водой из чайника. Посуду можно помыть и потом, а сейчас главное – покупки.

Рюкзак Жилина лежал возле шкафа так и не развязанный. Инна попыталась справиться с хитрым узлом, но потом оставила попытки, тем более что Андрей уже вернулся.

Сверху, в красивом белом пакете с оранжевой полосой, лежали небольшие упаковочки. По тому, как засмущался Жилин, Инна поняла, что тут прокладки.

– Спасибо, – улыбнулась она Андрею, представив, как смущался мужчина, когда покупал эти женские штучки. – Послушай, ты потратил на меня много денег…

– Об этом ни слова. Вот не знаю, понравится ли тебе, – проговорил он. – Посоветоваться не с кем было.

Он вытащил из рюкзака куртку, вслед за ней утепленные байкой брюки, свитер, полосатую рубашку из фланели, еще одну, но уже в клетку. Затем последовала коробка с ботинками, вернее полусапожками на липучках.

– Взял тридцать восьмой размер, чтобы на теплый носок надевать, – пояснил Андрей, когда Инна засомневалась, не велики ли ей будут ботинки, и снова заговорила о деньгах.

– Ты моя гостья, поэтому о деньгах не заикайся. Тем более что я хотел предложить тебе разделить обязанности по дому с тем, чтобы ты занялась нашей кухней.

– Конечно, – радостно откликнулась Инна, которая давно уже тяготилась тем, что за ней ухаживают, но не дают возможности принести хоть какую-то пользу. – Я давно хотела.

– Ну, раньше тебе нельзя было напрягаться. А теперь, когда швы с головы сняты, и ты окрепла, можно тебе доверить домашнее хозяйство.

Потом он помолчал, поглядел на покупки, на Инну и, что-то решив про себя, произнес:

– С рыбалкой сегодня, я вижу, ничего не получится. Тогда я в лес. Работа есть работа. Ты сейчас с этим разберись, – Андрей кивнул головой на купленную одежду, – а мне нужно проведать тут одно местечко. Надеюсь, ты не забоишься одна?

Жилин увидел тень страха на лице женщины, который, впрочем, тут же исчез.

– Нет, не забоюсь.

Жилин виновато глянул на неё.

– Я бы, конечно, оставил одну из собак, но они так соскучились по лесу, по настоящему делу. Сомневаюсь, чтобы хоть один человек вздумал сюда пробраться. Так что будь спокойна. А чтобы мысли дурные не мучили, займись нашим хозяйством.

– С удовольствием!

Инна устала бездельничать, к тому же здоровье пошло на поправку, практически исчезли головные боли. Молодое тело требовало нагрузки, деятельности. Ей очень хотелось по-настоящему обжить дом лесника, придать ему ухоженный, домашний вид.

– Можно мне здесь немного похозяйничать? – лукаво обратилась она к Жилину. – Ведь нас, женщин, хлебом не корми, дай возможность переделать все по-своему. Не думай, что я остановлюсь на занавесках. Вот вернешься и не узнаешь своего дома! Что улыбаешься? Не веришь?

– Верю, верю, – поднял вверх руки Андрей. – Только одна просьба: оставь на месте стены и потолок, иначе… – мужчина захохотал, представив Инну сидящей на обломках их жилища.

– То же мне, шуточки! – притворно нахмурилась женщина. – Между прочим, это мужчины все разрушают, а мы, женщины, напротив, являемся творцами и созидателями. Ясно?

– Ясно, хозяюшка, – Андрей уже не смеялся. – Но прежде чем уйти, хочу показать тебе кое-что. Пойдем со мной.

Он потянул Инну в сени. В сенях, кроме входной двери, выходящей на крыльцо, было еще две. За дверью напротив, Инна уже знала, были три ступеньки вниз, которые вели в небольшое, пусть не обогреваемое, но хорошо утепленное помещение, похожее на сарай. В помещении на утрамбованном полу стоял в боевой готовности мотоцикл с коляской. В стороне от него находилась уборная, устроенная так, что вода, текущая из дома по трубе, стекала в небольшое металлическое корыто, сделанное из тракторного бензобака. Корыто стояло чуть в наклон, что позволяло воде смывать нечистоты в отводную трубу, которая уходила под землю и выходила, очевидно, где-то за пределами дома. Такая вот оригинальная сантехническая конструкция.

Но в сенях была еще одна узкая дверца, за которую ни разу не попыталась заглянуть Инна, наверное, лишенная любопытства жен Синей Бороды. Сейчас Андрей как раз и повернул к этой дверце, открыл и, взяв Инну за руку, втащил ей внутрь каморки, площадью приблизительно два на два метра. В каморке имелось оконце под самым потолком, а под окошком стоял огромный сундук. Вдоль стен были набиты бруски, в них вколочены гвозди, а на гвоздях развешаны трофеи Жилина-охотника.