Текст книги "Записки на простынях"

Изнанка

Бросить вызов, спровоцировать, нарушить правила хотелось ещё со школы.

Все носили строгие платья. Своё я разбавляла украшениями, шёлковыми шарфами и колготками в крупную сетку. Сейчас такие колготки считаю безвкусицей. Тогда же тянуло вырваться за границы скучного коричневого цвета школьной формы. Это сейчас у коричнего двести оттенков – цвета кофе, горького шоколада, штукатурки, миндального печенья, горчицы, карамели и яблока с корицей, и сколько фантазии хватит. Тогда был один – ненавистный коричневый, ассоциирующийся с экскрементами и школьной формой.

Я пыталась выйти за правила сетками на ногах, шарфиками на шее, стрелками на глазах.

В школе учили английский или немецкий – я же японский. Английский и немецкий к тому времени уже знала.

Все мечтали жить в городе детства, я – вырваться в столицу.

Я и волосы стригла сама. Увижу необычную причёску по телевизору – ножницы в руки и повторяю. Сейчас не рискну, избалована хорошими мастерами и салонами. А тогда мне ничего не стоило сделать короткую рваную стрижку под названием «Цыплёнок», выкрасить волосы в несколько цветов, закрепить сплетённый из бабушкиных волос шиньон и залить всё это великолепие золотистым лаком.

Потом начались эксперименты с одеждой, насколько позволял доход и консерватизм провинциального городка. Путь мой лежал через чемоданы на антресолях, где десятилетиями хранились вышедшие из моды, ставшие не по размеру, слегка подпорченные вещи – малозаметная дырочка или подпалина от утюга. Это всё равно было настоящей сокровищницей.

Платья из японского шёлка, парчи, гипюра. Крепдешина, трикотажа, кристаллона. Сетки, фатина, органзы. Вот бы сейчас такой чемоданчик!

Рискуя разбиться, ставила один стул на другой и по шаткой конструкции взбиралась под потолок, стаскивала чемоданы вниз и, перебирая вещи, представляла, что сошью. Чаще переделки отправлялись в мусоропровод. Что не выбрасывала сразу, на следующей примерке оценивал брат. Одобрял – можно было носить. Качал головой – сомневалась, но совету следовала, всё-таки мужчина, хоть и намного моложе. Ну, помилуйте, куда надеть платье с голыми плечами, короткое настолько, что садишься с осторожностью. Да ещё из чёрной блестящей ткани с алыми розами. Впрочем, юности безумства сходят с рук.

Это сейчас задумаешься – сунуть ноги в эти туфли или другие, чтобы понизить градус сексуальности. Вместо массивного браслета из не огранённых камней наденешь изящный серебряный известной марки. Прикроешь декольте шарфом. А вызывающие мини оставишь для особых людей.

Но желание вывернуться наизнанку осталось.

Нарушить правила.

Пройти по лезвию.

Вышвырнуть условности далеко и надолго. Всё равно не верят, что я самая обычная женщина, какую встретишь на каждом шагу.

Последняя встреча подтвердила это. Как же я старалась – выверила образ до классической тошнотворной скуки. Туфли на высоченной шпильке. Дерзкое мини, а сверху полупрозрачное платье в пол. Тонкий браслет. Крохотная сумка, в которую не влезает даже кошелёк. Лишь самое необходимое – ключи, помада, паспорт. Он всё равно не поверил.

Стоит ли предлагать вместо настоящей себя зализанную картинку? Рядиться в овечью шкурку, коль родилась хищником. Поэтому на очередное свидание надела клетчатую юбку, увешалась кольцами и браслетами с черепами и звенящими подвесками. Коль лезет изнанка, глупо запаковывать её в красивый фантик.

Обычный секс пресен? – ныряй в БДСМ, детка.

Классическая хореография приелась? Привет, буто и танец с Тенью.

Позитивный позитив – позавчерашний день? Здравствуй, путь к честности. Сколько идём? Года три? К семидесяти процентной честности уже пришли. Можно глубже.

Люди живут вместе ради детей – я ухожу, когда любовь умерла.

Здравствуй, перфоманс – где можно быть предельно честной под флагом концептуального искусства. Там я настоящая, неприкрытая, честная. Не задумываюсь, какую правду вам показать.

И ещё – своих текстах.

Синей птице навстречу

Знаете Синь-камень, что лежит на берегу Плещеева озера под Переславлем? Камень то уползает в озеро, то выбирается на поверхность. Становится ярко-синим на рассвете и закате. И силён он в то же время. Так что бесполезно просить его о чём-то сокровенном днём. Не слышит.

Мы рванули из Москвы ещё ночью, чтобы встретиться на рассвете. Не рассчитали, что ночей летом и нет вовсе. В четыре – светло. Картинки за окном меняются одна за другой, словно не на машине едем, а летим в самолёте. Через всё небо растянулся облачный дракон цвета клубничной карамели. Минуты не прошло – небо затянуло плотными грязно-белыми, словно мартовский снег, облаками. И снова нежно-голубое небо с фиолетовыми прожилками. Пара минут – словно огромный паук натянул поверх серебристую паутинку.

Щёлк, щёлк, щёлк. Огромное багряное солнце стремительно несётся ввысь прямо передо мной. Червонное золото заливает дорогу и лес по сторонам. Молишься Богу, чтобы рядом не было машин, потому что кроме слепящего солнца и расплавленного золота не видишь ничего.

На улице холодина. Накануне жаловалась, что кондиционер сломался, как без него ехать в жару. Видимо, услышали меня, послали прохладу. А у меня горло – будто наждаком ободрали. И температура. Но мы мчимся на свидание.

И наконец – он. Солнце давно взошло, и легендарный Синь-камень ничем не отличается от камней вдоль дороги. Обычного мышиного цвета. Разве что огромный. И усыпан монетами в знак благодарности.

Мы ехали на камлание – шаманский ритуал исполнения желаний. Шаманка облачилась в чёрное одеяние, украшенное змеями, перьями птиц, колокольцами и разлила молоко под деревьями. Стало тихо и тепло. Ветер, заигрывающий с камышами на берегу озера, смолк. Холод отступил. Казалось, ритуал длился полдня, на самом деле, не больше получаса. Словно сквозь сон видела картинки, слышала обрывки разговоров, мелькали чужие лики. Из транса меня выдернул звук варгана на окраине леса. Не открывая глаз, достала свой. И окончательно вынырнула в реальность. Звуки вернулись. Выл ветер, казалось, огромные морские волны накатывали на берег одна за другой. И два варгана сплетали мелодию.

Ритуал закончился. Мы вылили оставшееся молоко, повязали ленты и колокольчики, рассыпали зерно на камне. Как ни приятны монеты, это – всего лишь деньги, духам нужна пища.

Расселись по машинам и, переваливаясь через ухабы, покатили дальше.

Остановились у небольшой церквушки со святым источником в лесу. Здесь иначе. Синь-камень – стихии. Необузданные, дикие, свободные. Как дикий раненый вепрь. На источнике благостно, словно ребёнка заперли в манеже. Благопристойно, тихо, покойно. Свобода – в разрешённых границах.

А мы снова в машину и в путь. Дорога вывела нас к лесному кладбищу. Городские кладбища огораживают люди. Лесные создают границы сами поваленными деревьями и зарослями кустарника. У каждого кладбища свой характер. Где-то светская тусовка, где-то болтовня, от которой уши прикрыть хочется. Здесь – ощущение дикости. Могилы и тишина. И лишь глаза одиноких и покинутых.

Среди могил одна притягивает внимания. Есть в ней что-то живое, залихватское и пиратское даже после смерти. Как будто стянула она к себе всё, до чего могла дотянуться. Деревянный ящик, венок, ощерившийся полуистлевшими цветами и обрывками лент, больше похожий на штурвал корабля смерти. И берёза с ёлкой, растущие из сердца могилы. На кладбище грибов – видимо-невидимо. За его пределами – ни одного. И на выходе – два грибника, бредущих через кладбище с полными корзинами. Всё, грибы зарекаюсь покупать, кто знает, где их собирают.

Говорят, после камлания шаманское путешествие продолжается уже в нашем мире. Духи подают знаки.

А мы вернулись на Синь-камень за сувенирами. Их здесь немало. По-настоящему тёплых, которые так и просятся в руки. Сначала попросились свистульки – почти родом из детства. Купила для дочери, хотя понятно, что себе самой. И керамические горшочки-шептуны для здоровья, счастья, исполнения желаний. И колокольчики на шнурке, как давно мечтала. У двух подруг висят такие. И мне всё хотелось купить, украсить камнями, перьями, веточками с разных мест и повесить на дверь, чтобы духи играли и своим звоном развеивали всякое зло.

Напоследок махнули в Переславль, городок, затерявшийся в прошлом веке. В крохотные, будто игрушечные, церквушки заходить уже не хотелось. Зато лепящиеся друг другу провинциальные магазинчики размером с кухоньку, так и манили. Там всё самое нужное, и почему-то именно то, чего душа желает уже давно, с самого утра. Только там можно найти печенье, которое ела лет тридцать назад в тульской деревеньке. И любимейшее безе.

В антикварной лавке купила несколько старинных аптечных флаконов и сразу же начала фантазировать, куда какое зелье налью.

Знаки не прекращались. Почему-то сплошь встречались свадьбы, обнимающиеся ангелочки на фонтанах, сердца на автомобилях. Это вообще о чём? Только решила на отношениях поставить жирный крест, удалила анкеты со всех сайтов знакомств и объявила очередной целибат. Остались только парусные регаты, но меня паруса и верёвки волнуют больше.

А как вам женщина с охапкой цветов, бредущая вдоль поля в русском сарафане поверх белой вышитой рубахи с тканым поясом? За окном – двадцать первый век и ни одного населённого пункта поблизости. Никак сама Мокошь пожаловала.

А я поначалу расстроилась, что знаков мало.

Аки горлица

Первая баня связана с алтайской бабушкой. Каждые два года мы ездили к ней. Она пекла самые вкусные блинчики. Я разрезала пополам пропитанный деревенским маслом блин и посыпала сахаром. Нахваливала папу, где-то привирая. Как на родительском собрании в частной школе, где недостатки ребёнка превратят в достоинства. Какая разница, что готовил папа редко. Зато так вкусно. Думала, бабушка будет гордиться, что её сын оказался таким годным. И лишь потом узнала – лучше молчать. Свекровь и тёща по-разному относятся ко вторым половинкам своих детей. Это большое искусство – нравиться свекрови. У моей мамы это не получилось. Мне повезло больше – свекрови у меня никогда не было.

Бабушка жила в селе в добротном бревенчатом доме, как раз для суровой алтайской зимы. В одной половине жила она, во второй – другая семья. Разные калитки, входы, наличники, крашенные в свой цвет.

Сени с подполом. Крохотная кухонька, в которой едва помещался небольшой стол, плитка на две конфорки, обглоданный временем, сколоченный сельским умельцем буфет с посудой, мёдом и вареньем. Комнатушка самой бабушки. И огромная светлица с парой кроватей. А, если места не хватало, на полу могли разместиться все.

И книги. Это сейчас я включилась в игру – по любимым книгам и фильмам пытаюсь определить характер знакомого. Бабушка хранила книги ещё моего папы. Больше всего я любила сказки. Там их было на любой вкус – народов Востока, Алтая, да, что мелочиться, всего мира. Вернуться бы, достать те самые книги с пожелтевшими шершавыми страницами, впитавшими деревенский запах солнца, степной пыли и времени. И людей, что их касались. И прочесть снова.

Бабушка любила меня по-своему. Скупая на ласку, она редко обнимала меня. Но я-то знала: любовь – не слова и объятия. Говорят, я похожа на неё в молодости.

Водопровода у неё не было. Питьевую воду мы брали в колонке за оградой. А мылись в бане на другом конце села. Это сейчас баня – ритуал. Веники, мыло ручной работы, пилинги, маски, кремы. А тогда мы шли мыться. На пару минут залетала в парилку – любопытно же. И убегала, не выдерживая жара.

После бани долго расчёсывала спутавшиеся волосы, сушила на ветру и пила лимонад. Иногда мне покупали мороженое. Меня мучили бесконечные ангины, поэтому мороженое, если и брали, то единственный шарик на развес. И почти никогда не разрешали есть на улице. Дома на тарелке меня ждала сладкая растаявшая лужица, в центре которой лежал маленький оплывший шарик, когда-то бывший мороженым.

В детстве из болезней не вылезала, зато когда хотела прогулять школу, после горячей ванны выходила на балкон. Стояла босиком на бетонном полу, завернувшись в полотенце, мокрые волосы облепляли плечи, изо рта вырывался пар, и совсем рядом падали снежинки. Одно за другим съедала пару-тройку стаканчиков мороженного. Большими кусками, не смакуя. Совсем не так, как делала в детстве, загребая сладкую водицу чайной ложечкой. И ни разу не заболела.

Бани ворвались в мою жизнь после. Сначала в дорогих фитнес-клубах. Но разве это можно назвать баней? Деревянная кабинка размером с комнатёнку. Отличие финской бани от русской – только влажность. А где же печка – настоящая, лучше дровяная? Нет, русская баня должна быть большой. Чтобы пар клубился под потолком, а на верхнем полке не вдохнуть от жара. И пар готовить самим. С травами и апельсиновыми корками, эфирными маслами и настоями, хлебом, хреном и пивом. Разве такое возможно в фитнесс-клубе? Там царит цивильная эстетика. Имитация бани.

Первая баня у меня появилась на даче. Строили гастарбайтеры с нарушением всех мыслимых и немыслимых норм. Она была неприлично дешёвой. Внутренней отделки ещё не было. Мы ждали весны. В бане было почти так же холодно, как на улице. Беременная, не зная, чем занять себя в одиночестве, я парилась почти каждый день. Телевизора не было. Книги давно прочитаны. Ездить никуда не хотелось. Какие могут быть прогулки по безлюдному посёлку, разве что до ближайшего магазина и вокруг дома. Баню разогревала до предела. Она остывала мгновенно – горячий воздух утекал сквозь щели в брёвнах, и мне приходилось постоянно подкидывать дрова. Ветер сновал внутри. Пар висел влажным туманом, сползая по ледяным стёклам и стенам.

Но для меня и это было развлечением. Я впервые осталась совершенно одна в пустом загородном доме, куда меня отправил муж, заботясь о здоровье будущего ребёнка. Книги и баня. Шорохи и скрипы по ночам. Постоянно озиралась, чувствуя, как в спину впиваются невидимые взгляды. Свет горел круглосуточно.

Первая баня сгорела. Экономить можно, лишь контролируя процесс от начала до конца. Да, и баню должны строить русские. У нас это в крови.

Вторая баня была то, что надо. Тогда я полюбила веники. Лучше всего, если парит другой. Долго и так сильно, что из парилки можно разве что выносить, заворачивать в одеяльце и не трогать. Только чай подносить. Или в асфальт закатывать. Кажется, сопротивляться уже не буду. Самые любимые веники – можжевеловые. Жёсткие, хлёсткие, ароматные. И бамбуковые. Дубовые и берёзовые хороши, но слишком уж мягкие. Их на коже не чувствуешь. И крапиву люблю. Только не запаривать, как советуют некоторые. Использовать свежей, чередуя с берёзовым веником.

Через несколько лет муж продал дом. И баню вместе с ней. А я переместилась в общественные бани. Пафосные, и почти совковые. Даже в нудистских побывала. Но это не моё. Зато нашла одну баньку. Ехать нужно в другой конец города. Обычная баня, какие почти исчезли много лет назад. Попарился – подмети и вымой пол в парилке, убери травы. Но это такие мелочи. Чего не сделаешь ради того пара. Особенного, который встретишь только в той баньке.

Тётушки приносят травы. Настаивают, подвешивают под потолком, раскладывают на полках. И витает запах хрена, луговых трав, хлеба, пива или бодрящих апельсиновых корок. А потом ныряешь в купель с ледяной водой. И снова – пилинги, маски, обёртывания. И выходишь, скрипящая от чистоты, аки горлица, словно скинула лет десять.

Через призму украшений

Слышали – чтобы найти свою половинку, будьте собой? Интересно, если предъявить себя сразу, на какой минуте потенциальный воздыхатель сбежит?

Бывший муж считал меня нормальной. Он просто никогда не читал, что я пишу. Да, и толком не интересовался мной. Меня редко читают те, кого знаю в лицо. Не читают родные и близкие. Может, оно и к лучшему. Так я могу продолжать играть для них роль «Я нормальная, такая, какой вы привыкли меня видеть».

Я же сомневаюсь в этом. Расскажу о себе через призму украшений. Они – особенные. Ни одной подвески без истории.

Ведьмочка – желание походить на этих инфернальных созданий, голыми рассекающих на мётлах. Если уж не родилась такой, пусть хоть подвеска приблизит к ним.

Поросёнок с крыльями – назовём его «невозможное возможно». У меня все мечты странные, фантазии невыполнимые. Почти. Куда мне без крылатого поросёнка в помощь?

Геката – защитница обиженных, покровительница ведьм. Может, меня? Притворюсь обиженной, раз на ведьму не похожа.

Дракон – небесный житель. С огромными кожистыми крыльями. Именно такие крылья частенько раскрываются за моей спиной.

Шестиконечная звезда, почти Давида, но с черепушками на концах. Квинтэссенция жизни и смерти. Слияние мужского и женского, увенчанное символами смерти.

Усыпанное стразами яблоко со змеёй – символ Лилит. Первой жены Адама. Рыжеволосого оборотня с белыми глазами, покровительницы любовниц и проституток.

Сердце на замке, чтобы не раскрывать своё перед каждым встречным. Дочка утверждает, что оно с кошачьими ушками, я – с рожками. На самом деле, оно с крыльями. Сердце с чёрными крыльями, запертое на массивный амбарный замок.

Снова сердце, уже пронзённое мечом со стекающими каплями крови – чтобы помнить о мести и быть хладнокровной, когда настанет время. Хотя о чём я? Я слишком вальяжна в последнее время, чтобы мстить.

Серебряный кот-колокольчик с язычком-мышью. По-настоящему живой. Иногда подрисовываю ему глаза ежевичным лаком для ногтей. Они опять исчезают – увидел, наверное, что-то непристойное.

Камни – моя любовь. Живые, разве что не дышат. Или делают это тихо и крайне редко. Камней дома много. Мои фавориты – чёрные и гранат цвета запёкшейся крови. В последнее время хочется прикупить искрящийся цитрин на весь палец – медовый, сверкающий гранями, привораживающий солнце. И меня делающей чуть более солнечной.

В повседневной жизни я обычная, почти. Удобная, прилизанная, отформатированная чужими правилами. На фотографиях – корсет, усыпанный шипами, юбка клочьями, кроваво-красная помада. Увешанная украшениями с историей. Настоящая. Только приди я в таком виде на свидание, состоится ли продолжение?

Когда слишком поздно

Пишу в день смерти. Теперь это твой день рождения. Конечно, приеду. Одна, как всегда. Чтобы не мыслями говорить, а голосом. Как раньше. Тебе раскурю сигарету. Я ведь не курю. Да, и когда было, не курили мы вместе. Мама не одобряет, что оставляю еду на могилке. Священник говорит, так нельзя, нужно приносить в церковь. А я оставляю. И зёрнышки птицам. Кто знает, может, это не птицы вовсе, а духи, обитающие на кладбище. И тебе веселее будет от их пения. Пусть прилетают, щебечут, клюют зёрна.

Через неделю еду на Алтай. Сначала в Горный. Представляешь? Столько лет хотела, и только сейчас собралась. А ведь тянуло всегда. Ещё до рождения дочки продумывала маршруты. Хотела и на лошадках покататься, и на байдарке сплавиться. Но то денег не было, то заграница привычней.

Хочу ногами ощутить ту землю. Твоя мама ведь оттуда? Варган возьму, флейту и свистульку, чтобы сыграть духам воздуха. Может, шепнут они мне совет на ухо. Схожу в шаманское путешествие и не одно. Воздухом горным надышусь на весь год. Духовное место – духов много. И с душой – душевное. Так и перекатываешь во рту два этих слова – дух и душа.

А потом заеду к бабушке и дедушке на могилы. Я не была там лет двадцать. И до тех мест цивилизация докатилась. У села есть сайт, представляешь? Глянула на список улиц и фотографии – всё вспомнила. Ещё и дом найду, когда буду там. Воздух нашепчет, духи направят, ноги принесут. Я так всегда из леса выбиралась. Терялась же часто, а ноги сами выводили, даже ночью. Когда-то сказала, если вокруг никого, чтобы поддержать, остаётся надеяться только на ветер и его сухие сильные ладони.

У меня странные дни рождения теперь. Свой отмечаю двенадцать дней. И ни разу с людьми. Подарок настоящий, не деньгами – один, от ведьмы. Браслет почти живой, из камней. На следующий день кристалл цитрина сломался. Загадала желание, хлопнула в ладони, сказала: «Да будет так» – он и рассыпался. То ли желание было таким мощным, то ли хлопнула слишком сильно. Но ещё ни разу камни у меня не ломались. А мне солнышка, лучезарного искрящегося, внутри не хватает. Вот и ношу цитрин, чтобы добрать.

Ты всегда поддерживал меня. Почти всегда. Тебя не было, лишь когда меня увезли в больницу. Дело давнее, пора забыть, только всплывает иногда. Мы все были другими. Застигло нас это врасплох. Мне казалось, что наглотаться таблеток – единственный способ отдохнуть. Я не думала о смерти. А ты поступил, как мог.

Помнишь, ты хотел, чтобы я была разведчицей. И я была на полпути к этому, но мне пришлось бы расстаться с любимым и заниматься сексом с другим. Да и вкусить все прелести нелегальной жизни, как показывают в фильмах, можно лишь пару раз. В остальном, это обычная офисная рутина. А у меня мозги всегда набекрень были.

Зато сейчас, уверена, ты бы меня поддержал. Мне бы работать на одном месте, а я, как стрекоза, порхаю до сих пор. Но ты бы поддержал мою тягу к танцам и сцене.

Ты был авантюристом по натуре. Помнишь, однажды мы глянули друг на друга, сказала: «Хочу учить японский». Ты кивнул и дал денег. Хочу в Москву – ты поддержал, ты ведь сам когда-то мечтал жить в большом городе. Иногда кажется, я проживаю жизнь за тебя. И реализую твои мечты. Ты хотел, чтобы я танцевала и была разведчицей, как Мата Хари. Я танцую. Но не Мата. Я – взломщица. Чужих душ и оков на сцене.

Мне не хватает таких мужчин. Чтобы не обвиняли в ненормальности. Не требовали повзрослеть. Чтобы сказала: «Хочу так». А мне даже не денег, а поддержки и огонька в их глазах не хватает. Знаю, мои идеи безумны. Чего только нет в моих мозгах. Мы спектакль собираемся делать. А мне – как всегда глобальности хочется. Я ведь даже сценарий напишу и воплощу на сцене. То есть, сляпаю, как могу. Я ж импровизатор. Всё равно по ходу всё изменится. Главное, чтоб честно было. Из нутра.

Вспомнила японский фильм «Фейерверк». Юноша в память о своей сестре для фестиваля своими руками сделал особенный фейерверк. Самый безумный. Никто не верил в него, а он победил. Безумные идеи – самые притягательные. Ещё бы толику смелости.

В общем, до встречи.

Как всегда, – цветы, сигареты, кофе с бутербродами для нас двоих. И сладости захвачу. Помню, какие ты любишь.